Дела прошлого

      10 апреля 1912 года       Оливия Стаббс не могла похвастаться тем, что ей очень-то везло. Лишь последние несколько лет выдались более или менее спокойными и размеренными, и то благодаря брату. Но она, в общем-то, не жаловалась, не имела такой привычки — когда было трудно, просто сжимала зубы и пыталась если не идти вперёд, то хотя бы удержаться на месте. В конце концов, у неё было всё необходимое: крыша над головой, немного денег в кошельке и на счёте в банке, человек, к которому всегда можно вернуться… И дочь.       О, Хоуп поистине была самым ярким лучиком в её порой такой промозглой и блёклой жизни, что Ливи без раздумий отдавала всю себя счастью материнства. Счастью, надо признать, давшемуся изначально очень и очень непросто.       — Хоуп, поосторожнее, пожалуйста, а то в такой куче мале я тебя просто потеряю, — крепко держа маленькую ладошку дочери в своей руке, попросила она, чуть ойкнув, когда кто-то неосторожно наступил на носок её потёртых полусапожек.       — Извините, мэм, — парнишка, как и все, пришедшие на причал «Уайт Стар Лайн», был не очень-то внимателен. Оно и понятно, куда уж тут смотреть по сторонам, когда впереди исполинской громадой темнел величественный лайнер, очень выделявшийся на фоне светлого небесного простора.       Ливи только покачала головой и поудобнее перехватила ручку тяжёлого чемодана, пытаясь дальше протискиваться через толпу. Казалось, сюда, к порту, стёкся чуть ли не весь Саутгемптон. Кто-то чтобы лишь посмотреть, а кто-то с твёрдым намерением подняться на борт корабля. Неудивительно, что накануне за крохотную комнатушку в какой-то богом забытой гостинице хозяин вытребовал у Ливи чуть ли не тройную стоимость. Ажиотаж вокруг этого плавания был немалый, так ещё и сопровождавшийся скандалами.       Если бы не очередная забастовка шахтёров, лишившая угля большинство пассажирских судов, Ливи предпочла бы плыть вовсе не на «Титанике». Его пришлось дожидаться ещё двое суток, а деньги на проживание стремительно заканчивались. Благо, того, что было, хватало, чтобы накормить маленькую привереду Хоуп, а потом доесть за ней брошенный на половине обеда куриный суп. Но хоть за билеты на «Титаник» не пришлось ничего доплачивать. В кассе их спокойно выдали в обмен на те, которые были куплены на отменённый рейс.       — Мамочка, а мы успеем? — Хоуп задёргала Ливи за рукав, вертясь на месте, стоило только им влиться в длинную очередь пассажиров второго класса. — Посмотри, там наверху уже кто-то есть.       Её пальчик ткнул в сторону верхней палубы, где действительно, наблюдая за всем свысока, уже стояли пассажиры, прошедшие контроль.       — Конечно, успеем. Не переживай, без нас не уплывут, — Ливи нежно погладила дочь по мягким волосам, собранным светлой лентой, и Хоуп подняла на неё пронзительные голубые глаза, напоминающие две холодные льдинки.       — Будут они нас ждать, как же. Выпнут при первой же возможности, чёртовы судовые крысы, — вдруг грубо фыркнул мужчина, стоявший рядом с ними, и, обернувшись, дыхнул перегаром, а затем окинул хрупкую фигуру Оливии сальным взглядом.       Она поморщилась, пытаясь спрятать Хоуп за спиной. И лишь понадеялась, что этот неотёсанный мужлан, явно не знавший правил приличия, как минимум потому, что без спроса влез в разговор, просто ошибся очередью. А то и вовсе не собирался подниматься на борт и остановился здесь из праздного любопытства. Впрочем, вполне возможно, и он обменял билет во второй класс с какого-нибудь другого чахлого судна, обычно увозившего эмигрирующих рыжебородых ирландцев в Нью-Йорк.       Этого Ливи решила не выяснять. К тому же, Хоуп, явно испугавшись, а потому на время угомонившись, крепко и доверчиво прижалась к её боку, цепляясь пальцами за пуговицы на пальто, выкручивая их и грозясь в очередной раз оторвать. Хотя до этого её было практически невозможно успокоить.       Всю неделю до отплытия она, будучи и без того неспокойным ребёнком, едва могла усидеть на месте, чуть подрагивая в предощущении большого путешествия. За все годы своей только начинавшейся жизни ей ещё не пришлось побывать нигде дальше родной Англии. А тут — Джонатан, разобравшись с проблемами в собственной семье, позвал их жить к себе, хотя и сам постоянно мотался от Америки до Великобритании и обратно.       Очередь тем временем постепенно двигалась. Хоуп, переминаясь с ноги на ногу, что-то напевала себе под нос, то и дело спрашивая у Ливи, сколько ещё человек было впереди. Это повторялось каждые две минуты. И Ливи, не видя ничего через спины других пассажиров, лишь вычитала из ранее названного количества людей какое-нибудь выдуманное число, отвлекаясь от долгого ожидания и отвлекая тем самым утомившуюся дочь.       Прошло ещё около получаса, когда Ливи наконец услышала сквозь общий непрекращающийся гул, словно бы повисший в воздухе, услужливые голоса членов экипажа. Это могло означать, что заветный трап, ведущий на «Титаник», был совсем близко. И действительно, уже несколько минут спустя милый юноша в форме судоходной компании принял у Ливи билеты и, всё перепроверив, пропустил её с Хоуп на борт.       Обернувшись в последний раз на полнящийся людьми причал, Ливи тяжело вздохнула и только после этого ступила на палубу. Она оказалась права — новый неприятный знакомый, видимо, правда спьяну перепутал очереди и теперь, пошатываясь, спешил к посадке для пассажиров третьего класса, рискуя и вовсе не попасть на корабль. Она отметила это вскользь, не особо заостряя внимание, но даже такого секундного отвлечения хватило, чтобы Хоуп, уже высвободив свою руку из материнской ладони, весело припрыгивая, помчалась куда-то вперёд. Ливи хватило нескольких секунд, чтобы привычно, буквально в несколько широких шагов, догнать маленькую егозу.       — Ну, и куда ты понеслась, м? Разве меня не надо ждать?       — Но, мама, посмотри, какое тут всё, — Хоуп очарованно вздохнула и, подняв руки вверх, будто подставляя пальцы свету ламп, счастливо хихикнула. Ещё не выветрившийся запах краски щекотал обоняние, но зато каждая деталь интерьера буквально лучилась новизной. — Ты когда-нибудь видела что-то похожее?       — Видела. И ты видела, зайчонок, просто уже забыла. У мистера и миссис Шеффер.       При упоминании этой фамилии лицо Хоуп тут же с детской непосредственностью сморщилось. И хотя никаких своих воспоминаний об этой семье у неё и быть не могло в силу слишком маленького возраста в момент последней с ними встречи, это не мешало Хоуп выражать недовольство любым возможным образом, стоило Ливи заговорить о том периоде жизни.       — У них наверняка не было таких обоев. И такого ковра тоже, — залепетала Хоуп, потерев носком туфель мягкий ворс под ногами. — А у нас есть!       — Не собираешься же ты жить прямо в коридоре? Пойдём, нас ждет наша маленькая уютная каюта, — улыбнувшись, покачала головой Ливи и вновь протянула ей руку, которую Хоуп всё-таки проигнорировала, будучи слишком уж увлечённой разглядыванием всего вокруг.       Если снаружи «Титаник» не производил особого впечатления, разве только своими размерами, заставлявшими буквально каждого удивлённо охать, то внутри… Оливию передёрнуло от этой вычурной роскоши. Может, для Хоуп всё и было в новинку, но Ливи старалась сдержать сразу же полезшие в голову мысли, от которых всегда болью кололо сердце. Потому она не смотрела по сторонам, пока по указанному стюардом пути вела дочь к лестнице, чтобы спуститься на одну палубу ниже.       Ей было неловко находиться здесь, среди довольно зажиточных пассажиров, с одним лишь чемоданом вещей и в стареньком пальто. Право слово, уж лучше бы Джонатан заказал билеты в третий класс, где она бы чувствовала себя на своём месте. Но тот лишь настойчиво телеграфировал, чтобы она не смела ничего менять и экономить на комфорте Хоуп, раз уж себя совершенно разучилась жалеть.       Пришлось поддаться. Но всё равно всю дорогу до Саутгемптона Ливи размышляла о том, чтобы поступить по-своему, а вырученную разницу в деньгах потратить на что-то более стоящее — Хоуп, например, явно пора было обновить гардероб. Хотя почему-то о том, что и ей самой не мешало бы обзавестись парой-тройкой новых платьев, Ливи не думала.       Каюта и впрямь оказалась удивительно милой и компактной. И, что самое приятное, располагалась она как раз посередине, между ванной комнатой и столовой, где не так хорошо была слышна работа двигателей, хотя что-то всё-таки неуловимо и гудело, чуть давя на уши. Но к этому можно было быстро привыкнуть.       И если Ливи, вставшая сегодня утром невыносимо рано, первым делом присела на аккуратный, но довольно длинный, чуть ли не во всю длину комнаты, диван, надеясь немного перевести дух, то Хоуп принялась непоседливо и придирчиво изучать обстановку. Стремления к лоску, судя по всему, унаследованному от прадеда, ей было не занимать, хотя позволить себе что-то подобное они могли не часто, как того бы, конечно, хотелось.       — Чур, я сплю на верхней полке, мам! — заявила она, ступив на приставленную к двухъярусной кровати лестницу, пытаясь заглянуть, было ли на выбранном ей месте всё так же аккуратно заправлено, как и внизу.       — А я, чур, не просыпаюсь ночью, если ты вдруг решишь спуститься, ладно? — усмехнулась Ливи, заметив сразу появившееся на лице дочери сомнение.       — Даже если мне захочется тебя обнять? — спросила Хоуп, проникновенно заглядывая ей в глаза. Нет, этому взгляду Ливи никогда не умела сопротивляться. Она протянула руки, и Хоуп, легко спорхнув обратно на пол, тут же бросилась в родные объятия, прижимаясь холодным лбом к щеке и порывисто пыхтя Ливи в шею, щекоча дыханием кожу.       — Я люблю тебя, милая, — чмокнув дочь в тёмную макушку, пробормотала она, вдыхая родной, такой тёплый и головокружительно сладкий миндальный запах, идущий от мягких волос Хоуп.       — А я тебя больше, мамочка, — она нежно клюнула Ливи в скулу и потёрлась о неё носом.       Ливи не сдержала улыбки. Когда-то её малышка без труда помещалась у неё на руках, а теперь ловко вскарабкивалась на колени, жалась трепетно и трогательно. Ливи, с одной стороны, была этому рада. Так у неё было куда меньше хлопот и больше времени, чтобы что-то успеть. Но с другой… Хоуп росла слишком быстро. С её рождения прошло уже восемь лет, а казалась, что это было совсем недавно — ещё вчера Ливи впервые со смесью страха и непередаваемого восторга взяла её на руки, а сегодня уже не могла усадить на стул, чтобы заплести причёску.       Но маленькая проказница не дала ей долго предаваться этим мыслям. Мгновение покоя, как и всегда, быстро сменилось ребяческим энтузиазмом, и Хоуп, подняв бровки, заискивающе протянула:       — Ты ведь не устала?       — А что ты хочешь? — улыбнулась Ливи.       — Пойти на палубу. Помнишь, мы видели, там стояли люди и нам махали? Я тоже хочу кому-нибудь помахать. Пойдём, а?       — Я не знаю, можно ли нам на верхнюю палубу, Хоуп. Обещаешь не расстраиваться, если нас не пропустят?       Хоуп поджала губы и, чуть подумав, помотала подбородком. В глазах её запрыгали чертята, а это означало, что ей в голову пришёл какой-то хитрый план, в который, впрочем, она не собиралась посвящать маму. Ливи лишь вздохнула и поняла, что детскую ладошку надо будет сжать покрепче, чтобы Хоуп вдруг ничего не натворила.       Они оставили чемодан пока что неразобранным. Там было не так много вещей, и Ливи подозревала, что у неё не займёт много времени придумать, на какую из полок в гардеробном шкафу положить одежду, а на какую — другую мелочёвку. Стоило лишь закрыть дверь в каюту, как Хоуп едва ли не вприпрыжку умчалась вперёд по коридору. Оклик на неё не подействовал, и Ливи, сунув ключ в карман, заторопилась следом, увидев, как за поворотом мелькнул край светло-оливкового платья.       Издав шумный отчаянный вздох, Ливи подумала, что совершенно не представляла, как с этим справляться. Хоуп почему-то совсем не переживала о том, что на корабле, тем более таком большом, можно запросто потеряться. Да и коридоров здесь было немало, в том числе совершенно непредназначенных для таких крох, пусть и весьма шустрых.       Ливи ещё не успела повернуть за угол, когда услышала голос дочери, с кем-то беседующей. Оставалось возвести глаза к потолку, умоляя небеса послать ей, и без того терпеливой, ещё больше душевного спокойствия.       Перед Хоуп, придерживая в руках бумажные свёртки, сидел на корточках какой-то джентльмен. На его лице, весьма дружелюбном, было заметно выражение тревоги, тут же сменившееся облегчением, стоило только ему заприметить Ливи.       — Это ваша девочка? — спросил он, вставая в полный рост и поправляя полы пиджака.       — Меня зовут Хоуп. Хоуп Стаббс. А это моя мама, — Ливи не успела и рта раскрыть, как Хоуп, серьёзно глядя на этого джентльмена, уже протянула ему ладошку, будто мальчишка.       — Хоуп! — одёрнула было её Ливи, но джентльмен просто широко улыбнулся и осторожно пожал крохотные пальцы, тут же едва не утонувшие в его твёрдой руке.       — Очень принято, мисс. Я Томас Эндрюс. Рад знакомству, — он слегка покачал головой. — Только не убегайте, пожалуйста, больше от вашей мамы. Здесь легко заплутать.       Ливи не услышала в его голосе осуждения, коим любой мог бы наградить её, не уследившую за ребёнком. Только понимание и ненавязчивое сочувствие.       Впрочем, больше мистер Эндрюс ничего не сказал. Попрощавшись, он прошёл дальше по коридору и скрылся за одной из служебных дверей. Ливи как можно суровее взглянула на притихшую под её взглядом дочь, и Хоуп сама, без всяких раздумий, дала ей руку, будто обещая больше не убегать. Пока что.       Верхняя палуба, на которую без проблем пропускали пассажиров второго класса, встретила их тёплым весенним солнышком и пронзительным ветерком, колыхавшим подол юбки. У края борта, опираясь на леера, толпились люди. Внизу, на причале, бурлила пришедшая публика.       Было шумно. Кто-то кричал, размахивая руками и прощаясь с родными, кто-то переговаривался с новоприобретёнными знакомыми. Мимо сновали стюарды и матросы, заканчивая последние приготовления перед отплытием.       Ливи нашла свободное местечко, откуда был виден порт, и Хоуп, с восторгом крутя головой, смотрела по сторонам. Она наблюдала за тем, как, поднимаясь по трапам, на борту оказывались всё прибывающие пассажиры. Ей казалось, что кого-то из них она видела в газетах, которыми мама периодически топила камин. Увидела Хоуп и фотографа с большой камерой, установленной на треноге, и подумала, что, возможно, и сама попадёт в газету. А потом этим можно будет хвастать перед знакомыми.       — Мам, — позвала она, дёргая Ливи за пуговицу на манжете рукава, — смотри, какая там машина! А вон там у дамы большая шляпа… А там…       Ливи, кивая, немного нервно поглаживала Хоуп по плечам. Ей не нравилось такое большое количество людей. И хотя до неё никому не было дела, а она это понимала, легче не становилось.       Ливи хотелось спрятаться — за последние годы она слишком к этому привыкла. Но какой-то внутренний стержень не позволял ей трусливо сбегать. В конце концов, надо было сохранять в глазах Хоуп авторитет. И Ливи отчаянно старалась, но выходило это не всегда успешно.       Хоуп звонким голоском бормотала что-то ещё. Ливи, признаться честно, особо не вслушивалась и лишь согласно мычала. А потом Хоуп, спросив что-то, проворно выскользнула из её рук.       — Снова?! — возмущённо воскликнула Ливи, заметив, как дочь тем временем торопливо пробиралась между женскими юбками и мужскими брюками куда-то дальше по палубе.       А Хоуп лишь уточнила, можно ли ей было подойти поближе к носу корабля, и получила утвердительный кивок.       Она всегда любила море, но видела его только на картинках или читала о нём в книжках, которые приносила из библиотеки мама. Слабой альтернативой был пруд, к которому они с Ливи ходили в хорошую погоду. Хоуп даже пробовала пускать там самодельные кораблики, но из-за отсутствия течения быстро утратила к этому занятию интерес.       Зато знала, что такое водоизмещение и чем корма отличалась от форштевня. А ещё с любопытством слушала байки старых моряков. От которых, впрочем, Ливи, явно чем-то недовольная, всегда быстро её уводила.       Итак, Хоуп, получив мнимое одобрение, спешила прямиком к носу, не оборачиваясь, считая, что мама шла за ней, и не слыша, как Ливи пыталась до неё дозваться. На неё, маленькую и юркую, никто не обращал никакого внимания.       Особенно в тот момент, когда паровой гудок громким грудным звуком выдохнул в воздух перепугавший Хоуп сигнал. Она, зажмурившись и зажав уши ладонями, остановилась на месте, чуть задрожав, в то время как причал взорвался радостными криками. Это означало, что корабль начал движение и готовился отчалить из порта.       Хоуп, помотав головой, обиженно взглянула на закреплённые на трубах гудки и, поджав губы, твёрдо и уверенно затопала дальше по палубе, то и дело огибая мешавшихся пассажиров.       Чуть не запнувшись о чьи-то начищенные ботинки, она совершенно не ожидала в следующий же миг налететь на кого-то. Тихо вскрикнув, Хоуп с силой вцепилась в тёмно-синюю штанину чужих брюк.       — Это что ещё такое?       Услышав над собой строгий голос, Хоуп задрала голову. На неё негодующе смотрели ледяные глаза, в уголках которых хмурыми лучами пролегли ранние морщинки. Они были столь холодными, что Хоуп не смогла сдержать дрожи и тут же отшатнулась назад, почти что оступившись, когда сильные пальцы впились ей в плечо, удерживая на месте. То ли помогая, то ли, наоборот, не давая убежать.       — Ты что тут делаешь? — Хоуп дёрнула рукой, пытаясь высвободиться. — Где твои родители?       — Отпустите меня, — едва не притопнув ногой, попросила она, смотря с тем же недружелюбием в ответ.       — Детей нам только тут не хватало, — вырвался недовольный вздох.       Твёрдая рука по-прежнему сжимала Хоуп, хотя пальцы всё-таки чуть расслабились, не так сильно давя на кожу. Но пошевелиться легче отнюдь не стало. Джентльмен, одетый в офицерскую форму, в которого Хоуп так непредусмотрительно врезалась, одним взглядом пригвоздил её к палубе.       — Сюда ходить нельзя, — он указал большим пальцем себе за спину, где Хоуп, смело выглянув из-за его бока, увидела что-то похожее на капитанский мостик, про который читала в одной из книжек. — Ты поняла меня?       — Да, сэр.       Хоуп обиженно всхлипнула и потёрла кулаком нос.       — Отлично, — он поджал губы. — А теперь скажи-ка, почему за тобой никто не следит? Что за безалаберные родители!       Хоуп снова дёрнулась. Возмущение так ярко отразилось на её лице, что джентльмен изумлённо приподнял одну бровь.       — Что?       — Не ругайтесь на мою маму!       — Ха! — хмыкнул он. — Вот сейчас найдём её, и я всё ей выскажу. Это корабль, а не аллея для прогулок! И всякие юные барышни, — в сторону Хоуп последовал новый выразительный взгляд, — не должны бродить тут в одиночестве. И вообще…       — Хоуп!       Она резко обернулась и увидела, как мама, вся раскрасневшись, придерживая распахнутое на груди пальто, стремительно приближалась, смотря на неё с нескрываемым возмущением. И Хоуп поняла, что ждать чего-то хорошего было наивно.       Тем не менее, выбравшись, наконец, из чужой стальной хватки, Хоуп первым же делом бросилась к Ливи, стараясь отобразить на лице самое жалостливое выражение, на которое только была способна, чтобы поскорее увести маму от этого чересчур строгого мужчины.       — Мама, мамочка, пойдём отсюда, — моргая часто-часто и утягивая Ливи за руку обратно туда, откуда та только что пришла, Хоуп пыталась не допустить обещанной серьёзной беседы. Но мама будто этого не понимала.       Она кривила губы и смотрела на дочь с усталостью и огорчением, из-за которого её и без того вечно печальные глаза подёрнулись блёклой пеленой.       — Успокойся, пожалуйста, — тихо проговорила она. — Почему ты опять от меня убежала? Хоуп, тебе же уже было сказано…       Издав тяжёлый вздох, Ливи решила всё же не отчитывать её прилюдно. К тому же, быстро оглядевшись по сторонам, она заметила того самого члена экипажа, остановившегося совсем рядом, заложив руки за спину, и вслушивавшегося в их разговор. Коротко мазнув взглядом по его лицу, Ливи лишь отметила про себя, что он рассматривал их слишком уж пристально.       Хоуп снова предприняла попытку позвать маму, потянув её за рукав. Она со страхом и обидой смотрела на джентльмена в форме.       Заметив этот взгляд, отвлёкшаяся было Ливи, ничего не понимая, снова повернулась к мужчине, всматриваясь в него теперь куда внимательнее. Какие у него были глаза… Два айсберга, не иначе. А взгляд был острым, но при этом растерянным, застывшим на её лице.       Ливи резко втянула в лёгкие воздух и, поражённая внезапным узнаванием, замерла, не в силах пошевелиться. Только её сердце стало глухо отбивать давно знакомую чечётку.