Софья. Софи. Соня. Сонечка

Зря её Николя беспокоился, будто кузина отвернётся от него, он только себе казался ничтожным, когда разглагольствовал о том, как горько ему будет лишиться уважения Сони. Ах, не развяжи ему язык именно такие обстоятельства, она бы не сумела спрятаться от своего восторга. Он боится упасть в её глазах, он дорожит ею, она нужна ему ― вот что открылось Соне этой ночью, а вовсе не коварство старого князя! Жалость, которую она испытывала к нему, была не тем до брезгливой дрожи пугающим его полуснисхождением-полупрезрением, напротив ― это было самое холёное и родовитое сочувствие к человеку, попавшему под пяту к её же тирану. Ей ли не знать, каково сознавать тщетность своих стараний против законов и предубеждений? Сколько бы доброты и заботы она не подарила племянникам, всё равно она будет всякий раз обмирать, ежели какая-нибудь словоохотливая незнакомка на постоялом дворе или просто в городе всплеснёт руками: ― Какие очаровательные у вас дети и так на матушку похожи! И что ей оставалось? Не на неё они должны быть похожи, но и возразить, что это не её дети она не могла. Так она и улыбалась молча, чувствуя себя застигнутой в норе лисой, к которой тянут дуло правды. Ей мирить их между собой или с отцом, ей утешать их, когда их подстережёт первое большое разочарование в жизни, ей выхаживать мальчиков, если они схлопочут пулю на какой-нибудь идиотской дуэли, и твердить Наташе, что рожать совсем нестрашно, но никогда она не назовёт себя их матерью, не рискнув получить в довесок к этому имени ещё и обвинения в самозванстве – а Николаю никогда не стать хозяином этой земли, хоть замешивай он зерно со своей кровью перед тем, как вручить его для посева крестьянам. Их любовь не давала им никаких прав, кроме права терзаться осознанием того, что законным претендентам на их сокровища, они и не слишком нужны. Соня даже не заметила, в какой именно момент она решила, что нужно написать Пьеру: её не осенило, эта идея словно уже давно ждала своего часа. В Лысых Горах никто не может пробраться через чащу мечтаний об Ольге к сердцу Николеньки? Так в Москве, в городе, женщины поизворотливей, и их там поболее, чем в имении Болконских. Право, юность и впечатлительность требуют новизны, а всех здешних обитательниц он видел по сто раз. Не под силу ни Мавре, как бы дядя ни пытался угодить Николеньке с наложницей, выбрав именно статную блондинку, ни другой смазливой горничной победить панну Курагину, впрочем, Соня в глубине души надеялась, что преимущество в битве даже с целой армией столичных красавиц останется именно за Ольгой. Цыганского табора, стоявшего летом за рекой, уже и след простыл, а деревенский знахарь едва ли забыл, как барин Николай Ильич в лицо сказал ему, что он думает о его искусстве, потому приворожить и отворожить юного князя Болконского было некому: если он сам не сойдёт с ума по какой-нибудь преемнице тётки его невесты в Москве, то она умывает руки. Довольно того, что они немного выиграют времени, пока его не будет в Лысых Горах, хотя выгадать на расстроенной помолвке несколько лет было бы весьма кстати. Наконец добравшись до обескураженной её долгим отсутствием спальни, Соня как ни в чём ни бывало отперла маленькое бюро в углу и принялась за послание для Пьера, словно ночь и не подглядывала из-за её плеча, что она пишет. «Пожалуйста, позовите Николеньку к вам в Москву погостить», ― можно было ограничиться и этим, Пьер бы не отказался, однако осторожность, которая советует вору действовать так, будто его заподозрили в преступлении ещё до того, как он появился на свет, понукала её к многословности, более того: чем ниже её слова падали к краю листа, тем отчётливее она понимала, что стоило бы попросить Пьера пригласить Николеньку, даже если бы всей этой истории с завещанием не случилось. Она убеждала Пьера, что двадцатилетнему юноше нечего скучать в деревне ― но молодому человеку и правда здешняя неторопливость лишь во вред. Она клеветала на их досуг ― ну не играть же Николеньке всю зиму то в снежки с кузенами, то в карты с графиней. Она заявила, что ему необходимо общество ровесников ― и ведь на самом деле молоденькому офицеру не пристало проводить отпуск в компании четверых детей, старушки и старой девы! Помазала на царство она свои доводы небольшим сравнением племянника и дяди, и ей самой показалось удивительным, что два Николая до сих пор не поссорились, и хотя она ничего об этом не написала, Пьер, отлично знавший их обоих, не мог бы не изумиться вместе с Соней. Если раньше Николай ещё был терпелив с племянником, то после того, как судьба скрипучим голосом старого князя сказала ему, что Николенька лучше него, раз не прилагая никаких усилий, сумел его обойти, он станет злиться на все причуды мальчишки, на его чувствительность, пылкость, хотя они уже его раздражают, а следом придёт ненависть, и быть беде. В чистовик добавилось лишь несколько знаков препинания, таким удачными посчитала Соня свои наброски, хотя как иначе? Красота ходит по пятам добра, а ведь её маленькая интрига стягивала уже истончившийся и начавший рваться порядок вещей в их семье, никто и не догадается, кем был сделан этот шов, однако он всем на пользу, даже Николеньке. Если ему и суждено понять, что он поторопился с помолвкой, то нельзя, чтобы между ними с Ольгой попытался втиснуться кто-то третий, но стоит Николаю только намекнуть, что он против этой свадьбы, как его недовольство умертвит в мыслях Николеньки ещё не такое уж опасное «я и Ольга», которое воскреснет уже упрямым «мы, муж и жена». А ведь панна Курагина и правда не самая блестящая партия, да и мало ли миленьких кротких бесприданниц в каждой губернии мечтают о красавце-князе, который даже не обратит внимание, если спасший его от разорения дядя присвоит себе даже тысяч сто или двести, настолько он богат?.. Что такого особенного в Ольге Анатольевне, кроме общего для всех Курагиных золотистого сияния в чертах? ― Да и что у них будет за брак с Николенькой, если он бросит её ради первой поманившей его светской дамы? Я не обязана оберегать её блеск, чтобы её не затмила другая, ― напомнила себе Соня, задувая свечу. Пламя вздрогнуло и сжалось в клубень дыма, и в кромешной темноте у неё что-то тихонько хрустнуло в ладони: сустав, а может, сердце Оли. Остаток ночи растворился под её веками, она проснулась с той же мыслью, с которой засыпала, словно она лишь на минутку прикрыла глаза. Груше Соня не позволила даже пересечь порог, втиснув ей в руку конверт и приказав срочно отправить его в Москву. ― А кто ж?.. – нахмурилась горничная, будто мадмуазель Ростова собиралась самостоятельно обрядиться в доспехи, а не в домашнее платье. ― Кликни Мавру, пожалуйста. У семьи одна честь на всех, у подельников одни долги, потому Соне казалось, что у Мавры остались счёты не только к её кузену, но и к ней. В конце концов, женская половина домашней прислуги смела претендовать на то, что женщина, отдающая им приказания и журящая их за несмазанные дверные петли, будет покровительствовать их добродетели. Как это объяснить Мавре, не смутив её, не смутившись самой и не выставив кузена сводником, она правда не знала. В итоге она уже умытая и одетая стала поджидать, как актёр за театральным занавесом зрителей, их самую несчастную горничную, нарочно распустив волосы и схватив щётку, дабы та не испугалась, что её позвали отчитывать: бедняжка и так, верно, чувствует себя между двумя господами как между молотом и наковальней, не хватало ещё и клещей. ― Я постараюсь, да только ж я по-вашему не умею, ― шмыгнула Мавра носом в ответ на просьбу Сони уложить ей волосы. ― А ты просто косу заплети и наверх, ― улыбнулась ей в зеркало Соня, но та только кивнула, якобы сосредоточенно оценивая, откуда начинать причёсывать барышню. Смысла тянуть эту мизансцену дальше не было. ― Ты себя так не изводи, никто никого не собирается наказывать. Я взяла с Николая Ильича слово. ― Благодарствую, Софья Александровна, ― прогудела Мавра, суетливо вытирая запястьем глаза, но так и не удостоив свою спасительницу взглядом. ― Не веришь? ― догадалась Соня. ― Не веришь, правда? Ну глянь на меня, брось ты эту щётку. ― Уж больно гневались Николай Ильич, слушать меня не схотели, а так-то я хоть куда. Вон дядька Тихон только и твердит, что барин вернулся, барин добрый, барин золотой, барин весь в батюшку, да и он теперь на меня осерчает. Ну он ведь не станет… я дурёха, но братья-то мои не причём! ― зарыдала Мавра, и что она причитала дальше, Соня уже не разобрала, да и не так уж важно, сколько там по лавкам у старшего брата их горничной. Барин весь в батюшку, барин вернулся ― а ведь Тихон всегда звал Николая графом. Неужели мыкавшийся по дому без дела старик годами оставался единственным, кто знал о последней воле покойного князя? Заиленный разум не дал ему выучить, что его хозяина зовут граф Ростов, твердолобая преданность Болконским или вполне конкретный документ, который, может, как раз он в двенадцатом году и увёз в рукаве своего камзола в Воронеж? ― Тебе не о чем волноваться, обещаю. Успокойся, ― велела Мавре Соня, хотя этот совет пригодился бы и ей самой. Мысль о всеведущем камердинере старого князя разворошила в ней какую-то нетерпеливую тревогу. Жребий был брошен, но счастливый ли он? А если ничего не получилось, то стоило уже сейчас решить, что предпринять, однако едва ли к её письму даже успел прикоснуться служащий почтовой конторы. Ей хотелось броситься куда-то бежать, словно, суетясь, она могла подогнать ямщика. Никогда ей не давалась с таким трудом неторопливость лысогорского быта. Завтрак тянулся как последняя трапеза висельника, и каждый понемногу жевал её нервы, медленно отрезал от них по кусочку, потому что никому не понадобится столько времени на то, чтобы расправиться даже с тремя тарелками еды! А впереди ещё две пытки: обед и ужин. Неужели они и в другие дни по три часа сидели за столом? Соне тошно было бы слушать чепуху, а тем более участвовать в подобной пустяковой беседе, и, к её радости, тишину нарушала только вялая болтовня мадмуазель Луизы и графини да шушуканье детей, оба же Николая, каждый по-своему пристыженный этой ночью, помалкивали. Одного смущала хлопотавшая вокруг Мавра, другого сидевшая совсем близко Соня ― он, кажется, и не предполагал, что они всегда сидели за столом так близко. Странно, но он будто отдал кузине на сохранение своё беспокойство, сам сделавшись каким-то безучастно-обходительным с домашними. Пройти с детьми до самой парковой ограды, чтобы потом треть версты нести раскапризничавшегося от усталости Илюшу, и тараторить диктант так быстро, что никто не поспевал записывать ― это больше походило именно на Николая, а не на всегда бесстрастную Соня, но она не знала, куда себя девать, пока Пьер не ответит ей, даром, что Демид поспел отдать её послание знакомому ямщику, которому приказали уже на следующий вечер быть с важной депешей в Москве, а не в ближайшем кабаке. ― Тётя, а перед словом «однообразный»… ― робко перебил её Митя. ― Митя, но это же предыдущий абзац, ты только его дописываешь? ― удивилась Соня, зачем-то захлопнув книгу. ― А я тоже это не записала, но решила пропустить, чтобы не отставать, ― бросила Наташа. ― Я тоже немножко пропустил, чтобы потом по памяти… ― признался вслед за младшими Андрей, сперва боявшийся ударить перед ними в грязь лицом. ― Извините. Скажите, если я буду слишком спешить, ― замялась Соня, торопливо листая страницы. Боже, в чём дело? Она попробовала купить себе уединение, взявшись за расходную книгу, но гостиная, приспособленная под её кабинет, как будто уже была кем-то занята, как будто чьё-то дыхание и мысли уже переполнили её до краёв, и лазарет, в котором должна была отсыреть эта глупая лихорадка, пришлось перенести в библиотеку. Её усилия не могли по крайне мере сделать хуже, так отчего она чувствовала себя как механическая птичка, которую насильно втиснули в шкатулку до того, как она докончила свою песню? За окном снова пошёл снег, день был нов и свеж, однако даже эта долгожданная белизна пейзажа не утишила её волнения. Что пойдёт не так? Чего она не предугадала? В другую дверь вошёл Андрей со своим гувернёром, но несколько мгновений, когда их ещё можно было окликнуть, испарились слишком быстро, и минута молчания обернулась целым часом, пока господин Десаль не поставил мат своему воспитаннику. Фигуры мерно постукивали о шахматную доску, а противники почти не отвлекали Соню от попыток убедить себя, что её предприятие обречено на успех. ― Господин Десаль, не надо мне поддаваться, ― проворчал Андрей в середине их партии. ― Почему вы ходите одной этой пешкой? Чтобы я успевал выводить офицера из-под удара? Пьер теперь один в Москве, он не взял с собой ни Наташу, ни детей, потому что он ненадолго в городе или потому что они бы ему мешали? ― Нет, я просто хочу довести её до конца поля, чтобы у меня была королева взамен той, что я потерял по как раз вине вашего второго офицера. Я вам, кстати, рассказывал, что изначально королева это никакая не королева, а визирь? ― оживился господин Десаль. ― Сами посудите: до канцлера можно дослужиться, солдат, пешка делает блестящую карьеру, пройдя всю доску и становясь маршалом, но ведь нельзя из простого слуги стать супругой короля, сколько бы опыта у пешки ни было. Но Николенька будет Пьеру скорее компаньоном, нежели обузой, хотя даже если так, то когда Пьер предпочитал собственное удобство помощи другим? ― Ну а вдруг она так долго была рядом с королём, что он её полюбил, так же, наверное, бывает? ― поспорил Андрей, судя по залихватскому стуку, как-то очень умно походив. Впрочем, собственно, ни Соня, ни Николенька никогда не злоупотребляли безотказностью графа Безухова. ― Со мной так, пожалуй, случилось, ― протянул господин Десаль. А между тем Николенька был единственным сыном лучшего друга Пьера, вот она и предоставит ему блестящую возможность доказать, что он ещё чтит память князя Андрея. ― Расскажете? ― спросил Андрей, не слишком-то интересовавшийся амурными делами, но в тайне обожавший слушать любые рассказы своего воспитателя. К тому же Николенька практически унаследовал от покойного отца эту дружбу, даже Наташа ревновала немного, что несмотря на наличие уже родного сына, родившегося у неё лишь с четвёртой попытки, её муж так и не охладел к Николеньке. ― Увы, нечего рассказывать. Я поздно влюбился в неё и поздно хватился, что влюблён, ― шаркнул своей фигурой по доске господин Десаль. В чём её может заподозрить Пьер, не имея копии завещания старого князя в своём секретере? ― А в кого в неё? ― чуть тише полюбопытствовал Андрей. Ему ли не знать, каким бывает Николя, они ли не ссорились по десять раз, когда совпадали в одном доме хоть на пару недель? ― Ваш ход, мой друг, и на вашем месте я бы попытался убрать с доски пешку, пока она ещё пешка. И уж точно Пьер не станет искать новых поводов для размолвки с шурином, а просто подыграет ей и пригласит Николеньку так, словно он и сам планировал позвать его немного развеяться в Москве, да по своей рассеянности запамятовал. ― Так а в кого в неё? ― уже серьёзнее повторил Андрей, и его проступившая, когда солнце подмигнуло им в окно, тень качнулась к долговязой тени господина Десаля. Остаётся лишь вопрос, примет ли это приглашение Николенька? Его щепетильность наверняка нарисует ему картину, как семейство Ростовых, горько рыдая, клянет его неблагодарность. ― Неважно, она уже умерла, ― вздохнул господин Десаль, хотя Соне, не вслушивавшейся в разговор, почудилось, что он должен был чуть улыбнуться Андрею, произнося это. Но его сиятельство князь Болконский всё принимает за чистую монету, его легко будет заверить, что они совсем не против и даже очень рады, если он повеселится в Москве. ― Давно? А с их благословлением он точно решит провести хотя бы несколько недель с Безуховыми, ведь как бы ему не нравилось в Лысых Горах, никого он не боготворил так, как Пьера. ― Что для вас есть давно и что для меня давно? ― засмеялся господин Десаль. ― Для меня и ваше рождение было не так уж давно. Вот скажем, например, три года это для вас давно? Неужто она всё предугадала? Неужто ничего не ускользнуло от неё? ― Ужасно! – воскликнул Андрей. Да, и впрямь ужасно. ― Ну вот, а теперь ходите, не то я решу, что вам по душе любовные истории, и подберу вам что-нибудь соответствующее для перевода, когда вы закончите «Ундину», учтите! ― лукаво пригрозил воспитаннику господин Десаль. Соню вдруг испугала не возможность поражения, а неотвратимость победы. Никогда не распоряжавшаяся даже сама собой, она одним письмом, одним клочком бумаги, перепачканным чернилами, меняла судьбу всех Ростовых, судьбу Николеньки, может быть, и судьбу Ольги и её родни. Откуда на неё свалилось могущество, если ничего не переменилось: кто проклял её, бедную приживалку, этой силой? И оцепенев, как меткий стрелок, впервые целящийся в живое существо, а не в деревянную мишень, она ждала, когда Андрей доиграет со своим наставником и вернёт ей её одиночество.