Стоя на снегу у двери дома Шэня

      Шэнь Цинцю лежал на постели без рук и ног уже целых три месяца. Целых три месяца он вставал с поздними лучами, прогуливался по саду, посещал купальни и подвергался насилию над собственным телом поздними ночами. В праздной жизни теперь ничего, кроме блюд на столе да сменных нарядов не менялось. Даже разговоры его ученика в один момент стали претить своим однообразием.       «Учитель, как вы чувствуете себя?»       «Учитель, чего бы вы желали сегодня?»       «Учитель, вы затягиваете этого ученика так жадно…» Последнее, сколько бы раз ни касалось ушей, каждый раз вызывало дрожь как бесконечные щелчки языком.       Жизнь лорда пика Цинцзин, прежде полная величия и свободы, теперь ограничивалась пределами дворца и чужого терпения. Конечно, он внушал себе, убеждая каждый день, что жестокому демону вот-вот надоест, наскучит, и его наконец-то убьют, но… ничего, кажется, не менялось. Каждое утро улыбка встречала вновь. Ни единого усталого вздоха не сорвалось с губ Ло Бинхэ.       Шёл второй месяц осени. Близились малые холода, но несмотря ни на что, за окном комнаты было как прежде по-летнему тепло и зелено. Каждое утро Шэнь Цинцю просыпался, открывал глаза и надеялся увидеть капли дождя стекающие по стеклу и осенние листья, танцующие на ветру, но все, что он видел — ярко-зеленая листва деревьев, не подозревающая о приближении зимы.       Такое несоответствие между внешним миром и его внутренним состоянием помогало медленно, но уверенно отравлять душу сильнее. Даже в редких снах, что позволял ему видеть бывший ученик, мир вокруг его хижины продолжал ярко цвести и благоухать. Время то ли исказилось, то ли просто шло мимо, оставляя его в одиночестве и отчаянии.       Шэнь Цинцю превратился в призрака среди людей.       Он не мог вырваться из этой пытки, и его муки продолжали нарастать с каждым утром, когда он открывал глаза на вечное, безразличное цветение.       — Доброе утро, учитель, — вновь привычный голос раздирает тишины вслед за шорохом двери. Ни единого дня не проходит без этого ученика.       Ло Бинхэ так редко посещал своих жён, предпочитая измываться над его телом, что однажды к Шэнь Цинцю вдруг закралась мысль, что тот обрезанный рукав. И тут же сам себя парировал — почему бы тогда не найти себе достойную партию, а не изувеченное тело ненавистного мучителя? Не имея больше развлечений, кроме как копаться в этом вязком узле мыслей, этот достопочтенный пришёл к единственному выводу. Его бывший ученик либо мстительный псих, либо ужасный извращенец. Не исключался и смешанный вариант.       И всё же, сколько бы он ни копался в своих мыслях, никак не мог понять, почему тот без намёка на усталость таскался с его телом, как девочка с игрушкой. Вёл себя как капризная младшая сестричка, которая не желала выкидывать старенькую поломанную куклу, имея за спиной целый сундук других, сделанных из фарфора да нефрита, на любой вкус и цвет.       Ло Бинхэ медленно подошёл к небольшому столику, оставляя на нём поднос, а после — к шторам, приоткрывая чуть сильнее, чтобы комната окончательно утратила остатки тьмы. Взгляд его привычно замер на безжизненной фигуре учителя, прежде, чем губы растянулись шире, а руки потянулись подхватить туловище с кровати и усадить себе на колено.       Резкая боль внизу треском отразилась по всему телу. Странный дискомфорт, давно невиданный, забрался в душу, заставляя сжаться. Вчера Шэнь Цинцю насиловали с таким рвением, что под одеждами всё опухло, и держаться в вертикальном положении было невыносимо. Однако, поджав губы, он предпочёл остаться отстранённым. Хуже терзающей боли в пояснице только самодовольство в чужих глазах, от осознания, до чего тот довёл своего бедного учителя.       С тихими напевами новой мелодии Ло Бинхэ, ни о чём не подозревая, подхватил палочками немного риса и поднёс к чужим губам… Но Шэнь Цинцю их не раскрыл.       «Снова?..» — подумал он, глядя на рис с овощами и мясом. Ему всегда казалось, что этот ученик умеет готовить полное разнообразие блюд, но уже месяц его только и кормили что этой мешаниной. От одного запаха уже начинало тошнить, и, если раньше удавалось себя пересилить, то в этот раз — он чувствовал — неприглядного конца не избежать. Шэнь Цинцю, решивший давно, что должен просто вести себя как безвольная кукла, чтобы его тело и душу наконец перестали мучать, в этот раз, вопреки своему плану, пошёл на сопротивление. А был ли выбор? Разве недостаточно унижений он переживает, чтобы добровольно соглашаться на очередное?.. Пустой желудок стал протестовать, а Бинхэ всё не отводил палочек от губ. Улыбка с его лица стала медленно исчезать.       — Что-то не так, учитель?       «Всё не так!» — рявкнул про себя тот, не зная, смеяться или плакать. Чёртов рис по-прежнему упирался в плотно сжатые губы, а рука на талии стала болезненно сдавливать. Всё тело будто скрутило изнутри, и Шэнь Цинцю уже не мог разобрать, вновь ли издевается демон или это уже стало естественной реакцией.       — Учитель, неужели сегодня и губами не желаете двигать? — вполголоса отозвался Бинхэ, усмехаясь. От таких издёвок становилось только хуже: желание раскрывать рот пропало совершенно. Понимая, что должен уступить, что только делает хуже, бывший глава пика Цинцзин упирался до последнего. Даже когда мрачное лицо ученика стало напоминать те самые дни, отдающиеся по сей кошмарами.       Шэнь Цинцю не понимал, чем заслужил столько мучений. Неужели издёвки его были настолько жестокими, что справедливой платой за них стали бесконечные страдания и унижения? Воспоминания о устах, полных крови и острых осколков, заставили застыть в напряжении.       — Этот ученик снова должен помочь вам, как в прошлый раз? — голос демона звучал притворно-любезно, но Шэнь Цинцю ещё не потерял рассудок. Нет… Он слышит эту леденящую угрозу. Он знает, что за ней следует. Его трясёт. Он понимает — Ло Бинхэ чувствует его немую панику.       Его зубы только-только восстановили. Он совсем недавно начал жевать самостоятельно. Снова вернуться к началу?.. Глотать пережёванную массу с чужого языка… Чувствовать его у себя в глотке… Как он елозит и копошится во рту…       Шэнь Цинцю приоткрыл дрожащие губы. Все краски разом спали с его лица, не оставляя на нём ничего живого. Маленькую порцию риса жевал послушно, самостоятельно, не поднимая глаз. Оно не нужно было: знал и так, как довольно этот ублюдок сейчас улыбается, добившись своего. От вкуса на языке внутри всё переворачивалось. Едва удавалось держаться, чтобы не выплюнуть всё наружу. Глаза едва не слезились.       Если бы у него был язык, каково бы ему было? Если бы он мог попросить, чтобы этот ученик больше не приносил ему эту дрянь? Он бы послушал? Он бы согласился? Он ведь только и делает, что ухаживает за ним, он бы наверняка согласился…       Дыхание участилось, от глубоких вздохов распирало грудную клетку. Ладонь на талии продолжала крепко сжимать. Боль внутри смешалась с болью снаружи. Новая порция риса появилась перед лицом, ожидая. Надо было проглотить. Срочно, проглотить. Он не станет ждать бесконечно, он не станет терпеть…       — Глотай, — голос Ло Бинхэ сквозил чем-то тёмным. Страх в голове его учителя достиг своего пика.       С огромным усилием он проглотил всё, что было во рту. Его ученик растянулся в улыбке…       «…Бу-э…»       Ненадолго. Каменной маской его лицо застыло, когда на чистом наряде оказались остатки их вчерашнего ужина. Резкий запах ударил по носу. Глаза Шэнь Цинцю заслезились, но теперь он был даже рад, что не мог видеть выражения на чужом лице. Будто не в своём теле, он безучастно смотрел на себя со стороны, чувствуя, как стремительно подступает продолжение…       Чуть позже, к часу лошади, их обоих встречали тепло и свет. Небольшая беседка в саду стала новым местом для отдыха. Гнетущая тишина разорвалась очередным тяжёлым вздохом. Ло Бинхэ осторожно обтёр чужие губы от чая.       — Не понимаю… почему вас стошнило?       Шэнь Цинцю не мог разобрать, чего больше в его голосе — озадаченности или желания напомнить о его унижении вслух. Будто бы уже не чувствовал себя достаточно приниженным, и когда низвергался на чужие одеяние, и когда потом наблюдал, как их меняют, и когда ему заваривали целительные травы.       Он молча терпел, когда к его губам вновь прижимали чашку. Лишь на мгновение поднял взгляд, и тут же он зацепился за одну из дам. Узнать её было совсем не трудно. Гораздо труднее — перенести этот взгляд. Ранее бережно лелеемая, подобная раннему весеннему цветку, она, держа на руках ребёнка, смотрела на бывшего учителя как на жалкого червя, которым тот теперь и являлся.       Выбираясь в тёплый, цветущий сад, Шэнь Цинцю каждый день сталкивался с подобными взглядами. От жалости до презрения и от ненависти до ревности — он опробовал на своей коже всё, что мог. И не мог тех винить — если бы только он был девицей великого лорда, а тот каждый день не отлезал от изуродованного старика…       Шэнь осёк себя. Собственные мысли возмутили. Почему это он старик? Почему он сравнивает себя с девицами из гарема?!       Не потому ли, что как женщина ложится под этого ученика каждую ночь?..       Нет, нет. Он не ложится. Даже если бы он мог дать согласие — не дал бы. Всё что происходит — насилие, бесконечные изнасилования. К тому же, его скорее используют как игрушку для плотских утех, а не…       «…»       Проглотив свои рассуждения горькой пилюлей, Шэнь Цинцю решил остановиться. Пока не стало хуже. В любом случае, даже если их злоба и ревность казалась неистребимой, как чудовище, промеж чьих когтей он находился, то это нисколько не удручало. Человек-палка надеялся, что одна из них однажды перейдёт черту и проберётся к нему ночью, разделавшись как с кроличьей тушкой. Ставки на то, что первой станет Ша Хуалин, были выше всего.       Сделав глубокий вдох, Шэнь Цинцю сделал глоток. По крайней мере, сейчас его поили вкусным чаем, а этот ученик молчал…       Пусть немое блаженство и продлилось недолго.       — Учитель. Вы знаете ответ? — спросил Ло Бинхэ, наклонившись к нему, и тот ощутил, как напряжение заволокло его тело, но прежде, чем его учитель решил бы, что это новая попытка поглумиться над его состоянием, добавил: — можете кивнуть, если знаете, в чём дело.       Кивнуть?..       Шэнь Цинцю едва не сделал этого. Вовремя одёрнул себя, глядя ученику в глаза. мужчина пытался прочитать в них насмешку, издёвку, глумление… хоть что-то. Но в этот раз не видел ничего злого. Это напрягало. Что за внезапное проявление доброты? Этого не может быть. Он насторожился, мысли стали мутными и запутанными. Если кивнет, то признает — ему плохо. И Ло Бинхэ получит то, что хочет. Он знал, что это значит — его моральная победа. А что хуже — в нём может проснуться новая волна интереса. И снова придётся ждать несколько месяцев, притворяясь бездушной куклой? И снова придётся притворяться, будто ты — не человек, и даже не его остатки? А может и не три, может, больше. Полгода. Год. Всю жизнь…       И что, всю жизнь есть этот дрянной рис с овощами?..       …С другой стороны, ведь если он кивнёт, этот ученик, быть может, перестанет мучать его желудок? Это ведь может быть и не уловка… Верно? Если завтра он снова увидит это в своей тарелке, то выплюнет наружу желудок. В такие моменты хочется, чтобы его вырвали напрямую, а не таким медленно-мучительным способом.       Сомнения и страх мешали Шэнь Цинцю принять решение. Он ощутил силу искушения кивнуть, но одновременно ощутил глубокий страх.       — Учитель? — Шэнь Цинцю медленно поднял глаза. Ло Бинхэ продолжал смотреть на него, будто проникая под подкорку головы.       Тонкие бледные губы дрогнули, поджимаясь. Прикрыв глаза, Шэнь слабо кивнул.       Тишина… Повисло вдруг молчание. Открывать глаз не было смысла: тихое дыхание давало понять, что ученик продолжает смотреть на него, как и раньше. А как именно — знать совсем не хотелось.       — В самом деле? — поток вопросов, отнюдь, не закончился. — Тогда… в чем дело? У вас было плохое самочувствие?       Мужчина почувствовал, как начинает болеть живот. Свесив то на напряжение по телу, кивнул вновь, чуть слабее. Мост уже пройден. Пройден и разрушен. Вернуться обратно теперь не получится.       — Тогда, выходит, с едой всё в порядке?       В этот раз, подумав, мотнул головой. Голос ученика стал чуть недоуменней.       — Нет? Значит, из-за неё стало плохо? Вам не понравилось?       Вновь кивнул. Нервно, но кивнул. Живот стало сводить сильнее. В прошлый раз, когда этот демон решил, что ему не понравилось — всё закончилось плачевно. На мгновение проскочила мысль, что лучше было бы не начитать этого всего, но её перебил чужой голос:       — Было невкусно?       И Шэнь вздохнул, мотая головой. Он не видел, но мог поклясться, что его ученик нахмурился.       — Нет? Но почему тогда?       «Да сколько можно?!» — допрашиваемый чувствовал, будто с ним снова играются, не более. Этот ученик специально не позволял донести, что не так. Он специально притворялся, будто не понимает! Так смешно наблюдать, как твой учитель ломает себя?!       Более не отвечая, Шэнь Цинцю отвернулся, и лишь тогда открывает глаза. Черные, как дно бесконечно глубоких вод, они устремились вдаль, но совершенно ничего не видели. Боль в желудке из незначительной становилась всё сильнее, заставляя морщить брови. Не было сомнений — снова игры этого демона.       Послышался странный вздох позади. Нехотя Шэнь Цинцю всё же подметил — грустный. Если бы только не отвратительное состояние, он бы обязательно порадовался чужому негодованию. Только тихий звон от крышечки полупустой гайвани на мгновение наполнил беседку. Чай остыл уже наполовину, но приятный необычный аромат ещё не успел исчезнуть.       Глава пика Цинцзин лишь надеялся, что сегодня его мучения станут недолгими. На это он надеется по расписанию, каждый день.       — Учитель… — голос ученика стал на удивление ближе, чем раньше. — Может, вы желаете чего-то нового?       «…!»       Шэнь Цинцю чуть дёрнулся. Даже боль отступила на второй план за чужими словами. Обернувшись, встретившись с чужим лицом нос к носу, мужчина бегло оглядел то, но ученик был серьёзен. «Пожалею,» — подумал про себя искалеченный, но всё равно, поддавшись наваждению, в последний раз кивнул…       Не пожалел.       — Вот как… — протянул задумчиво Ло Бинхэ, и в следующую же секунду улыбнулся. Не так, как обычно. — Тогда, в следующий раз я сделаю что-то другое. Вы бы хотели холодной лапши?       От одной мысли о чём-то, кроме риса, во рту скапливается слюна. Странная радость вдруг начинает наполнять изнутри, медленно, как огромный червь, извиваясь внутри. И Шэнь поддаётся ей, едва не…       Он замер в ужасе. Его уголки, поднятые до полуулыбки, замерли следом. С лица сошли все краски, оставляя то бледным, а живот скрутило с новой силой, так, что пришлось согнуться.       — Учитель, что случилось? — Бинхэ зазвучал взволнованно, но Шэнь Цинцю не было до него никакого дела.       Только что… услышав, что его нормально покормят… что этот демон сжалился над ним в такой мелочи, в такой глупой подачке, как миска лапши… он почувствовал радость. Благодарность ему.       Он уже теряет себя. Он постепенно сходит с ума. Это не более, чем очередная изощрённая, длинная пытка разума. Дальше будет только хуже…       Сердце заколотилось от нахлынувшего потока мыслей, а живот начало скручивать так, что хотелось выть на весь дворец… И только сейчас мужчина понял, почему. Паника удвоилась.       — Э-а!..       Пришлось снова посмотреть на этого демона. Это всё его рук дело, точно его! Очередное издевательство, все эти слова были только для того, чтобы отвлечь его… И сейчас Ло Бинхэ, такой по-фальшивому растерянный и напуганный, смотрел на него, а внутри восхищался тем, чего добился.       Теплая влага затмевала зрение, скатывалась по щекам. Плевать… плевать! Пусть это пытка, но он не готов так опозориться. Шэнь Цинцю закричал. Громко, жалобно застонал ученику, заёрзал на месте, несмотря на жуткие боли, лишь бы тот понял, чего он хочет. И тот, к счастью, действительно понял. «Понял», будто не знал.       Он подхватил учителя на руки, точно тот — лёгкое пёрышко, и помчался из сада прочь, но всё, что происходило дальше, для Шэнь Цинцю затмилось белёсой пеленой.

𓁼

      Боль и унижение. Жизнь в этом дворце полна только боли и унижения. Бесконечное, беспросветное унижение, и ничего, кроме боли.       Шэнь Цинцю лежал на кровати, на спине, рядом со своим учеником, что неспеша поглаживал его живот, лишь изредка меняя направление нежной ладони. Он уже так долго нашёптывал одно и то же, что успело перегореть третье благовоние.       — Учитель… В этом правда нет ничего такого. Так устроен человеческий организм. Этот ученик каждый день по нескольку раз помогает вам с такими нуждами. Незачем так убиваться, всё в самом деле в порядке…       Шэнь Цинцю уже давно пропускал его слова мимо ушей. Его глаза опухли, а, внизу, бедная хризантема горела ещё сильнее, чем утром.       Он не знал, какой дуре из цветника этого демона взбрело вместо яда подлить в чай слабительного, но для себя решил, что на каждый полный отвращения девичий взгляд теперь будет отвечать тем же.       — Ещё болит? — Шэнь Цинцю поежился. Казалось, что когда этот ученик в открытую глумился над ним, это было не так ужасно, как этот снисходительный тон. Бинхэ заставлял чувствовать себя беспомощным ребёнком, а вместе с тем приходили и воспоминания о детстве. Каждое из них оскверняло душу.       Не сводя глаз со стены, Шэнь Цинцю лежал, безучастный, и ощущал на своём теле чужую ладонь. Она же скоро двинется ниже: солнце вот-вот зайдёт. Хватит ли в самом деле у Бинхэ смелости впихнуться в него после подобного? На его месте лорд пика Цинцзин — а достойно ли себя теперь так звать?.. — не ощутил бы ничего, кроме отвращения. Даже от одной мысли.       Но не было сомнений, что этот ученик сделает именно это. Он возьмёт его снова и станет обладать, пока бедный не отрубится от боли. Пока не устанет, не пожелает умереть в сотый раз. Сколько бы этот демон не утверждал, будто его учитель вот-вот привыкнет и станет получать удовольствие, ничего, кроме дискомфорта (и то, в лучшем случае) он не испытывал… Ох, ну, может только пару раз всё прошло без боли, и он в самом деле ничего не чувствовал. Но и это совсем ничего не значило. В любом случае…       Он никогда не испытывал удовольствия.       Ло Бинхэ размеренно дышал с другой стороны, и ладонь его уже не двигалась, а лишь лежала поверх. Дыхание было таким спокойным, размеренным, что можно было бы подумать, будто тот уснул. Но Шэнь Цинцю чувствовал, как давит на затылок острый взгляд.       — Учитель… — ученик подлез ближе. Теперь не просто лежал поодаль, а прижимал к себе, дыша на обнаженную шею. Концы его волос, раскидавшись шёлковым полотном, щекотали кожу. — Давайте спать.       Шэнь замер на мгновение, обрабатывая чужие слова. Ло Бинхэ хотел спать? Сейчас, просто спать? За эти несколько месяцев не прошло и дня, когда бы они просто спали. Гадкое чувство заскребло на душе, и Шэнь Цинцю, им ведомый, повернул голову. Но вместо насмешливой улыбки вновь получил серьёзный взгляд. Ло Бинхэ, будто понимая, почему тот озадачен, пояснил:       — Вы сегодня не в состоянии. Я не хочу мучать ваше тело.       Шэнь моргнул. И ещё раз. Каждое слово из чужие уст он повторил в голове три раза… И едва удалось сдержать истеричный смех. Не хочет мучать тело? Не хочет мучать тело?!       Не потому ли, что уже измучал до ужаса?! Почему же раньше тебя это не волновало?!       Сегодня этот ученик вёл себя странно. Очередная его злая игра, но она раздражала куда сильнее тех, что были раньше. Эта показная, фальшивая забота, эти взгляды, эти отвратительные, лживые речи… И осознание, что нет выбора, кроме как поддаваться этому на чужую потеху…       Душа Шэнь Цинцю рассыпалась острыми осколками: каждый день по маленькому кусочку. Изначально небольшая трещина теперь заметно сквозила, и совсем не было сил склеивать всё обратно.       — Я знаю, о чём вы думаете, — ученик продолжал. Говорил, лёжа совсем рядом, так спокойно, будто в самом деле вот-вот уснёт. Горький смешок с его стороны звенел в ушах слишком громко. — Учитель. Мне всегда было интересно, испытывали ли вы когда-нибудь вину? За то, что издевались над простым ребёнком… Вам бывало хоть раз стыдно?       Шэнь Цинцю не нашлось, что ответить. Неимение языка впервые пришлось ему на руку. Чужие слова совсем его не задели, не тронули душу, и не пробудили в зачахшем сердце жалости… но они всё же заставили задуматься.       Прежде, чем его вытащили из пыточной. Прежде, чем его туда поместили. Прежде, чем этот ученик вернулся, и прежде, чем этот учитель скинул его в бездну.       Он никогда не испытывал жалости к этому ребёнку, как не испытывали жалости к нему. Но когда этот ребёнок вырос… когда он отплатил ему тем же…       Шэнь Цинцю вздохнул. Ненарочито слабо — его груди едва приподнялась под чужой рукой. Он в самом деле сожалел однажды. До того, как этот ученик вытащил его наружу, начал этот непонятный уродливый спектакль, он действительно пришёл к выводу, что сам виноват в происходящем. Теперь же все его мысли смешались в кучу, стали такими же непонятными, как действия Ло Бинхэ.       Заметив, как учитель задумался, как он вздохнул, он, к удивлению, улыбнулся. Прижался совсем близко и прикрыл глаза.       — Учитель. Я никак не могу вас простить. Но я хочу, чтобы мы жили счастливо вместе.       Крепко обнимая того, точно подушку, Ло Бинхэ засопел в одночасье, оставляя Шэнь Цинцю в молчаливой тишине. Мужчина молчал, безучастно глядя в потолок. Слова ученика крутились в голове снова и снова. Быть может потому, что это было, наконец, нечто новое, произнесённое за бесконечными выученными фразами. Или, быть может…       Отвлекая себя от самокопания, уставший физически и морально, Шэнь прикрыл глаза.       Слишком поздно что-то исправлять.       Медленно незаметно сознание охватила тьма, а когда рассеялась, то вокруг уже не было злостной комнаты. Зато была пара ног, рук и веер.       Неспешно проходя по территории Цинцзин, Шэнь Цинцю отмечал, что ничего, совсем ничего не изменилось. В этой проекции всё осталось точно так же, как раньше. Даже если здравый смысл говорил, будто в реальности всё давно не так, этот мастер предпочёл бы остаться здесь — в этой маленькой отдушине от настоящего.       Ло Бинхэ неспешно шёл рядом, составляя компанию. Лёгкая улыбка украшала его лицо. Шэнь Цинцю, одарив того беглым взглядом, в который раз про себя отмечал, что во снах его ученик куда сноснее. Однако никогда тот ещё не позволял выйти за пределы хижины и просто вот так лениво прогуляться: обычно всё ограничивалось четыремя стенами бамбуковой хижины, где его развлекали чем угодно, от чтения и игр до обычного секса (будто бы того не хватает бедному в реальности). Впрочем, последние встречи в мире грёз в самом деле оставляли умиротворение на душе.       Изредка мелькали перед глазами адепты, усердно тренирующиеся и просто слоняющиеся. Кто-то из них смеялся, но лиц рассмотреть не получалось. Все они казались незнакомыми и размытыми, словно отражение на водной глади. Не более, чем иллюзорные бездушные куклы, плод чужого сознания. Вздохнув, мастер прикрылся веером, отворачиваясь.       Как бы не хотелось отойти подальше, на любой попавшийся склон, ноги всё равно верно подводили обратно к дверям родной хижины. Измученный молчанием ученик наконец подал голос:       — Сегодня очень тепло, да?       — Мгм, — Шэнь Цинцю продолжал прикрываться веером.       — Вам нравится, учитель?       — Мгм.       — В самом деле?       — Мгм.       Улыбка на лице Ло Бинхэ медленно исчезла. Он нахмурился и слегка надул губы. на мгновение — лишь на мгновение — это даже показалось милым.       — Учитель, у вас ведь есть язык…       Пришлось подавить тяжкий вздох. Размеренное спокойствие сна кончилось — это стоило понять ещё когда его ученик открыл свой рот. Привычно поддаваясь ему, Шэнь Цинцю наконец ответил нормально:       — Претит. — На чужой озадаченный взгляд едва не закатил глаза. — Тепло и солнечно каждый день. Надоело.       Вывалив, наконец, то, что тревожило последние дни, он пошёл вперёд чуть быстрее, оставляя своего ученика задумчиво стоять позади. Всего за несколько секунд тот нагнал его, как хвост следуя по пятам.       — Тогда, учитель бы предпочёл, чтобы наступили холода?       Шэнь задумался. Чёрные глаза метнулись к безоблачному яркому небу.       — Этот учитель был бы рад увидеть дожди.       После — взгляд пал на ученика. Подумав мгновение, тот снова растянулся в светлой улыбке.       — Вот как… — вполголоса пробормотал Ло Бинхэ. К удовольствию лорда Цинцзин, теперь с каждым его шагом над головой становилось всё больше туч. Серые облака заполняли небосвод стремительно, но безмятежно, как могли бы только во сне. Дверь бамбуковой хижины вежливо отворили и, стоило переступить порог, как полились наземь первые капли. Приятный шум непогоды был желаннее даже самой восхитительной музыки.       — Сделать вам горячего супа, учитель? — лепетал Ло Бинхэ, будто он и не лорд демонов вовсе, а заботливая жена.       — Лучше приготовь что-нибудь, чтобы охладиться, — учитель отвечал удивительно спокойно. Веер коснулся поверхности столика, покидая руки хозяина. — А как закончишь, подготовь купальни для меня.       Глаза его ученика вдруг сверкнули, по-странному ярко, и Шэнь удивился бы, отреагируй тот иначе. Учитель, первое время сверлящий его, безбожного, гневным взглядом, мысленно желающий оторвать эти губы, теперь, привыкнув, мог даже спокойно ответить.       Только губы у ученика начали растягиваться, как его мастер отвернулся прочь. Во снах смотреть в лицо его ученику было куда сложнее: слишком разительные отличия от настоящего. Эта фальшивая невинность давила на расшатанную психику всё больше.       Шаг, второй, третий… И его нагнали. Чужие руки обхватили вокруг талии.       — Учитель…       «Что, сейчас?» — на мгновение Шэнь испугался, в другое — уже смирился, что придётся снова, позабыв о своих желаниях, раздвигать фальшивые ноги. Но голос у уха застал врасплох.       — Хотите, я верну вам язык? — удивительно мягкий и тихий, он пробирало костей. Мурашки прошлись по телу, а следом — осознание, что тот предлагает. — Вам настоящему. Чтобы вы могли жаловаться, если что-то не так. Просить что-то. Чтобы вы со мной говорили. Хотите?       — …И ты в самом деле это сделаешь? — Шэнь Цинцю недоверчиво вопросил. Кончиком ненастоящего прошёлся по дёснам, смакуя это чувство. Скучая по нему. Ученик обнял его крепче.       — Не хочу, чтобы вам снова было плохо, как сегодня. Просто пообещайте, что будете разговаривать с этим учеником о том, что держите в мыслях. Хорошо?       «О том, что держите в мыслях»?..       Шэнь Цинцю сглотнул. Тёмная, страшная мысль проскользнула в сознании, и он зацепился за неё, как за свой последний шанс, за идею, которая вытащит его из этого ада. Ведомый ей, как ягнёнок старым пастухом, он выдал, не думая:       — Хорошо. Обещаю.       И Ло Бинхэ обрадовался. Довольный, он повернул к себе чужую голову, потянулся к губам, стал ласкать их умело, долго, страстно. Но Шэнь Цинцю уже совсем его не чувствовал. Окутанный в дымку желанного будущего, он был слишком сосредоточен на предстоящем. Мандраж загулял по телу, и ни комната, ни они сами теперь уже не казались такими реальными. Сон медленно рассеивался, оставляя в пустой голове одну-единственную цель.       Этот ученик должен его убить. В этот раз получится… Он заставит его.

𓁼

      Следующий день начался с тихого стука. Моросящий дождик, капля за каплей, оседал за окном, а солнце более не слепило глаз. Туловище не ныло от бессонной ночи, а желудок не выворачивало наизнанку, ибо вместо злосчастного риса ожидала вкусная лапша. И, пусть вкус её отдавал чем-то странным, напоминающим прошлые трапезы, Шэнь Цинцю послушно ел ложку за ложкой, и не думая противиться чужим действиям.             Бинхэ был мил. Даже слишком. Притворяющийся верхом доброты, в этот раз он превзошёл себя настолько, что в какой-то момент его учитель едва не потерялся, позабыв, перед кем находится. Крепкой хваткой вцепившись в единственное своё желание, Шэнь Цинцю позволял гладить себя и целовать, омывать своё тело и касаться причинных мест. Вынести один такой день дабы избавиться от сотни последующих — достаточная цена терпения.       И, когда этот ученик вновь лёг с ним в кровать, лишь приобняв и более не предпринимая никаких действий, искалеченный облегчённо выдохнул. Теперь можно было признаться, что в этот раз он был благодарен своему ученику. Перед кончиной этот учитель желал думать о своём пике; о дорогих людях, его окружавших; о вкусном чае и красивых веерах. Не о том, как бы его кусок тела вдалбливали в пропотевшую кровать.       Сон прошёл мимолётно — точно этот достопочтенный лишь единожды моргнул. И вновь — звон капель за окном. А во рту… во рту совсем не пусто.       Новый язык прижался к нёбу. Стал водить по зубам, по дёснам, залезать за щёки… оглаживать всё, до чего смог дотянуться. Казалось, он был длиннее предыдущего: в прошлом этот учитель никогда не мог дотянуться до своего носа. Но теперь это уже не имело значения. Даже если бы этот дотягивался до самого глаза — Шэнь Цинцю всё равно был бы рад. В конце концов, это язык.       — Учитель.       Едва стоило проснуться, голос позади уже приветствовал. Две большие ладони помогли перевернуться на другой бок, чтобы взглянуть на Ло Бинхэ, ещё растрёпанного и сонного, с мягкой, довольной улыбкой и волосами, сатиновым полотном разлетевшимися по простыням. Донеслись до слуха слова, лёгкие и привычные, и Шэнь Цинцю, переборов сомнения, заговорил в ответ:              — До… брое утро… — собственный голос казался чуждым. Хриплый и слабый, хуже, чем у больного. Только по чужому лицу удавалось понять, что всё, видимо, идёт именно так, как и планировал демон.       — Этот язык ещё молодой и нежный. Я постарался найти для вас самый лучший, даже лучше того, который был, — Ло Бинхэ провёл тыльной стороной ладони по чужой щеке.       — Тогда… кто его прошлый носитель?       — Какая разница? — он слабо усмехнулся. — Теперь он ваш. Я так давно не слышал вашего голоса, учитель…       Шэнь Цинцю сглотнул, услышав последние слова. Ничтожным триггером они запустили в его голове цепочку, и та была уже не в силах остановится. Придерживаясь собственного желания, он заглянул Бинхэ в глаза.       — И по чьей же вине?       — …       В воздухе сию минуту повисло ужасное напряжение. Лицо его ученика исказилось и улыбка исчезла прочь. Внутри всё стало переворачиваться, задрожало, лёгкие боли отразились по всему телу. Предупреждение? Или выработанный страх?       — Бинхэ…       Шэнь Цинцю, игнорируя ощущения в теле, придвинулся ближе. Горло будто сковало, огромный ком внутри мешал говорить, но останавливаться он уже не собирался. Подвинувшись к потемневшему лицу его ученика, глядя тому прямо в краснеющие глаза, прошипел:       — Я ненавижу тебя. Сдохни поскорее.       Ло Бинхэ промолчал… Он смотрел на своего учителя, как статуя. Должно быть, прокручивал снова и снова эти резкие слова. И, когда наконец заговорил, у Шэнь Цинцю застыла в жилах кровь.       — Ха. Ха-ха… И это в самом деле первое, что ты сказал мне? Несмотря на всё, что я сделал… Неужели я недостаточно старался? Или слишком рано?..       Спокойный тон леденил душу. Но глаза у этого ученика всё краснели… Значит, сказанного было недостаточно. Нужно было ещё. Ещё, ещё, ещё…       — Недостаточно старался?.. Слишком рано?! Бинхэ, ты грязный зверь! Ты жалок и отвратителен: оставил меня в этом обрубке и пытаешься делать вид, будто всё в порядке? Пользуешься тем, что я ничего не могу сделать! Вместо того, чтобы убить меня, мучаешь изо дня в день, и ещё хочешь, чтобы я был тебе благодарен? Самонадеянная мразь!       Челюсть у демона напряглась. Глаза заалели окончательно. Всё тело затрясло. Ещё недостаточно?..       — Измываешься над моим телом каждую ночь, как грязный обрезанный рукав. Каждая из твоих жён уже разочарована в тебе, мерзкое животное.       Стало трудно дышать, а голова начала болеть. Этот ученик едва ли не собирается наброситься. Неужели всё ещё недостаточно?!       — Я жалею… Жалею, что взял тебя в ученики. Я должен был оставить тебя, грязную собаку, загнивать на улицах.       Вот и всё. Этот ученик в самом деле не сдержался — в то же мгновение навис над бренным измученным телом. Большая сильная рука обхватила горло — стало трудно дышать.       — Ну же, убей меня! — с оскалом выдал Шэнь Цинцю. Вокруг уже наступала блаженная пелена… и вдруг исчезла.       Он сделал полный вдох. Всё тело закололо от осознания. Руку разжали. Его ученик улыбался…       — Так вот зачем… — тихий, холодный смешок коснулся слуха, посылая по телу дрожь. Паника вернулась в тройном объёме.       «Нет, нет, нет… Просто убей меня уже! Сожми руку и всё, только чуть-чуть! Убей меня, убей меня, УБЕЙ МЕНЯ!!!»       Шэнь открыл рот. Ещё с тысячу оскорблений и криков готовы были вырваться наружу, но все, все застряли внутри. Ему больше не позволяли говорить. Чужая рука потянулась к его губам, и он зажмурился, готовясь снова попрощаться с языком. Снова вернуться в бесконечный монотонный кошмар. Но та лишь провела по его губам.       Шэнь Цинцю открыл глаза.       Улыбка Ло Бинхэ стала в разы страшнее.       — Я вас понял, учитель… Мы поменяем подход.       По спине прошлись неприятные мурашки. Это единственное, что он успел почувствовать, прежде, чем его резко перевернули. одеяло было сброшено прочь, его одежды зверски порваны. Он уже понимал, к чему всё идёт. С бесконечным ужасом внутри, теперь оставалось только смириться.       — Ублюдок… — вдруг вырвалось изо рта, и он с удивлением понял, что ему снова довелось говорить.       — Продолжайте, учитель. Выплесните всё, что думаете, — с весельем выдал Ло Бинхэ.       Толчок. Резкий и грубый, уже с самого начала, разрывающий изнутри. Вместо ругани вырвался изнутри хриплый крик. И ещё один, и ещё… С каждым толчком всё ярче. Агония переполняла разум, как этот демон — его тело. Слёзы покатились по лицу, не позволяя видеть происходящего, делая ощущения лишь острее, сильнее, настолько, что уже хотелось отрубиться. Но никак не получалось.       Почему… Почему не получается?!       Ло Бинхэ вбивался в него резче и резче, как бешеный пёс в течную суку, и оставалось только хрипло рыдать под ним, ожидая, пока всё это кончится. Голос от криков стал лишь слабее.       — Животное… Ненавижу тебя… — всё же удалось сказать через некоторое время, когда боль уже стала привычна.       Ло Бинхэ вновь тихо посмеялся, ускорив толчки. Утреннее солнце горело высоко в небе.       — Не… навижу… — снова получилось выдавить, едва соображая. Туловище уже почти онемело и не чувствовалось.       Ло Бинхэ будто и не слушал. Увлечённый, бессовестно махал бёдрами, снова и снова проникая в растраханную хризантему. Солнце, горевшее высоко, уже касалось горизонта.              — Не…       «…»       Пошлые шлепки смешивались с влажным хлюпаньем меж их тел. Семя ученика стекало вниз по коже, розоватое от крови. Тело под Ло Бинхэ всё было покрыто укусами и ранами, хуже пережёванной щенком игрушки. И всё равно, он продолжал держать этого учителя в сознании.       Сколько поз он сменил? Сколько раз успел кончить? Сколько ещё… он будет это делать?       Тц. Тихий щелчок у самого уха.       Вновь ускорившись, Бинхэ часто задышал, проникая в учителя так глубоко, как мог: его головка прекрасно виднелась внутри чужого тела, выпирая из-под кожи. В несколько резких толчков он кончил снова, замерев глубоко внутри, наполняя учителя своим семенем настолько, что живот начинало распирать.       Наконец, спустя долгое время, повисла тишина. Шэнь Цинцю вздохнул, полный горечи и облегчения одновременно. У него не получилось… Оставалось надеяться на худшее. Желая отрубиться наконец, и, по крайней мере, забыться во сне, он прикрыл глаза.       Толчок.       Ему не позволили. Демон резко вошёл обратно. Глядя в распахнутые глаза учителя, он широко улыбался, хуже одержимого, и снова начал двигаться, не замечая ничего, кроме тела под собой.       Довольная улыбка не выдавала в нём никакой усталости.       — Кто вам сказал, что мы закончили?       С прежней силой он заволновал кровать…

𓁼

      Бесконечные ряды мраморных ступеней, отражающих багровый свет фонарей, медленной покрывались испариной. Воздух в купальне был влажен и горяч, а вода, обжигающе-горячая, обволакивала тело. Ло Бинхэ крепко держал своего учителя за талию. Даже когда солнце стало заходить, он не потерял утреннего пыла.       — Это мыло пахнет вкусно. Правда, учитель? — бормотал, издеваясь, и улыбался, снова вгрызаясь в чужую шею. Он знал, что его учителю сейчас совсем не до мыла.       Глаза демона, искажались голодом, подпитываемым беспомощным состоянием Шэнь Цинцю, когда он жестоко прижимал его к своему янскому корню, насаживая на себя, вонзаясь в его открытую рану там, где когда-то было чувствительное место. Измученный душой и телом, тот чувствовал, будто его используют вместо ладони. Каждый жестокий толчок эхом отдавался во влажной ванной, посылая волны агонии в чужое тело. Хотя можно ли было это месиво засосов, укусов и синяков назвать телом? Просто мясная оболочка.       Звук соприкосновения плоти с плотью становился все громче по мере того, как Ло Бинхэ продолжал уничтожать то немногое человеческое, что осталось в его обожаемом учителе; тяжело дыша, расплёскивая воду через края, рыча при каждом рваном движении, неспособный подавить свои первобытные побуждения.       — Прекра… ти… — в сотый раз выдавил Шэнь Цинцю, едва сохраняя рассудок. Остатки разума, что этот зверь ещё не успел выдолбить, кричали, что сдаваться не надо. Ещё немного, и он в самом деле поймёт, что этот учитель не пойдёт у него на поводу. Он ни под какими пытками не станет его послушной куклой. Единственный выход — это убить его.       Он ведь… убьёт?..       Ло Бинхэ не обращал внимания на мольбы Шэнь Цинцю. Его решимость была непоколебима, когда обжигающая вода обволакивала израненную плоть мучаемого. Сильный жар усиливал чужие страдания, разжигая жгучую агонию внутри, и все же Бинхэ продолжал — почти животный голод подпитывал беспричинное желание полностью завладеть своей жертвой.       Даже когда ночь окутала дворец, несмотря на надежды едва живого мастера, этот монстр продолжал безжалостно трахать бессильное тело учителя, часами напролёт; и в какой-то момент Шэнь Цинцю вдруг поймал себя на мысли, что он замолчал. Резкая боль во всём теле притупилась достаточно, чтобы от чужих усилий он более ничего не чувствовал. Нижняя часть туловища полностью занемела.       …И, стоило лишь подумать об этом, как демон понял то же самое следом. Наконец, остановившись, он вышел из чужого тела, покидая мышцы, у которых не осталось сил даже на то, чтобы сжаться обратно. Всего на несколько секунд Шэнь Цинцю прикрыл глаза, облегчённо вздохнул… и тут же почувствовал, как сильная ладонь разжала челюсть. Едва он успел осознать происходящее, тут же почувствовал рвотный позыв — орган его ученика проник глубоко в горло, головкой потираясь о заднюю его часть. Губы растянулись вокруг пульсирующей плоти до упора. Поступок настолько отвратительный, что раскрасневшиеся глаза Шэнь Цинцю начали слезиться с новой силой. Дальше стало только хуже; член во рту начал двигаться. Выходить и толкаться обратно, рвано, резко, будто хотел пронзить насквозь. Каждый толчок заставлял давиться, но никак не получается выдавить из себя хоть что-то. Неощутимая преграда не позволяла снова опорожнить желудок.       — Учитель, чего же вы не просите прекратить? Наконец вошли во вкус и теперь получаете удовольствие? — лицо демона докрасила искажённая широкая улыбка. Похоть в красных глазах граничила с жаждой крови. Довольный своей находкой, этот ученик оставил его внутренности в покое, вместо этого всю ночь напролёт заставляя задыхаться своей длиной.       Время текло быстро. И медленно. И быстро, и медленно… Который был час? Шэнь Цинцю различал только как солнце поднимается и опускается, хоть в последнее время и этого увидеть не удавалось: слёзы в перемешку с семенем Ло Бинхэ ограждали от мира. Разум оставался в темноте, наедине с чувствами тела.       Каждый раз, когда Шэнь Цинцю думал, будто вот-вот перестанет чувствовать всё это, ощущения возвращались трикратно. Здравый рассудок медленно покидал его.       Какой это был день? Третий? Четвёртый?..       К новому дню извращенная игра Ло Бинхэ во власть и деградацию приняла еще более зловещий оборот. Когда рассвет пробил тьму, спустя столько времени этот ученик вдруг вспомнил, что у его учителя есть некоторые потребности… И лучше бы не вспоминал.       Решив вдруг вернуть этому учителю муки голода в тройном объёме, этот ученик принялся готовить, и, вернувшись, вновь усадил учителя на свой орган, собираясь кормить именно так: не снимая с себя ни на секунду. К несчастью последнего, худшее оказалось перед его лицом.       Дрянной рис, за месяцы приевшийся. Дрянной отваренный рис, весь покрытый склизкой белёсой жидкостью…       — Давайте, учитель, попробуйте ложечку... — демон глумился с извращённой улыбкой на губах.       Шэнь Цинцю не дали выбора. Не по своей воле он открыл рот, не по своей стал жевать и глотать, кусочек за кусочком, чувствуя, как его желудок наполнялся этой отвратительной мешаниной. Плевать на достоинство, плевать на унижение! В этот раз он действительно хотел, чтобы его вырвало!       …Но этого не происходило.       Каждая ложка, отправляемая ему в рот, вызывала болезненный рвотный рефлекс; но ничего не менялось. Каждое пережевывание и проглатывание только усиливало интимный контакт между их телами; извращенная демонстрация, стиравшая границы между физической потребностью и извращённым эротическим удовольствием.       Приступы голода и тошноты, терзающие низ живота, боролись меж собой, пока его заставляли проглатывать каждый кусочек, несмотря на неудобную позу и неописуемую боль, пронзающую всё существо.       — Вам нравится, учитель?       Ло Бинхэ шепнул ему на ухо, и заставил кивать. Даже если бы этот учитель мог что-то сказать, мог возразить, несмотря на израненную изнутри глотку, у того наверняка была уверенность, что он не станет. Хотя… даже сам Шэнь Цинцю уже чувствовал, как эта уверенность нарастает. Возразить Бинхэ снова… насколько бы это продлило творящийся кошмар?       Как только кончилась трапеза, вновь зазвучал у уха голос, цыкал языком, вновь звал наружу, в ванную, на улицу, куда тому только вздумается… Шэнь Цинцю уже не ждал чуда. Ло Бинхэ не собирался освобождать его от мучений. Куда бы тот сейчас не повёл его, концовка будет очевидной…       Сколько ещё это продлится?..       В какой-то момент всё же удалось открыть глаза. Вокруг оказалось на удивление тихо. Несмотря на боль, которая отдавалась по всему телу, Шэнь Цинцю вдруг осознал, что он проснулся. А, значит, в какой-то момент всё же отключился…       Мимолетный момент облегчения оказался недолгим: вскоре стало очевидно, что Бинхэ всё ещё с ним. Всё ещё на нём. Заснул, навалившись сверху, замерев глубоко внутри него. Сколько времени в самом деле прошло? Что-то вновь подсказывало, будто этот демон не остановился даже когда его обожаемый учитель был в отключке.       Как бы он ни старался, тело не удаётся напрячь. Даже культи отказываются двинуться лишний раз. Онемевший и бессильный, как марионетка, он лежит под чужим телом, теша себя одной-единственной мыслью: всё кончилось.       Всё кончилось.       Всё кончилось…       «Тц.»       Резкий приступ пронзил сердце, когда стенки его кишки снова стали расширяться. Член Ло Бинхэ внутри начинал набухать. Он ощущался уже как часть собственного тела, оттого ужасал вдвойне.       — Доброе утро, учитель, — чужой голос хуже самый ужасных угроз. Чужая улыбка — хуже любых пыток. — Этот ученик, кажется, немного устал. Извините, что пришлось прервать наши игры так внезапно. Зато теперь я полон сил ещё на неделю вперёд…       Сердце Шэнь Цинцю разрывался от одной мысли об этом. Надежды на передышку разлетелись вдребезги. Всё грозило повториться… Ло Бинхэ, не реагируя на него, сотрясаемого мучительными рыданиями, безжалостно двигался внутри. Слезы стекали из опухших глаз, когда Шэнь Цинцю молча молился — любому божеству, желающему его выслушать, — чтобы положить конец этим безжалостным страданиям; но судьба казалась жестокой.       Никто не придёт ему на помощь.       — Пожалуйста… — голос прорезался сразу, как это осознание дошло до мозга. Видимо, прошло достаточно времени, чтобы горло успело немного исцелится. Хриплый и сдавленный шёпот отчаянно срывался с губ. И в этот раз Бинхэ в самом деле замер. В его глазах больше не было той пугающей красноты.       — Так молите, учитель… — он вздохнул, ладонью стирая слёзы с чужого лица. — Но вы в самом деле должны ответить на мои вопросы. Если ответите, я перестану.       Условия более, чем щадящие. Шэнь Цинцю понимал это. Он так же понимал, что всё не может кончиться так просто. Проглатывая свои опасения, кивнул, цепляясь за любой малейший шанс прекращения. И Ло Бинхэ спросил, что желал:       — Вы жалеете, что издевались над этим учеником?       Губы мастера дёрнулись, и он едва не повторил свой прошлый ответ. Нет… его ученик жаждал не этого. Он сам жаждал не этого. Никто не захотел бы подобного вновь.       Не подумав и лишней секунды, Шэнь Цинцю ответил правильно:       — Да. Да…       — Что — да? — Бинхэ не унимался.       — Мне жаль. Жаль, что я издевался над тобой. Что бросил тебя погибать в бездну. Я сожалею… Бинхэ, прошу… Я не могу больше…       Довольный, этот демон вновь растянулся в улыбке, и рука на щеке стала водить нежнее. Даже голос его смягчился. Всем своим видом этот ученик показывал, что его учитель движется в нужном направлении.       — Вы ведь больше не будете сопротивляться мне? Не будете оскорблять и унижать меня? Вам ведь действительно жаль?       — Не буду… Не буду…       — И вы ведь любите этого ученика?       Едва не подавшись, Шэнь Цинцю вдруг запнулся. Он не был уверен, услышал ли правильно.       — Что ты…       — Вы любите меня? — Ло Бинхэ пристально смотрел ему в глаза, ожидая. Сознание кричало молчать. Отрицать. Не поддаваться.       Страх заставлял кивать.       — Люблю…       — Скажите ещё раз.       — Люблю.       — Ещё.       — Люблю…       — Ещё…       — Я люблю тебя! — Шэнь Цинцю не выдержал. Закричал. — Я люблю, люблю, люблю, люблю тебя! Прошу, хватит… Я больше не выдержу!       Стало трудно дышать. Мысли перемешались в кучу, а грудь сдавило, и начавшиеся рыдания уже не удавалось остановить. Всё накопленное напряжение рвалось наружу новым потоком.       Но Ло Бинхэ наконец-то вышел.       Покинув изувеченное, полуживое тело, прилёг рядом с ним и прижал к груди, оглаживая. Мягкие пальцы водили по спине, по шее, по плечам, ласкали их нежно, до тех пор, пока Шэнь Цинцю не почувствовал, как исчезает из тела боль. Его медленно, медленно исцеляли. Тишина в их покоях прерывалась только громкими всхлипами, и даже те утихли посреди ночи. Измученный и измотанный, Шэнь Цинцю желал провалиться в сон, но по-прежнему не мог. Голову раздирал изнутри оглушительный звон. Тело не болело — его он давно не чувствовал. Но душа его была разбита вдребезги; измолота в мелкую крошку.       — Учитель… — ученик ласково прошептал ему на ухо, перебирая сатиновые пряди. — Этот ученик хочет жить с вами счастливо, в любви и заботе. А вы? Хотите счастья?       — Хочу… — Шэнь Цинцю ничего не осталось, кроме как согласиться.       И Ло Бинхэ улыбнулся шире.       — Тогда я подарю его вам. Только не сопротивляйтесь мне.       Его губы коснулись горячего лба, а руки прижали к своему телу сильнее. Биение чужого сердца развеяло раздражающий звон. Шэнь Цинцю больше не мог держать глаза открытыми.       — Не буду…       Он слабо выдохнул, принимая чужие объятия.       Бороться бесполезно. Пытаться бесполезно. Надеяться бесполезно. Этому ученику он никогда не надоест…