Улица 69

До конца последнего урока оставалось три минуты, и Какузу все чаще поглядывал на наручные часы. Чем больше внимания он обращал на циферблат, тем неохотней двигалось время. Голос учительницы по испанскому, мисс Томпсон, звучал будто из другой галактики. Кажется, она в третий раз объясняла, как писать сочинение. Хоть Какузу почти полностью прослушал и первые два, бесконечное повторение начало действовать ему на нервы. Он просто хотел, чтобы этот сраный урок закончился. Понедельники сами по себе утомляли, а с тех пор, как Какузу нашел подработку, некоторые его вечера были распланированы поминутно. К примеру, сегодняшний. Совсем не до сидения и отсчитывания секунд. Чтобы чем-то себя отвлечь, Какузу начал незаметно собираться. Когда прозвенел звонок, он первым выскочил из класса под комментарий ЖеньЖеня о том, что ему, де, вообще не надо учить испанский, раз он сам ебучий латинос. Тупые одноклассники настолько мало волновали Какузу, что он не смог толком оскорбиться. Подумаешь, что там несет богатенький китайский обсос, всем ведь известно, в прошлом семестре его не исключили только потому, что мамочка и папочка внесли щедрое пожертвование. Все, что Какузу реально занимало в этот момент, – как бы поскорее сесть на поезд, поскорее приехать домой… ну да, домой, и поскорее приготовить еду. После этого нужно успеть еще больше – поехать на работу, отпахать четырехчасовую смену, вернуться назад, пожрать и провалиться в небытие до нового мучительного дня. Охуеть как увлекательно, зато прибыльнее, чем не работать вовсе. По пути к выходу Какузу остановился у своего шкафчика взять пару учебников на завтра. Он собирался полистать их в поезде, если не будет чересчур шумно. Какузу наспех затолкал книги в рюкзак, закрыл дверцу и защелкнул замок, ярко почувствовав, как много потерял времени на эту маленькую остановку. В попытке нагнать его он рванул с места практически бегом и со свойственной ему удачей влетел в щуплого пацана, который нес кипу каких-то альбомов. Пацан упал. Альбомы рассыпались по всему коридору. – Сука, – пробормотал Какузу под нос. Первой мыслью было забить на все и смыться. Он не виноват, что все вокруг жопоглазые (включая него самого, но он торопился!). После тонкой и визгливой скрипкой вступила совесть: родители учили не так. Как и всегда при мысли о родителях, Какузу испытал вину. Книги по психологии говорили: это свойственно травмированным людям, нужно просто принять наличие проблемы и двигаться вперед… Но Какузу не очень-то двигался. И когда он делал что-то неправильное, что-то, что мама с папой не одобрили бы, потом его долго преследовало гадкое чувство, будто он предал их доверие. Их память. Нахуй. – Ты в порядке? – Какузу подал руку пацану, дезориентировано сидящему на школьном полу, и с удивлением открыл, что это девчонка. Худая и плоскогрудая, с короткой стрижкой – ассиметричная челка полоскалась перед крупноватым носом, – но на сто процентов девчонка. Она приняла его помощь и поднялась на ноги. Застенчиво улыбнулась: – Прости. Ты, кажется, куда-то торопился… «Да», – подумал Какузу с раздражением, а вслух сказал: – Все нормально. Где-то болит? «Надеюсь, нет. У меня реально нет времени разбираться с твоими проблемами». Девчонка смотрела на него снизу вверх, как на ангела господня. Какузу не любил, когда на него пялились – кто бы любил на его месте? – но этот блаженный взгляд не от мира сего нехило сбивал с толку. Какузу не удивился бы, если бы она оказалась из семьи сектантов и принялась задвигать про плоскую землю. – Нет, нет, я просто… Спасибо! Точно из семьи сектантов. Чего она так воодушевилась? Время утекало, словно вода в разлив реки. Его уже не догнать, как и поезд, который отъедет от станции через пять минут. Поджав губы, Какузу наклонился и принялся подбирать альбомы. Раньше начнет – раньше закончит. Альбомов оказалось чертовски много. Неудивительно, что девчонка растеряла их при столкновении. Это были громоздкие, тяжелые книги в переплете из дерматина, внутри которых находились подшитые один к одному выпуски школьной газеты за двухтысячные годы. Старое, никому не нужное говно. – Куда ты их несла? – спросил Какузу, слегка заинтригованный находкой. – В новый кабинет редакции, – объяснила девчонка. – Школьная газета переезжает. Я иногда рисую для нее иллюстрации… Вероятно, она рассчитывала заинтересовать Какузу этой информацией, но он только неопределенно промычал. Чем он никогда не занимался, так это не читал местечковый шлак. Про что там могли написать? Как «Ягуары» обыграли «Ястребов», а финансирование онлайн-программ в библиотеке увеличили на тридцать процентов? Какузу было на это поебать, как и на многое другое в стенах старшей школы «Кресцент Хайтс». Он просто хотел получить аттестат и свалить на все четыре стороны. Скоро. Скоро. – Помочь донести? – предложил Какузу. Он не какой-то гондон, как бы ни хотел им быть. Все равно опоздал на поезд. До следующего оставалось минут пятнадцать. – Если тебе не трудно… Я не хотела отнимать у тебя время… Чем больше девчонка мямлила и пыталась сделать вид, будто не рассчитывала на помощь, тем сильнее Какузу жалел, что поддался давлению социальных протоколов. Черт, у него есть, о ком заботиться. Он не искал «девицу в беде», чтобы почувствовать свою значимость. – Куда идти? – Я покажу! Она собрала последние несколько подшивок, и они направились в левое крыло. Девчонка держалась немного впереди и беспрестанно болтала – наверное, от неловкости. Какузу без интереса разглядывал ее острые чуть изогнутые лопатки, проступающие сквозь черный лонгслив с полосатыми рукавами. Какая худая. Даже слегка не по себе. Какузу опасался, что в новом кабинете редакции будет еще кто-то, и с ним тоже придется вести диалоги, но кабинет пустовал во всех смыслах. В нем почти не оказалось мебели, а те редкие предметы, которые все-таки там находились, пребывали в хаосе. Какузу пристроил стопку альбомов на стул в центре комнаты и сказал: – До скорого. У него не очень-то получалось заканчивать беседы – как, впрочем, и начинать. Он все лучше молчал. – Увидимся! – воскликнула девчонка ему вслед. – Спасибо за помощь! Ну да, ну да. Спасибо на хлеб не намажешь, и на другой конец города на нем не доедешь. Бесполезное слово. Теперь Какузу злился на себя за то, что занялся благотворительностью. Из-за этого ему пришлось на всех парах мчаться на станцию, и когда он в последнюю секунду влетел в вагон, пот чуть ли не капал у него с носа. В поезде стало только хуже. Началась третья неделя сентября, но солнце жарило так, что в показания календаря верилось с трудом. Изменения климата точно вознамерились истребить человечество. Какузу протер мокрый лоб тыльной стороной ладони и со вздохом достал учебник по алгебре. Он редко поднимал взгляд на окно. За последние месяцы у него выработалось что-то вроде географического чутья, и он отвлекся от уравнений только когда за стеклом с нанесенным на него гербом города промелькнула лента ручья и понеслись промзоны. После обувной фабрики с кирпичным фасадом пора было двигать на выход. Какузу спрятал учебник. Ладно, ему осталось только сочинение по литературе. Он не успел прочитать «Алую букву» Готорна, но надеялся накатать что-нибудь по краткому пересказу. Придурки похлеще справлялись, чем Какузу хуже? Он бы и вовсе забил, если бы поступление в университет – учитывая обстоятельства – не висело на волоске. Приходилось ботанить как никогда. От станции Какузу пополз по солнцепеку мимо сетчатого забора, палаток бомжей и ангаров, где ремонтировали машины, к трейлерному парку в конце дороги. От прочих окрестных достопримечательностей его отделяло небольшое бесхозное поле, но Какузу всегда выдыхал с облегчением, когда добирался до него. От вида зеленой травы становилось как-то спокойней. Не так беспросветно. Трейлерный парк вызывал смешанные чувства. Это определенно было не самое процветающее место на земле, и жили в нем далеко не богачи, но Какузу в каком-то смысле тут нравилось. Не то чтобы он мечтал до старости проторчать среди ржавых колымаг и их обитателей, но на данный момент его все устраивало. Какузу прошел по дорожке мимо вигвама напротив дома управляющего и взял курс на дальнюю часть парка, где начиналась рощица с редкими тополями. Там стоял облезлый белый трейлер-кемпер, а перед ним – пара пластиковых лежаков и наспех собранное из кирпичей место для костра. Какузу распахнул дверь трейлера, позволяя горячему ветру ворваться в крохотную кухню, закинул рюкзак на диван. Вылил остатки кофе из двенадцатидолларовой кофеварки, купленной в магазине подержанных товаров, сделал новый. Проверил холодильник в поисках того, что удалось бы сварганить на скорую руку. Осталось немного хлеба и плавленого сыра. Хватит на пару тостов. Закончив приготовления, он налил кофе в кружку и направился туда, где находилось некое подобие спальни. Комнатушка, большую часть которой занимала кровать, разместилась в хвосте трейлера. Там всегда царил мрак – маленькие окна по левому и правому борту завесили плотной синей тканью, которая почти не пропускала свет. Ее куски даже не потрудились превратить в занавески. – Эй, – сказал Какузу негромко, но строго. – Подъем. Какое-то время сохранялась тишина. После ком из одеяла издал стон и зашевелился. Наружу показалась ступня, такая белая, что будто фосфоресцировала в темноте. – М-м, Какузу?.. Чего тебе? Я, блядь, сплю… – протянул сиплый голос. – Я принес кофе, – объявил Какузу. – Но если ты не собираешься вставать, я выпью его сам. Одеяльный ком снова завозился. – Чувак, ты меня без ножа режешь… – прохрипел Хидан, высунув голову из своей норы. Спросонья, в противовес себе-обычному, он был безумно лохмат: короткие тонкие волоски, обрамляющие лицо, стояли дыбом с одной стороны и завивались с другой. Хидан пригладил их, как мог, после чего сладко зевнул. – Сколько времени? – Мне почти пора на работу. Тебе тоже. – Нахуй работу, – пробубнил Хидан, забрал у Какузу кружку и недовольно зашипел, когда разогретая от горячего керамика обожгла его пальцы. Какузу пропустил сказанное мимо ушей. Едва придя в себя, Хидан всегда был не в настроении. Ему требовалось время, чтобы поныть и покапризничать, словно ребенку, после чего он примирялся с судьбой и все-таки вспоминал, что взрослый тут он. Вроде как. – Будешь тост с сыром? – буднично осведомился Какузу. – Не. Ты делал мне тост вчера. – Ничего другого нет. – Тогда буду. Хоть ты и пиздишь. Уголки губ Какузу едва заметно приподнялись, но он сразу заставил себя спрятать улыбку. – Нет. – Блядь, да! У нас были помидоры. Куда они делись? А что насчет персиков в банке? Блевотного паштета из тунца? Мы забрали фуд банк только на прошлой неделе! – Это было две недели назад, – напомнил Какузу. – Персики ты съел. Паштет пришлось выкинуть. – А помидоры? – упрямо повторил Хидан. Какузу сделал пасс рукой, предлагая ему поискать еду самостоятельно. Хидан насупился. – Ладно, я согласен на тост, если ты принесешь мне его в кровать. И сделаешь еще кофе. – Слушаюсь и повинуюсь, – проворчал Какузу, прекрасно зная, что и в половину не так недоволен, как пытается представить. Разумеется, Хидан не дождался тоста в кровати. Он пришлепал в их кухоньку, втиснутую за кабиной водителя, и встал в проходе, сонно ероша волосы на затылке. Абсолютно голый. Боковым зрением заприметив Хидана и его наготу, Какузу приказал себе не смотреть и тут же скосил на него взгляд. – Прикройся. Я вижу твой хуй. – Он тоже тебя видит, зайка, хоть и не требует, чтоб ты прикрылся, – хмыкнул Хидан. – Но так уж и быть! – Он продефилировал назад и вернулся, укутанный в одеяло. – Доволен? Какузу понадеялся, что вопрос риторический. Он не мог на него ответить, поэтому занялся делом: засунул хлеб в тостер, достал из холодильника сыр. Хидан налил себе еще кофе. Поскольку кухня была микроскопической, в этих простых действиях они яростно друг другу мешались. В конце концов, Хидан уселся на один из диванчиков, входящих в кухонный гарнитур, опустив локти на втиснутый между ними стол. Какузу сделал тост и себе, налил вторую кружку кофе и устроился напротив Хидана. – Как дела в школе? – Как всегда. – Смотрю, кто-то сегодня не в духе, – Хидан меланхолично подпер щеку кулаком. – Из-за тебя я опаздываю. – Так жуй быстрее! Какузу попытался последовать совету, но не преуспел. Как бы он ни старался, его челюсти двигались с постоянной, никоим образом не изменяемой скоростью. Пока он давился тостом, Хидан расправился со своим и ушел одеваться, матерясь, потому что и сам начал опаздывать. Когда он появился на кухне во второй на раз, на нем были чрезвычайно обтягивающие кожаные штаны, не оставляющие пространства для фантазии, драная черная майка и его любимая серебристая побрякушка, похожая на амулет рокера. – Как тебе? – Хидан покрутился в проходе, красуясь. – Шлюховато, – дал честную оценку Какузу. – Ну и славненько! Значит, дадут дохуя чаевых. – Просто будь осторожен, – бросил Какузу вместо прощания, махнул рукой и отбыл на работу. Двадцать часов в неделю он горбатился на мебельном складе самообслуживания, чье здание снаружи напоминало гигантскую перевернутую коробку из-под кукурузных хлопьев. Перед ним раскинулась необъятная парковка, которую в любой день недели и в любую погоду наводняли автомобили. У служебного входа Какузу пикнул проходкой, чтобы открыть дверь, поздоровался с полусонным охранником, взял с его поста одну из масок, сложенных аккуратной стопочкой, и направился в раздевалку. Маски оставались на столе как дань пандемии, но Какузу пользовался ими не из страха заразиться. Во-первых, порезы на его лице привлекали слишком много ненужного внимания. Во-вторых – и это являлось определяющим фактором, – на складе был очень грязный воздух. В первый месяц работы там Какузу исправно высмаркивал по вечерам разноцветные сопли и не понимал, почему из одной ноздри выходит что-то черное, а из другой – оранжевое. Позднее он додумался, что дело в разных видах пыли. Несмотря на ежедневную уборку, ее на складе было пруд пруди. Картонные коробки сеяли желто-серый порошок, особенно бодро сыпавшийся со срезов. Металлические детали оставляли жирную черную взвесь. Древесина давала коричневатую пыль и мелкие опилки, которыми удавалось занозить руку на раз-два. При дыхании все это разнообразие попадало в нос, где и оставалось. Какузу не хотел умереть от рака легких, полученного таким убогим способом (он бы лучше курил), поэтому начал использовать одноразовые маски. Кроме него их брали только работники-азиаты, остальных же пыль будто не беспокоила. В тесной раздевалке, пропахшей потом, Какузу натянул форму, ботинки со стальными носами и маску, а после направился в торговый зал. Он надеялся, что вечер понедельника подарит ему тихую смену: все работяги сейчас торопились домой, к горячей еде и покою… Но не тут-то было. Вдоль рядов с товарами привычно суетились многодетные семьи, выбирая мебель для патио, старухи в несметном количестве колец сравнивали подушки для плетенных кресел, разрывая упаковку, подростки катались на плоских тележках, иными словами, все шло своим чередом. Прискорбно. Губы Какузу исказились, и он в очередной раз порадовался, что на нем маска. Он мог сделать какое угодно лицо, не боясь сойти за грубого по отношению к покупателям. О, как же мечтал он по-настоящему им грубить, по-издевательски отвечая на тупые вопросы! Но Какузу никогда так не делал. Он пришел сюда, чтобы заработать денег, а не чтобы оказаться выкинутым на улицу без рекомендаций. Приходилось унижаться. Не то чтобы Какузу целиком и полностью ненавидел свою работу. В каком-то смысле она ему нравилась – но только когда склад закрывался на ночь, последние посетители уходили и помещение пустело. Тогда приходило время самых незамысловатых обязанностей: вернуть на место все, что сняли с полок, но не донесли до кассы, собрать тележки, убедиться, что раскупленные товары внесли в список для отдела снабжения. Какузу не напрягала необходимость много ходить, и переносить тяжелые коробки ему было нетрудно. Что-то медитативное скрывалось в пополнении ассортимента: берешь один картонный параллелепипед, кладешь на второй, задвигаешь, берешь третий, кладешь на первый… Это простое монотонное занятие позволяло сохранять мозг пустым. Тревоги, преследовавшие Какузу изо дня в день, вились совсем рядом, но не находили способа проникнуть под кости черепа. Какузу было не до них, потому что он корпел над своими коробками, безобразно потел, громко дышал под маской и абсолютно ни о чем не думал. Да, славно было после закрытия. К сожалению, склад закрывался в восемь вечера, а время только-только перевалило за пять. – Эй, привет! Вы не могли бы мне помочь? – Перед Какузу возникла длинноногая белокурая цаца в коротком розовом комбинезоне. – Да, конечно, – отозвался он. Если бы перед ним возник заплывший жиром дед, напоминающий раздутого утопленника, он ответил бы с той же скоростью и интонацией, но на цацу было приятней смотреть. Она красовалась сочным калифорнийским загаром, хотя на запястье и на лодыжке остались белые ободки от браслетов. «Хидан никогда не загорает», – подумал Какузу по инерции. Хидан только сгорал – в катастрофический пунцово-красный. Когда все доступные средства от солнечных ожогов делали свое дело и воспаление немного спадало, он начинал облазить, после чего становился почти таким же белым, как был до этого. В детстве Какузу думал, будто средства от солнца придумали маркетологи, чтобы сбагрить богатым леди как можно больше бесполезной косметики. После знакомства с Хиданом он пересмотрел свои взгляды. Загорелая цаца повела Какузу вглубь склада, почти до самой закрытой зоны, где сновали вилочные погрузчики. Там задумчиво топтался мордоворот в два раза шире Какузу, время от времени откусывая от рожка с мороженым. – Дорогой, смотри, кого я привела! – радостно воскликнула цаца, обращаясь к горе мышц. – Он погрузит для нас коробки! Какузу бы, наверное, удивился и расстроился, если бы такое случилось в первый раз. Но удивляло его скорее другое: как много людей свято верили, будто только они достаточно хитры, чтобы свалить свое говно на кого-то другого. – Ага, разумеется, – маска позволяла ядовито усмехнуться, не боясь показаться хамом, но Какузу не поддался. – Вот только у нас склад самообслуживания. Не волнуйтесь, я обязательно подержу для вас тележку, пока вы будете класть на нее то, что вам нравится. Лица цацы и ее верзилы синхронно сползли. – И что нам теперь делать? – выпучила глаза красотка. – Для начала – заберите мороженое у вашего партнера. Ему понадобятся свободные руки. Как Какузу мог не любить работу? Да он ей упивался. Какузу понял это, когда мороженое начало капать на запястье блондинки, а ее хахаль, растопырившись, пытался водрузить коробку на тележку, – и вот тогда-то он позволил себе усмехнуться. Незаметно подобралось время перерыва. Все свои пятнадцатиминутки тишины Какузу проводил одинаково – сидя у окна в столовой и цедя бесплатный кофе. Не заварной, а из кофемашины, что значило: капучино, латте, мокко, с сиропом или без сиропа, какой угодно крепости. В состоянии крайнего недосыпа Какузу тянуло на сладкое. Так-то он не очень его любил, но когда сил не оставалось, когда моргнешь – и вырубает на десять минут, глюкоза творила чудеса. Поэтому Какузу цедил смесь из горячего шоколада и двух американо, меланхолично наблюдая за автомобилями на парковке перед складом. Их суета напоминала игру в тетрис. Заехать, втиснуться с краю, передумать, метнуться на другой конец, к более выгодному месту, опоздать, криво и неудобно приткнуться на волне разочарования, а потом все по новой. Спускались лиловые сумерки. По венам растекалась искусственная кофеиново-сахарная энергия. Вторая половина короткой смены всегда пролетала молниеносно. Час с посетителями и час после закрытия. В спокойные дни, когда уборка занимала считанные минуты, Какузу подключался к беседам коллег. Большинство из них выглядели как ходячие стереотипы о складских работниках: бородатые качки со стрижкой под машинку. Не все отличались высоким ростом, а вот брутальная щетина была чуть ли не у каждого, кроме Какузу, но тот ходил в маске, поэтому оставалось только догадываться, что под ней. Парни болтали о всякой фигне: пробках на дорогах, видеоиграх, ценах на продукты, клиентах-идиотах. Какузу хотел поделиться с ними случаем с кралей в розовом комбинезоне, но промолчал. Лень молоть языком. Хотелось уже вернуться домой – ладно, черт, в трейлер Хидана, – поесть и просто растечься по горизонтальной поверхности. Какузу отлично понимал, откуда берутся печальные усталые взрослые, не способные уделить внимание собственным детям. Его родители не были такими, но он был таким. Измученным, выдохшимся, апатичным – всего в семнадцать. За четыре минуты до конца смены Какузу вместе с коллегами покинул торговый зал, пикнул картой-проходкой по считывателю, чтобы подтвердить отработанное время, сменил пропотевшую форму, от которой разило так, что глаза лезли из орбит, на обычную одежду. Бросив другому, не менее сонному охраннику слова прощания – круг замкнулся, – Какузу выскочил в темноту. Он чудом поймал автобус на светофоре. По вечерам водители гоняли, как демоны, и полет на пуле муниципального транспорта слегка взбодрил Какузу. Внезапная прохлада, почти холод, во время ожидания пересадки еще сильнее стряхнула с него сонливость. Но и если бы он клевал носом, поездка на втором автобусе заставила бы его проснуться. В какой-то момент в салон ворвались трое пиздюков. Травой от них перло так, что при некоторой коммерческой жилке этот запах можно было упаковывать в пакеты и загонять за пару долларов. Пиздюки топали, гоготали и сыпали «блядями» направо и налево. Какузу скривился. Трудно было с ходу определить, что бесило его больше, вонь от марихуаны или плоские, отнюдь не артистичные ругательства. Хидан разговаривал матом, но делал это настолько очаровательно, что Какузу хотелось за ним записывать. Да и дул он как не в себя, но от него почему-то не несло… Разогнавшийся автобус подпрыгнул на ухабе. Один из пиздюков скрючился и принялся блевать. Какузу весело хмыкнул. Ему вдруг стало смешно, хотя комизма в ситуации таилось исчезающе мало. У Хидана водилась дурь. Всякий раз, как ему становилось одиноко, скучно или что-то не ладилось, он закидывался каким-нибудь говном, а после – в зависимости от дня – становился неуправляемым или смотрел в стену, пуская слюни. Эпизоды с многочасовым ступором и расползшимися на всю радужку зрачками были самыми жуткими. Какузу казалось, Хидан обязательно умрет. Он боялся этого так сильно, что в какой-то момент готов был собственноручно его прикончить, лишь бы прекратить невыносимое ожидание. И он не мог просить Хидана не принимать. Не имел права. Да и чем бы это помогло? Тот бы сказал «Да, без проблем» или «Ты, блядь, совсем поехал? На хуй иди!», но через пару дней бы все повторилось. Но Какузу – как бы странно или чокнуто это ни звучало – завидовал Хидану, глупому безответственному торчку, потому что тот позволял себе просто обдолбаться и быть никем. Не думать о будущем. Не стремиться вперед. Нет. Просто перерабатывать кислород в углекислый газ, смотреть стеклянным взглядом и блевать. Совсем как тот обкурившийся пиздюк. Какузу не знал, как отпустить себя. Не мог. И, наверное, поэтому находил фонтан из рвоты в автобусе отвратительно забавным. Он сошел на своей остановке и на автопилоте миновал все окрестные достопримечательности – сетчатый забор, ангары, поле. Среди травы чернели низины, где почти всегда стояла вода. Идеальное место для убийства. Прирезал кого-нибудь и отправил в одну из луж. Кто будет искать там труп? При виде трейлерного парка Какузу позабыл, о чем только что размышлял. Его измученное понедельником тело молило о еде и отдыхе, а впереди маячила неблагодарно-долгая неделя. Хиданова конура встретила Какузу темнотой – разумеется, ее хозяин отбыл на работу. Какузу сделал себе еще один тост, после обмылся в полусне, организовал постель: перевернул крышку стола из кухонного гарнитура и опустил ее вровень с диванчиками, обустраивая дополнительное койко-место, набросил сверху плед, чтобы было помягче. Закончив с приготовлениями, Какузу наконец лег. Все. Хватит с него.

*** *** ***

– …так где, сука, резинка? Какузу не знал, сколько прошло времени. Наполовину вслепую он отыскал на спинке одного из диванов, заменявшей ему полку, свой айфон. Три пятнадцать. Пока Какузу щурился на невыносимо яркий экран и осознавал себя, звуки, которые влетали в его инфополе, оформились во что-то более понятное. Хидан был не один. Такое иногда случалось – он приводил мужчин, подцепленных в его дерьмовом баре, и трахался с ними, стараясь не шуметь, но Какузу всегда просыпался. Он ненавидел эти эпизоды. Его пугало внезапное пробуждение и бесили звуки чужой похоти, он чувствовал себя не в свой тарелке оттого, что кто-то посторонний вторгся в их маленький мирок. Ко всему прочему, Хидан отвратительно разбирался в людях, а его любимым типом были мудаки, которые хуесосили его по полной. Какузу пытался относиться к его периодическим перепихонам по-взрослому, с долей рационализма, он убеждал себя: раз Хидану нравится, когда с ним обращаются как с куском мяса, это его кинки и его проблемы, но… да, слова разума не работали. Какузу казалось, Хидан достоин кого-то получше немытых, воняющих бухлом мужиков, которые называют его «блядью», а после звучно отоваривают пятерней по заднице, но мало чем мог исправить ситуацию. Его советы Хидан бы проигнорировал – он в принципе не часто к ним прислушивался. На его взгляд, не было ничего опасного в том, чтобы притащить к себе ночью сомнительного незнакомца вдвое крупнее него самого. Вероятно, он даже верил, что контролирует ситуацию, хотя это редко соответствовало действительности – как, например, сегодня. Практически сразу Какузу заподозрил, что в спальне творится какая-то муть. То ли дело было в шестом чувстве, то ли за проведенное здесь время Какузу наслушался достаточно стонов Хидана, чтобы определять, когда тому не нравилось. Вот он ойкнул, а после громко задышал, как делал, когда пытался скрыть боль. Несмотря на это, пружины кровати поскрипывали, набирая темп. Какузу нахмурился и тихо сел на постели, пытаясь просчитать, не пора ли вмешаться. Как он успел выяснить, Хидану нравились игры на грани. – Эй, чувак, притормози… – Голос Хидана звучал высоко и хрипло. Он старался шептать, но некоторые звуки резко взлетали. Судя по лязгу пружин, партнер пропустил его слова мимо ушей. – Да блядь, остановись! – Хидан повысил голос. – Мне больно! – Хватит визжать как целка, – осадил его тот, кто его трахал. – Через твою грязную дыру дорожный конус пролетит. Там кто только не побывал, да? Я слышал, тебя как-то выдрали в толчке вдвоем. Тогда, с двумя хуями в жопе, было типа нормально, а сейчас гля как запел… Тут Какузу понял, что услышал достаточно. Он почти беззвучно поднялся с постели и скользнул в переднюю часть трейлера, надеясь, что ему хватит времени вернуться, пока не случилось что-то ужасное… Что-то еще ужасней. Кабину водителя заливал извне блеклый свет фонаря, поэтому Какузу быстро нашел то, что искал. Красную бейсбольную биту с надписью «Hype». Еще какой хайп, ага. Он прокрался назад так же тихо и навис над скрипящей кроватью, будто мстительный призрак. Хидан заметил его первым. В спальне горел ночник, поэтому Какузу мог видеть его распухшие губы, пунцовые щеки и, на контрасте, кристально прозрачные глаза, которые казались почти голубыми. Над ним корячился какой-то громила. Какузу испугался бы, что усугубит ситуацию своим вмешательством, если бы не голая задница этого говнюка, придававшая ему откровенно дурацкий вид. Такая задница не могла принадлежать крутому непобедимому ублюдку. – Слышал, что он тебе сказал? – прорычал Какузу. Голос шел будто из самого живота – низкий и жуткий. – Вынул свой хер и убрался нахуй. Какузу никогда не отличался оптимизмом, поэтому был готов к любому развитию событий. Он видел ветки сюжета, в которых ему придется проломить Хиданову ебырю череп, и другие, в которых тот отберет у него биту и проломит череп уже ему. Существовала вероятность, что никто из них троих не доживет до утра. Громила медленно обернулся. – Это что, твой сутенер? – спросил он у Хидана с мерзкой ухмылкой. Хидан, очевидно, не знал, как себя чувствовать. Одно было ясно – он действительно испугался. Во взгляде, обращенном на Какузу, сквозило облегчение. – Это мой телохранитель. – Губы Хидана тронула слабая усмешка. – Он не любит, когда мне делают больно, так что тебе лучше свалить, пока он не запихал биту тебе в зад. А то кто знает, что потом будет пролетать через твое очко, – Он поиграл бровями. Громила хотел что-то сказать, но передумал. Он отодвинулся от Хидана и завозился на кровати, пытаясь получше разглядеть возможного противника. В этот момент Какузу воздал мысленную хвалу богам, в которых не верил. По крайней мере, он не был сопливым дрищом. И работал на складе, что означало регулярную погрузку и разгрузку 35-килограммовых коробок. Бицепсы Какузу выглядели вполне внушительно, как и кулаки. – Платить за эту блядину я не буду, – буркнул громила, подхватил с пола свои джинсы с ботинками и ринулся к выходу, едва не врезавшись в Какузу. – Шлюха ебаная! Из кухни донесся грохот – судя по всему, этот гондон специально что-то скинул. Следом оглушительно хлопнула дверь трейлера. Какузу приблизился к окну и с мрачным удовлетворением пронаблюдал, как громила подпрыгивает на дорожке, натягивая джинсы. Только когда он заторопился прочь, матерясь на чем свет стоит, Какузу переключил свое внимание на Хидана. Тот сидел на развороченной кровати сгорбившись, прикрыв лицо рукой. После недолгих колебаний Какузу спросил: – Порядок? Он знал, все ни хуя не в порядке, но заполнившая трейлер тишина просто убивала. Насколько сильно Хидану повредили… то, что ему повредили? Он выглядел таким ранимым. Потерянным. Какузу знал, что поступил правильно, просто припугнув хмыря, который сделал это с Хиданом, но какая-то часть него требовала сатисфакции. Как в старые добрые времена, когда можно было бросить в лицо выродку перчатку, а затем насадить его на пику и навернуть с ним пару кругов на лошади по двору. Хидан отнял ладонь от лица. – Да, все норм… Ты ведь тут. – Он сдобрил свои слова вымученной улыбкой. У Какузу немного отлегло от сердца, но в то же время ему стало очень, очень больно. Внутренний шторм грозился разорвать его на куски, которые могла сшить вместе только злость. Хидан был таким красивым и таким славным. Почему с ним вечно творилась какая-то невыносимая хуйня? Это было несправедливо, но мир и без того переполняла несправедливость, она сочилась из него, как соус из шаурмы. Что Какузу мог сделать, чтобы все исправить? Он опустил биту. – Очень больно? – Не… Жить буду. – Хочешь, съездим в неотложку? Или вызовем полицию? – И что мы скажем копам? – Хидан устало потер лицо. – Просто забей. Все в порядке. Не думай, я дохуя благодарен тебе, но… Давай лучше спать. Какузу пожал плечами. Он сомневался, что сумеет заснуть после такого всплеска адреналина. Внезапно на глаза ему попалась серебристая упаковка от презерватива, поблескивающая среди складок одеяла. По крайней мере, Хидан не ебался хуй пойми с кем без защиты. Хоть какое-то да облегчение. Какузу выловил фольгу из одеяла и пошел выбросить ее, а заодно отнести биту на место. – Ну и зачем ты это делаешь? – крикнул Хидан ему в спину. – Потому что, – ответил Какузу тихо, упрямо и немного невпопад. Он сомневался, что его ответ разобрали, да это было и неважно. Избавившись от мусора, Какузу на всякий случай выглянул из трейлера и обвел взглядом окрестности. Как он и думал, теперь его мозг не мог расслабиться: за каждым деревом мерещились силуэты изгнанного хмыря или кого-то из его дружков, вернувшихся отомстить. Ясно ведь, если ты бедный, безопасность тебе не по карману. Чтобы немного успокоиться, Какузу, как был полуголый, навернул круг вокруг трейлера, помахивая битой. Обитатели трейлерного лагеря отгудели свое и покорно смотрели сны. За деревьями вроде бы никого не стояло, а если там и был кто, то, скорее всего, Грег, у которого сломался туалет. И все-таки возвращать биту на место в кабину водителя Какузу передумал. Когда он вновь устроился на косоватой конструкции из кухонных диванов, на простыне, раскаленной после целого дня жары, из спальни Хидана донеслось: – Полежишь со мной? Какузу смотрел в потолок. Тот был полосатым, словно призрачная зебра, – горизонтальные жалюзи на единственном кухонном окне причудливым образом нарезали свет фонаря. Окно было слегка приоткрыто, но в зазор не проникало ни дуновения ветерка. Воздух застыл, густой и влажный, точно в июле. Лежать такой ночью вдвоем на тесной кровати – сомнительное удовольствие. Какузу слез с постели и прошлепал до спальни Хидана. Тот выключил ночник, но сидел все в той же позе, в какой Какузу его оставил. Только завидев темную фигуру в проеме, он подвинулся, освобождая место. Какузу устроился рядом, чувствуя, что ступает на запретную территорию. Все было неправильно: меньше получаса назад Хидан барахтался на этой самой кровати с другим мужиком (весьма отвратительным), а теперь здесь лежал Какузу и не знал, куда себя деть. Против воли рецепторы его носа пытались вычленить молекулы запаха того, другого, кого тут не должно было быть, но все, что они распознавали – Хидан, Хидан, Хидан. Его дезодорант, его пот, его… что-то, связанное с сексом, и от мысли об этом все внутри Какузу замирало. Утро близко. Ему стоило бы перестать думать о ебле, если он планирует снова заснуть. Он слышал дыхание Хидана, тихое и ровное. Если бы он сосредоточился, то смог бы разобрать и его сердцебиение, успокаивающий ритм «раз-два, раз-два». Возбуждение мягко отхлынуло. Грудь Какузу перестало стискивать от недостатка кислорода. Отчего-то он не дышал в полные легкие. – Обними меня, – попросил Хидан тихо, одними губами. Дремота разбилась вдребезги. Собственное сердце ускорило ход, словно его подрубили к генератору. «Прекрати, – сказал себе Какузу, но это будто был не он, а только половина него – темная, усталая, разочарованная, в один момент состарившаяся на сотню лет. – Ты все верно сказал. Он тут подставлял зад какому-то еблану, а теперь ты должен его обнимать… Пусть поищет дурака». Все в природе стремилось к балансу, поэтому безжалостный внутренний голос перебил другой, сердобольный, с полузабытыми материнскими интонациями: «Разве ты не видишь? Он напуган! Ему страшно оставаться одному». И да, Какузу тоже видел это. Разумеется, видел, ведь голоса и их идеи существовали только в его голове. – Надеюсь, ты надел трусы, – обратился он к Хидану. – Ну естественно! За кого ты меня держишь… – За человека без трусов, – проворчал Какузу, подобрался ближе и аккуратно перекинул руку через Хидана. Тот сдавленно хихикнул. Какузу отчего-то показалось, Хидан того и гляди разрыдается. Он сильнее притиснул его к себе, всем телом впитывая тепло. Теперь Какузу буквально купался в запахе Хидана. Голова кружилась – хотелось бы верить, от усталости. – Прости. Сильно испугался? – прошептал Хидан. «За тебя», – подумал Какузу против воли. – Нет. – Да ладно. Я тоже нехило пересрал… – Вышло стремно. Не мог бы ты … – Какузу замялся. Что именно он пытался сказать? Чтобы Хидан не таскал сюда своих мудил? Если он не будет этого делать, то попрется с ними куда-то еще – туда, где не будет Какузу. Возможно, там не окажется совсем никого, способного прийти на помощь, и тогда Какузу не увидит Хидана больше никогда. Или увидит, но это будет другой Хидан. Тот, в глазах которого не останется света. – …быть осторожнее? Я ведь просил тебя… Не пробовал выбирать компанию на вечер? – Я выбираю, – пробормотал Хидан. – Кто виноват, что они все хуйланы? Какузу промолчал. Сейчас плохое время для упреков, да они ничего и не изменят… Хидан не был ему ни родственником, ни любовником, ни – в каком-то смысле – даже другом. Он был всего лишь человеком, который приютил Какузу, когда ему больше некуда было пойти, и ничего не попросил взамен, не установил временных рамок своему гостеприимству. Да, в какой-то момент Какузу начал готовить для него и относить его вещи в прачечную, но суетился не по просьбе Хидана и не потому, что это считалось условием проживания с ним, а потому, что в противном случае Хидан остался бы без чистой одежды или, того хуже, умер с голоду, так ничего и не поняв. Стремление заботиться о Хидане плохо поддавалось объяснению, ведь Какузу не был жалостливым, а к тем, кто не мог самостоятельно себя обеспечивать, испытывал скорее брезгливость. Каждый сам за себя, правильно? Хидан издал полувздох-полустон – видимо, начал засыпать. Тихий мягкий звук отозвался в паху Какузу резко, почти болезненно, будто кто-то натянул тетиву или взвел курок. Ему и самому захотелось замычать, но он стоически закусил щеку изнутри. Отодвинулся, насколько мог, не убирая с Хидана руки. Дьявол. Ему не хотелось, чтобы Хидан заметил его реакцию. Какузу боялся, это утвердит его во мнении, что все вокруг – сплошные кончи со спермотоксикозом, которые хотят от него только одного. Что, судя по всему, было правдой. Когда Какузу скатился до такого? Как, черт побери, теперь уснуть? Но он зря волновался. Беснующееся внутри желание не остановило прихода слепой и пустой тьмы, которая отправила его в нокаут до очередного звонка будильника.