Сквозь толщу дней и лет

Лаэгвен прежде никогда не видела моря. Вся ее жизнь от рождения прошла далеко от его берегов, под сенью лесов в землях, лежащих к востоку. Слушая рассказы и песни, разглядывая гобелены и рисунки в книгах, она порой пыталась представить его себе. Море рисовалось Лаэгвен похожим на огромное озеро, у которого не видать берега, сколько ни всматривайся. Решение покинуть Смертные Земли ее братья приняли еще когда тень раскидывала свои крылья над миром. Но путь к Гаваням в те дни уже стал слишком опасен, а потом пришла война и Экгиль и Меледир не желали, чтобы кто-то сказал, будто они бежали, уклоняясь от битвы. Так их путешествие было отложено на несколько тревожных лет. Отец с матерью отправились за море намного раньше. Нибенора мучила рана, нанесенная орочьей стрелой. Яд оказался слишком силен и проник слишком глубоко, и исцелиться полностью он так и не смог. Мать отправилась с ним, чтобы поддержать его в пути. Экгиль, Меледир и Лаэгвен уже не были к тому времени детьми, и, хоть расставание и было нелегким, могли идти вперед без родительской руки. Однако теперь конец многолетней разлуке становился ближе с каждым днем. Море Лаэгвен сначала почувствовала — когда вдруг сменился ветер, по-иному зашелестев в ветвях, принеся с собой запах чего-то незнакомого и узнаваемого одновременно, зовущего, кружащего голову. Потом послышался шепот и вздохи, словно некто пытался неспешно поведать нечто невероятно важно, приоткрыв вековечные тайны. И лишь потом Лаэгвен наконец увидела море. Оно мелькнуло в просвете между соснами серебристым крылом призывно и тревожно кричащей птицы. Угодья Ульмо. Великая тайна, вечно влекущая к себе Эрухини. Как бы ни были дороги сердцу оставленные леса — голос моря убаюкивал грусть. Очаровывал. Сулил успокоение. Утешение печалей. Скорую встречу с отцом и матерью. Белый город на берегу казался изваянным из застывшей морской пены, которая разбилась о берег — и так и замерла стенами домов, арками беседок, лестницами. Серебристый в пасмурный день, розовый на восходе, золотисто-медовый на закате и сияюще-голубоватый в ночные часы. Белые острокрылые птицы в небесах и корабли у причалов, похожие на таких же огромных птиц, готовых к полету. Здесь словно разом обрели плоть все слышанные в прошлом песни и сказания. Город мог бы стать последним чудом, увиденным ею на Смертных Землях. Мог бы — если бы эти сложенные из белого камня стены не подарили Лаэгвен встречу с Лиммиром. Впервые их свел вместе танец — эльдар Гаваней встречали небольшим пиром вновь прибывших. Высокий, темноволосый, с задумчивым и внимательным взглядом… они проговорили весь остаток вечера, а через два дня Лаэгвен сама разыскала Лиммира и попросила показать ей берега залива за пределами городских стен. И еще через две встречи с со спокойной теплой ясностью поняла — если Лиммир придет к ней с кольцом, она даже не задумается над ответом. Начав осознавать, что ей не просто приятно общество Лиммира, Лаэгвен на некоторое время встревожилась. Белый город на берегу моря был прекрасен — но вдруг ради того, чтобы оставаться с тем, для кого сердце забилось иначе, придется расставаться с братьями? Или ей придется отвергнуть чувства Лиммира, чтобы продолжить свой путь на Запад? Почему они не встретились раньше, почему судьба свела их только сейчас, когда в душе своей Лаэгвен уже простилась со Смертными Землями? Мысли об этом вызывали горькую досаду. Однако тревоги развеялись быстро. Лиммир тоже собирался уходить за море вместе с отцом и матерью, и их семья уже определила свой срок. Уговорить Экгиля и Меледира отложить отъезд на несколько месяцев оказалось не так сложно, как Лаэгвен думалось поначалу. Казалось, встав у последнего порога, братья вдруг сами начали искать предлог, чтобы… нет, не остаться — но задержаться на некоторое время. Как будто их вдруг устрашила близящаяся разлука с берегами по эту сторону Великого Моря. Очень скоро, в один из рассветных часов, руку Лаэгвен украсило кольцо. Тонкое переплетение серебряных листьев, покрытых росой мелких бриллиантов. Временами ей думалось, что у нее никогда не было украшений драгоценнее этого. И дело было не в цене кольца, не в чистоте украшавших его камней и даже не в тонкости работы. Это кольцо было залогом чувства, которое эльдар суждено испытать лишь раз в жизни. Обещанием ступить на Прямой Путь рука об руку, уже мужем и женой. Пусть некоторые говорили о том, что их с Лиммиром охватила чрезмерная торопливость — это решение казалось верным им обоим. Ее братья не противились этому. И не были против родители Лиммира. Лоссэль уже благословила их союз. Лишь о согласии Хисэона Лаэгвен знала только со слов Лиммира и его матери. Об отце Лиммир рассказывал немало, но Лаэгвен все еще не повстречалась с ним. Хисэон ушел в прощальное путешествие, желая проститься с землями, где провел столько лет. Порой ей думалось, что при разговоре он без труда поймет проснувшееся в ее братьях нежелание покидать Смертные Земли. По словам Лиммира, Хисэон еще долго откладывал бы прощание с Эндорэ, но горе по погибшим в недавней войне и полученные на ней раны ослабили его. Это напоминало Лаэгвен о ее собственном отце, и будило сочувствие к Лоссэль и Лиммиру. Она помнила, как больно было видеть Нибенора слабым и еле живым. Как горько было сознавать, что былые силы к отцу никогда не вернутся, и исцелиться он сможет лишь в Благословенном Краю. И как тяжко было прощаться с отцом и матерью, убеждая себя в благотворной необходимости этой разлуки, ведь лишь так можно было спасти его от угасания. И пусть Хисэон окреп больше, чем Нибенор — но едва ли Лиммир с легким сердцем наблюдал, как истаивает и чахнет отец. Дом Лиммира теперь был всегда открыть Лаэгвен и ее братьям — и они бывали здесь часто. Лаэгвен нравились тихие неспешные разговоры с Лоссэль за рукоделием. Нравилось рассматривать книги работы Хисэона. В этом светлом небольшом доме все дышало покоем и раздумьями. Таким и должен быть дом книжника и вышивальщицы, и потому было так странно слышать, что прежде, в далекие времена, отец Лиммира был воином. Эльда, встретивший ее за дверью дома сегодня, был незнаком Лаэгвен, но ошибиться в том, кто он, было невозможно. Очень похожий на Лиммира, но в то же время иной во всем: в осанке, манере держать голову, во взгляде… особенно — во взгляде. Хисэон знал — у Рингвен, той, что он тысячи лет назад похоронил в Дориате, не было родни по эту сторону Белегаэр. Не было у нее и детей — она не вступала в брак, не была даже обручена, Уралиндо тогда запоздал с кольцом. У Рингвен были темные, почти черные волосы. Но стоящая перед ним дева с кольцом работы Лиммира на руке была так удивительно и необычно на нее похожа, что сердце невольно замерло. +++ Вино было холодным и горьким. Его пили в молчании, не глядя друг на друга. Они умели обходиться без слов. Не учились этому намеренно — так сложилось само собой, без каких-либо усилий с их стороны. С тех самых пор, как смехотворно крохотный отряд покинул Нарготронд то ли несколько лет, то ли несколько веков тому назад. Они уцелели в этой битве. Они выжили. Смогли уйти от преследователей. И теперь пришло время молчаливой тризны. По потерянному Химрингу, по погибшим, многих из которых не было возможности похоронить и оплакать, по всем тем, кто безвестно сгинул в сумятице боя и тяжелого, бесконечно долгого отступления. По ускользнувшей из рук победе, в которую верили до последнего. Сколько раз за эти проклятые дни казалось, что все еще удастся переломить, получится выстоять, вырвать победу из рук врага, вопреки всему, даже вопреки предательству. Не удалось. Ангалин сдержанно выдохнул, заставляя рвущуюся из груди ярость утихнуть. Повернул бокал между ладонями. Горечь холодного вина мешалась с холодной горечью поражения. Под сердцем тяжелыми кольцами сворачивались тоска и отчаяние. Дагор Браголлах стала болезненным ударом, серьезной раной — однако все же не смертельной. Они оправились от нее, смогли очистить северные земли, смогли собрать силы… силы, которые были уничтожены в Пятой Битве. Теперь же поражение было полным. Хитлум не сможет устоять. Его попросту некому защитить. Тургон, которому, кажется, удалось отступить в свое королевство? Ородрет, запершийся в Нарготронде? Фалатрим Кирдана? Дориат под завесой владычицы Мелиан? Все это осколки. Разрозненные осколки, не более. Выстоят ли они поодиночке? Что останется от славы нолдор? И ни в одном из этих осколков не будут рады тем, кто следует за знаменем сыновей Феанора… впервые за многие годы в памяти Ангалина прозвучал звучный, исполненный силы голос Владыки Намо, изрекавшего суровое пророчество. Ветер с подвывающим шорохом скользил в плотной хвое. Как будто доносил стенания тех, чья участь оказалась горше, чем те, что пали в бою. Ангалин слышал о злосчастной поспешности Гвиндора и о печальной участи его отряда. Нарготронд не был его домом и не приблизился к тому, чтобы стать им — но все же сейчас не получалось не вспоминать о его величественных залах, о красоте окружающих его гор и реве Нарога, разбивавшегося о камни в бриллиантовых брызгах и белой пене. Сколько из тех, кого он знал, ушло на битву с Гвиндором? Не было ли среди них тех, кто отверг путь сыновей Феанора и принял решение остаться под рукой Ородрета? Не оказался ли среди них лорд Тьелпе? Как долго сможет выстоять королевство теперь? Ангалин не осуждал Гвиндора за горячность, вызванную горем и гневом. Будь он на его месте, он поступил бы так же. Единственное, чего он желал тому, с кем прежде не раз несли дозор в Нарготронде — легкой и быстрой гибели в бою. Размышления о Гвиндоре вызвали в памяти образ Финдуилас. Успели ли они стать мужем и женой? Какая нелегкая ей досталась судьба — не дождаться возлюбленного… и, быть может, даже не иметь вестей о его участи. Какой насмешкой сейчас казалось собственное пожелание счастья, выкрикнутое на прощание остававшимся в Нарготронде. Откуда-то донесся перебор струн, заставив отвлечься от воспоминаний. Не песня Мягкая, негромкая, печальная и в то же время успокаивающая мелодия. Не убаюкивающая, нет. Просто ведущая прочь от омута горя и скорби, не дающая погрузиться в него без остатка. Быть может, слова к ней Маглор сложит позже, а сейчас и у него нет на это сил. «Мы не можем опустить мечи, если хотим положить конец войне,» — вспомнились Ангалину его собственные слова. Гилтар, в разговоре с которым у очага в Нарготронде он это сказал, погиб в том безумном походе, мрачная тень которого с тех пор всегда была неподалеку. Быть может, Владыка Намо был милостив к Гилтару в своих Чертогах. Как бы то ни было, для тех, кто погиб, война и правда закончена. А для тех, кто жив, не кончено ничего. Плечи вдруг обмахнуло теплом, таким неожиданным в эту ночь. Ангалин вынырнул из омута своих мыслей и воспоминаний. Рингвен сидела рядом, укутав его плечи своим плащом. Он встретил ее усталый печальный взгляд. Но ни тени готовности сдаться в ее глазах никто бы ни разглядел, даже если бы стремился. Она не была его возлюбленной. Но он счел бы за честь называть ее своей сестрой. Ангалин допил горчащее вино и поднял взгляд к небу. Между острыми верхушками елей не было видно ни одной звезды.