Табак

Тиссая, наверное, никогда не признается себе в том, что Йеннифэр из Венгерберга самостоятельная и вполне созревшая личность, за которой не нужен присмотр сутки на пролёт. Но вот она опять у кровати девушки, чьё состояние все ещё шаткое, но заметно улучшается с последней их немой встречи. Содден ни для кого не прошёл бесследно. Тиссая пытается вспомнить, когда она в последний раз ела, но в её мыслях — трубка, которую уже не чистили несколько дней, в которой травы — уже не травы, а смесь опиума и чего-то расслабляюще-запретного. Тиссая никогда не признается в том, что является зависимой от курения подобной дури, но вторая её зависимость лежит перед ней, практически умирая, распадаясь на Йеннифэр до и Йеннифэр после. Тиссая садится рядом. Руки её холодные почти до онемения, пальцы слабо сжимаются и немного дрожат, но она не обращает внимания. Это двимеритий. Это пройдёт. Хотя хаосу все ещё сложно циркулировать по её телу, и от осознания собственной беспомощности становится тошно. Она так устала. Устала притворяться, что её мало заботит судьба тех несчастных тринадцати магов. Устала думать о том, что последует после Соддена, когда все увидели, на что способна её ученица. Устала притворяться, что видеть Йеннифэр такой: бледной, с не зажившими ранами на лице и теле, ослабленной и все ещё не приходящей в сознание, для неё в порядке вещей. Она снова достаёт трубку и мешочек трав, которые в последнее время носит с собой. Трисс предупреждает её не совершать необдуманных ошибок, которые могут повлечь за собой ещё большее ослабление состояния Тиссаи, но, тем не менее… Она забивает трубку, прессуя травы как можно сильнее. Пожухлый и сгоревшей остаток немного высыпается на пол. Тиссая призывает огонь на кончике пальца и поджигает, медленно втягивая дым в лёгкие. Почти мгновенно она чувствует расслабление, которое откидывает её голову назад и закрывает глаза. Её зрачки все ещё бешено изучают нависшую тьму, даже после опиума она не может насладиться своим отдыхом так, как привыкла. Дым застилает комнату лёгкой пеленой уже спустя двадцать минут. Травы полностью истлели, и она вдыхает только расслабляющее и горькое воспоминание в свои лёгкие, выдыхая при этом сожаление о том, что не она сейчас лежит в больничном крыле, пуская душу на растерзание безвольному хаосу, потерявшему хозяина. Тиссая тихо стонет. На языке — горечь и почти осязаемое разочарование, приправленное порцией ностальгии, в центре которой — фиалковые глаза. Она наклоняется ближе к Йеннифэр, почти любовно касаясь сухой ладонью вспотевшего и холодного лба. А затем поцелуй. Её губы касаются места чуть выше губ, где-то под скулой, но даже этого мимолётного касания хватает для того, чтобы затуманенный разум Тиссаи послал ей знак опасности. Это был опрометчивый поступок, думает она, опускаясь обратно на стул. Виски гудят, взгляд все ещё расплывчатый, а в комнате витает горько-сладкий запах пряных трав. Она сжимает голову в руках, та начинает болеть после времени, проведенного с трубкой во рту. Но она не жалеет об этом. Тихий голос вырывает ее из размышлений, и головная боль вмиг перестает ее беспокоить. — Йеннифэр? — окликает Тиссая, наклоняясь ближе к девушке и убирая темные и спутанные волосы со щек. — Тиссая… Тиссая посылает волну хаоса к Трисс, пытается послать ей сообщение, но даже для короткой фразы ее сил тратится в два раза больше, чем при обычных обстоятельствах. Она концентрируется, чувствуя подступающую тошноту, и тяжело сглатывает, когда холодные пальцы касаются ее собственной руки. Тиссая распахивает глаза, смотря на то, как Йеннифэр медленно поднимается, и торопится расположить подушки так, чтобы ей было удобно опираться на них спиной. Тем не менее, ее ученица не хочет просто сидеть. Не смотря на гримасу боли, которая застывает на ее лице, как если бы была маской, она спускает обнаженные ступни на пол и морщится, когда чувствует, какой холодный пол в больничном крыле. — Тебе нельзя вставать, — строго произносит Тиссая, тоже вставая с места. Она упрямо кладет свои руки на плечи Йеннифэр, ощутимо, но не слишком надавливая, чтобы девушка приняла горизонтальное положение и отдыхала. Йеннифэр, конечно же, не слушает ее. В ее голосе звучат нотки усталости и сарказма, по которому, если быть откровенным, Тиссая соскучилась. — Это касается и тебя. Я сомневаюсь, что Трисс разрешила тебе в твоем состоянии сидеть рядом со мной сутки напролет и дымить как целая армия сапожников Ринды. Тиссая закатывает глаза, но продолжает удерживать Йеннифэр на месте. Она сама все еще ослаблена, ее физические силы все такие же не восстановившиеся, как и магия, но даже с саднящей болью от полученных ран и мигренью, она в состоянии смотреть на свою буйную ученицу строго, точно также как и несколько десятилетий назад, когда вела у нее лекции по магии. Йеннифэр, наблюдая за отчаянными попытками Тиссаи, чувствует себя, несомненно, глупо. Силы возвращаются к ней после нескольких дней сна и лечения, поэтому оттолкнуть ректорессу и уйти отсюда ей не составит труда. Но она этого не делает. — Надеюсь, я не задохнусь от твоего дыма, — говорит Йеннифэр, удобно устраиваясь на подтолкнутых подушках. Тиссая поджимает губы, но молчит, больше концентрируя внимание на хаосе внутри девушки. Йеннифэр хмурится, делая тоже самое. — Почему я не чувствую твой хаос? — спрашивает она с любопытством. Тиссая качает головой, поправляя несуществующие складки на идеально-разглаженном платье. — Двимеритий, — просто отвечает она. — Оу. Далее повисает напряженная тишина. Йеннифэр все еще лежит, зарывшись головой в подушки. Волосы ее разметались по белому постельному белью, выглядя по большей части как какие-то спутанные змеи в период гона, чем то, что можно увидеть на голове чародейки в обычное время. Заметив за собой неопрятный внешний вид, она смотрит на Тиссаю и успокаивается. Что же, изящная и идеальная Тиссая де Врие переживает не самые лучшие свои годы. Если до Соддена ее волосы всегда были собраны в тугой пучок с множеством декоративных игл, то теперь о заколках не может быть и речи: каштановые волосы выбиваются из прически то там, то здесь, напоминая больше птичье гнездо. Йеннифэр может поклясться, что после битвы Тиссая ни разу не мыла их. Она даже видит какой-то застрявший мусор. Йеннифэр, как ей кажется, усмехается достаточно тихо, но Тиссая тут же напрягается на своем месте и будто бы препарирует ее своим ледяным взглядом. — Что смешного? — спрашивает она, и в голосе ее Йеннифэр различает нотки опасности и еще какой-то эмоции. — Ты выглядишь, — Йеннифэр на секунду задумывается: — Не так, как обычно. Взгляд Тиссаи на миг становится уязвимым, и Йеннифэр практически мгновенно жалеет, что сконцентрировала свое внимание на внешнем виде главы Аретузы. Она чувствует себя еще более подавленно, когда Тиссая поджимает губы, а взгляд, как и раньше, становится равнодушным и холодным. — У меня были свои причины, Йеннифэр, — отвечает Тиссая спустя некоторое время. — Тринадцать магов пало в той битве, плести косы и выбирать платье это неуважение к их смерти. Повисшее молчание после никак нельзя назвать уютным. Йеннифэр мнет в руках одеяло, переводя взгляд со слабых всполохов свечей, которых в ее комнате было великое множество. Трисс, постаралась, думает она, скользя взглядом по своей одежде, которая бесформенной кучей покоится где-то в углу. А затем снова смотрит на Тиссаю, рассматривая женщину теперь не только глазами, но и хаосом. Ее наставница никогда бы не позволила вмешиваться таким образом, но насколько Йеннифэр поняла из-за этого так называемого «двимерития» пусть к хаосу у Тиссаи был закрыт. Она замечает усиленным с помощью магии зрением слабые всполохи хаоса в венах Тиссаи, а затем и еще кое-что. Глаза ее в ужасе расширяются, и Йеннифэр практически дергается в сторону женщины. Тиссая, кажется, ничего не чувствует, но все равно смотрит на Йеннифэр. — Ты нашла что-то еще в моем виде, что является непривычным? — усмехается она, и Йеннифэр проглатывает колкости. Те царапают ее горло, принимая вид уже не саркастических замечаний, а раздражения и вины. Все тело Тиссаи было испещрено порезами и ссадинами, которые хоть и были обработаны Трисс, но все равно выглядели как нечто опасное и болезненное. Йеннифэр мысленно дает себе подзатыльник, возвращаясь к полю битвы, которое же и сожгла самолично. У нее никогда не возникало желания спросить Тиссаю, как та чувствует себя после столкновения с Нильфгаардом, и сейчас вина за то, что ее эгоизм снова взял вверх и раздражение от собственной беспомощности накатывают волнами, сбивая ее с толку. Стоит ли спрашивать сейчас? Тиссая, кажется, все еще ждет ответа. Пока Йеннифэр думает над тем, какие слова подобрать, она снова забивает трубку, но запах теперь отличается от того, что был в момент пробуждения юной чародейки. Более глубокий, но не опиум или что-то подобное. Нет, пахло терпкостью вина, и Йеннифэр могла почувствовать накатывающее на нее болезненное ощущение спокойствия и онемения. — Что это? — наконец спрашивает она, всматриваясь в лицо напротив, которое сейчас было скрыто густым облачком дыма. Тиссая медленно выдыхает, рукой отгоняя пелену от своего лица. — Это обезболивающие травы, — отвечает она, смотря на трубку с некой долей сомнения и задумчивости. — Я отказалась принимать обычные лекарства, так как пострадавших было слишком много, а тратить драгоценные силы на приготовления хоты бы одной порции в наше время стало бы большой и бесполезной тратой ресурсов. Поэтому Трисс дала мне это, сказав о том, чтобы я принимала их каждый раз, когда чувствую боль. Йеннифэр кивает, мысленно благодаря Трисс и спрашивая себя, как та перенесла такой сильный ожог. Но потом мысли снова возвращаются к женщине, которая уже несколько часов, по-видимому, тратит свое время, сидя с ней здесь, и, ей не послышалось? — Тебе… больно сейчас? — осторожно спрашивает Йеннифэр, ожидая чего угодно, но не честного ответа. — Невыносимо, — будничным тоном заявляет Тиссая, делая еще один глубокий вдох. Больше они вообще не разговаривают. За те пару часов, которые Йеннифэр проводит в ясном сознании, Тиссая, на ее памяти, забивает трубку еще раза три, прежде чем комната превращается в месиво запахов, а Йеннифэр не начинает чувствовать дремоту от собрания трав. Она наблюдает за женщиной сквозь легкую дымку и собственную пелену перед глазами, которая стала результатом ее постоянного использования хаоса. Она все еще пытается изучить ранения Тиссаи незаметно, поэтому ей приходится слишком часто прибегать к магии, прежде чем за этим занятием ее не прерывает вошедшая Трисс. — Ты проснулась, — говорит она шепотом. Йеннифэр поворачивает голову, видя перед собой только рыжую копну волос и белые блики, а затем тупо кивает, не в силах ответить и разрушить атмосферу спокойствия, которую Тиссая создавала на протяжении почти всего дня. Трисс, кажется, понимает. Она с раздражением смотрит на Тиссаю, но когда видит, что та выглядит расслабленно и почти умиротворенно, проглатывает замечание и поднимает руку. В сжатой ладони Йеннифэр видит плетеную корзину из столовой, а в ней запеченную курицу и разные фрукты. — Скажите, если что-то понадобится, — говорит она скорее Йеннифэр, потому что Тиссая вообще не слушает и не замечает, что происходит вокруг. Трисс была не разговорчива. Йеннифэр понимает причину этого как только видит давнюю подругу перед собой. Шея вся в бинтах, но даже эти плотные куски материи не могут скрыть всего того ужаса, который приходится на бедную чародейку. Йеннифэр остается только ментально сказать спасибо, прежде чем Трисс снова покинет их и оставит наедине. Корзинка, которую Меригольд аккуратно оставляет на столе, практически не взывает желания у не евшей несколько дней Йеннифэр притронуться к ней. Вместо этого она снова обращает свой взор на Тиссаю. — Ты ела сегодня? — спрашивает она, хотя прекрасно знает ответ на вопрос. Вместо какой-либо связной речи, Тиссая немного поддается вперед, раскачиваясь. Плечи ее мелко дрожат, и она складывает руки в защищающемся жесте, будто бы оберегая собственное тело от нападения. Йеннифэр не собирается нападать, и вместе с тем чувствует потребность притронуться к женщине. — Тиссая, поговори со мной, — говорит она почти умоляюще. Йеннифэр никогда не умоляет. Тиссаю будто бы резко встряхивают, вырывая из транса, и она бегло оглядывает комнату, задерживая взгляд на появившейся здесь еде. В ее глазах отчетливо виден вопрос, и Йеннифэр решает, что присутствие Трисс было замечено только ей, прежде чем она сталкивается с голубыми глазами женщины напротив. Они молча играют в гляделки, прежде чем Тиссая запоздало приоткрывает рот в немом вопросе. — Я не голодна, — понимая, о чем ее хотят спросить, Йеннифэр садится на кровати: — А вот тебе стоит поесть. Тиссая отрицательно качает головой, мягко улыбаясь. — Не нужно за меня беспокоиться, Йеннифэр, — говорит она с той же мягкой улыбкой на устах: — Я могу о себе позаботиться. Когда Тиссая встает, Йеннифэр все же делает шаг навстречу: она протягивает руки, сжимая сухие и теплые пальцы Тиссаи так сильно, чтобы ректоресса почувствовала ее потребность в ней, но точно не боль. Вместо ожидаемого возмущенного окрика, она получает еще один нечитаемый взгляд небесных глаз, прежде чем окончательно сдается в своей затее, отпуская. Рука Тиссаи безвольно падает на бедро. — Ты можешь остаться, — говорит Йеннифэр. Тиссая качает головой, пряча трубку в футляр. — Нет нужды, — отвечает она, направляясь к выходу. После того, как она несколько дней сидела здесь, практически не вставая, ноги ее практически не слушаются. Походка шаткая, неустойчивая, у Йеннифэр складывается стойкое ощущение скорого падения главы Аретузы. Буквально. С каких пор Тиссая так себя загоняет? С Соддена, возникает в голове у Йеннифэр, и ей в данном случае остается только гадать, что происходило с идеальной наставницей пока она была без сознания. Неужели Тиссая действительно изматывала себя заботой о других до такого состояния, когда от прежней владыки Аретузы остается жалкая тень ее былого величия? Не смотря на все это, Йеннифэр все равно не может начать жалеть Тиссаю. Это, скорее всего, было связано с тем, что Тиссая не тот человек, которому нужна чья-то жалость. Жалостью не поможешь, тем более в том состоянии, в котором пребывает ректоресса. Следующим, кто узнает о том, что Йеннифэр очнулась, становится Сабрина. Она врывается в ее палату, принося с собой запах соленого моря и выпивки. В руках у нее сжато несколько стебельков трав, которые она, недолго думая, начинает пережевывать, сканируя состояние Йеннифэр. Йеннифэр знает, что ее подруга ничего не смыслит в лекарском деле, как это было с Трисс, но все равно ей приятно такое волнение со стороны той, кто развивается и питается только благодаря слухам. Лицо Сабрины принимает обеспокоенное выражение, и она с опаской начинает оглядываться, выискивая кого-то по углам. Йеннифэр непонимающе следит за ее действиями, но потом, когда лицо ее гостя принимает все более и более нервное выражение лица, не выдерживает и спрашивает. — Что не так, Сабрина? Я все еще здесь, или кого ты там ищешь. Сабрина поднимает руки, выглядя после фразы Йеннифэр намного спокойнее, чем мгновение до этого. — Мне казалось странным, что Тиссаи здесь нет, — отвечает она, пожимая плечами и занимая место, где совсем недавно сидела старшая чародейка. Йеннифэр сдвигает брови на переносице, обдумывая услышанное. — О чем ты? — спрашивает она. — Мм? — мычит Сабрина в ответ: — Трисс разве тебе не говорила? — когда Йеннифэр отрицательно качает головой, ее подруга просто машет рукой: — да, точно, ей сейчас не очень приятно разговаривать. Ладно. Тиссая, после того, как мы все вернулись в Аретузу, не отходила от тебя ни на минуту, отказываясь от еды и сна. И тем более от лечения. На этом мозг Йеннифэр отключается, и дальнейшее объяснение с активной жестикуляцией она как-то не воспринимает. Тиссая не отходила от нее? Звучало как бред, но Сабрина не стала бы ее обманывать, точно не в той ситуации, в которой они все находились сегодня. Меньшее, что она могла рассказать, так это правду, и Йеннифэр в принципе-то не ставила под сомнение то, что ей рассказали. Но Тиссая… это было на нее не похоже как минимум. — Тиссая настолько была упряма, что Трисс пришлось заново лечить голосовые связки, когда те порвались из-за того, что они орали друг на друга, — продолжает потешаться Сабрина: — Йеннифэр, ты когда-нибудь могла представить, что наша милая Трисс будет срывать голос в криках на ректорессу? — Нет, — не задумываясь, отвечает Йеннифэр, в мыслях присутствуя все еще очень далеко от разговора: — сколько дней я провалялась здесь? Сабрина на секунду замолкает, проворачивая язык во рту, и отвечает: — Пять. Шесть, если считать и наше возвращение в Аретузу, но это было поздней ночью, хотя мы и не спали. Трисс поставила на ноги всех до единого, даже наши повара не ложились все это время, пока мы считали погибших и зализывали раны. Ну, — она на секунду морщится, вспоминания, в каком блеклом состоянии ректоресса ходила по всей Аретузе: — большинство из нас так точно. Трисс, кстати, дала мне эти травы, от того паскудного червя. Сказала, что они помогут привести мое сознание в норму, но, как по мне, я чувствую себя замечательно. Они еще какое-то время болтают ни о чем, и Йеннифэр узнает несколько вещей: в числе погибших оказывается несколько магов, которые ей не были знакомы лично, и еще один, которого она знала от Тиссаи, Вильгефорц. Она не считает его смерть потерей для себя, но потом ее мысли снова обращаются к Тиссае. Как старшая чародейка отнеслась к смерти тех, кого знала? Йеннифэр морщится. Она не хочет думать о том, что помимо физической потребности в лечении, Тиссае все это время нужен был человек для разговора или же выпивки. Сабрина тем временем говорит о том, что Коралл, не смотря на потерю обеих ног, чувствует себя замечательно, а еще упоминает, что только с этой рыжей чародейкой Тиссая говорила больше, чем с кем-либо еще за эти дни. Это становится отправной точкой, которая служит толчком для Йеннифэр. Она встает с постели, и на удивленный взгляд Сабрины кивает в сторону приоткрытой двери. — У меня есть кое-что, что мне надо сделать в ближайшее время, — объясняет она, и Сабрина кивает, тоже поднимаясь. — Тогда я передам Трисс, что ты вполне живая, — шутит она: — Трисс очень беспокоится за тебя и Тиссаю. Йеннифэр скалится в ответ на это замечание, начиная винить всех и каждого в том, что призрак имени владыки Аретузы ходит по холодным коридорам в полном одиночестве, с такими же человеческими проблемами и потребностями, если не больше, как и у всех. — Так почему она не заставила ее лечь в эту палату? — огрызается Йеннифэр. Сабрина закатывает глаза. — Трисс может ругать Тиссаю за неосмотрительность, но она никогда не сможет что-то приказать ей, считая ее нашей матерью. Йеннифэр проглатывает удивление по поводу последней фразы вместе с Сабриной, которая запихивает в рот еще пару трав.