𝔟𝔢𝔡𝔱𝔦𝔪𝔢 𝔰𝔱𝔬𝔯𝔦𝔢𝔰

      Больше всего на свете всей своей душой Всесильный не любил дни, когда королевство навещали потенциальные женихи или невесты юного принца — не то чтобы в этом было что-то странное, запретное — то ли к счастью, то ли к сожалению для самого рыцаря.       Потому что хотя это было своеобразной традицией, особенно сейчас, по мере взросления Мидории, которому без двух месяцев восемнадцать лет — едва ли не самый идеальный возраст для свадьбы; каждый раз Яги не мог не проклинать человека, придумавшего такие ужасные обычаи, лишённые всякого смысла… опять же, по его личному мнению.       В конце концов, за километр — без преувеличения, заметив очередного такого человека, безумно жадного до денег и уж тем более не заинтересованного в юном принце как в личности, Тошинори заранее готовился достать свой меч из ножен, неодобрительно встречая суровым взглядом гостя.       Иногда подобное в самом деле помогало — далеко не каждый способен выдержать тяжесть подобного взгляда… и тем более тяжесть взгляда Всесильного — одного из Святых Рыцарей королевства, сумевшего побороться с самим драконом. Так стоит ли что-то говорить про обыкновенных людей?       Но конечно же, не всё так просто, не всё так легко и замечательно, если дело касалось более храбрых и упёртых гостей, не страшащихся испепеляющего выражения лица Яги и упрямо движущихся к своей заветной цели — именно такие моменты рыцарь… откровенно ненавидел.       Ни капли не спасало ситуацию и то, что Инко не была ни категорически «за», ни категорически «против» хождения потенциальных женихов и невест, хоть и желала своему сыну безусловно лишь счастья, радости, хорошей жизни. Однако традиции, сложившиеся испокон веков, есть традиции, насколько бы те порой ни казались неправильными.       Потому что когда Тошинори, готовый при случае защитить своего принца, в очередной такой раз верно и преданно стоит за дверью, с нетерпением считая каждую секунду до конца встречи, наконец-то дожидается столь желанного, его сердце снова и снова обливается кровью.       Глаза Изуку, яркие-яркие изумруды, красиво и изящно обрамлённые густой хвоей — ресницами, внезапно меркнут, становятся лишь бледной копией себя, а в самых уголках скапливаются крошечные, но такие горькие, такие печальные слезинки, от вида которых у Всесильного ком подступает к горлу.       Мидория почти никогда не рассказывает о том, что происходило во время встречи — как и о том, про что именно шли разговоры — не то чтобы всё настолько плохо, настолько ужасно — скорее, просто слишком неприятная для юноши тема, поэтому и не хочет разглагольствовать.       Да и не так важно всё это, когда Изуку, не говоря ни слова, с поникшим взглядом выходит из комнаты и обнимает Всесильного так крепко, что от этого едва ли не трещат рёбра, а вся злость в тот же миг отходит на самый последний план, сменяясь пониманием и некоторым облегчением.       «Теперь он в порядке, в безопасности», — прикрывает глаза Яги, даже не думая прерывать объятия: если Мидории так легче, то ничто более не имеет для него смысла, кроме как счастье юноши, его спокойствие — хотя бы на несколько секунд, прежде чем плохие мысли вновь начнут возвращаться, и тогда он еле слышно шепчет, беззащитно прижимаясь щекой к широкой груди рыцаря:       — Потренируемся сегодня вместе, Тоши?       Конечно, Всесильный соглашается, мягко улыбаясь молодому человеку — многое меняется со временем, однако Изуку, кажется, остаётся практически неизменным, предпочитая новым знакомствам и шумным, суетливым местам, общение с близкими ему людьми — так и проходят остатки дня и весь вечер.       Допоздна Тошинори и юный принц возятся на тренировочном полигоне, беспечно и бесконечно долго разговаривая обо всём на свете, смеясь над чем-то своим, самым личным и сокровенным, понятным только им, а после, в синяках и мелких порезах, но с застенчивым выражением лица вместе получают выговор от Инко и Исцеляющей девочки за то, что не сделали хотя бы небольшой перерыв.       Однако всё это такая мелочь теперь, когда Мидория по-настоящему счастлив, улыбаясь настолько легко и радостно, словно никаких печалей сегодня и не было, словно и в самом деле всё в порядке, всё просто замечательно — пожалуй, так и есть сейчас — заключает Яги в конце концов.       Потому что если он не может изменить в одиночку мир и традиции, существующие в нём, то каждый такой раз будет обнимать своего принца так нежно-нежно и крепко-крепко, что любые горести вмиг позабудутся, сменяясь задорным смехом и безудержным весельем на тренировках — уж это Всесильный гарантирует.       Но несмотря на всё… некоторые встречи проходят хорошо, по-настоящему замечательно, и вместо громкого плача Тошинори слышит оживлённую беседу за дверью и видит после румяное лицо Изуку, абсолютно не зная, что чувствовать… и тем более — как побороть то странное и неприятное чувство, пожирающее изнутри.       До жути горько слышать, как Мидория радостно щебечет о Шото — юном принце, сыне давнего знакомого Яги; что невероятно угнетает — в этот день молодой человек даже не вспоминает ни про тренировки, ни про общение на другие темы, будто в мире нет ничего иного, кроме недавнего гостя.       Одновременно с тем… как бы ни было грустно и больно, Тошинори счастлив, что у Изуку наконец-то со временем появляется ещё один друг — тот, кому он без может раздумий может доверить свои мысли, переживания, тайны, не боясь ни предательства, ни непонимания — Шото взаправду оказывается хорошим человеком, в отличие от его отца.       И всё же, все свои самые сокровенные тайны Мидория доверяет не ему — нет: рыцарю, в один из ветреных вечеров, когда смолкают крики птиц, а на сердце становится как-то странно тревожно и неспокойно — волны смятения бушуют в душе, нагоняя неясную тоску.       В эти моменты, стоит только веселью и обманчивым счастливым улыбкам рассеяться раз и навсегда, Изуку сидит на подоконнике, глядя в чернеющую даль, и Всесильному кажется, что из-под его густых и тёмных ресниц даже виден звёздный свет — будто юноша и вовсе не отсюда, весь какой-то неземной, нелюдимый, неузнаваемый.       Впрочем, у Яги нет много времени на раздумья — тихо навстречу ему выходит доверчивый маленький принц с большими и грустными глазами, отчаянно верящий — или желающий верить, во всякие небылицы, в хорошие и непременно счастливые сказки, хоть и знает, что их не существует. Но ведь мечтать не вредно, не так ли?       Именно поэтому Тошинори старается не спугнуть это сказку, продлить её ещё хоть немного, на пару крошечных мгновений — лишь бы только Мидория подольше оставался счастливым и беззаботным, не зная проблем скучных взрослых и глядя на бескрайний мир своим юным и чистым, ничем пока не запятнанным взглядом.       Но он знает — знает прекрасно, что ничто не может длиться вечно, даже если сильно-сильно захочется… невозможно, просто невозможно — Яги мрачно фыркает в ответ на собственные мысли, такие нелепые, иррациональные — слишком уж замечтался, и сам поверил в сказку, вздрагивая от голоса Изуку, хрипловатого и слегка дрожащего:       — Как думаешь, любит ли меня кто-нибудь… по-настоящему? Не из-за богатств и всего остального, а… просто так. За то, что я есть.       Где же вы, где же вы, счастья острова? Тошинори не знал и, по-видимому, никогда не узнает, тяжело вздыхая, прежде чем до забвения ласково и нежно, трепетно, провести рукой по причудливо спутанным кудряшкам непривычно серьёзного Мидории, мягко качая головой с тяжёлым и тревожно ноющим сердцем.       — Непременно. Я уверен, что это так, мой мальчик. Разве может быть иначе?       Счастье Изуку — самое главное, первостепенное, а большего юноше и не нужно знать — да и незачем. Потому что любить своего Маленького Принца порой и без того настолько больно, что Всесильному хочется громко-громко и отчаянно кричать от всей своей души.