Легенда о Сновидце и Снящейся

Солнце клонилось к западу. Предзакатные лучи падали на стены древнего храма так, что высеченные на них рисунки становились объемными, создавая оптическую иллюзию движения. И древние воины, несущиеся вперёд с зажатыми в руках мечами, как будто бы снова оживали. Птицы мирно щебетали в кронах тропических деревьев, вдалеке слышался рокот моря, солоноватый запах которого щекотал ноздри. В отличие от континентов, где вот уже много тысяч лун бушевала война, этот остров до сих пор оставался, пожалуй, единственным уголком спокойствия на Кали. Единственным клочком земли, на которую за сотни лет войны так и не ступила лапа врага-осквернителя. И не ступит! У широкого алтаря застыла высокая тёмная фигура, с плеч которой свисали лохмотья, когда-то бывшие плащом. На самом алтаре покоилась клыкастая маска, вырезанная из черепа караббака. Две параллельные ритуальные полосы из красной охры пересекали её, утопая в чёрной бездне глазниц. Пустых глазниц. Искусно обработанная белая кость была испачкана пятнами засохшей бурой крови. — Снящаяся… — шелестел голос молящегося, лишь только он бросил взгляд в эти пустые глазницы. Они навсегда останутся пустыми. У маски больше нет воительницы. Её некому передать. Та, кому она принадлежала, не оставила наследников. Не успела. С раннего детства вверила себя в объятья войны, рьяно сражаясь с осквернителями калишской земли. Воин сжал кулаки. Ему, Кимаену джай Шелалу, ставшего героем Кали уже при жизни, не знающего ни жалости, ни пощады к врагам-хаки, тяжело было теперь находиться в роли просящего. Вот уже несколько дней Шелал пребывал в храме: сидел перед алтарём в ритуальной позе — подогнув колени и склонив голову — и просил… Просил предков увидеть её ещё раз. Последний раз. — Каммар… Увидеть её живую. Сражающуюся с хаки. Раз за разом пробивающую остриём меча их хитиновые тела, отсекающую их покрытые уродливыми щетинками лапы, сносящую им головы, держащую в руках ещё пульсирующее живое сердце поверженного врага. Перед глазами до сих пор стояла сцена её гибели. Десятки трупов хаки на залитом их же грязно-зелёной кровью песке. Её изувеченное тело в воде. Он не успел… не успел прийти на зов. Слишком много врагов было там, в лесу. Слишком много врагов оказалось и здесь, на берегу. Постарались они, конечно, на славу! Каммар была для них настоящим бедствием. Ни одному хаки ни за что не одолеть её один на один в рукопашном бою, поэтому они навалились толпой. Отвлекли его. Увели в джунгли, и она осталась одна. За её маску была назначена такая награда, что полчища хаки охотились за ней по всей Кали. Но с ней всегда был он. Вдвоём они как будто составляли единое целое — непобедимый воин, выкашивавший их ряды. И вот теперь ловушка, в которую они оба попали, наконец, захлопнулась. Шелал помнил, как хаки изувечили её тело. Снятая, будто с животного, кожа, растянутая между стволами двух тропических пальм. Тут же, на песке, скальп из спутанных чёрных волос, обагрённых и её, и их кровью. Сломанные клыки, которые, должно быть, хаки собирались пустить на трофеи. Выколотые глаза… Ах да! Полные ненависти рептильи глаза калишцев заставляли хаки непроизвольно трепетать. Первым делом они оскверняли тела павших, выкалывая, а иногда даже вручную выдавливая своими острыми когтями глаза. Так поступили и с Каммар. …И сброшенное в воду тело, пронзённое её же собственным мечом. Сколько ненависти, сколько злобы в их деянии! Как же они ненавидели её! И как же он ненавидел их! Шелал плохо помнил, что произошло потом. Перед глазами растеклась кровавая пелена. Он слышал лишь их предсмертные крики, хруст ломающегося хитина и своё тяжёлое дыхание. Когда всё закончилось, песок вокруг него стал влажно-зелёным от их крови. В порыве ненависти, отчаяния и боли он убил их всех. Не позволил ускользнуть ни одному осквернителю. Пришёл в себя тоже внезапно, снова и снова молотя последнего хаки месивом из крови, слизи и хитина, которое было когда-то лицом, о ствол того самого дерева, где подвесили её кожу. Вспомнив, где последний раз была Каммар, он бросился за ней в воду, но мать-планета Кали решила по-иному. Был отлив. Они забрали её жизнь, а море забрало её тело… Распахнув глаза, Шелал вновь посмотрел на маску. Та не досталась ей по наследству, как это часто бывало среди калишцев. Она сама добыла череп караббака. Сама решилась на ритуальную охоту, сама обработала кость. Не каждому мужчине-калишцу под силу завалить столь опасное животное, а она смогла… Шелал провёл потемневшей ладонью по маске мьюмуу, лежащей у колен. Наследство от отца. Сам он никогда не охотился на мьюмуу, да и в последние десятилетия животных этих из-за войны стало так мало, что старейшины допускали до ритуальной охоты очень немногих, заслуживших особую честь воинов, лишившихся семей. Шелал тяжело вздохнул. Война сделала их братом и сестрой по оружию, а вот обручить… На это не хватило времени. Отец всегда говорил, что ему не хватает смирения. Да и к чему оно нужно, когда враг захватывает города, выжигает деревни и поля, уничтожает воинов, а детей отправляет к звёздам, в рабство? Нужно действовать решительно, смело. И Шелал шёл вперёд. Без жалости, без пощады. Отстреливал врагов-хаки, сносил им головы, вклинивался в их ряды с такой яростью, что воины-калишцы, сражавшиеся с ним бок о бок, слагали песни о тех кровавых битвах. И теперь, сидя здесь, перед алтарём, Шелал пытался научиться этому самому смирению. Каммар уже не вернёшь, но предки… Предки могут позволить ему увидеть её. Во сне. Когда-то очень давно она явилась к нему во сне. Его Снящаяся. Та, с кем предки даровали ему воссоединиться под взором луны. Прямо в битве. Встреча воина и воительницы породила легенду о непобедимом союзе Сновидца и Снящейся, о тех, за которыми последуют калишцы, о тех, кто положит начало освобождению матери-планеты Кали. Как трудно смиренно сидеть и ждать милости предков! Шелал никогда не просил. Никогда не умолял. Он приходил и брал: словом, силой, любым доступным способом, но никогда не молил, не выпрашивал... Скорбь внутри смешалась со злостью. Религиозностью он никогда не отличался. Не видел смысла сидеть на коленях, воздавать руки к небу и просить тех, кого уже не вернёшь, о какой-то там милости. Верная винтовка в руках, меч в ножнах, да собственные умения, вот на что надо молиться! Мать же называла подобные речи богохульством. И пульсирующая злость, которую прямо сейчас чувствовал в груди Шелал, наверное, была бы для религиозной матери, хранительницы летописи племени, худшим грехом, который мог бы совершить её сын. Предки не слышат. Предки и не услышат. Их больше нет. Как и нет Каммар. Чем больше он здесь сидит, вымаливает что-то, надеется на чудо, тем больше живых погибает в когтях осквернителей. Каждая минута — это чьи-то угасшие искорки жизни. Дольше здесь сидеть он не может себе позволить. — Мёртвым ты уже ничем не поможешь… — тихо сказал сам себе Шелал, стискивая кулаки. — Мёртвые больше не могут говорить. Их больше нет… Есть только мы — живые.

***

Далеко на востоке догорали последние отблески заката. Небо было испещрено тысячами звёзд. Иногда далёкую темноту прочерчивали яркие линии сгорающих метеоров. В тишине тихо шелестели волны. К ночи прибой сменился почти полным штилем. Несколько воинов-калишцев смиренно ждали своего командира. Того, кого они называли Сновидцем. Костры не разжигали, сидели полукругом в темноте, делясь друг с другом остатками запасов вяленного мяса. Сновидец разговаривал с предками. И кто знает, если предки будут милостивы, он вернётся к ним в сопровождении Снящейся. Воскресшей Снящейся. Тишину разорвал звук решительных шагов. Калишцы быстро вскочили на ноги и выпрямили спины. В их рептильих глазах отражался диск поднимающейся луны. — Предводитель Шелал, — обратился к Сновидцу один из воинов, невольно бросая взгляд ему за спину в поисках Снящейся. — Предки указали тебе путь? Сновидец застыл на месте. Его высокую фигуру мягко осветили серебристые лучи луны. Даже в её свете было видно, насколько потемнела его кожа. Калишцы с пониманием склонили головы. Слёзы неведомы гордому народу Кали, что ведёт свои корни от древних рептилий. А для эмоций, действительно глубоких и очень личных, остаётся лишь один способ выражения: изменение пигмента кожи. С минуту Сновидец разглядывал своих воинов. С каждым из них он прошёл бок о бок не один десяток километров, с каждым сражался плечом к плечу во множестве битв. Каждого знал, как брата по оружию. — Шелал мёртв! — раздался из-под маски мьюмуу его решительный голос. — Его место теперь занял Гривус. Калишцы вытащили из ножен мечи и, припав на одно колено, коснулись их лезвиями песка, показывая, что таким образом разделяют его скорбь. Из-под маски мьюмуу блеснули яростью проницательные жёлтые глаза. Гривус вытащил из ножен меч, принадлежавший Каммар, и выставил его перед собой. Серебристый лунный блик мигом отразился от его полированной поверхности. — Осквернители падут! Все до единого! — крикнул он в темноту. — Вот моя клятва предкам! Услышав это, воины поднялись с колен, возвели мечи к небу и громко заскандировали, искренне веря в своего лидера, искренне приготовившись умереть за него: — Гри-вус! Гри-вус! Гри-вус!