Patsch
Стоя на такой высоте любой подумает: «Только не смотри вниз». Но это не про неё. Купол цирка находится к ней в разы ближе, чем трибуны, и здесь её зона комфорта. Там, далеко внизу, каждый вопит, хлопает — она не слышит. Бурная публика отходит на второй план, оставляя лишь стук бьющегося сердца. Сейчас она, как и во все разы до этого, прыгнет, будто сорвавшись вниз, но в нужный момент зацепится ногой за висящее внизу огромное кольцо, а люди восторженно охнут с облегчением. На ней нет страховочных тросов, а арена пуста — Аддамсы не пользуются матрасами, они бесстрашны. Уэнсдей усвоила этот урок после первых травм, когда ещё малышкой она рассчитывала хоть на какую-то помощь. При первом прыжке тело начинает ломить. Боль в спине, которую прикрывает обтягивающий черно-белый костюм, будто прожигает насквозь. Иногда ей кажется, что от напряжения порвутся швы. Но потом, после всплеска адреналина при падении, когда она начинает исполнять многочисленные смертельные комбинации, девушка забывается. Есть лишь её хрупкое тельце, порхающее бабочкой под куполом цирка. В эти моменты она чувствует себя по-настоящему свободной, а внешний мир не может дотянуться до неё своими грязными руками. Девушка уверенно стоит на балке, но что-то идёт не так: переступая с ноги на ногу её тело дëрнулось, из груди вышел стон страха, — достаточно громкий, чтобы долететь до уха всех зрителей — лицо исказилось в ужасе, а в следующую секунду она чувствует долгожданную невесомость — опоры под ногами больше нет. Уэнсдей летит спиной вниз. Кто-то в толпе кричит, кто-то, зажав рот, молча ждёт, затаив дыхание. Когда она пролетает первое кольцо, люди начинают паниковать, ведь гимнастка не смогла зацепиться за него. Но они все просто идиоты, если поверили, что она может упасть так глупо. В пяти метрах от земли Уэнсдей повисла одной ногой на прозрачном, невидимом для толпы кольце. Его дуга находится ровно по центру пролёта, чтобы с удобством поймать его внутренним сгибом коленей. Гимнастка, целая и невредимая, медленно раскачивается в воздухе. Её руки, словно мëртвые веточки, расслабленно рассекают воздух. На лице застыло умиротворение. Это заставляет напряжённую публику утихомириться, но их сердца всё равно ещё не вышли из пяток. Они переживают за акробатку больше, чем она за саму себя! Это просто смешно. Но так устроен цирк. После недолгой передышки Аддамс начинает активнее раскачиваться. Когда девушка подлетает достаточно высоко, чтобы достать до верхнего кольца, она хватается за него руками и делает два полных оборота. Конструкция держится на крепких деревянных досках, что позволяет кольцу оставаться неподвижным. На третьем обороте Уэнсдей покидает и эту опору, на спуске выкручивая сальто в воздухе. Снова летит в пустоту, пролетает прозрачное кольцо и крепко цепляется руками за металлическую балку, на которой грудой из красного материала лежит широкая гимнастическая лента. До земли остаётся четыре метра. Девушка подтягивается и ложится вплотную к холодному металлу шириной не больше десяти сантиметров. Извиваясь, словно блестящая чёрно-белая змея, Уэнсдей приближалась к ленте. Возле неё она присела, болтая раздвинутыми ногами, чтобы развязать несложный узел. Освобождëнные ленты алым водопадом струятся вниз к арене. Девушка раздвигает их в стороны на расстоянии метра друг от друга. Последняя часть шоу была самой красивой и изящной. Больше никаких обманов и опасных падений, только гибкость тела и отблески алых переливов. Уэнсдей присаживается между двух лент, наматывая их себе на руки, а после бесстрашно спрыгивает, укрывая себя в ткани, будто в лепестках. Через мгновение она появляется в поле зрения сидящих на трибунах. Девушка играет с лентами, оборачивая ими стопы, руки и повисает в шпагате, раскачиваясь под металлической конструкцией. Чёрно-белая Аддамс контрастирует на фоне красных изгибов ткани. Она кажется такой хрупкой и маленькой, но мало кто знает, какая стойкость скрывается за всеми костюмами, гримом и наигранной неловкостью. Она выдает ещё много трюков. То подлетает в воздухе, то падает. Позволяет атласу обвивать своё тело, чтобы потом вихрем распутаться из оков. Уэнсдей завершает своё выступление последним падением. Она спиной летит к арене, но в последних сантиметрах цепляется за край материи, элегантно скользит по ленте вниз и сползает на пол. Публика приходит в восторг: аплодисменты, свист и крики летят со всех сторон. Аддамс кланяется, отводя левую ногу назад, и покидает цирковую сцену. — Можно было и лучше, — говорит отец когда девушка заходит за кулисы. — Знаю, — бросает Аддамс и, не останавливаясь, уходит прочь. Гомес же выходит к зрителям и объявляет окончание сегодняшнего выступления. Уэнсдей идёт по траве; босым ногам холодно, ведь ночью осенняя земля уже не такая тёплая, как летом. Стопы неприятно покалывают трава и маленькие камушки. Но она любит эту боль. Юной гимнастке нравится чувствовать, когда хоть что-то болит по её воле. Обычно болит всё, в особенности спина. Когда ничего не болит — ей плохо. Своя боль для неё, как наркотик. Она ей нужна. Девушка проклинает себя за выступление. За то, что огорчение отца вошло в привычную реакцию. Она так жаждет хоть толику скромной похвалы, но всегда слышит лишь: «Старайся лучше», «Не оступись в следующий раз», «Не подводи меня». Уэнсдей направлялась к вагончику, где живёт единственный человек, который готов её выслушать — Энид Синклер. Она была значительно старше Уэнс, которая совсем недавно достигла совершеннолетия. В свои тридцать пять Энид к тому же уже была матерью двух заноз в заднице Аддамс. «Близнецы! Какие прелестные детки», — как говорил любой незнакомец, увидевший их. Но они были настоящими дьяволятами. Мужа подруги — Аякса — Аддамс не особо уважала. Петрополус был, мягко выразиться, раздолбаем. Жена не брала фамилию мужа, они даже не являлись официальными супругами. Их «свадьба» прошла в цирке, ведь они его почти не покидали, а вся труппа давно стала семьёй, даже если им этого не хотелось. Уэнсдей коротко стучится в дверь вагончика, и, слыша слабое мычание в ответ, заходит внутрь. Энид лежит лицом вниз на диване. Вокруг бегают Майк и Грета. Для гимнастки всё стало понятно. — А ну закрыли рты и пошли нашли своего отца! — прикрикнула Аддамс. — Если не хотите, чтобы ваша мать кончила жизнь самоубийством. Дети в ту же секунду успокаиваются и выходят из трейлера как по струнке. Никто не мог их усмирить, кроме неё. Уэнсдей словно зловещий кукловод магическим образом влияла на непослушных отпрысков, наводя на них страх. — Как ты это делаешь? — мычит Энид в подушку. — Однажды сказала им, что утоплю в канаве под цирком, если они не будут меня слушаться. — Бедные дети, я так не смогу. Нужно поговорить? — поднимается Синклер. — Ага, — кивает Аддамс. Девушка садится на стул возле дивана. Перед стулом старенькое зеркало с подсветкой из круглых фонарей — часть трюмо иллюзионистки. Уэнсдей смотрит на отражение подруги, которая сидит у неё за спиной. — Снова отец? — наклоняет голову Энид. — В этот раз дело не в нём, — говорит Аддамс. — В чëм же тогда? — Завтра мы прибудем в особняк Аддамсов, где будем ожидать гостей на приём, и я не представляю, как со всеми общаться в их присутствии. — Если не знаешь — молчи, ты ведь не любишь говорить с чужими. — Не люблю, — тихо соглашается Уэнсдей. Аддамс и вправду не любила говорить с людьми. Они считали её странной, им она казалась нездорово отрешëнной. Кто бы ни встретил гимнастку вне цирка, скажет, что такой ненормальной ещё не видел. Но цирковые, её названная семья, они знают про неë больше. Не всё, но достаточно, чтобы она могла позволить себе общение. Их давно не пугали её сарказм и чёрный юмор. Здесь все страдали девиантной изюминкой, поэтому принимали странности, какие они есть. Труппа знала, что Аддамс сдержанна, но с ней было интересно даже тем, кто её недолюбливал, ведь всем хотелось хоть раз обыграть её в споре. Не хотели принимать тот факт, что последнее слово всегда будет за ней. Ещё немного поговорив с Энид на отвлекающие темы, Уэнсдей вышла из трейлера. Проходит вагончик Бьянки, скорчив мимолëтную гримасу. За ним — жилище Роуэна. Его она старается обходить стороной, но если всё же он стоит на пути — огибает дугой. Слева видит Оттингера, который как раз выносил штангу из главного шатра. Они обмениваются приветственными кивками. Проходя возле вагона матери, Уэнсдей слышит плач, но никак не реагирует, стараясь ускориться. Мортиша часто плачет. Она сидит на успокоительных таблетках после того, как потеряла ребёнка. Уэнсдей могла стать несчастливой обладательницей младшего брата, но тот умер спустя несколько часов после рождения. Мортиша страдает видениями, которые предсказывают будущее, что стало непосильным даром для женщины. «Скорее проклятие, чем дар», — горько усмехалась она, прикуривая тонкую сигарету. Но, как бы там ни было, цирку это было на руку. Благодаря жене Гомес уже стал одним из богатейших людей Америки. Попасть на его представление хотели миллионы. В их с Мортишей передвижном доме на самом видном месте висела вырезка из газеты, которой вся цирковая семья неустанно гордилась. «Цирк — последнее прибежище чистого искусства. В XXI веке техногенных катастроф и технического прогресса цирковое искусство воспринимается как душный нафталиновый пережиток прошлого. Во всем мире сохранилось не так много настоящих бродячих цирков. Один из стойко хранящих традиции циркового искусства — «The Wonderland of Morticia» семьи Аддамс. А несомненное сокровище цирковой труппы, этакий бесценный, редкостный чёрный бриллиант представления — Уэнсдей, восемнадцатилетняя воздушная гимнастка, «рождённая в опилках» старшая дочь богатейшего клоуна-иллюзиониста Гомеса Аддамса и его прекрасной жены — предсказательницы Мортиши Аддамс… «The Wonderland of Morticia» собрал по всему миру разношëрстную компанию артистов: тут вам встретятся виртуозные жонглёры — отец и сын Донован и Тайлер Галпины; прелестная иллюзионистка Энид Синклер в паре с мужем — акробатом Аяксом Петропулосом, а их замечательные близнецы шести лет уже освоили ремесло дрессировщиков собак; блестящие фехтовальщицы-наездницы Бьянка Барклай со своей матерью Габриэль; красавец силач-тяжелоатлет Евгений Оттингер, выступающий с цирком с самого начала его создания! И, конечно же, обладающий телекинезом, загадочный конферансье Роуэн Ласлоу. Представления цирка «The Wonderland of Morticia» давно уже побили все рекорды по сбору средств и количеству зрителей. Такого фейерверка эмоций и калейдоскопа выступлений зрители не испытывали никогда и не видели больше нигде. Как завороженные, толпы людей идут в цирк Аддамсов снова и снова. Не станет открытием, если узнаем, что основные чары на зрителей накладывает юная Уэнсдей. Её номера нельзя назвать просто воздушной гимнастикой! То, что она делает под куполом цирка, выходит за рамки простого представления! Это — завораживающий души необыкновенно сказочный танец совершенного юного тела на алых полотнах и гибких обручах! Неудивительно, что зрители, толпой валившие в цирк и готовые отдать за увиденное любые деньги, не просто приносили Гомесу Аддамсу огромные богатства, но ощутимо тешили его отцовское самолюбие! Еще бы!» — писали в "New York Times". Как сказала Энид: «В "New York Times" напишут лишь про самое лучшее». Аддамс помнит, как Синклер влетела в её вагон с газетой в руках, прочитала поророчащую ещё больше славы и денег цирку статью. Не прошло и часа, как вся труппа стояла вокруг вырезки и громко хохотала над описаниями, пародируя друг друга. Уэнсдей же притихла где-то за спинами, ожидая, чтобы к ней подошёл отец и похвалил за хорошую работу. Сказал бы, какой красивой она была в полёте на чёрно-белой фотографии в центре фотографий других артистов. Но он смеялся с остальными. Уэнсдей, наконец, доходит до своего вагончика и падает на кровать. Девушка вздыхает, веря, что следующий день должен принести что-то новое, ведь завтра начинается её путь домой. Хотя нет, просто туда, где она родилась, ведь настоящий дом для неё — цирк.***
Девушка сидит за столом, перед ней молодой светловолосый парень. Его лицо встревожено, он смотрит на неё и, кажется, пытается заговорить. Она же не может вымолвить и слова. Кто он такой?
Свет потух, раздаются удивлëнные крики, а после единственный знакомый ей голос вопрошает: «Неужели ещё одна смерть?»
Что случилось?
Жëлто-оранжевые вспышки. Чьи-то руки у неё на талии. Чужое дыхание, как ветерок, щекочет ухо, задевая короткие волоски.
Водоворот всасывает её талию в темноту. Она видит под собой кровь. Реки крови и едва различимый изуродованный труп.
***
Аддамс впервые просыпается в липком поту.