Burnham

      Уже около часа я слоняюсь по комнате, как зверь в клетке. Солнце опустилось за горизонт, и холод с улицы постепенно пробирается через мелкие щели между рамой и стеной. Ветви елей ударяются о стекло, и я каждый раз кошусь во мрак, будто опасаясь чего-то или кого-то.       Мой кот Базилик свернулся калачиком на одноместной кровати. Его ушки и усы подрагивают, пока я перетаскиваю ритуальные предметы с покрывала на алтарь, отлично расположившийся на широком комоде. Сначала кладу защитный пентакль с символом Уробороса, затем – атаме [4] с рукояткой из обсидиана, свечу “Цикл Луны” и четыре стихийные свечи из пчелиного воска, благовония из ладана, дубовую шкатулку с минералами и, в завершение, жезл из ивы.       В верхний ящик убираю запас трав с чёрной солью, карты таро, руны и захлопываю его с такой силой, что Базилик издаёт раздражённое “мя”.       – Прости. По-моему, я снова влипла в неприятности.       Кот фыркает и вытягивается дугой, оголяя чёрное пузо, почти что говоря: “Не удивлён”.       Корм я ставлю рядом с алтарём. Там ему самое и место: я взываю к силе, а Базилик молится на еду.       Я накидываю на плечи плед и убираю чемодан в платяной шкаф, где уже успела разместить свои вещи. Происходило это в таком беспамятстве, что я не ручаюсь, не повесила ли кашемир на вешалку, а носки не возложила к нижнему белью от Agent Provocateur.       Мамин гримуар отлично помещается за открытой крышкой винилового проигрывателя на небольшой тумбе: не стоит светить тем, что моя семья передавала из поколения в поколение.       Внутри тумбы стопкой лежат пластинки. Я достаю одну, сдуваю с неё пыль, помещаю на проигрыватель и пару раз смачно чихаю. После подключаю аппарат к розетке, перемещаю головку звукоснимателя – и музыка заполняет комнату, отгоняя от меня тревогу и непрошеные мысли.       В животе урчит.       Я решаю спуститься со второго этажа на первый и проверить кухню. По крайней мере, директор не запретила мне передвигаться по женскому корпусу.       Каждая комната, мимо которой я прохожу, как целая вселенная. Из одной доносится девичий смех, из другой – фальшивая игра на скрипке. Вот я слышу “Серенаду” Франца Шуберта. Воображение красочно рисует юношу, молящего возлюбленную о вечернем свидании, и благородную девицу, краснеющую на балконе.       Миную несколько дверей – и меня до мурашек пробивает звук, напоминающий шум швейной машинки фирмы Jones. Ученица с напористостью крутит рычаг – и иголка опускается на будущее изделие частым постукиванием. Такая же машинка была у бабушки. Кажется, что стоит заглянуть внутрь – и я увижу её призрак, закутанный в шерстяную шаль.       Кажется.       Спуск по ступенькам отдаётся лёгким поскрипыванием, и оно заглушается прекрасными звуками пианино и бурным обсуждением всего на свете: от того, сколько вустерского соуса и розмарина добавить в пастуший пирог, до предстоящего Мабона [5]. Ароматы овощей, тушёного мяса и картофеля проникает в мои ноздри, и я чувствую, как слюна заполняет рот.       Я боюсь спугнуть хаотичное движение собравшихся и скрываюсь в тени лестницы. Ученицы словно пчёлки, перелетающие с одного цветка на другой. В камине потрескивают дрова. Миниатюрная девушка в очках с крупной оправой развешивает над ним травы и напевает под нос кельтские мотивы. За ней, на громоздкой изумрудной софе, сидят близняшки: одна отделяет шапочки от желудей и нанизывает их через нить; другая складывает засушенные ягоды в стеклянные колбы и закрывает их пробковыми крышками.       Перед ними на чайном столике разворачивается шахматное сражение. Та, что создаёт гирлянду, играет за белых. Она отдаёт пешку на c4, ожидая, что соперница её возьмёт. Гамбит принят, и ученица с чёрными фигурами вскидывает брови:       – Ты совсем меня недооцениваешь, сестра.       Партия продолжается.       На небольшой прованской кухне суетится троица: обладательница алой губной помады и короны из листьев каштана руководит всеми процессами в гостиной; уже знакомая мне рыжая бестия по имени Дафна, положившая глаз на бунтаря Артура, вторит каждому слову “королевы”; короткостриженая азиатка то и дело нашёптывает двум подругам на ухо нечто, заставляющее всех троих хихикать. Время от времени они поглядывают на остальных собравшихся, закатывают глаза и пренеприятно ухмыляются.       Обвожу глазами гостиную.       Кто-то делает из шелухи кукурузную деву. Пройдёт год, и её придётся сжечь. Кто-то мастерит огненные яблоки: вырезает в плодах лунки и вставляет в получившиеся отверстия свечи. Когда плоды высохнут, ими непременно украсят весь женский корпус перед Самайном.       Мой взгляд цепляется за белокурую девушку-куклу, играющую на пианино. Её веки то и дело прикрываются, подрагивая в такт неспешной мелодии. Изящные пальцы перебирают клавиши так, точно сама музыка просачивается сквозь кожу и вводит в завораживающий транс.       Я видела её в компании у лектория. Она шла рядом с компанией, но будто сама по себе.       Стоит мне сделать пару шагов на свет, как все замолкают и оборачиваются. Лишь белокурая девушка продолжает свою невидимую борьбу за пианино. Вскоре затихает и оно. Теперь каждая ученица сосредоточена на незваной гостье – на мне.       Прочищаю горло и натягиваю съехавший плед, словно он мой щит от целого мира.       – Добрый вечер, – с очаровательной улыбкой говорю я. – Меня зовут Лилиан Дюпон. Я ваша новая преподавательница по истории магических искусств.       Комната погружается в тишину, будто вязнет в болотах Илкли графства Йоркшир. Ещё чуть-чуть, и я почувствую на своих лодыжках длинные костлявые пальцы Загрыбаста [6], утаскивающие меня за собой.       Девушка с лиственной короной нарушает повисшее на виселице молчание:       – Присоединяйтесь к нам, – она вскидывает руки, и после этой фразы все буквально усаживаются поудобнее, предвкушая шоу. – Обычно преподаватели не живут в корпусе. Мы и отвыкли.       Она не пытается присыпать надменный тон мнимым радушием. Напротив, добавляет острого перца: “Я здесь хозяйка!”       – Слышала, что моя коллега скоропостижно уехала, – буднично вбрасываю я.       Дафна фыркает:       – Вы хотели сказать – сбежала?       Короткостриженая азиатка пихает её в бок локтём, чтобы та умолкла. Дафна оборачивается к подруге в короне, как верный слуга к своей королеве.       – Да не парьтесь, девочки! – восклицает королева и обращается ко мне: – Уверена, что наша новая преподавательница не боится… огня.       Последнее слово ударяет меня под дых, но я не подаю виду.       Похоже, обо мне уже давно навели справки и решили, что могут усердно обмазывать слова ядом.       Снимаю с себя плед, кладу на стул у общего стола, накрытого ажурной скатертью, и закатываю рукава на блузке:       – Огня я не боюсь. Однажды я сожгла собственную мать заживо, потому что та мне мешала: мерзкая маразматичная сука с комплексом бога, – подхожу к кухонному островку и упираюсь ладонями так, чтобы встретиться лицом к лицу с троицей. – Хотелось поскорее заполучить место жрицы, да не вышло, – я с наигранной досадой продолжаю спектакль, а затем добавляю уже серьёзно: – Так ведь вы думаете? Уже всё решили.       Королева пожёвывает верхнюю губу, и помада остаётся на зубах, когда она открывает рот. Движением кисти останавливаю её попытку издать хотя бы звук. Огонь в камине на мгновение вспыхивает ярче, и я слышу несколько вздохов и вскриков за спиной.       Кровь отливает с лиц троицы – и знаю – устремляется к ногам. Страх шепчет им бежать, но надо отдать должное: они, схватившись за руки, продолжают смотреть на меня, широко распахнув глаза.       – Да не парьтесь вы так, – я зеркалю их ответ и отмахиваюсь. Жест вызывает волну новых вскриков. – Давайте договоримся. Вы, все присутствующие, – очерчиваю указательным пальцем круг в воздухе, – Не судите обо мне по жёлтым газетёнкам, а делайте выводы после общения… – указываю себе меж ключиц. – Я же не осуждаю вас. Никогда и ни за что. Не доношу мелкие нарушения кодекса школы до ушей вездесущего секретаря. Помогаю с уборкой и готовкой. Закрываю глаза за курение сигарет и выпивку на вечеринках. В ответ же ожидаю честности или хотя бы тактичного умалчивания. Не лжи. Как вам такое предложение?       Троица переглядывается.       Вымученная пауза затягивается, и всё же королева снисходительно протягивает мне руку:       – Вы жуткая дамочка, – я хмыкаю и пожимаю в ответ. Ученица продолжает: – Ванесса Осберн. Последний год обучения.       – Очень приятно.       Ванесса представляет мне подруг, Джосолин Нёрс и уже знакомую Дафну Хоббс. После их одобрительных кивков каждая ученица робко называет свои имена: близняшки Исла и Ифа, та Каролина, эта Паула, затем Розмари… Имён так много, что я киваю из вежливости в надежде, что запомню всех позднее. Когда очередь доходит до белокурой куклы, она без тени страха, а, скорее, с любопытством произносит:       – Венди Бэрроуз. Мы с вами уже виделись.       – Верно, – киваю я. – У лектория.       Венди закрывает инструмент и подходит к столу, недалеко от места, где стою я.       – Мисс Дюпон, не хотите собрать со мной ведьмину лестницу или приготовить магические чернила?       Мне требуется несколько секунд, чтобы попытаться распознать в предложении двойное дно. Однако фарфоровое личико практически не выражает эмоций.       Решаю ухватиться за возможность сблизиться:       – Почему бы и нет?       Мы усаживаемся, и я выбираю то, что уже не раз делала, – ведьмину лестницу. Вытаскиваю из клубка нить и поочерёдно прикрепляю к ней мелкие палочки, бусины, перья и коренья. Завязывая узел за узлом, я концентрирую свои силу на защитных свойствах будущего оберега.       В это же время Венди надевает чёрные резиновые перчатки, отжимает в миску ягоды фитолакки и смешивает получившуюся жидкость с соком свёклы до появления кровавого оттенка.       – Почему прошлый педагог сбежал, а не уехал?       Похоже, мой рисковый вопрос не стал для Венди чем-то неожиданным. Она, недолго думая, отвечает:       – Грачи стали умирать, а ужи всё чаще заползают к нам из леса, – она убирает прядь с щеки тыльной стороной запястья, и я съёживаюсь. Ягоды ядовиты. Их не стоит подносить ко рту. Судя по всему, Венди делает чернила не впервые, и я с облегчением отпускаю тревогу. – Ваша предшественница была слишком впечатлительна.       С кухни слышится заговорщицкое хихиканье троицы, и я неодобрительно кошусь на них.       Мне не по себе от одной мысли о чёрных птицах: той, что влетела в лобовое стекло моей машины, и той, которая чуть не пробила окно в кабинете директора.       – И что же её так напугало?       Венди впервые улыбается: еле заметно, как тонкий мазок акварельной краски, который тут же впитывается в холст.       – Ученики подшутили. Подбросили ей парочку дохлых змей, – она поднимает на меня глаза, впитывая реакцию. – Вы сказали, что не станете нас осуждать. А ещё не сдадите Колючке.       Если до этого на кухне гремела посуда, то сейчас звуки почти смолкли.       – Колючке?       – Мадам Офелии.       Мои губы смыкаются в тонкую нить, и нагретый воздух выходит через нос.       – Уговор есть уговор, – смиренно соглашаюсь я. – Это останется между нами.       Непослушные волосы падают мне на лицо. Но не успеваю их смахнуть, как Венди делает это за меня испачканной в ядовитых плодах перчаткой. Едва не задев мои губы. Есть в этом действии нечто, вызывающее противоречивые чувства, однако я выбираю отложить их в коробочку, которая, надеюсь, никогда не понадобится.       Чернила получаются слишком жидкими, и Венди добавляет в них гуммиарабик.       Жар кухни дарит моим щекам розовый румянец, а аромат почти готового блюда сводит с ума. Постепенно беседа перетекает в повседневное русло, но ощущение, что все к нам прислушиваются, не покидает до самого последнего узелка на ведьминой лестнице.              

***

             Когда мы заканчиваем, я помогаю девочкам с грязной посудой. После сытного ужина все разбредаются по своим комнатам. Пока я закрепляю сделанный амулет у двери, в конце коридора доносятся тяжёлые шаги. В затихающем спальном крыле их скрип режет слух, точно мел по учебной доске.       В проёме появляется силуэт. Я настораживаюсь, невольно сжимая нить ведьминой лестницы. Базилик спрыгивает с кровати и, взъерошившись, шипит во тьму.       – Тише, мальчик. Всё хорошо, – успокаиваю себя больше, чем кота.       Резкий раскат грома ускоряет моё сердцебиение.       Мечу взгляд к алтарю, где лежит атаме.       – Душенька, вы чего свет везде повыключали? – доносится ропот мадам Офелии, и тревожность отступает в тень.       – Простите, – говорю я шёпотом. – Думала, вы уже спите, поэтому и не спустились к ужину.       Свет из моей комнаты, наконец-то, дотягивается до мадам Офелии, и я уже могу разглядеть её лучше. Лицо у неё измотанное и обеспокоенное.       Она подходит совсем близко и тихо-тихо произносит:       – К ужину? Там – территория девочек. Мы туда не ходим… Нам с Томасом и миссис Торн надо вам кое-что показать. Это связано с… – Офелия наклоняется, и я инстинктивно повторяю за ней, – чрезвычайной ситуацией.       – Сейчас?       – Сейчас. Надо успеть до дождя, пока следы не размыло. Фонарик есть?       Киваю.       – Отлично. Хватайте его, чёрную соль и всю вашу храбрость.       Киваю ещё раз, но уже с меньшей решимостью. Тревожность, притаившаяся в тени, вновь делает шаг мне навстречу. [4] Церемониальный клинок. [5] Викканский праздник, выпадающий на 21 сентября. Второй год - день равноденствия после Осру. Время, когда дни пойдут на убыль. [6] Водная нечисть из английских легенд болотно-зеленого с блестящими цветными рожками, обитающими в болотах.