***
23 августа 1887 года Звонко хрустнув яблоком и спрятав ещё парочку в растянутый карман потёртых штанов, Чарли довольно потёр ладони. Он ничего не ел со вчерашнего обеда — тётка лишила его ужина и завтрака за то, что он, по её словам, прошатался неизвестно где после смены на фабрике и не помог ей по огороду. Да и вообще распустился в последнее время. Под последним временем подразумевались те три года, что он, будто неприкаянный, прожил в доме её мужа. И ладно бы папаша, уехавший, а по мнению самого Чарли — просто сбежавший в Новую Зеландию, оставил ей хоть немного денег. Но нет, Чарли был, да и чувствовал себя нахлебником, пусть и приносил крохотную зарплату домой, удерживая себе только на нужные расходы. Зимой и ранней весной такая жизнь была большой проблемой. Летом же… Чарли без раздумий ползал в чужие сады. Благо, Чорли не был таким уж большим промышленным городом и напоминал скорее хорошо развитую деревню, чем административный центр. Тем более, если отойти чуть дальше от этих ужасных фабрик по переработке хлопка. Вот окраины родного города Чарли любил, хотя, проходя мимо дома, в котором провёл детство, и чувствовал болезненную тоску. Теперь там жила совсем другая семья, кажется, гораздо более счастливая, чем его собственная. Впрочем, ничего интересного здесь не было. Разве только яблоневые деревья, до любого из которых можно было легко добраться, лихо перемахнув через низенькие заборы. Одно место, будто в отместку за недобровольный и тяжёлый физический труд, Чарли навещал особенно часто. Он терпеть не мог Реджинальда Стаббса — владельца фабрики, на которую отец записал его перед самым отплытием в земли британской колонии. Правильнее было даже сказать — ненавидел. За чопорность, за грубость и надменность, а ещё за постоянные придирки и требование «повышать производительность труда». Чёрт его знает, что такое эта «производительность» и как её мог повысить отдельно взятый Чарли в свои тринадцать лет. Вот в сад этого самого Стаббса Чарли и ползал довольно охотно. Поэтому давно знал, по какой тропинке лучше пройти и куда бежать, если из дома вдруг кто-то выйдет подышать воздухом. В августе здесь было хорошо — тряхнёшь тяжёлую ветку, сядешь на траву, облокотившись о шершавый ствол и наслаждаясь тишиной. А яблоко кислит от того, что не дозрело, но уже брызжет сок, стекающий по пальцам и щекочущий горло… Решив, что, пожалуй, ужина ему сегодня тоже не видать, Чарли с любопытством взглянул на другие кусты. Малина, крупная и тяжёлая, казалось, оставленная на радость птицам, оттягивала колючие ветки к самой земле. Удивительно, что Стаббс, так трясшийся над каждой партией хлопка, не велел прислуге собрать все до единой ягоды. Но Чарли это было только на руку. Крадучись и то и дело оглядываясь по сторонам, он направился в эти заросли и напряжённо пытался придумать, куда положить будущую добычу. В ладони много бы не влезло, да и нести было бы неудобно, а пачкать рубашку соком — себе дороже. Решение пришло внезапно. У Чарли даже что-то глухо ёкнуло в животе, когда он заметил под одним из кустов простенькую металлическую плошку, будто нарочно оставленную для него. Какая это была удача! Малина, перезревшая, вся какая-то жидкая, сама прыгала в эту тарелку, и Чарли, параллельно марая ею рот, пытался насобирать себе временный запас. И вполне успешно. Пока за кустом не мелькнули чьи-то глаза. Любопытные, тёмно-серые, они, часто моргая, смотрели на него, растрёпанного и будто бы дикого, без тени осуждения. Но Чарли всё равно с трудом сглотнул, представив, что могло произойти, если бы вместо ребёнка — а то, что это была маленькая девочка, он понял сразу — его угораздило наткнуться на кого-нибудь из взрослых. Прижав грязный указательный палец ко рту, умоляя девочку не выдавать его, Чарли с облегчением увидел, что она понятливо кивнула и, повторив его движение, наивно улыбнулась. «Тепличный цветочек», — Чарли захотелось досадливо поморщиться и сплюнуть. На ней было явно не самое дешёвое платье, всё в кружевах и вышивке. Его же кузины постоянно носили затасканные блузки и юбки из тёмной ткани, чтобы не отстирывающиеся пятна были не так заметны. А эта девчонка — конечно же, внучка противного Стаббса — уже в таком крохотном возрасте была окружена только лучшим. Несправедливо. Чарли скривил губы, прекрасно осознавая, что надо было живо уносить ноги. Уж вряд ли малышку отпустили гулять по саду совсем одну, а значит… Ему на плечо опустилась чья-то ладонь. Вздрогнув так, что половина честно собранных ягод посыпалась на траву, Чарли, замерев на миг, резко рванул в сторону, однако был быстро пойман за воротник и сбит с ног. На него, навалившись сверху, кто-то самым наглым образом уселся. Чарли заколотил ботинками по земле, задёргался, извиваясь и отпихиваясь локтями, явно оставив державшему его несколько синяков. А потом, звонко выругавшись, крутанулся, оказавшись, наконец, на спине. Быть может, очень зря, потому что тут же получил пару несильных ударов под рёбра и, глухо взвыв, принялся отбиваться от оплеух. — Ты чего дерёшься? — щурясь и глядя на мальчишку, такого же, как и он сам, обиженно пыхтя, спросил Чарли. — А ты чего убегаешь? — шумно дыша и надеясь оставить в ответ побольше ушибов, пыхтел этот мальчишка, в то же время старательно уворачиваясь от маленьких рук той девочки, пытавшейся их разнять. — Ливи, отстань! — Так чтобы ты меня не поймал, разве не ясно? — Чарли даже хмыкнул. — И не шуми на ребёнка. Она ещё маленькая. — Она моя сестра. Хочу — буду шуметь. — Хорошенький же из тебя братец! — охнув, когда тычок попал по виску, Чарли сжал зубы и отпихнул ладонями мальчишку, тут же шлёпнувшегося на землю. — Да уж получше, чем из тебя вор, — потирая бок, шикнул он. — Хоть бы по сторонам смотрел, когда что-то таскаешь. — Спасибо за совет. Только я не вор. — Робин Гуд? — Чарльз Лайтоллер. — Джонатан Стаббс. — Да знаю я тебя, — хмыкнул Чарли, вытирая рукавом красные губы. Это была всего лишь малина. — Видел на фабрике с этим индюком. Джонатан, смешно хмуря брови, поднялся на ноги и дёрнул лопочущую что-то сестру за руку, требуя успокоиться. Чарли, улыбнувшись уголком рта, устало развалился на траве, ощущая покалывание острых травинок под шеей. Раз этот младший Стаббс не поднял шум при первой же возможности, значит, и бояться Чарли было нечего. — Так и будешь тут лежать? — А ты меня выгоняешь? — Ты пугаешь Оливию. Приподнявшись на локтях, Чарли с интересом взглянул на девочку. Она ярко ему улыбнулась, но, будто смутившись его внимания, отступила за спину брата. — Она у тебя не трусишка. Ей сколько? Три? — Четыре. А мне двенадцать, — Джонатан гордо вскинул подбородок, отчего воротник белой накрахмаленной рубашки тут же впился ему в горло. — Нашёл, чем хвастаться. Чарли в конце концов встал и оказался едва ли не на полголовы выше Джонатана, тут же разочарованно сжавшегося. Мальчишеское самолюбие было задето этой досадной деталью. — Я хотя бы яблоки не ворую, — буркнул он и кивком головы указал на оттопыренные карманы сконфуженного Чарли. Будто у него был выбор! Последний раз он держал пенни в руках на прошлой неделе, когда расплачивался с бакалейщиком. Стало жутко стыдно. Чарли, покраснев рваными пятнами, почувствовал, как загорели уши. — На, забирай! — Джонатан совершенно не ожидал, что ему в руки тут же пихнут несколько крупных яблок. Он не смог их удержать, и одно, особенно тяжёлое, упало ему прямо на ногу, стукнув по пальцам. — Да ладно уж, — тряхнув ногой, Джонатан сунул яблоки обратно. — Мне же не жалко. А ты… Ты голодный, да? Чарли действительно был голоден — живот уже даже не урчал, а просто невыносимо ныл. Желудок сжался тугим узлом. Да и болезненную бледность, очень контрастирующую с малиновыми пятнами на щеках, было сложно не заметить. — Не твоё дело, — вздохнув, тихо ответил Чарли и, поковыряв носком ботинка землю, медленно побрёл в сторону забора, чтобы привычно перебраться через него на дорогу. Но перед этим всё-таки обернулся. — Ты извини, если что не так. — Подожди! Давай я тебе хоть хлеба дам? Или печенье. У нас экономка испекла печенье с орехами и заставляет нас с Ливи есть. А мы не любим орехи. — Ничего мне не надо. Я и крошки не возьму из дома этого… Гордость не позволяла Чарли принимать подачки. Яблоки — это одно. Он брал их сам, пусть это и было неправильно. — Это дом моего папы. Дед переехал сюда, когда родители умерли. Так что можешь считать, что дом — мой, а не его, — в голосе Джонатана послышались нотки боли, и Чарли сдержал насмешку, что его столь юный новый знакомый уже считал себя владельцем приличного земельного участка. Шутки было сейчас совершенно не к месту. — Так что, будешь? — Буду, — подумав, кивнул Чарли. Отчего-то расщедрившийся Джонатан удовлетворённо хмыкнул и, подхватив сопротивляющуюся сестру на руки, собирался было уже унести её в дом, чтобы она не путалась под ногами и не мешала вести взрослые разговоры. Но Ливи жалобно захныкала и закряхтела, из-за чего уголки её рта стремительно поползли вниз, а глаза, и без того чуть ли не в половину лица, наполнились слезами обиды, став совсем уж бездонными. — Ну что ты? Успокойся, — Джонатан неловко её встряхнул. — Что ж ты таскаешь её, как котёнка! Ей ведь совсем неудобно. Тоже мне, старший брат. — А ты сам бы попробовал! Она ведь постоянно плачет, задеть нельзя. Чарли тихо фыркнул. Джонатан поставил Ливи на землю, и та, вытерев глаза ладошками, присела на корточки, тут же заинтересовавшись растущим в траве цветком. — Смотри и учись, как надо. Аккуратно подойдя к Ливи ближе, Чарли, наученный опытом с тремя младшими кузинами и двумя кузенами, плюхнулся перед ней на колени, привлекая к себе внимание самым действенным способом — осторожно пощекотав круглую щёчку кончиками пальцев. — Привет, малышка, — будто она и не видела его до этого, произнёс он мягким голосом. В конце концов, сначала с ребёнком надо было познакомиться, а уже потом пытаться хватать на руки. — Я Чарли. А ты у нас кто? — Ливи, — не сводя с него глаз, пролепетала она, сорвав стебелёк, протянула ему цветок и ткнула пальчиком в грудь, словно подтверждая, что запомнила его. — Ли! — Да, Ли, — Чарли улыбнулся. — И ты — Ли. А вместе получается «Ли-Ли». Ну что, Ливи, давай-ка немного покатаемся, ладно? — Давай, — не очень уверенно отозвалась маленькая Ливи, всё ещё не понимая, что от неё хотели. Чарли, развернувшись, подставил ей спину и, взглянув на Ливи через плечо, подбадривающе подмигнул. — Хватайся и держись, — попросил он, и Ливи, потоптавшись немного на месте, потянула руки к его шее, цепляясь за неё холодными ладонями. Убедившись, что она, успокоившись и прижавшись покрепче, положила голову ему на плечо, Чарли, подхватив Ливи под коленками, медленно встал, очень уж стараясь её не напугать. И дело было совершенно не в том, что перед Джонатаном, наблюдающим за ними с явным сомнением, нельзя было ударить в грязь лицом. Но Ливи не собиралась его подводить. Почувствовав, что земля пропала у неё под ногами, она звонко хихикнула и запыхтела Чарли в шею, сильнее нужного сжимая руки. Впрочем, не ему было жаловаться. Чуть подкинув её и перехватив поудобнее, он победным взглядом окинул замершего Джонатана. — Подумаешь, — пробурчал тот, поджав губы, явно недовольный тем, что у первого встречного обращаться с его сестрой выходило куда лучше. Чарли только тихо хмыкнул. — Ливи, ты как? — позвал он. — Хорошо, — ткнувшись носом ему в затылок, заулыбалась она. — Не страшно? — Да не страшно ей, — притопывая от негодования, нахмурился Джонатан. — Было бы страшно, она бы уже давно визжала. — Сам потом попробуй её так покатать. Детям это больше нравится, чем таскания на руках, — в голосе Чарли проскользнули примирительные нотки. — Куда мне её нести? — В дом. — Ну что, малышка? Домой? — Домой! — Ливи радостно задёргалась у него на спине, и Чарли отчего-то тоже счастливо улыбнулся. Ему вдруг стало спокойно и тепло, как не было за последние годы ещё ни разу. От Ливи вкусно пахло свежестью и розовым мылом, да и была она совсем лёгкой, почти невесомой, в отличие от мешков, которые ему приходилось таскать на фабрике. Это напоминало о детстве — том хорошем куске жизни, пока отец ещё пытался о нём заботиться, пусть и скорбя по умершей от последствий родильной горячки маме. Чарли мотнул подбородком, говоря себе, что думать о прошлом было глупо. Ничего нельзя было вернуть, а бередить зажившие раны не следовало — после этого шрамы становились только заметнее и глубже. Как нельзя было и очаровываться. Стаббсы, резко напомнил он себе, всё равно оставались Стаббсами, хоть и были детьми. А как говорила тётка, порой ругаясь на него на чём свет стоит, яблоко от яблони обычно падало недалеко. Мысль эта, однако, совсем не помешала ему вновь улыбнуться довольной Ливи, стоило только опустить её на порог. Поправив на ней платье, Чарли с ужасом заметил, что испачкал тонкую ткань своими грязными отпечатками. Всё внутри взволнованно сжалось. И Чарли уже живо представил, какая его ждала за это взбучка, но Джонатан, коротко глянув на пятна, спокойно пожал плечами. — Экономка отстирает. Хочешь, я велю ей выстирать и твою рубашку? А то у тебя все рукава в грязи. — Где? — Чарли, оттянув клетчатую ткань, принялся рассматривать перепачканные сочной травой локти. — Вот чёрт! — Да не переживай так. — Тебе легко говорить. А меня за уши опять оттаскают. Джонатан недоверчиво на него покосился. — За то, что ты просто испачкался? Чарли криво улыбнулся и кивнул. — Тогда я дам тебе какую-нибудь свою рубашку! — Что-то ты больно добренький, — глаза Чарли вдруг сверкнули холодом, и он сжал зубы, буквально умоляя себя не поддаваться такому хорошему отношению. — Подозрительно даже. — Просто… Ты мне понравился. Будешь со мной дружить? — Дружить? С тобой? Ха! — Чарли, совершенно этого не ожидая, прыснул от смеха. — Ты посмотри на себя! Джонатан недоумённо покосился сначала на него, а потом принялся осматривать уже себя. И вроде бы ничего необычного не нашёл. Чарли, наблюдая это зрелище, звонко цокнул языком. — А я-то думал, ты не дурак, — уничижительно выдал он. И, вытащив из-за уха спичку, полез в карман за измятой папиросой. — Я не твоего поля ягода. Или ты не моего, Стаббс. Уж не знаю. Чиркнув спичкой по поверхности каменной стены дома, Чарли, прикурив, выпустил в воздух горькую струйку дыма. И, подумав, добавил: — Не буду я с тобой дружить.***
10 апреля 1912 года Ливи заметно дёрнулась, когда Чарльз тихо, почти неслышно назвал её по имени. Она неловко ему улыбнулась и кивнула, а потом поудобнее перехватила руку встревоженной Хоуп, осторожно поглаживая нежную ладонь большим пальцем, пытаясь тем самым успокоиться и сама. Что она могла ему сказать? «Здравствуй, Чарли. Как дела?» — глупо и странно. Они давно уже стали совершенно чужими людьми друг для друга, чтобы обрадоваться этой спонтанной и неожиданной встрече. Нет, Ливи, конечно, была рада видеть, что с ним всё в порядке, хотя не то чтобы сильно переживала — Чарли всегда умудрялся выпутаться из любых передряг, умело рискуя и неизменно срывая большой куш. А теперь, как оказалось, судьба решила столкнуть их на «Титанике». Ливи отметила про себя, что за те годы, пока они не виделись, Чарли значительно посуровел — светлые глаза стали заметно холоднее, а морщинка над переносицей только глубже, будто он часто хмурился. При этом морская форма удивительно шла этому строгому выражению его лица, которое, должно быть, и перепугало впечатлительную Хоуп. От неловкого молчания их обоих спас другой расторопно подошедший офицер. И когда Чарли, отвлёкшись, едва сумел отвести от Ливи взгляд, она поспешно, пока он не видел, потянула Хоуп обратно, ближе к корме, не оборачиваясь. Хотя обернуться хотелось невыносимо. — Это был первый помощник капитана, — стоило им отойти на достаточное расстояние, живо выдала ни капли не притихшая Хоуп, морщась сильнее прежнего. — С чего ты взяла? — устало потерев горячий лоб, спросила Ливи. — У него на рукавах две нашивки. У капитана должно быть четыре, у старшего помощника — три, а у… — Я поняла, у первого — две. — Да, — кивнув, подтвердила Хоуп. — Только этот помощник какой-то злой. — Почему злой? — У него лицо такое… Хоуп вытаращила глаза, поджала губы и, явно утрируя, повернула к Ливи голову. Впрочем, глядя на дочь, старательно изображающую Чарльза, Ливи не смогла сдержать вырвавшегося из горла смешка. Было совсем непохоже, но достаточно забавно, чтобы она перестала злиться на непослушание. — Передразниваться некрасиво, милая. А он просто строгий. Сама же сказала — помощник капитана. У него такая работа, — погладив Хоуп по голове, заметила Ливи. — Да? Ну и работа — постоянно хмуриться, — засопела носом Хоуп и обернулась назад. — Взгляни, мам, а он ведь до сих пор так смотрит! Ливи, поддавшись, тоже оглянулась через плечо, стараясь сделать это осторожно и будто бы невзначай. Чарли смотрел на них не отрываясь. И действительно хмурился, должно быть, недовольный тем, что, быстро закончив разговор с другим офицером, обнаружил себя в полном одиночестве. Ливи подумала, что убегать от него вот так, не поздоровавшись и не попрощавшись, было по меньшей мере очень глупо. Но сейчас она оказалась совершенно не готова к этой встрече и тому, что за ней непременно обязано было последовать — расспросы и общая неловкость. Да и какой смысл был отвлекать Чарльза от обязанностей? Раз уж он первый помощник… Чарли раздосадовано выдохнул сквозь зубы. Ну что за день! — Ты чего? — спросил у него Уилл Мёрдок, пребывая в куда более благодушном расположении духа. — Да так, всё нормально, — Чарли только отмахнулся. На самом деле настроение у него было испорчено ещё со вчерашнего вечера, когда капитан Смит неожиданно для всех решил провести офицерскую перестановку. Прекрасно зная собственный характер, Чарли радовался только, что вследствие рокировок в командующий состав не попал Дэвид Блэр, а не он сам. Иначе грозы не удалось бы избежать. А ведь его и без того раздражало, что, пониженный в звании на одну ступень, он расхаживал по судну в кителе с одной лишней полосой на рукавах. Ещё и Блэр забыл отдать ключ… Но сейчас рабочие дрязги волновали его значительно меньше должного, пусть кровь, совсем не утихомирившаяся с юности, и бурлила от негодования. Нет, Ливи и только Ливи занимала теперь все его мысли, ворвавшись в них стремительным горным ручейком. Чарли даже прослушал, что хотел от него Уилл. — Лайт, сделай лицо попроще, а то на тебя смотреть невозможно, — теперь нахмурился уже Мёрдок. — Распугаешь всех пассажиров. — А что у меня с лицом?