***
— Нет, нет… Я не смогу, я не смогу! — Замолчи и делай, что тебе говорят! Ты же хочешь вернуться домой, верно?.. Так, Ида?! Ида хотела вернуться. Захлёбываясь в рыданиях, она выполнила приказ и уткнулась в рукав куртки, задрожала. На нём бесформенным пятном отпечатались слёзы вперемешку с соплями. — Почему… Почему Марко едят?.. Предсмертная агония Марко прервалась на полуслове.***
Марли. Кадетское училище — Привет, можно я к тебе подсяду? Неожиданный вопрос взбудоражил полусонного Райнера. Он частенько дремал в перерывах между лекциями и без надобности из кабинета не высовывался. Ребята разбегались кто куда: Ида с Порко и Пик искали приключений на пятую точку, Энни и Бертольд слонялись по коридорам, а Марсель вальсировал между теми и другими. Потому Райнер, увидев Иду, немного удивился. — Д-да, конечно!.. Садись, пожалуйста… Отодвинув книги на свою половину парты, Райнер и сам отодвинулся — неосознанно. Ида уселась, не проронив ни слова. Учебники из сумки доставала, тетради. Только движения у неё были какие-то непривычно дёрганые. Злилась, кажется. И злилась основательно. — Эм… Что-то случилось? — поинтересовался Райнер, следя за её руками. Тонкие, красивые, девчачьи… Правильные. И в крапинку — будто небо ночное потрясли и звёзды рассыпали. — Случилось? — переспросила Ида, изобразив изумление: губы неестественно поджала, глаза наигранно выпучила. — Нет-нет, ничего такого. — Правда? Не припоминаю, чтобы ты Порко своего бросала и ко мне ни с того ни с сего пересаживалась, — с раздражением заметил Райнер, но умолк из-за недоброго взгляда Иды. — Ладно, извини… Колись тогда, что произошло. — Да ничего, ничего не произошло! Нормально всё! — Ладно… Ида отвернулась к окну: рассматривала внутренний двор в весеннем цвету, а Райнер отстранённо смотрел сквозь неё. Расфокусированный взор плыл, фигура Иды двоилась и терялась на фоне оконной рамы. — Нет, ну надо же!.. — пробубнила Ида себе под нос, и картинка вновь стала чёткой. — Так ты рассказывать собираешься? — Райнер, вот на тебя когда-нибудь кричали твои же друзья? — словно ожидая этого вопроса, продолжила она. — Это нормально, по-твоему? — Он что… кричал на тебя? — вытаращился на неё Райнер то ли в неверии, то ли в негодовании. — Да ну нет! — поспешила оправдать его Ида. — Это так, обычный вопрос! Ну, для примера. — А я бы на тебя никогда голос не повысил…***
— Ида, мать твою, хватит пялиться! Сними с него УПМ, иначе мы на этом проклятом острове все втроём попередохнем! Ты слышишь меня?! — Я… Подожди, я не могу, я… Блять! — Хольцер со шлепком ударила себя по трясущейся руке. — Давай, сука! Ничего сложного ведь, правда?! Зазвенели бляшки ремня. — Нет, ребята, пожалуйста… Сбитое дыхание заглушил стук газового баллона о крышу. — Ида! Райнер! Бертольд! Почему?! За что?! Крики утонули в безмолвии мёртвых улиц. Захрустели кости товарища. Так хрустели мамины крендельки.***
Марли. Кадетское училище — И зачем ты вообще с ним водишься?! — А что?! Чем он тебе не нравится?! — Тем, что он… мудак, — буркнул Райнер, подперев голову рукой. — И ведёт себя по-мудацки. — С тобой — возможно. — А тебе этого мало? — жёлчно бросил он. — И с тобой тоже! — Ты ведь даже всей ситуации не знаешь! — Ну так расскажи! Райнер не понимал, почему его обуздала злость. Не понимал, зачем ему ругаться с Идой, но что-то подначивало его, не позволяя остановиться. Что-то жгучее, пропекающее до самых косточек — рубинового оттенка и с резким перечным душком, от которого щипало в ноздрях. То ли он столь люто ненавидел Галлиарда, то ли дело было в чём-то другом. — Не нравится ему, что мы гуляем с тобой! Доволен?! — выпалила Ида. — И я не понимаю почему — ему-то какая разница?! Не перестану же я дружить с ним, в самом деле! — Что?.. Так… Так вот в чём беда! А-ха-ха! Райнер звонко рассмеялся — заливисто так, весело. А Ида невинно захлопала ресницами, почувствовав себя полной дурой. — Да что, что такого-то?! Чего ты ржёшь?! — П-прости, я… Райнер задыхался в неудержимом хохоте. На душе стало легче: и острота в горле куда-то пропала, и разум охладился. Райнер прокашлялся и выдал как на духу: — Да ничего. Дурочка ты просто, Ида.***
На сегодня запланирована вторая атака. Долгожданный выпускной ознаменуют кровавые похороны и скорбь по минувшему спокойствию. Небо было голубым, а воздух — чистым. Иде было странно смотреть за окружением, особенно свысока, с крыши. Она будто бы мысленно играла во всезнающего Божка, который припрятал за пазухой очередную гадость. Который знал всё наперёд, знал о том, что вскоре выпадет на долю беззащитных смертных, но не стремился сменить намеченный курс. Божок лишь наблюдал. — Чего расселась? Пушки драить не хочешь?! — А кто вообще хочет?.. Эй, не толкайся! — Да я легонько. Удивительно, все ж хотят… Кроме нас. Имир, как и Ида, отлынивала. Привычное дело — за три года мало что изменилось. Только теперь по шапке они будут получать по-отдельности. — Ну ты даёшь, Хольцер… Весь корпус на уши подняла! Шестое место? Серьёзно?! Ты ж филонила все три курса! — Не всегда, — обиделась Ида. Скрестила руки на груди. — Особенно перед экзаменами. И ты это знаешь! За итоговые показатели следовало сказать спасибо Райнеру, её неизменному мотиватору. Очередной пинок под зад подействовал на Иду до того отрезвляюще, что она выложилась на полную и наверняка продемонстрировала лучший результат. «Можешь ведь, когда хочешь». — А чего ж ты в десятку не попала? Ты как-то на последних этапах… сдулась. — Ну, и такое бывает, — пожала плечами Имир. — Не бери в голову. Просто не повезло, вот и всё. — Ой, да ладно, пургу не неси! Не хочешь — не говори! — Иди ты! Вот и не говорю! Отчего-то при виде Имир Иде хотелось горько плакать, и потому она буравила взглядом соседний дом. За окном суетилась молодая девушка: бельё развешивала, время от времени отвлекаясь на пометки в тетради. Ида не могла уложить в голове мысль о том, что кого-то из её знакомых сегодня не станет. Она этого не представляла... И осознание этого мешало говорить, затыкая глотку вставшим поперёк комом. — Имир, — нерешительно начала Хольцер, сощурившись. — Куда пойдёшь после выпуска? Решила уже? — Хрен его знает. — Имир запрокинула голову к небу. Заслоняя солнце, поплыли облака. — А ты всё-таки в Полицию метишь? — Да… С Гарнизоном не срастётся, видимо. — Нечего тебе там делать, — пренебрежительно заявила Имир. — Флок в Гарнизон идёт — ему можно, потому что он слабак. — Угу, он говорил вчера. Поныл немного, что компанию ему не составлю, и пошёл дальше пиво пить. Да и вообще, не слабак он никакой. По-моему, в нём есть потенциал, он просто на рожон лезть не хочет. Так я… — Ида осеклась. — Не слабачка, по-твоему? — Не, просто лентяйка. Я бы вообще тебе посоветовала не идти никуда и заняться чем-то интересным. Ну, более интересным, чем нарезка титаньих загривков и усмирение пьяного мудла в барах. — Я бы кому угодно такой совет дала, — грустно усмехнулась Ида. — Жаль, что так нельзя. — Угу. Да что вообще можно на этом... На горизонте вспыхнул яркий свет — багряные искры предвещали катастрофу. Мир, застыв в тревожном молчании, оцепенел. Содрогнулась земля, пошатнулись дома. Люди, совсем как тряпичные куклы, безвольно затряслись — точно кукловод за ниточки подёргал. Хлынули клубы пара, из-за Стены показалась груда мяса — красного, сочного. Мышцы. Волокна. «Поразительный уродец, — несмело подумала Ида. Разве ж так можно… про спасителя? — Поразительно убийственный». — Блять… — выругалась Имир, наскоро застёгивая ремешки. — Ну почему именно сегодня?! Ида, мать твою, поднимайся! Ида заворожённо смотрела вдаль. Увидела, как тяжёлая нога Бертольда раскрошила кусок Стены, как товарищи ринулись в заведомо проигрышную битву с Колоссальным. Вот он — истинный Бог разрушения, благодаря которому победный салют в их честь уже не за горами! Осталось немного потерпеть, лишь самую малость: их план обязательно сработает, скоро они вернутся домой! Домой… «Интересно, а Карлуша сильно подрос?»***
Марли. Дом — Мам, не хочу я играться с ним: он вредный! И вообще, я на него обиделась! Ну мам! — Прекращай, не маленькая уже! Ничего, посидишь часок, что с тобою станется?! Ида закатила глаза. Когда мама с папой стояли в очереди за младшеньким, она радовалась и с нетерпением его ждала. Но когда мелкий гадёныш впился занозой в её личное пространство, восторг как рукой сняло. Зато папа в нём души не чаял — носился с Карлом так, словно помимо него в доме детей не водилось. Быть может, Иде было от этого немножко грустно. Или не немножко. Сынок, значит, любимее нерадивой дочурки. Если бы из-за этого ей давали право гулять сколько вздумается — хотя бы, — то это ещё куда ни шло… — Да не хочу я! Я уже Пик пообещала выйти через час! — А я тебя надолго и не задержу, — заверила матушка. — Мне к госпоже Майер сбегать надо, ткань забрать. И проверь суп минут через десять, пожалуйста! — добавила она после непродолжительной паузы. — Карл будет хорошо себя вести. Мы с ним поболтали — он больше не станет игрушками кидаться. — Угу, — безразлично бросила Ида. — А если станет, то я вообще с ним разговаривать больше не буду! — Хватит уже! — отрезала Изольда, прихорашиваясь перед зеркалом. — Карл, побудь хорошим мальчиком, посиди чуть-чуть с Идой. Я скоро вернусь. Карл неодобрительно замотал головой, но матушке перечить не стал. Когда Ида втихаря показала ему язык, он лишь угрюмо замычал. — Ну что, малявка, сам посидишь? — Не-а. — Карл ткнул пальцем в альбом. — Рисовать хочу. У меня не получается, помоги. — Художник, блин… От слова «худо», — выдохнула Хольцер, усевшись на пол. — Ладно, давай попробуем. Исписанные мазками и каракулями листы нагоняли тоску. Сейчас Ида могла бы усесться за обожаемую «Оду любви» и дочитать последние несколько глав — до жути интересно, чем всё кончится! Не судьба: младший правит бал и вертит планами сестры как хочет. — Что рисовать-то будем? — Нарисуй мне трапециевидного осьминога-мутанта! — по слогам выговорил Карл с гордым видом. — Что?! Это кто?! Как ты вообще это произнёс?! — Рисуй, — приказал он и всучил Иде карандаш. — Дай подумать… — Опиши мне его! А то я даже не знаю, с чего начать… — С головы! Она у него такая, м-м… Огромная и с пупырками на коже! Ида взглянула на лист. Не знала, как подступиться: совсем чистый и нетронутый. Казалось бы, твори что вздумается, но при мысли о готовом рисунке в голове замаячила такая же пустая и скучная белизна. Ида несмело зашуршала сточившимся грифелем по бумаге: мелкими штрихами вырисовывалась фигура. — Так? — Да, похож. А теперь добавь ему щупальца. Нет, не такие! — А какие? Вот так, что ли? — Нет! — повысил голос Карл. От детской гнусавости Ида поморщилась. — Ну сам тогда делай! Карл принялся старательно выводить загогулины на потёртой ластиком бумаге. Ида посмотрела в окно: дождь собирался. Занавески цвета жёлтой охры трепыхались на ветру; по комнате гуляла прохлада, разносила свежий преддождевой запах. Ида прислушалась: во дворе веселились дети. Эх, вот бы бросить всё и к ним под дождь! — Вот, смотри. Рассудив, что присоединиться к детворе ей не суждено, Ида заглянула в альбом. Оценивающе присмотрелась. Повертела… Ну и мазня. Признаться честно, у неё вышло не лучше. — Как тебе? — Чёрт его разберёт… Ну, забавно выходит. — Классно же! Что забавного?! — Так зачем тебе тут я нужна тогда?! Сам бы и нарисовал! — Да потому что ты и так на меня внимания не обращаешь! — выпалил в сердцах Карл. Он уткнулся носом в альбом, а Ида лишь виновато потупилась. И впрямь, часто ли она интересуется тем, как прошёл его день? Часто ли играет с ним сама, а не по просьбе родителей? — Прости, Карл, я… Протупила, кажется. Зациклившись на себе, совсем позабыла о близких — во всяком случае, так думала Ида. Ей было невдомёк, почему новое увлечение брата обошло её стороной. Видать, совсем очерствела? — Почему ты мне-то не сказал? Или маме? Я же не съем тебя за обычную просьбу… — Ага, конечно! — Карл отложил альбом. — Ты и так злая постоянно, а я тебе вечно мешаюсь! — Ну всё, брось, малявка. Иди сюда. — Не малявка я! — Эй, ну прекращай давай. Ида подползла к брату на четвереньках и, сев рядом, утешающе обняла. Её пдростковые перемены сопровождались не только дурным характером, но и отрицанием всякой тактильности. Однако сейчас вредничать не хотелось: то ли братишку жалко стало, то ли одумалась. Карл спрятался за альбомом, но от объятий не увильнул — лишь слегка подёрнулся от неожиданности. — Не малявка, — уступила Ида, потрепав Карла по волосам. — Но давай договоримся, что ты больше не побоишься ко мне подойти, если поиграть захочется. Ладно? — Угу… — буркнул он, робко выглянув из-за укрытия. — Наверное. — Ну почему же наверное?! Надо чтобы точно! — Ида ободряюще потрясла брата за плечи. — Ты очень хорошо рисуешь, Карлуша. Правда! — Угу… — снова согласился Карл, кивнув. — А ты будешь ещё рисовать со мной? Хоть иногда. — Ну… Да, буду, конечно! Здорово ведь получилось?! Она подняла альбом и осмотрела рисунок по-новой. Недорисованная морская бурда косилась в молчаливом осуждении. Ида поймала себя на мысли, что ей самой не пришла бы в голову такая оригинальная задумка. Что ж, идейным вдохновителем ей не быть, ровно как и исполнителем. На роли талисмана сочтутся. — Ида… — Карл легонько толкнул сестру. — Чем это пахнет?.. Фу, как будто мама лепёшки сожгла! Лицо Иды исказилось в удивлении — рот округлился, а морщинки на лбу сложились гармошкой. Соскочив с места, она завизжала: — Су-у-уп! Я суп забыла убрать с плиты! Мама меня убьёт!.. Да не смейся ты, блин!***
Когда из затылка девианта хлынул пар, Ида отвернулась. Бегло огляделась: ей было не по себе. Не только потому, что сердце металось в агонии, обугливая грудную клетку, но и от неуёмного беспокойства. Слизняк тревоги ползал по косточкам и ускользал в подреберье, оставляя за собой липкий тягучий след. Причина крылась в страхе — параноидальном и до спазмов в животе гадком. Мина, Томас, как и многие другие товарищи, погибли. Удар по Тросту посеял панику и разрушения но не пролил свет на личность владельцев Атакующего и Прародителя. Надолго ли они застряли на этом проклятущем острове?.. — Эрен… Это Эрен! Ида опешила. Закашлялась, едва не подавившись слюной, и обернулась. Облако пара над головой гиганта развеялось, и толпа узрела… человека в загривке титана. Эрена в загривке титана. — Что?! Как… Как это?.. Армин ведь… говорил… Ошибки быть не могло: вот Армин сжимает его руку — целёхонькую, будто и не сжирали её вовсе, — а Микаса рыдает, стискивая в объятиях тело, что совсем недавно варилось в едином чане с трупами других бойцов. В груди затрепетал мотылёк, зашелестел крылышками, устремившись к проблеску света. — Ида… — Кто-то настойчиво дёрнул её за локоть. — Ты тоже это видишь? Мне же не показалось?.. — Нет… — выдавила из себя она. Сразу узнала Бертольда. — Где… — В горле першило от сухости, язык наждачкой скрёбся о нёбо. — Где Райнер? Позови его, срочно! Это какой-то пиздец… Нам надо отойти. Райнер, Ида и Бертольд стояли на крыше, наблюдали за «душещипательной» сценой издалека. А остальные и думать про них забыли: не до того. — Что делать будем, Райнер? — Ждать, — отрезал он. — Нам больше ничего не остаётся, кроме как следить за обстановкой. — Я не согласна. Ты ведь понимаешь, что они скоро опомнятся? А что потом?! — Ида перешла на полушёпот. — Они быстро прознают, как использовать его силу, или вообще убьют Эрена! И что дальше?! На коленях будем вымаливать прощение у Магата, чтоб не сожрали?! — Угомонись, — вмешался Бертольд. — Нас сейчас кто-нибудь услышит… — Да?! Замечательно, тогда у нас другого варианта и не останется, кроме как забрать Атакующего и свалить отсюда! А ты сам-то как думаешь, Бертольд? Что будет, когда мы вернёмся с пустыми руками?! Не проще ли забрать хотя бы Атакующего, пока никто ничего не понял?! Мы здесь уже четыре года торчим, и всё без толку! — Я думаю, что тебе надо успокоиться. Райнер прав — здесь сейчас небезопасно. Весь Трост кишит титанами, а нам придётся отойти подальше, чтобы не задеть Йегера. Мы не можем действовать так поспешно. К тому же наша цель Прародитель, а не Атакующий. — В пизду вашу осторожность! Я хочу домой, Бертольд. — С испепеляющей злостью Ида посмотрела ему в глаза. В них отпечаталась тихая тоска. — Тебе пора начать думать своей головой, а не полагаться во всём на Райнера. Я не знаю, как будет лучше, но торчать здесь ещё несколько лет я не планирую! Хватит уже. И с них, и с нас. Так хоть не с пустыми руками вернулись бы… Когда Ида развернулась и шагнула вперёд, Райнер остановил её, потянув за рукав. — Прекращай. — Да что ты… Отпусти! — Хольцер тряхнула плечом, но хватка Райнера оказалась сильнее. — Что, что тебе нужно от меня?! — Я тоже хочу домой. И Бертольд. Мы все… — Райнер умолк: оглядывался. — Я верну вас. Очень скоро. Обещаю, чего бы мне это не стоило. Пожалуйста, просто жди и не спеши! — Да сколько… сколько ж нам ещё ждать можно, Райнер?.. Ты уверен, что так будет лучше? Ты уверен, что мы вообще найдём этого Прародителя?! Надрывный плач Микасы казался таким же фальшивым, как и весь этот неправдоподобный фарс. Всё это время они искали носителей титанической силы среди королевской верхушки, пока один из них маячил перед носом три года… Что-то тут было нечисто. — Я уже ни в чём не уверен, Ида! — Райнер сорвался на крик. — Я не знаю, что нам сейчас делать! — Что ж… — Иду от отвращения передёрнуло. — Надеюсь, тебе будет не в тягость пожить среди «дьяволов» ещё какое-то время. Если ты прикажешь врать им в лицо ещё годик-другой, то меня рано или поздно стошнит. Лидеру не помешало бы как следует пораскинуть мозгами в такие моменты и услышать своих подчинённых! Если вдруг окажется, что я права и мы не найдём Прародителя, то я тебя на месте придушу! Ты понял, Райнер?! Придушу! Райнер ничего не ответил. Грудь его прибило наковальней, а лёгкие завязало узлом. В отличие от Иды, он не мог позволить себе унывать: большая роскошь. — Да. Так… так и сделай. Если я вас подведу, то на большее я не годен.***
Марли. Кадетское училище — Что?! Но они не могли тебя взять! Никак не могли! Они должны были взять Энни, а не тебя! — Но взяли меня… Ты что… не рад? Она почувствовала себя виноватой: съёжилась, сделалась меньше. Ида всегда вела себя так — не дерзила и не спорила, не пыталась переубедить, а лишь безропотно ждала, пока он вдоволь накричится и снова станет собою — милым и улыбчивым Порко, который обсуждает всякие глупости и гогочет над её дурацкими шутками. Сейчас, правда, он злился не как обычно — по-особенному. Во взгляде у него, помимо жгучей ярости, отразилось что-то ещё. Что-то мутное и неуловимо растерянное: зрачки испуганно шныряли по её лицу, в смятении цепляясь за отдельные черты. Порко хотел, чтобы было не так. Должно было быть по-другому. Но все чаяния его разбились о непреклонную волю Магата. — Да чтоб… Чтоб он провалился нахрен! — Порко ударил кулаком по стене, и по руке расплылась тупая боль. Сперва он её проигнорировал, а ощутив, и бровью не повёл. — Он жопой, что ли, думал, когда вместо меня и Энни выбрал тебя и этого слюнтяя?! Да я… я ему рожу расквашу! — Магату? — Какому Магату?! Брауну! Ублюдок… Сраный осёл! А если бы Магату мог, то и ему тоже… расквасил бы! — Пожалуйста, перестань. Ему же виднее: он старше… — Старше не значит умней! Вас-то куда он отправлять собрался?! В гроб, что ль, сразу?! Козла этого пускай хоть завтра хоронят! А тебя… — Хватит! Пожалуйста, прекрати! Просто порадуйся за меня, как мы и договаривались! — Мы не так договаривались! — гаркнул Порко, и Ида вздрогнула. — Мы собирались отправиться на Парадиз вместе и вернуться героями, а эти мрази всё мне испоганили! Всё! — Ну… Ну и что! Зато взяли хотя бы меня — это уже половина уговора! — Да ты… — насупился Порко. — Ты вообще дома должна была остаться, ясно?! — С чего это?! — С того, что не тебе туда надо, понимаешь?! Не тебе, а мне! Или хотя бы нам! — Ты чё несёшь, Порко?! — Иду точно горючим обмазали и подожгли: щёки у неё от гнева запылали, а в голове пожар разгорелся. — Это же честь, это титул! Да у меня родные заживут так, как нам с тобою и не снилось! Хотя бы… печку нормальную купят, на которую мама постоянно жалуется! — Ну и хер с ней, с печкой! Родители-то что тебе скажут?! Да то же самое, наверное, что и я! Отказывайся на Парадиз плыть! — Не откажусь! — Отказывайся! — ещё громче приказал Порко. — Ты что, совсем тупая?! Отказывайся от наследования, я тебе сказал! Энни справится лучше! Ида замолчала. По телу разлилось колотье, отдаваясь пульсацией в висках. Горло сдавило ключим спазмом, а глаза намокли. — Но ты мне говорил, что я молодец… — всхлипнула Ида, спрятавшись за вспотевшими ладонями. — Врал, получается?.. — Нет… — резко оробел Порко. Порой её слёзы обезоруживали даже похлеще матушкиных обид. — Я… я никогда тебе не врал! Никогда! — В чём тогда проблема?! Почему ты не можешь просто поздравить меня?.. Порко сложил руки на груди и уставился на растущий неподалёку куст. Он сбрасывал листву, становился голым и беззащитным. Промозглая осень убила всё — всё, что можно и что нельзя. — Потому что тебе не место среди этих адских выродков, Ида! Ты должна быть тут: с родителями, с братом. Это работа для настоящих мужчин, которые одержат победу во имя Родины; ради семьи! — Это кто тебе такую чушь сказал?.. — Ида подтёрла слёзы рукавом. — Я сказал, Ида. На поле боя не должно быть девочек и нюнь! — Ага. А я, видимо, и то, и другое… Чего ж тогда Энни и Пик можно, а мне нет?! — Потому что они не девочки. — А кто тогда?! — издала смешок Ида. — Мальчики, что ли?! — Не мальчики они никакие! Просто другие. — И чем же мы так отличаемся?! Порко почесал затылок. Теперь молчал уже он. — Класс! — Ида снова заскулила. — Мы всё это время дружили, а теперь я узнаю, что ты считаешь меня слабачкой! — Нет же! — Ты такой же, как они! Как Энни и Бертольд! Ты не признаёшь меня, а Магат признал, поэтому ты бесишься! Потому что он меня признал, а не тебя! — Слышишь, ты, придурочная! — ощетинился Галлиард. Все сантименты как рукой сняло. — Ещё одно слово, и я… — Что?! Что ты сделаешь?! — Уйду, вот что! И больше ты меня никогда не увидишь, ясно?! Если тебе не нужна моя забота, тогда и я тоже даром не сдался — с обидчиками сама разбираться будешь! Сама… гулять будешь ходить! — Ах, так это теперь заботой называется?! Обалдеть! По-моему, ты что-то путаешь! Никто не задвигает про «мужской долг» и «сиди дома», когда заботится! — Тебя, тупица, никто, кроме меня, не спасёт, если что-то пойдёт не по плану! Никто тебя не прикроет! Две мямли и Марсель, который будет занят в бою! Да вам двоим скорее придётся этих очкошников защищать! Чтобы в обморок при первых же трудностях не упали да портки не обдристали! В груди у Иды что-то стрельнуло, и она разрыдалась — вымученно, протяжно. Тогда Порко совсем дар речи потерял. Он не понимал, что с ней происходит. Почти что впервые за всё то время, что они дружили, не понимал, что нужно делать. — Что?.. Почему? Почему ты опять плачешь?.. — Почему ты сразу так не сказал?! Почему?! — И что бы это изменило?! — Всё! Всё изменило бы! — Тц… Короче, мне плевать, что ты думаешь. Завтра я пойду к Магату. Буду проситься вместо Брауна. — Зачем, Порко?.. У Марселя ведь титул уже в кармане — для чего и тебе ещё рисковать? — Я ведь говорил уже сто раз! Дело не в Марселе и не в титуле, а в том, что лично я могу сделать для Родины! — отчеканил он. — Для семьи! Для себя, в конце концов! Я не хочу быть лохом, который ничего не добился! — Ну, мне просто тоже не хочется, чтобы с тобою что-то случилось… — Ида нервно закорябала заусенец. — Понимаешь? — Со мной-то всё нормально будет! — заважничал Галлиард, размякнув — что-то внутри него разлилось тёплым молоком с мёдом. — Я обязательно стану героем. И никакие дебилы мне не помешают — клянусь! — А я? — А тебя я никому не отдам! Ни дьяволам на растерзание, ни титанам — никому! Я поеду с тобой на Парадиз вместо Райнера, и мы будем сражаться вдвоём! И Марсель с нами! Всё ясно?! — Да. — Возражения?! — Нет… — Тогда отставить споры. И заканчивай уже плакать, блин!..***
Ида пошла в душ глубокой ночью, когда весь корпус уснул без задних ног, когда луна сияла высоко-высоко над землёй, а чернота теней поглощала свет. Её отрубило раньше — ещё в обед, когда они вернулись в училище. На многих, кажись, бессонница напала, и потому кадеты разбрелись по кроватям только сейчас. Кто-то сидел на ступеньках у казармы и болтал — много, долго, торопливо, а кто-то молчал и слушал. Или не слушал. — Блять! — перепугался кто-то из ребят, когда Ида, не рассчитав силы, хлопнула дверью. — А, это ты… Флок. С Сандрой. Ногой тряс, вглядывался в густой сумрак. Вокруг разбросаны бычки от сигарет. — Привет… Ида. — Доброй ночи, Сандра. Ты когда курить-то начал? — Со вчерашнего. Меня в южную часть Троста определили — там жмуров больше всего оказалось. Стрельнул вот… — Он опасливо завертелся, когда ветер сорвал поломанную ветку со стоявшей неподалёку бочки. Повеяло студёным дыханием темноты. — У разведчика. Аж целую пачку отдал — щедрый какой… Совсем, видимо, видок у меня херовый был. — Понятно… Дёрганый ты очень, Флок. — Ида обхватила себя руками. Под куртку скользнул холодок, прокатившись до самых грудей. — Не спал ещё? Надо восстановиться. — Пф-ф… Сразу сморило, как приехали. А ты? Только проснулась? — Когда Флок обратил на неё взор, что-то в нём поменялось. Почему-то на удивлённого малыша стал похож, стал живее. Сошла поволока. — Хах! Ну, наверное, раз из казармы вышла! — В точку. — Родной, сука, город… — С мамой всё в порядке? — Хрен знает. Сказала, что в порядке, — пожал плечами Флок и отвернулся, снова потускнев. Челюсть его сделалась квадратной, напрягалась. — Пускай катится к чертям. — Ну не надо так… Рада, что она не пострадала. А вы как, ребята, вообще? Ни Сандра, ни Флок ей не ответили. Молчание послужило ответом. Выразительней не описать. — Значит, всё-таки в Полицию? Не передумала? — Ну да. Нет, не передумала. А вы? В Гарнизон? Извините, это тупо. Ну конечно же в Гарнизон, куда ещё?.. — Ида помассировала виски. Зуб на зуб не попадал: ледяной мглою облило. — Бр-р-р… — Какой же остолоп после такого в Разведку ломанётся?! — криво ухмыльнулся Флок. — Разве что какие-нибудь кретины вроде Йегера и его дружков! Если его в живых, конечно, оставят после суда. Вообще пиздец… А ты пиши, если что, ладно? Напиши обязательно. Узнаем хоть, как там в Полиции дела обстоят. Может, переведусь. Лет так через пять, если дослужусь. — Да… Напишу, конечно. Ида согласилась, но писать ей было стыдно — от одной лишь мысли всё тело цепкой судорогой свело. Она не заслужила его внимания. Чьего-либо другого внимания она не заслужила тоже. Стало бы проще, если бы он окропил её грешной кровью песок, бочку и стены, размазал бы по ступеням и прекратил встречать её с таким — по меркам ядовитого Флока — нескрываемым радушием, которого она в действительности не должна была получать. Ни от кого из них. — Флок, прости меня, пожалуйста. — За что? — Он опять посмотрел на неё и опять удивился — брови вскинул, бледный рот приоткрыл. — Просто так. За всё. Прощаешь? — Ну, прощаю. А ты меня? — За что?.. — Тоже за что-то. Блин, я же пошутить пытался… Чё, совсем плох уже, да? Отоспаться надо по-нормальному… — А… Нет, всё чудесно. Смешно. — Ну так что, Ида? — Флок вперился простодушно-огромными глазами в её — тоскливые и от долгого сна опухшие. Взгляд у Флока был такой юркий, испытывающий, совсем как у… Порко. Она на минуту увязла в меду его глаз, как насекомое в паутине. — Простишь меня? Напоследок. — Нет. — Рубашка прилипла к спине, по позвоночнику засеменили мураши. — Ты хороший, поэтому тебя не за что прощать. — А ты плохая? — Есть немного… В ушах зазвенело — натужно, утомительно. — Смывай-ка с себя эту дурь, Ида. Потом поговорим: трясёшься уже вся. Иди давай. Ида ушла. На входе в душевую она встретила Микасу. Вид у неё был жуткий — лицо белее обычного и потерянные, мёртвые глаза, затерявшиеся в смоли ресниц. — Там кран справа… Пятый… — Микаса, прости меня, — перебила её Ида. — М? — рассеянно переспросила Микаса. Захотелось её обнять. — Да так… Спокойной ночи, говорю. Спи спокойно, Микаса. Тебе надо отдохнуть. Всем… надо. Да.***
— А-ха-ха! Жесть какая-то… Он нас чуть не сдал! Мог бы, наверное: догадливый был. А-ха-ха! — шептала Ида, стоя под душем. — Ну почти, прямо на волоске!.. Пойти бухнуть, что ли? Может, у Имир заначка осталась?.. Ладони иссушились, кожа на пальцах сморщилась: невесть сколько уже парилась. Это не помогало: от Иды всё равно несло, как от помойной ямы. — Да что ж… Что ж такое?.. Скривившись, она заскребла кожу на голове. Намылившись, зацарапала ноги, шею, грудь, плечи, живот. Под ногтями собралась серость. От всего воняло — в особенности от волос. От треклятых волос воняло больше всего. Ида вспенила пышную копну и взъерошила её. Запустила пальцы во влажные пряди, на ощупь похожие на водоросли, и прочесала. Промыла по-новой — агрессивно, напористо, до чистого скрипа, до натяжения в скальпе. От волос всё ещё воняло. — Сука… Да почему?.. М-м… Тошнотворный запах пыли и железа, отдающего сладковатой гнилью, забрался в ноздри. От него было не скрыться: им пропахла она вся — от одежды до внутренностей. Становилось дурно. — Ну… Ну давай же, — умоляла Ида. Веки заболели: под ними защипало от мыльной воды, стекающей с макушки. — Да блять! Разозлившись, Ида швырнула мыло и уселась на пол. Отжала волосы, потёрла глаза. Вонь никуда не исчезла. Теперь это был обыкновенный трупный смрад, но с примесью химии. — Надо было сначала помыться, а потом уже спать… идти! — Длинные волоски сыпались, засоряли слив. — Хотела же сходить, но нет! Хера… с два! В животе что-то перевернулось, подкатило к горлу. Во рту стало вязко и горячо. Ида со злостью пнула перегородку и обхватила ноги. Задрожала. Взвыла, замычала. Голос прозвучал, как жалобный титанический стон. «Что я могла сделать?! Что?! Надо было забрать хотя бы Атакующего и валить отсюда… Почему, почему меня никогда никто не слышит?! Мрази! Уёбки!.. Где нам теперь этого Прародителя искать?! Где?! Они убьют Эрена! Убьют, а мы останемся ни с чем! Порко! Почему ты не уговорил Энни унаследовать Женскую Особь?! Почему?!» «Потому что у меня не получилось. Я не смог». «Значит, ты плохо старался! Ты плохо старался, Порко! Меня не должно тут быть, ты понимаешь?!» «Я уже говорил тебе об этом, Ида! Сама никогда меня не слушала, так чего ж теперь от других требуешь?!» «Замолчи! Заткнись! Сейчас-то я тебя слышу очень даже хорошо!» «Молодец. Да только поздно уже! Я всегда знаю, как лучше, а ты — нет!» «Ты ждёшь меня?» «Жду. Очень жду». «А мама?» «Мама плачет. К нам ходит и постоянно спрашивает, живая ли ты вообще. Новостей хочет. А мы и сами не в курсе». Ида шмыгнула носом. «А Карлуша?» «Вырос. Выше меня стал, наверное». «А ты вырос?» «Вырос». «Красивый?» Порко не ответил. Ида попыталась представить его повзрослевшим. Лицо вытянутое, всё такое же суровое; волосы прилизанные, а голос совсем как у Райнера или Жана — грубый, ломаный. Едва ли он выглядел так. «Красивый». «Ты точно прощаешь меня?» «Точно». «Я не хотела, чтобы он умер. Пообещай, что ты не будешь ругаться, когда я вернусь: я этого не вынесу!» «Ну сколько можно?..» «Пожалуйста!» «Обещаю! Надоело уже обещать! Я Брауну лучше хлебальник подправлю. Это его Марсель прикрыл!» «А если бы он меня прикрыл?» «Тебя можно. А ублюдок этот… Я его ненавижу. Если бы Бронированного отдали мне, то Марсель не стал бы!..» «Солнышко… — Ида немного успокоилась. — Пожалуйста, не расстраивайся. Он бы не хотел, чтобы ты из-за него переживал…» «Плевать мне, что он хотел, Ида! Мама с отцом на взводе постоянно! На месте Марселя должен был оказаться я… Или на месте Райнера!» «Нет, не должен. Тут, на Парадизе, очень одиноко. Пусто, плохо. Тут нет тебя. Нет мамы, папы, Карла и Пик. Тут грустно, потому что я ничем не могу помочь. Никому. Даже себе не могу. И ребятам. И отродьям. Я только всё порчу, но я просто жить хочу. И не портить…» «Ты слишком к ним привязалась». «Они хорошие! Мне нравится с Имир и Кристой. С Флоком тоже. Саша и Конни очень добрые. Армин, Эрен, Жан, Микаса… Они…» «Ты тупорылая овца! Ты предала их! Поигралась, предала и выбросила. Марко умер из-за вас. Как ты можешь так говорить после его смерти?! Жан тебя никогда не простит». «Мне не нужно его прощение…» «Ты врёшь. Он возненавидит тебя, если узнает. Какая ж ты после этого подруга? Какой ты после этого товарищ?» «Хватит…» «Выключай гундёж и дай себе пинка под зад, если хочешь вернуться! Что ты вообще несёшь?! Да на твоём месте я бы уже давно со всеми порвал! Ты больная, Ида». «Почему?» «Потому что ты разговариваешь со своим воспоминанием и якшаешься с врагами. Ты поехавшая стерва, которая эгоистично оправдывается неизвестно перед кем за свои грехи». «Я не больная». «Больная». «Я этого не хотела…» «Ты хотела принести им победу на блюдечке и стать героиней — для страны и для семьи. Ты знаешь, что это значит?» «Да…» «Это значит, что ты была готова убивать адских выродков с самого начала». «Я же не знала, что они такие! Я не знала, что они нормальные, что они как мы! Я не знала, что это будет так тяжело, Порко, я не знала!» «А я знал. Предполагал. Именно поэтому ты застрянешь здесь навсегда, Ида». «Мне осталось…» «Шесть лет». «Шесть… Шесть, шесть лет… Всего шесть… Почему я не отказалась, как ты мне велел?!» «Потому что ты дура». «Вы… — Ида сглотнула комок. — Вы дождётесь меня? Даже если я вернусь за месяц до окончания срока?.. Меня будет, кому встречать?» «Дождёмся». «Ты клянёшься?..» «Клянусь».***
— Мы тебя дождёмся! Дождёмся, Ида! — Правда?.. Поклянёшься? — Да куда ж мы денемся?! Клянусь! Я всё ещё жду! А родители уж точно никуда не пропадут! Взявшись за руки, они закружились. Закружились, вздымая пыль, закружилась, едва не падая в пруд. От пруда веяло предрассветной свежестью, а от Порко — солёным потом и мускусом. Ида запуталась в подоле платья: непривычно ей было; а Порко был в бесформенной рубашке и в штанах с дурацкими подтяжками. Даже в идиотских, совершенно не модных подтяжках он выглядел в сто крат статней, чем островные. В сравнении с ним они казались неотёсанными голодранцами — ребячливыми мальчишками, незрелыми юнцами! Он был краше их всех вместе взятых, и даже неидеальная улыбка его — широкая, со слегка выпирающими резцами — была ослепительней любой другой. Небольшой надбровный рубец всёкся в память так крепко, что и эту деталь Ида не упустила: ясно видела перед собою его лицо с сухими шелушащимися щеками, с широким книзу, вздёрнутым носом и пылко-алыми, по привычке поджатыми губами. — Ну что, что такое?! — звонко хохотал Порко. — Не веришь мне, что ль?! — Не верю… — созналась Ида и посмотрела на него — по-рыбьи, распахнув ресницы. Поправила тугую косу, перекинула с одного плеча на другое. — Почему-то нет. — Я хоть раз тебя подводил?! — Нет… — Тогда не кипишуй давай! Не раскисай, Ида! Ида опустила голову. Пятки у неё были измазаны в траве и земле: босая топталась. А платье, платье-то… Роскошно-бордовое, сатиновое, в мелкий горох! Такие платья она видела только на марлийках. Настоящих марлийках — на успешных хозяйственных дамах, которые сияли так ярко, так тепло, что Ида ядом от зависти плевалась. К их безупречности хотелось прикоснуться, ими хотелось стать. Но такой Ида стать не могла по определению. Она — Воин. И жить ей на этом свете осталось недолго. — Мне грустно, Порко. — Отчего? — Ты такой хороший… А я — нет. И меня скоро не станет. У тебя будет жизнь: будет семья, будут дети, будет свадьба, будет что-то новое и неизведанное… Будет мама, будет папа, цветочный садик и вкусные плюшки будут. А меня сожрут. У тебя будет лес, будет работа, будут смех и слёзы. А у меня будет смерть. — Ида, — нахмурился Порко. Когда он делал так раньше, у него смешно надувались щёки. Сейчас детской припухлости и след простыл. — У тебя тоже будет жизнь. Будут свадьба, садик и плюшки — Бог с ними. Ты только возвращайся поскорей — мигом забабахаем! Сам организую, сам всё сделаю! — Зачем тебе? Считай, «больная» жена. Родителям-то я и так нужна, они от меня никуда не денутся, а вот тебе… — А что мне? — Порко подошёл к ней вплотную, и Иду обдало ровным горячим дыханием. Он стал немного выше неё и сильно мощней — широкоплечий, подкачанный. Скулы Иды обмазало жгучим перцем. — Я сам выбираю, понятно? Больная так больная. Хоть месяц жить тебе останется. — Зачем тебе убийца? — А сам я кто, по-твоему? Святоша? Просто мне повезло больше, чем тебе. Не сегодня убил, так убью завтра. — Тебе не нужно. Это большое несчастье. — Полная, но короткая жизнь лучше длинной и серой. — Нет, — отрезала Ида, — серость можно скрасить, а вот годов себе прибавить — нет. — Так скрашивай! Скрашивай прямо сейчас, пока есть ещё годы! Смелее: нахер их всех! — Нахер их всех… — Нахер их всех! — Н-нахер их всех! — Ты прорвёшься. Прорвёшься, несмотря ни на что! Чему я тебя учил?! Мы же всегда так делали, помнишь? Реально забыла уже на Парадизе своём?! Приезжай обратно — я и не такому научу… Я ж ещё старше стал, мудрее! — Ха-ха! И правда! Было, всё было!.. Ида бросилась в его объятия и моментально согрелась в них. Охмеляющие, до покалывания в кончиках пальцев жаркие объятия. До чего же он был лучистым, волевым… недосягаемым. — Ида? — Чего? Порко сжал руки на её талии. Крепко сжал, властно, но бережно. А Иде было не страшно. С ним ей было не страшно и к самому Господу Богу отправиться на покаяние! Не страшно словить пулю в лоб и даже раскрыть истинное нутро перед «дьявольскими отродьями» не страшно — пусть хоть на кусочки её порвут! Она это заслужила. — Готова? — Да, — ответила Ида, не представляя, к чему ей следовало готовиться. Они упали в пруд — опустились на самое дно, утонули. Лёгкие наполнились мутной зеленью, запахло илом и камышами. Водоросли оплели икры, потянули вниз, но Ида не отпустила Порко, а Порко не отпустил Иду. — Обними меня сильней, — скомандовал он будто сквозь плотную завесу. В его родных глазах отпечаталось такое ликующее одобрение, какого Ида ранее не видывала. Так смотрели родители на своих малышей. Так смотрели хозяева на своих животных. — Слышишь?! Обними! — А ты — меня! — Тебе страшно? — Немного. — Не надо ничего бояться! Ничего! Особенно со мной. Ида подалась навстречу и прижалась к нему настолько, насколько у неё хватило духу. Порко надавил так, что она испустила тяжёлый вздох — последний, смертельный вздох испустила, нахлебавшись тухлой жижи. Изо рта Иды повалили пузыри. Изо рта Порко повалили тоже.***
Холодно. Сыро. — Нахер их всех. В душевой образовалась парильня — душно было до невозможности. — Нахер их всех… А Ида всё рыдала и рыдала. Тряслась, рыдала, смущенно посмеивалась и снова рыдала. Она тяжело дышала, до крови расчёсывала колено и наблюдала за тем, как оно заживает. Быстро, не дольше минуты… «Отстриги их, Ида. Отстриги. От них несёт гнилью. Воняет дьяволами». «Они тебе нравились…» «Больше нет. Отстриги. От тебя воняет. Отстриги». Ида ударила кулаком по плитке. Красивая картинка сломалась. Домашней марлийской леди Иде стать не суждено: она была по локоть в крови и дерьме, а они таких бед не знали. Они были женщинами с обложек журналов об «идеальных жёнах»: в накрахмаленных тканях, с малиновым румянцем, с пышущими здоровьем округлыми лицами и толстыми косами, что доставали им до пояса. А она… Она была возомнившей о себе невесть что элдийской голодранкой и душегубкой — долговязой, сутулой, бледной и грязной. У неё не было никакого будущего, а у них оно было безоблачным. У неё нет спокойствия, а у них его в избытке. У неё не будет уютного семейного гнёздышка, а у них… У них, по крайней мере, были косы. — Что я наделала?.. Мама, что я наделала?..