Сквозь толщу дней и лет

Ступеней было пять раз по девять — Хисэон уже не помнил, откуда узнал их число. Подсчитал ли он их сам в какой-то из давних дней? Или это сделал Лиммир, когда был ребенком? Впрочем, особого значения это не имело. Просто вспомнилось вдруг еще одной мелочью, которая составляла часть его привычной жизни — и с которой предстояло проститься. Отсюда, сверху, открывался вид на весь город и залив. Мягко светящиеся в легкой дымке стены и крыши домов. Переплетения улиц в зелени деревьев. Дремлющие на воде у причалов корабли, похожие на сложивших крылья птиц, ждущие того часа, когда на них поднимут паруса. И тогда они исчезнут для этого мира, унося с собой и часть дела рук Анвалдира. Сын Хелега. Они были ровесниками с Лиммиром и росли вместе. Хисэон относился к Анвалдиру почти как к собственному сыну — так же, как Хелег всегда с радостью принимал Лиммира и учил его. Но сейчас пути расходились. Анвалдир был непреклонен в своем намерении остаться в Эндорэ то тех пор, пока не исчезнет нужда в постройке новых кораблей. В этом он видел самое важное дело в своей жизни. Так же, как сам Хисэон видел свое дело в том, чтобы собрать и записать столько песен, хроник и преданий, на сколько у него хватит сил и времени. Проститься будет так же нелегко, как было бы непросто расстаться с Лиммиром. Но Анвалдир не останется здесь один — Хисэон это знал. Невозможно вести за руку кого-то, пусть даже ты помнишь его ребенком. Лишь Алалмиона у него так и не достало сил отпустить окончательно — и вина за то, что в тот день он не оказался рядом с братом, чтобы отвести тот роковой удар, точила душу многие годы. В такую тихую погоду здесь почти был не слышен мягкий плеск волн и шелест листвы садов. На вымощенной мраморными плитами площадке не было никого. Только статуя. Статуя из полупрозрачного, кажущегося живым и дышашим мрамора. Последний Верховный король по эту сторону моря стоял в полный рост, опираясь на Аэглос, чуть повернув строгое гордое лицо к востоку — туда, откуда раз за разом приходила тьма, грозившая Линдону. Это не было надгробным памятником по примеру людей — тело Эрейниона Гил-Галада покоилось не здесь, а под скромным курганом, на котором уже проросла тихая трава. Хисэон провел рукой по невысокому постаменту, вглядываясь в навечно застывшие в мраморе черты того, кто стал последним из королей, которым он служил. Последнего из потомков короля Финве по мужской линии. Того, кто носил королевский венец дольше, чем кто-либо до него. Больше не будет Верховных королей нолдор по эту сторону моря. После его гибели королевский венец предлагали Элронду — но тот отказался от этой чести. Хисэону казалось, что он понимает причину этого решения. Слишком мало осталось нолдор в Сирых Землях. И с каждым годом будет становиться все меньше. Титул Верховного короля превращался в пустой звук. Даже скорее в эхо этого звука. Отголосок того, чем он был прежде. Много лет назад, когда заря новой эпохи, той, что сейчас ушла в прошлое, они тоже стояли здесь. +++ Взгляд Гил-Галада был строгим и испытующим. Так смотрел Маэдрос перед тем, как принять решение. Такими порой становились глаза Финрода. Так никогда не смотрел Финве — его взгляд был мягче и раздумчивее. В глазах Финголфина было больше стали. Взгляд Феанора пронизывал душу сразу до самого дна в один миг. — Мне кажется, что это решение далось тебе непросто, — наконец заговорил король, — и ответное решение для меня тоже будет непростым. Хисэон согласно опустил голову и вновь поднял взгляд. Решение и правда далось нелегко. После гибели Феанора он никому не присягал в верности и никого не называл своим государем. Куруфин не требовал клятв — и Хисэон, тогда еще носивший имя Ангалин, шел за ним в первую очередь как за другом, а потом уже за лордом. Не требовал слов верности и Маэдрос — он просто принял под свою руку тех, кто после гибели его братьев в Дориате пожелал следовать за ним. Тот, прежний Ангалин был мертв уже много лет. Хисэон, которым он стал, год за годом уходил сражаться на земли Белерианда, ища успокоения в сражениях с тварями Врага. Однако Ангбанд пал, Белерианд погрузился в морские воды. И Хисэон пришел сюда в надежде остаться. В надежде положить начало новому, иному пути. Хисэон понимал затруднения Гил-Галада. Понимал его сомнения. Он не в первый раз сталкивался с ними, когда встреченные эльдар узнавали, кем он был прежде. — Хелег просил меня за тебя, — негромко произнес Гил-Галад, глядя на Хисэона. Хисэон опустил взгляд и чуть покачал головой, удерживаясь от вздоха. Хелег. Он все эти годы стремился ему помочь, зачастую угадывая сам, где и в чем нужна помощь. Это самовольство порой вызывало раздражение у Хисэона, однако каждый раз Хелег оказывался прав. Если бы не его подсказка — как долго он бы еще не решался подойти к Лоссэль и заговорить с ней? Если бы он не убедил Хисэона в том, что его не станут гнать — он так и ушел бы в леса, затерявшись там и, возможно, найдя свою гибель, утратив всякую надежду вновь обрести свет в душе. — Знаешь, Хисэон… можешь не отвечать мне сейчас… но все же — почему ты решил просить меня принять твою верность? Я полагал, что ты, подобно многим другим, воспользуешься дарованной милостью и прощением. — Я еще не завершил всех дел на этом берегу. И… своей службой я хотел бы искупить зло, сотворенное в прошлом. Гил-Галад почти улыбнулся. Едва заметно — уголки рта чуть дрогнули. И слегка смягчились глаза. Хисэону показалось, что король понял больше, чем он сказал. Потому ли, что Хелег в беседах рассказывал ему что-то? Или потому, что действительно умел видеть в душах тех, кто стоял перед ним? — Я принимаю твою службу, — голос Гил-Галада оставался сдержанно спокойным, — но не сейчас. Завтра. И это увидят другие. Хисэон вскинул голову. Свидетели? Но зачем они королю? Гил-Галад до сей поры не казался приверженцем пышных церемоний. Почему же сейчас он принимает такое решение? Король слегка покачал головой. — Прости, если тебя это уязвляет. То, что это увидят и услышат другие, нужно не тебе. И не мне — я верю в искренность твоих намерений, — его задумчивый взгляд скользнул ниже. Туда, где в лучах клонящегося к горизонту солнца золотились стены домов, — это для тех, кто еще сомневается. Кто не готов оставить прошлое прошлому. И я хочу, чтобы ты своей присягой помог мне. Это не излечит нанесенные раны… не знаю, способно ли что-то излечить их. Но, быть может, то, что я принимаю тебя, поможет кому-то пойти вперед, оставив прошлому часть горечи. — Я понимаю, государь. Слова присяги были просты. Хисэон не пытался возвысить голос, чтобы его услышали все. Не пытался придать голосу нарочитой торжественности. Это все было ненужным. Даже более того — непозволительным. Тихий ясный день так же сильно отличался от освещенной мечущимся пламенем факелов пламенем тьмы, как и Гил-Галад отличался от Феанора. И сам он, Хисэон из Линдона, отличался от Ангайлиндо Лаирасулиона. Тогда, охваченный порывом, он выкрикнул слова клятвы, не думая — Феанор ничего не сказал в ответ, только обжег взглядом и яростно, коротко кивнул, говоря тем самым, что его присяга услышана и принята. Гил-Галад сделал короткий шаг к Хисэону. Руки легли на плечи в почти дружеском полуобъятии. — Я принимаю твою верность. И дорожу ей.