Сквозь толщу дней и лет

В отличие от Хисэона Дагнир куда меньше изменился за годы, прошедшие со дня их первой встречи. Все такой же упрямый, склонный к ворчанию и едким замечаниям. Все так же неуловимо чуждый каменным домам и стройным улицам города. Несущий с собой – в самом себе – частицу леса, густейшей первозданной чащи, наполненной шепотами деревьев и разговорами трав. Все так же чуть ехидно усмехающийся. Вооруженный глефой – которой уже за тысячи лет? Об этом Хисэон не спрашивал, хотя был уверен, что Дагнир может и попробовать ответить. Встреча была такой же, как и всегда – приветственные объятия у порога, первый обмен новостями тут же, без долгих церемоний. Уже после того, как Дагнир немного передохнул с дороги, они удалились в мастерскую Хисэона. Некогда Дагнир не жалел шуток о том, что скорее представил бы себе играющего в снежки балрога, чем поверил бы, что шальной нолдо, которого он знал, сделается книжником. Хисэон отшучивался, как мог. Он и сам не предполагал такой перемены в своей жизни. Но записи преданий, повестей и песен, переписывание хроник – все это давало Хисэону ощущение правильности того, чему он отдал новую жизнь, начавшуюся после того, как дошел до глубин преступлений. Теперь он стремился по мере сил сохранить память и знания. Передать их в те времена, что еще таятся за завесой грядущего. Быть может, извлеченные из прошлого уроки смогут предостеречь. Предупредить. Удержат от ошибок. - Скверно выглядишь, - без обиняков заявил Дагнир на правах старинного друга, - сколько тебя помню – но настолько… Хисэон улыбнулся, разливая вино по кубкам. Дагнир напрямую сказал ему о том, о чем думали и Лиммир, и Лоссэль, и прочие из окружавших его. Думали, но не говорили. Никто из них не был подобен Дагниру… или давно ушедшему Хэскилю. - Я знаю, Дагнир. Знаю, - Хисэон сдвинул в сторону стопку чистых листов, чтобы ненароком не запачкать их и заодно освободить место на столе, - я подумывал на какое-то время уйти в леса. Но не знаю, поможет ли. Лес с юности ощущался как истинно родное место. Даже в Амане он больше времени проводил в лесах, чем в мастерских, вызывая тем самым добродушные шутки друзей. В лесах он нашел излечение после потери Алалмиона, когда первое, самое острое горе миновало. В леса, кишащие орками и служащими Врагу людьми они с Дагниром ушли в годы перед Войной Гнева. Там, среди бесконечной войны, Хисэон, еще не привыкший к новому имени, искал исцеления души и искупления. Но тогда он был моложе. На целую эпоху Сирых Земель. Дагнир внимательно, чуть исподлобья посмотрел на него поверх кубка. - Не знаешь – или не веришь? Такой вопрос мог задать только Дагнир. Его будет не хватать там, за морем. Но однажды… Хисэон верил, что эта разлука наверняка завершится тем, что он встретит Дагнира, сходящего с корабля там, по ту сторону Прямого Пути. - Скорее – не верю. Я все сильнее чувствую ход времени. И не могу укрыться от него, - Хисэон поднял глаза на друга и признался вслух в самом сокровенном, что чувствовал, - я начал тосковать, Дагнир. Тосковать по тем землям на Западе. Да, я знаю, что они изменились, не могли не измениться, но… Он прежде не оглядывался назад. Не испытывал сожалений об оставленном позади Благословенном Крае. Напротив, растворился душой в лесах Аглона, которые давно растаяли горьким дымом. Он был там счастлив. Но и потом, века спустя, тоже не мыслил себе жизни вне Эндорэ. Здесь было все, что он полюбил. Здесь он сражался, жил, пытался искупить былое зло… но сейчас все меркло и отступало перед тоской об Амане. Дагнир с едва заметным неудовольствием покачал головой. - Значит, и ты. Мне жаль, Хисэон. Эта рана тебя все же доконала. - Не рана. Я получал и более тяжелые. - Да, три раза на моей памяти. Того знаменитого лося в счет не берем. Хисэон рассмеялся, припомнив о том досадном происшествии в Аглоне. Глупая неосторожность на охоте, чуть не стоившая ему жизни. Кончилось все благополучно, поэтому вспоминать можно было со смехом и шутками. - Четыре. Дагор-нуин-Гилиат, там мне… - Я же сказал – на моей памяти. Хисэон чуть приподнял руки, будто сдаваясь. Возразить на это было нечего – они и правда познакомились намного позже. - Нет, Дагнир, дело не только в этом. Ты сам видел, сколько эльдар Линдона полегло. И государь Гил-Галад. Теперь у нас больше нет и не будет короля по эту сторону Белегаэр. Время наших королевств ушло. В наших городах остается больше воспоминаний, чем жизни. Мое время тоже уходит. Я чувствую себя тенью былого. Пришла пора присоединиться к теням. Дагнир неодобрительно покачал головой, пробормотав себе под нос что-то вроде «эти голодрим!» - Есть Имладрис Элронда, - возразил он в голос, - и он угасать не собирается. - Да, я знаю. И все же… - Не стану тебя уговаривать или переубеждать. Это удалось мне только один раз, но тогда в помощь мне был еще и Хелег. Без него это просто бесполезно, но знай, пока ты не шагнул на корабль, я буду надеяться, что ты все же перестанешь поддаваться унынию. Кроме слов я знаю только одно средство заставить тебя отвернуть. Однако если я сейчас дам тебе по голове – Лоссэль просто не поймет. *** Ангалин совершенно не чувствовал холода. И почти не слышал скорбного шепота леса, окружавшего разоренный Менегрот. Из пятерых, что некогда сидели на огромной коряге, деля между собой лембас и запивая его вином из идущей по рукам фляги, он остался один. Из пограничников Аглона – тоже. Остальные сгорели в огне Дагор Браголлах, пали от стрел и мечей во время отступления с севера. Погибли при очищении земель перед Пятой Битвой, когда казалось, что наконец удается собрать достаточно сил и переломить войну в сторону победы. Остались на полях Нирнаэт Арноэдиад и дорогах бесконечного отступления. Последний из отступивших через Нан-Дунгортеб, если только не выжили, каким-то чудом ускользнув из когтей и клыков Глаурунга те, что отрекся в Нарготронде от своих лордов. Ангалин ощущал себя таким же опустошенным, как и после смерти Алалмиона. Тогда ему помогли. Рингвен, Куруфин, Эделлос. Что сталось с неукротимой леди? Добрых вестей из Дортониона не было уже очень давно. А Рингвен он своими руками закрыл глаза, прежде чем опустить тело в мерзлую землю рядом с Хэскилем. Последних остававшихся рядом из дружины Аглона. Деву, которая зашила на нем больше ран, чем иные рубах своим возлюбленным, и резкого в суждениях и обхождении целителя, умевшего как никто остужать горячие головы. Келегорма и Куруфина хоронили братья. Они не мешали Верным проститься со своими лордами. Не мешали Ангалину немного задержаться у тела друга. Но чувствовалось их молчаливое желание сказать братьям последнее «прощай» только своим так внезапно поредевшим кругом. Теперь не будет разговоров напрямую о самом сокровенном. Им больше не стоять рядом в бою. Не обсуждать план новой вылазки в разведку. Не выпускать копящиеся ярость и напряжение в рискованных вылазках на охоту. Не за кем больше нести знамя крохотной дружины. Нет больше и самого знамени – Ангалин накрыл им тело Куруфина как прощальным даром. Мельком он успел заметить плотно сжавшиеся побелевшие губы Амраса, скорбное понимание во взгляде Маглора и короткий благодарный кивок Маэдроса. Слез не было. Почти не болела наспех подлеченная кем-то из целителей рана. Только немного плыло и покачивалось перед глазами. Битва в пещерном городе быстро превратилась в беспорядочную резню. Многочисленные переходы, залы, комнаты мешали действовать сомкнутым строем. Бой разбился на множество мелких. Десяток против дюжины, клинок против клинка. Исход решали опыт, мастерство и ожесточение. Глефа свистнула совсем близко, Ангалин едва успел уйти в сторону, чуть не оскользнувшись на залитом кровью полу, и ударить в ответ бездумно, почти не глядя. Глефа? В любой иной час Ангалин обрадовался бы встрече с Дагниром. Но не в этот раз. Не тогда, когда им нужно скрестить оружие. Ангалин эхом услышал собственные сказанные давным-давно Дагниру слова о том, что он никогда вновь не поднимет оружия против родича. Дагнир теснил его назад по коридору. В глазах мелькнуло нечто… ненависть? ярость? и то и другое, приправленное узнаванием? Мелькнуло и исчезло, оставив только ожесточение. Длинное древко давало ему преимущество – Ангалину оставалось лишь отступать, защищаясь. Рану на плече, которую он почти не заметил в горячке боя, стало жечь огнем. Теряя кровь, он терял и силы. Выход был лишь один – нырнуть под сияющее лезвие, подобраться ближе, сводя преимущества чужого оружия на нет. Не убивать, не его, не Дагнира. Только ранить так, чтобы он не мог сражаться дальше. В бедро или ногу. Ангалин броском устремился вперед. Дагнир оказался на еле заметный миг быстрее. Удар по шлему заставил стены коридора завертеться перед глазами. Дагнир всего лишь оглушил его, не став убивать. Когда Ангалин смог вновь ясно сознавать происходящее вокруг, почти все уже было кончено. Хватаясь за стены, он кое-как добрел до целителей, торопливо помогавшим раненым. Тела Дагнира Ангалин не нашел, хотя обошел почти все залы. В иной день Менегрот восхитил бы его своей красотой. Даже сейчас, разоренный, и окровавленный, он был прекрасен. Но Ангалин смотрел вокруг равнодушно, как смотрел бы слепой. Его заботило лишь, кто жив, а кто мертв. Все признаки указывали на то, что угрюмый лаиквендо в очередной раз ускользнул от смерти. Это была единственная весть, которая не давала замерзнуть. Новая резня. Некогда Элу Тингол запретил любым из нолдор, запятнавшим себя убийством в Альквалондэ, пересекать пределы его земель. Над Тинголом и дориатрим среди дружинников сынов Феанора посмеивались, порой довольно зло. Некоторые даже не скрываясь презирали. Но никто не питал к ним вражды. Если бы в этом крае не засиял Сильмариль, никто не посягнул бы на покой Дориата. Никто из нолдор – ибо сколько выстояло бы королевство после ухода Мелиан? Некогда в зале Нарготронда Ородрет негромко и серьезно говорил о надежде, что подарил поход Берена. Ныне мертвы и Ородрет, и Берен, и Лютиэн, и их сын. Детей Диора так и не нашли. Ангалин понимал, что за это деяние нолдор Первого Дома будут прокляты стократ сильнее, чем за братоубийство, но не находил в себе сил безоговорочно осудить сделавших это дружинников Келегорма. Как бы темно и страшно это ни было, он понимал их. И не мог поручиться, что, не лиши его Дагнир возможности сражаться, он не присоединился бы к ним, обезумев от скорби и желания отомстить. Вот чем обернулась пресловутая надежда – новой резней. Куруфин оказался прав в своем стремлении помешать смертному, но кто его слушал? Кто пытался понять? Сильмариль не был найден и никто не мог сказать, куда он исчез. Кровь пролилась впустую. Роковая Клятва одних и упорство других. Должно быть, Враг славно посмеется в своей твердыне, когда узнает о том, что одно из немногих уцелевших королевств пало под мечами нолдор. Ангалин скрипнул зубами. На могиле Рингвен и Хэскиля не вырастут цветы, как на кургане Финрода. Не будет их и на могиле Куруфина. Ну, что же – так тому и быть. Он опустился на колени и прижался лбом к ледяным камням, шепча слова прощания. Быть может, души Хэскиля и Рингвен еще успеют услышать или почувствовать его прощальный привет. Быть может, Судия будет к ним милостив. Смешная в своей нелепости надежда, но что еще остается. На плечо легла рука и слегка встряхнула, выводя из стылого оцепенения. С усилием, причиняющим боль, Ангалин выпрямился и поднял голову. Лицо Маэдроса было замкнутым и застывшим, как у статуи. Без единой кровинки. - Мы уходим, Ангайлиндо. Ангалин сглотнул горечь, невесть откуда появившуюся во рту. Коротко кивнув, молча поднялся. Сил на путь до Амон Эреб у него хватит. - Возьми наше знамя. Орондилю не смогли помочь. Ангалин слегка поклонился. В запятнанных кровью высоких залах Менегрота пока еще не было пусто. Но уже было невероятно тихо. Даже звон доспехов и звуки шагов звучали странно приглушенно. Нолдор уходили из разоренного королевства в молчании. Вокруг шептал зимний лес. Шептал торопливо и сбивчиво, как будто спешил оплакать погибших.