Вера, порой, всё, что нам отведено
8 ноября 2023 г. в 22:27
Примечания:
Приятного чтения!
Альбус Дамблдор сидел на обитом кожей кресле, обречённо вглядываясь в свет, исходящий от горящего фитилька. В нём было что-то пленительное, завораживающее, танцующие искорки вспыхивали и с лёгкостью уносились вверх прямиком к высокому потолку, пламя обиженно шипело и плевалось. Сегодня он был опустошён. Он помнил, как пламя свечи много лет назад в этом же кабинете также беспощадно дрожало от страха. Только тогда страшила неизвестность, теперь же тревожила действительность. Совсем скоро в его кабинет влетит сошедший с ума Министр Магии, совсем скоро адская машина начнёт свою работу... Установленное затишье щекотало струны и без того рваных нервов. Сегодняшние события вошли в историю, вошли, как самый чёрный день в Хогвартсе, на календаре вертелось 31 октября 1981 года.
Всё окружение было пронизано удушающей тишиной, лишь тиканье часов изредка разрезало воздух. В этом томлении стук сердца слышался, как гром колокола. Альбус вжался намокшей от пота спиной в спинку кресла, зажмурил глаза и ногтями вцепился в кончик истрёпанного подлокотника.
Если бы он только мог вернуться... О, Мерлин, Минерва снова оказалась права. Мудрая женщина была до того проницательной, что уличила ложь в самом начале. И насколько нужно быть наивным, чтобы разом стать слепым?...
С десяток лет назад Альбус восседал на этом же месте. Тогда всё было празднично, в коридорах школы слышались радостные голоса, дети в ожидании Рождества походили больше на ангелов, источающих счастье. Этот день был посвящён безудержной вечеринке. Все факультеты забыли о прежней гонке за баллами, все были вместе, все были живы и счастливы...
Реальный Альбус зажал глаза ещё крепче. Самая страшная смерть - смерть ребёнка, а трагедия - смерть детей.
Снег ложился пеленой на крышу замка, расстилаясь в пушистый белый слой, стекая, как молочная река, вниз к утёсу. Школа, как фонарик, освещала белоснежные ровные долины подле.
Бурный поток ещё незамёрзшей реки журчал, сбегая с обрыва, перебегая с одного слизкого камня на другой, и впадал в чёрное затихшее озеро, едва скрытое тонкой кромкой льда. Деревья скинули прежние зелёные шубы. Застенчивые хвои приобрели стыдливый жёлтый окрас, слегка сбросили тонкие иголки.
Мутная сонная луна расположилась на горизонте, будто не желая явить себя миру. Её полуночное сияние отражалось бликами в витражных высоких стекольных затворках замка.
Зимнее небо было столь чистым, что все рассыпанные звёзды можно было и пересчитать при возникшем желании. Насколько изумительно и прекрасно ложились потоки луны на засыпающие раскидистые ели, источающие морозность ночи, покрытые плотным слоем осадков.
Праздник был в самом разгаре. Первокурсники, сражённые великолепием зимнего Хогвартса, ошарфованные мишурой, сновали между компаниями старшекурсников и преподавателей. В руках клокотали звоночки, шары, раздавались хлопушки, в некоторых углах стрекотали стрелки часов. Гирлянды всевозможных оттенков украшали шкафы, столы, камины гостиных факультетов.
Потолок Большого Зала вспыхивал время от времени в ликующих залпах салюта, цвета которого переливались всеми цветами радуги. На стенах отливали свечи, запах парафина исходил от каждого сантиметра, впивался в ноздри, начиная изрядно раздражать.
Однако самой приятной симфонией запахов было слияние мандарина, гибискуса, корицы, гвоздики, свежезажаренной утки в пряном яблочном соусе, шипучек и содовой. В коридорах звенел стук каблучков дам и господ, воздух наполнялся ароматом туалетной воды.
В каминах аппетитно скрипели поленья, принесённые лесничим, оставившим после себя при входе валуны снега, а в самих коридорах смачные мокрые шлепки от огромного размера ног. Брёвна благоухали свежестью леса, от них так и веяло холодом, стоящим на пороге замка. Закипающая в огне смола сочно шкворчала, разносилась на благие метры, всё больше впитываясь в протоки воздуха.
Юные модницы и модники надевали всё новое сразу, желая очаровать свой предмет воздыхания. Трепетность сердца, надежды на будущее, чтобы сделать ножкой “оп” вот, что описывало ту рождественскую ночь.
Минерва Макгоногалл, впрочем, не теряла чопорность и серьёзность вида и сегодня. Педантичность, развитая не в меру, не может доставлять удовольствия ни носителю, ни окружению. Который час она заставляла переносить украшенную ёлку компанию гриффиндорцев из угла в угол Большого Зала. Ей хотелось, чтобы свет равномерно попадал на искусственное одеяние дерева, но тусклость помещения не могла дать должного результата.
— Мистер Бэйлимор, ну разве вы не видите, что ели здесь не место? Она здесь совершенно не дышит! — её голос переходил в свист, связки были на пределе.
И, если бы не Дамблдор, пришедший и оторвавший Минерву от причитаний, у студента не было и возможности перевести дух и спародировать педагога.
— Разве она не видит, что я здесь не дышу? - парень изобразил отдышку, вытер пот, струящийся со лба, длинным рукавом растянутого свитера и бросил взгляд в конец зала. Он не заметил, как компания его товарищей, злорадно захихикала.
Двери были открыты всегда, то и дело в помещение входили и также его быстро покидали. Но он ожидал увидеть в арке её появление... До начала не оставалось и времени, ему нужно было срочно переодеться в праздничный наряд. Она же обещала сюрприз... платье, в котором он её никогда не видел. Сердце билось неутомимо в ожидании прихода, впрочем, как и прежде. Ему хотелось сегодня же признаться в чувствах, предложить перестать быть просто друзьями. И было плевать, как криво поставлена ёлка, что она вот-вот рухнет. Хотелось видеть её, пригласить на первый же танец. Но все мечтания тут же развеял грозный голос Минервы.
— Вёрджилл, мне кажется, последний час я говорила с воздухом, иначе как мне объяснить вашу невыносимую рассеянность?
Он тут же отвёл взгляд на неё. На холодное, угрюмое лицо... И осознал, что, вероятнее всего, ей просто надоело встречать праздники в бешеной спешке, в невероятной скуке вдали от дома и близких сердцу людей.
— Простите меня, но я действительно устал, — его глаза проворно искали девушку, Минерва, заметив это, сразу же пресекла его старания и преградила линию глаз собственным телом.
— Тогда быстрее кончайте это дело и идите отдыхать, в чём ваша проблема? - она изогнула бровь так изворотливо, будто проблема состояла явно в нём. От этого испепеляющего взгляда претензии сразу рассеивались.
Вёрджилл кое-как закрепил основание ели при помощи других, выслушал очередную нотацию и наконец помчался в спальню. Ему не хотелось, чтобы она видела его потным, покрасневшим, в старом свитере и изношенных брюках. В её глазах ему хотелось выглядеть лучшим, самым достойным, и в то же время безостановочно в них тонуть.
И только он перебросил ногу на 3 ступени вверх, повесив при этом язык на спину, полунагнувшись, не отводя глаз от камня, увидел прямо перед собой ступню, обутую в бежевую туфлю с глянцевым ремешком.
Тут же откинув голову назад, копна каштановых волос грациозно перевалила на другой бок. Кому как не ей принадлежали эти длинные, стройные ноги? Его голова находилась на уровне колен, где и заканчивался подол платья. Чуть отойдя подальше, она предстала перед ним целиком. Такая красивая, модная, женственная. Невероятно складную фигуру обтягивало розоватое платье, с ленточными лямками на плечах. Она стояла против света, непышную ткань пронизывал свет, давая глазу возможность увидеть контур её бёдер. Не хватало лишь нимба на светлых волосах, уложенных в аккуратный пучок.
— Так нечестно, Вёрджилл, я хотела показаться тебе на балу! — Она состроила невинное личико и сложила руки в замок. Но и дураку было понятно, что её эмоции фальшивы. Она не могла долго дурить и сразу же заулыбалась.
Вёрджилл ловил себя на мысли, что его челюсть вот-вот пробьёт пол. И чтобы на её фоне выглядеть хоть немного подобающе, он окончательно выпрямился во весь двухметровый рост. Несмотря на излишнюю худобу, он был крайне симпатичен. Черты лица строговаты, острый нос, едва обтекаемый кожей, казался треугольным, но грациозным, губы достаточно пышные.
— Может быть ты хоть что-то скажешь? — она неслышно хихикнула и заулыбалась ещё сильнее, явно наслаждаясь его реакцией.
Хоть она была и неимоверно красива, вела себя как ребёнок.
— Соответствующим образом, — ему пришлось выдавить из себя хоть что-то. И как только Вёрджилл это сказал, она злостно фыркнула.
— Раз тебе нечего добавить, то встретимся в Зале, ты не соответствуешь! — проводя по нему дотошным, оценивающим взглядом, параллельно спускалась по ступеням, даже не смотря вниз.
Что за сноровкой неведомой силы обладают женщины на высоких каблуках?...
И каким же дураком нужно быть, чтобы вот так лишиться шанса сделать комплимент? И теперь неудивительно, почему она не обращает на него внимания! Почему вообще все девушки обходят его стороной, да-да, именно все!
Конечно, это было абсолютной неправдой. Человек, наполненный красотой души, не может не привлечь и не влюбить... А может порой не нужно быть столь категоричным к самому себе?
И если бы Вёрджилл хоть раз задался таким вопросом, то он был бы гораздо счастливее...
В течение всего времени на пути в спальню он мучал себя нелепым провалом на лестнице. Да даже не провалом, а бездной в их отношениях! Каким бы тупицей он себя не называл, его успехи в учёбе говорили совершенно об обратном. Один из самых лучших игроков в Квиддич, чьи победы покоятся в стекольном серванте в кабинете декана, просто не может быть трусом и неудачником! Быть может, Кэрол сподобиться дать ему ещё один шанс?
Одновременно с тем, как Бэйлимор наглаживал брюки в сущем аврале и корил себя мыслями, школа постепенно наполнялась гостями.
К порогу стали прибывать младые лица, со свойственным им розоватым окрасом на щеках, слегка напудренные, озябшие, с белёсыми от ветра кончиками носа.
И не было нашей истории, если бы в эту ночь почтенным гостем не был выпускник школы Том Реддл, восславивший себя Томом Догом. С лёгким притворством он поднимался по ступеням, окружённый по бокам своей свитой, и сворой вновь прибывающих посетителей. Несмотря на то, что он окончил обучение всего год назад, он походил больше на окреплого мужчину лет 25. Белая кожа теперь не имела болезненного вида, лицо с присущей ему худобой, казалось аристократически правильным, скорее, идеальным, и если при желании он провёл бы ладонью по нему, то вероятнее всего, издался бы противный скрип тошнотворной безукоризненной чистоты. Мороз порой творит чудеса, заставляет людей впасть в краску, заливающую лицо здоровым румянцем. Густые короткостриженые волосы спадали на высокий лоб, к вискам слегка закручиваясь в кончиках. Пальто безупречного покроя придавало мужественности в области не таких уж и широких плеч и суживало и без того неотразимую талию. С виду юноша принадлежал к интеллигентному уточнённому роду, собственно, единственным, по всей видимости, представителем которого и являлся.
Карие глаза метались в безудержном вальсе в надежде отыскать интересную персону среди всего этого балагана. И лишь пройдя в Большой зал, до этого прикасаясь ко всему лишь кожаными перчатками, тут же соизволил оголить ладони, синхронно обегая взглядом столы, углы огромной комнаты. Он щурил глаза и смыкал губы в ехидной улыбке, подыскивая жертву для разговора, как это делает настоящий гурман при просмотре ресторанного меню.
Вдали залы толпились студенты, смело и свободно ведущие беседы. И среди всех них он приметил одну... Худощавую, слегка сгорбившуюся в спине леди. Русые пряди ветвились вокруг длинной шеи и спадали на упругую грудь, поднимающуюся в такт ровному дыханию. Тут же он заметил, с каким усердием ей удаётся балансировать на высоких каблуках, переступать с одной ноги на другую. И всё же Кэрол выглядела достойно, красиво в глазах смотрящего. Образ невинной девушки слегка растрогал его. Макгоногалл убила уйму времени, чтобы привить элементарные моральные устои, но усвоились ли взаправду они?
Утвердив курс, Том двинулся в её сторону, лавируя среди других подростков и детей. Его гордая походка становилась предметом внимания, особенно удивляла стойкость и абсолютная точность в движениях, крайняя педантичность... За ним плыли другие не менее ухоженные лица, среди которых особо отличалась черноволосая ведьмочка, а именно её осуждающий бегающий взгляд.
По мере приближения карий острый цепляющий взор блуждал по залу, медленно расплываясь в лицах толпившихся людей. Его притягательность она заметила не сразу, а лишь краем глаза, когда обернулась за новым стаканом гранатового пунша. В неярком мерцании мужское лицо становилось ещё более взрослым, более угловатым от неровных треугольников падающих на кожу теней.
Представители сомнительного шествия слегка затормозили и присоединились к жаркому спору компании молодых.
Тому удалось вызвать её на контакт, и как только наживка вроде миловидно состроенных глаз сработала, тут же изменил направление шага и двинулся к влево.
Оторопевшая Кэрол всё ещё пыталась собраться с мыслями, держа на весу наполненный до самых краёв стакан, быстро прервав беседу она последовала за ним, ступая шаг за шагом за горделивым парнем.
Не заметив, как быстро она отошла в самый конец зала, в мыслях пронеслась неподтверждённая тревога.
Чуть подняв пятки, он развернулся прямо перед её лицом на носках лаковых ботинок. Их губы едва не соприкоснулись, отчего она в испуге отскочила назад, не рассчитав собственных сил. Слабые непривыкшие в высоким поверхностям обуви ноги, пошатнулись, создав риск падения. Однако реакция этого молодого человека не подвела и сейчас. Он протягивал длинную ладонь с явным наслаждением, выслеживая в её зрачках панику. Она же в последний момент ухватилась пальцами чуть за локоть, резко подтащив его к себе. Казалось, нелепая задумка уединиться в шумном зале переходит в ещё более нелепую игру.
Его губы оказались прямо у её нежной шеи, испускающий слабый сладкий аромат духов. Тепло волос, приятный запах совсем заставили ненадолго испытать состояние блаженной неги, быстро перетекающей в страсть. Находясь на крайне малом расстоянии от её груди, он слышал раскаты сбитого дыхания.
— Если в этом и заключалась ваша попытка заговорить со мной, то она явно увенчалась успехом, — Кэрол взяла инициативу завязать диалог на себя.
Том отдалялся с нежеланием, но даже в таком наполненном зале стоять, прижавшись к друг другу было неприлично. Он уже вырос из того возраста, когда старшекурсники обжимались в углах в страхе быть замеченными, однако уже добился задуманного. Заставил поговорить с ним.
— И всё же это вы начали преследовать меня, а после бесстыдно накинулись на глазах у всех, — зверская ухмылка сбила настрой на лице Кэрол, услышанные слова бросили в краску, в ужасное чувство стыда.
Если кто и виноват в произошедшем, то только он...
— Не будь вашего многозначительного взгляда и того, что вы высказали сейчас, да я никогда не стала бы говорить с вами! Крайне эгоистично с вашей стороны! — эмоциональный всплеск, нервно дрожащие губы, красные щёки и блестящие глаза...
В голове он поставил галочку... Она будет думать о нём весь этот вечер.
— Что ж, если вы отказываетесь извиниться, то мне придётся покинуть вас... — холодные блеклые глаза упивались океаном ярости, разразившимся на лице девушки.
И, спокойно обогнув её, принялся красоваться перед другими гостями. В толпе, как в проливе, лишь поднималась и опускалась его голова.
Зазвучавшая музыка привела в чувство, слегка возбудила мышление и отбросила гневность. Кэрол скорее решила найти подруг, пока директор не начал свою речь.
— Итак, мои дорогие друзья, — раздался где-то в вышине потолка громкий раскатистый голос, который встретили шумом и радостными всплесками.
Одновременно с речью Альбуса потолок стал искриться жёлтым и белым цветами, всё больше наполняясь праздничными огнями. Студенты пускали в ход хлопушки, радушно клототали их голоса...
Счастливые звуки до сих пор стояли в ушах, вибрируя на перепонке. Всякий раз, когда Дамблдор выступал с речью, зал ликовал, аплодировал, всех веселили его шутки, добродушние и позитивная настроенность. Но сейчас эти голоса стояли как отголоски прошлого, как будто Альбус мигом оглох, а где-то вдали разносился гул барабанов, криков и оваций. Кто знал тогда, что рождественский вечер может совершить чудо и заставить влюбиться бездушного человека, настоящего монстра в невинное существо и добиться взаимности. Кто знал, что ещё одно сердце разобьётся от неразделённой любви. Кто знал, что для кого-то ещё один бесцельно прожитый рутинный день.
Когда директор закончил преамбулу праздника, были объявлены танцы, лишь к началу которых подоспел взъерошенных Вёрджилл.
Встревоженный взгляд заметил хихикающих подруг, смотрящих куда-то в середину зала. Но среди стены танцующих пар он не мог и разобрать причину его смеха. Быть может, кто-то из его друзей уже так отпраздновал, что начал безудержно отплясывать?
Поубавив стяжку галстука, Вёрджилл спокойно вздохнул и чуть было не подавился, когда в центре человеческого лабиринта многоножки заметил её не одну...а в объятиях какого-то высокого мужчины. Это должен был быть их первый танец!
Чувство обиды и разочарования нахлынуло рекой. О чём только он не мечтал, всё связывая лишь с ней... И когда представился шанс, судьба позабавилась над ним и в этот раз. Каким унижением было видеть Кэрол, тающую в чужих объятиях.
Вёрджилл долго стоял в полном одиночестве, в организованном пустом коридоре, ловил себя на тускнувших самонадеянных мыслях.
Однако он не видел тот же жалобный взгляд черноволосой девушки, прибывшей вместе с таинственным кавалером, в эту минуту ухаживающим за Кэрол.
Упившись горем до самого дна, Вёрджилл гордо развернулся и направился к выходу. Не взяв с собой ни куртки, ни накидки, представил худой торс, скрытый тонкой тканью рубашки, безжалостному морозу. Сунув руку в карман, выудил из бездны сигарету и чиркнул зажигалкой, не отходя от дверей замка. Пар, исходящий изо рта, растворялся в воздухе.
— Мистер Бэйлимор! — воззвал грозный голос из-за угла, тут же показалась его обладательница, — как вы смеете?!
Бесчувственные глаза Вёрджилла скользнули сверху вниз и уставились поодаль от разгневанной Минервы. Он никогда ещё не был так обречён на тоску, ему было абсолютно плевать на все её слова.
— Я лишь на секунду сделаю вид, что не видела проявления дурного тона! — остекленевшие строгие глаза мерцали в ночи, как драгоценные камни при свете солнца. Минерва была крайне раздосадована и разозлена.
Вёрджилл продолжал пускать сигаретный дым, делая вид, что не замечает её кипения от бешенства.
— Вы можете сделать со мной, всё что угодно, но смысла в этом мало, как теперь и во всём... — со спокойным лицом он принялся стряхивать пепел с кончика сигареты прямо у ног декана.
— Неужели вы думаете, что ваша наглость безнаказанна и сойдёт вам с рук? — поставив руки на боки, она стала ещё более худой, походящей на гарпию.
— Вам всё равно меня не понять, мисс, — слегка нахмурился и добавил после недолгой паузы, — ис...
— Хоть я и не молода, но влюблённость припоминаю, — и тут же оквадраченные глаза приняли более мирную форму. Лицо стало слегка поприветливее и милее.
— Мой мальчик, никогда не будет только твоего человека, — ей удалось заглянуть ему в глаза и саму душу, — разочаровываться из-за одной это так... безрассудно, а ещё глупее всю жизнь прожить в отсутствие любви.
— Зачем вы мне это говорите?
— Ну сегодня ты познакомился со мной чуть ближе, может быть зловонный запах этой дряни, — ловкой хваткой длинных пальцев она вырвала сигарету у него из ладони, — на меня так действует?
Минерва немного помедлила, озаряя задумавшегося юношу лучистым добрым взглядом, слегка улыбаясь краешками губ.
И покидая его компанию, игриво бросила напоследок: Обращайся ко мне “миссис”, — выпустила нагретый воздух изо рта и кокетливо пожала плечами, — а так мне придётся снять с Гриффиндора 20 баллов, пусть слизеринцы сегодняшней ночью поликуют... до следующего матча!
Искренняя улыбка придавала её лицу живучесть, кокетство и непередаваемую доброту. Вёрждилл понял, что ранее вёл себя с ней непозволительно грубо.
— Спокойной ночи...миссис Макгоногалл, — бросил он вслед уже ушедшей Минервы.
Для кого-то счастливые дни тянулись для неё безжалостно протяжно, словно дёготь. Праздники навевали скорее тоску по собственной туманной юности, нежели радость. Она чувствовала, как изо дня в день силы покидали её, как сердечность постепенно растворяется в грузном море страданий. Одиночество становится не обречением, а её другом. Душевная боль заполняет потёмки разума, проникая всё глубже, как яд, отравляя в недосягаемые глубины этого массива. Ей не нужно было безмерных богатств, дома с нескончаемым количеством комнат, ей нужна была искренняя любовь, которую она так и не испытала за всю свою жизнь.
Зелёная шаль простиралась за ней ковровой дорожкой, смачно шурша при каждом её повороте. Ткань извивалась как живая, нежно ласкала полы и поднималась даже от самого слабого сквозняка.
Горделивая походка усмиряла воинственный пыл. Суровый взгляд рыскал новых жертв, нарушающих школьный режим. И какое только пошло поколение, тут же глушить боль табаком, а хуже алкоголем. Нет, она же совершенно не такая, она стойкая духом.
И не заметив для себя, погрязнув в своих мыслях она скурила почти всю сигарету, заполнив лёгкие никотином. Голова, прислонённая к каменному уступу, раскалывалась на части, боль становилась по отношению к ней беспощадной.
Тонкие опущенные губы испускали дым, тянущийся прозрачной материей вверх. В мыслях она витала в беззаботном времени, которого никогда не было на её памяти, которому никогда не настать. И даже там возникали проблемы и всякие опасности. Она знала всё, знала действия и последствия, но не находила в себе храбрости, чтобы наконец убедить остальных в своей правоте. Её никто не слышал, хотя она была права с самого начала!
— Я никогда не знал, что вы курите, Минерва, — на знакомое лицо сверкнули зелёные глаза, застеленные призрачным лунным светом.
Она стояла вполоборота, смущённая ситуацией, и от испуга чуть было не выронила окурок.
— Всё это заставляет меня вздрагивать в страхе, Альбус! — обращалась к наступающему директору осмелевшая львица, вернувшаяся в своё амплуа.
— Я обещаю, что всё будет хорошо, — она была настолько скептична, что не просто не могла верить его лучистым глазам. Он говорил правду, но являлась ли она истиной?
— Альбус, вы знаете, что я доверила бы вам жизнь, но я чувствую, что мы ступили на тропу возмездия, — посвятив свой взгляд наливающейся кровью луне, она отвернулась от него, и продолжила вытягивать дым изо рта.
— Просто попытайтесь быть сейчас, а не пребывать в будущем.
— Насколько благостна ваша наивность? — огрубевшие глаза блестели на свету. Она наконец смогла позволить себе дерзость и стала горда собой. Всем своим телом высказывала своё недовольство, неуверенность к его словам.
Альбус же стоял в тени сводчатой арки, поедающей его возвеличенный рост, теперь он казался сгорбленным, кротким, заткнутым.
Последний залп дым последовал в высоту, который Минерва выдохнула отягощённо, запрокинув голову, в неровных полосках света её худая шея становилась ещё длиннее. Не имея смысла пререкаться, она, паря в воздухе, растворилась среди ночной мглы.
Где-то вдалеке отбивали барабаны, радостно смеялись студенты, парили фейерверки, но он теперь не мог избавиться от тревожащих мыслей, всё это переходило в какой-то невыносимый шум.
Наконец он очнулся. С момента, как он закрыл глаза, не прошло и доли секунды. Память о том дне, скорее разговоре впечаталась каиновой печатью.
Дверь распахнулась с диким грохотом, гулом, прошедшим по голым стенам. В проёме тряслась Минерва с вытянутыми блестящими руками. По мере её продвижения, Альбус оценивал риски, но, когда убедился, что ладони вымазаны настоящей человеческой кровью, осознал, что вот теперь он обречён.
— Его нужно было предать в руки Министерства! Подвергнуть опасности столько жизней, ради исцеления мёртвой души! — шокированная женщина трясла перед его лицом руками, вздрагивало и всё тело, дрожащий голос напоминал только что оборванную струну гитары.
— И, если бы не ваше милосердие к злодеям, мы могли бы избежать смертей!
Альбус поддался грудью навстречу, заложив руки в замок около своих щиколоток.
— Минерва... несмотря на нашу дружбу, я не позволю затрагивать его...
Наполненная страхом, враждебной злостью, Минерва треснула рукой по рядом стоящему столу. Мокрый шлепок отпечатался на поверхности, брызги ещё не застывшей крови разлетелись в стороны, очерняя лицо Дамблдора. Треск, который издал стол, свидетельствовал о свирепой силе этого удара.
— Вы всё вторили мне, что я не нахожусь на вашем месте, что мне стоит заткнуться, Альбус, вы привили мне, что я просто не сравнюсь с вашей гениальностью! Я оказалась права, а вы-глупцом! — желчь изливалась рекой, она резала болью точно и ровно, как профессиональный хирург, — она была лучшей на факультете, — Минерва опустила кровью налитые глаза вниз, на поднятые кверху ладони, — что я скажу её матери? Как мне сказать, что ребёнок, что являлся для женщины смыслом жизни, мёртв? Что она больше никогда не увидит свою дочь?! Как мне сообщить это семьям погибших? Будь вы прокляты, Альбус, за ваше притворство, за правдивую ложь! Вы ничем не лучше этого дьявола! Я не стану на вашу сторону, пусть это стоит мне жизни, никогда больше, Альбус!
Директор, покрывшийся гусиной кожей, не заметил, как скоро она покинула кабинет, оставив его в устрашающей тишине. Он ждал своего часа, ждал, когда явятся министерские псы.
“— Насколько нужно было быть глупым и наивным стариком, чтобы мне поверить? — перед глазами Альбуса стоял сам Лорд, нацелившийся на него кончиком палочки.
Вот-вот он применит “Авада Кедавра”, как сделал это с десятком людей перед ним, но медлит... растягивает удовольствие...
— Вера, порой, всё, что нам отведено..., — Альбус не смотрел ему в глаза, чтобы не вызвать большей агрессии, ему нужно было выжить!
— Вера ничтожная попытка оправдать свой страх!”
И пока ему было отведён крошечный кусок времени, нужно было действовать, причём мгновенно! В сумеречном состоянии хромающими шагами он подполз к Омуту Памяти. Прыгающей от истерики рукой вытянул из виска длинную тянущуюся голубую полоску, тут же закупорив её в одной из рядом разброшенных склянок. То, что он знал, было настолько ценно, что стоило жизней всех магов и магглов. Прерывистое хриплое дыхание заполняло комнату. Он должен сделать всё, чтобы сохранить свои воспоминания. За ним скоро придут...
Примечания:
Я буду признательна Вашей оценке и даже маленькому отзыву!