Табак

Холодные коридоры Аретузы никогда еще не казались настолько холодными и мертвыми. Насколько Йеннифэр себя помнит, всегда, прогуливаясь по этажам, она слышала голоса учениц и учителей, и, если посчастливится, то даже и смех. Но не в этот раз. Полуночный коридор освещался только луной, которая заглядывала в окна и говорила о том, что Йеннифэр потеряла целый день, желая поговорить с Тиссаей, но так и не сделала этого, хотя чародейка находилась рядом. Вина за это начинает глодать ее кости, и вместе с ноющим чувством тревоги, которая нарастает где-то в желудке, она чувствует и тошноту от проявившего себя голода. Корзинка, которую принесла Трисс, позаботившись о том, чтобы Йеннифэр не рухнула в голодный обморок, так и остается в ее палате в том положении, в котором ее и оставили. Она проходит далее, проводя рукой по холодному и гладкому камню. Йеннифэр, честно говоря, не помнит, где находится спальня Коралл, но надеется, что ее поиски увенчаются успехом. В противном случае, она просто зайдет к Тиссае и поговорит с ней о том, какого черта та делает. К Тиссае она в итоге не заходит по причине явной: Коралл врезается в нее из-за угла, скрипя спешные извинения, когда Йеннифэр оказывается сбитой с ног и сидящей на полу. Резкая боль от падения проходится по всему ее позвоночнику табуном колких иголочек, которые будто бы загоняет под саму кожу. Она морщится, потирая ушибленные ягодицы, и старается подняться. — Извини, — говорит Коралл, сочувственно наклоняя голову вперед: — Меня предупредили, что использование этого кресла будет тяжелым, но я не думала, что буду походить на первогодку Аретузы в использовании собственного хаоса. Йеннифэр скользит взглядом по обновлению во внешнем виде чародейки. Верхняя часть ее тела выглядела вполне обычно, но потом она спускает взгляд ниже, где то, что осталось от ног мага, было скрыто темным пледом, и поспешно отворачивается. Коралл понимающе усмехается. — Девочка, тебе не о чем беспокоиться, — говорит она: — Эта старая чародейка переживала и не такое. — Как ты себя чувствуешь? — спрашивает Йеннифэр, когда поднимается на ноги. Коралл на секунду задумывается, и за это время Йеннифэр может рассмотреть кресло подробнее. То выглядело вполне обычно, если не считать того, что на его подлокотниках находились камни, считывающие хаос. Как она понимает, когда Коралл вводит сюда свою магию, то кресло начинает двигаться вперед на своих небольших колесах. Любопытное устройство, приходит Йеннифэр к выводу. Хотя становится не понятно, как Коралл достала его в такой короткий промежуток времени. — Ну, — Коралл улыбается: — наверное, как и все после битвы. Тиссая постаралась найти для меня это, — она стучит пальцами по креслу: — как можно скорее, чтобы я не чувствовала себя ущербной, я очень благодарна ей за это. Йеннифэр получает сразу два ответа на свои вопросы, а затем вскидывает голову, чувствуя, что Коралл смотрит на нее. И, правда, серые глаза чародейки были устремлены к Йеннифэр, выражая смешливое озорство и некий вопрос. — Детка, ты хочешь спросить про Тиссаю, верно? — спрашивает Коралл, когда Йеннифэр продолжает молчать: — Если это так, то я хочу напомнить, что Тиссая не из тех, кому понравятся сплетни. Особенно о ней. Особенно от тебя. Йеннифэр прикусывает губу, выдвинув челюсть вперед, она все же кивает, не зная, что ей теперь делать. — Я дам тебе совет: человек, который лучше всех разбирается в Тиссае, это она сама и ты. Даже, скорее всего, больше ты, так как она за все эти столетия не научилась правильно выражать эмоции и заботиться о себе так же, как и о других. Затем Коралл рассказывает ей о том, почему так тихо. Вопрос слетает с губ Йеннифэр слишком быстро, чтобы подумать о его важности и нужности конкретно в этой ситуации, но Литта, кажется, рада поболтать даже об этом. В результате Йеннифэр узнает, что ученицы все еще в Аретузе, что показалось сначала странным, ведь уроков нет. Но затем Коралл говорит о том, что большинство учеников пригодились в полевом госпитале, который развернула Трисс на целом этаже, помощь даже необразованных, но все равно магов, которые могли бегать и приносить, пригодилась как нельзя кстати. — Но почему так тихо? — снова спрашивает Йеннифэр, делая описывающее движение рукой, указывая на стены Аретузы и длинные, извилистые коридоры. Коралл пожимает плечами. — Если ты не заметила, сейчас ночь, а я сомневаюсь, что кому-то кроме нас хочется ходить по башне в поисках приключений. Мне не спалось, к тому же, — она снова стучит по креслу: — мне надо разобраться, как оно работает, прежде чем я смогу маневрировать в толпе. Если ты не заметила, даже в пустом коридоре я заставила героя Соддена пасть на задницу. Они по-дружески прощаются. Коралл ободряюще хлопает Йеннифэр по предплечью, потому что, очевидно, не достает до плеча, а Йеннифэр улыбается в ответ. Она провожает старшую чародейку взглядом, пока та не пропадает из виду, а тихий скрип, издаваемый ее новым приобретением, не угасает где-то в дальнем коридоре. Эта ночь будет долгой, проносится в голове у Йеннифэр, когда та направляется в сторону кабинета Тиссаи. Она не знает, что скажет, когда увидит наставницу, но думает, что слова и не нужны. Если понадобится, она просто припрет ее стенке, образно говоря, в попытке достучаться. Или вообще даже в комнату не войдет. Коралл верно сказала, сейчас ночь и навряд ли Тиссая будет сидеть за своим столом. Если так подумать, логичнее было бы предположить, что ректоресса сейчас спит, наконец-то найдя покой после нескольких дней метаний. Йеннифэр была бы очень признательна, обрадовавшись такому развитию событий. Миновав еще один поворот, она останавливается напротив дверей Тиссаи, не зная, что сделать лучше: постучать или просто войти, не побеспокоив хозяйку комнаты лишним звуком. Решив, что второе будет предусмотрительнее, если Тиссая все же отдыхает, она проходит в комнату, отметив, что защитные чары тоже отсутствовали. Оно и понятно, если брать в расчет лишенную магии ректорессу. Каково же было удивление Йеннифэр, когда, войдя в комнату и прикрыв за собой дверь, она замечает слабый свет, исходящий из спальни, а на рабочем месте разбросанные перья, раскрытую чернильницу и бумаги, что находились в абсолютном беспорядке. — Тиссая? — негромко зовет Йеннифэр, когда глаза привыкают к полумраку, царившему в покоях ректорессы. Она снова бросает взгляд на рабочий стол, отмечая, что список погибших магов, что лежит на самом верху, исписан мелким, убористым и дрожащим почерком. Йеннифэр чувствует разливающуюся волну боли где-то в груди, когда понимает, что вместе с нервными метаниями, Тиссая за эти дни провела долгие мгновения одиночества, сидя здесь и оплакивая тех, кто пал в той битве. Йеннифэр шепчет ругательства, когда Тиссая начинает шуршать где-то в своей спальне. Раздражение на эту невыносимую женщину начинает расти в ней с геометрической прогрессией. Она то думала, что Тиссая просто забывает потушить свечи, или что у нее там горит, но все равно находится в своей постели, наслаждаясь таким нужным ей отдыхом! Она делает несколько шагов на встречу, когда до ее ушей доносится скулящий голос, который она не сразу узнает. — Не подходи, Йеннифэр, — говорит Тиссая, и сердце Йеннифэр практически сжимается в металлических тисках от того, как голос женщины срывается: — не подходи. По звукам, которые доносятся после, Йеннифэр понимает, что Тиссая тяжело опускается на пол, прислоняясь к стене. Она действительно хочет увидеть Тиссаю сейчас, но также не хочет нарушать границы наставницы. Йеннифэр уважает личное пространство Тиссаи, и если ректоресса не сразу выгнала ее прочь, то это что-то да значит. Йеннифэр тяжело вздыхает и опускается по стене вниз. Она чувствует, как с другой стороны, спина Тиссаи касается холодного камня. Эта близость, пусть и не такая, к которой Йеннифэр привыкла, дает ей успокоение, и она чувствует усталость, которая накатывает всполохами боли по всему телу. Она ни разу не отдыхала после того, как очнулась, и такая нагрузка сразу же после ее почти недельного сна — не самое лучшее, что можно желать. Но затем все ее мысли снова заполняет наставница и ее состояние. — Тиссая, — зовет Йеннифэр, поворачивая голову и смотря в пропасть дверного проема. Она видит слабые всполохи свеч, пламя которых танцует от ветра, и тень от них находит свое отражение в стенах. Она не видит Тиссаю, вместо этого замечая краем глаза шевеление, а затем и ткань белого ночного платья, которое стелется на полу. Она вздыхает. Значит, думается Йеннифэр, Тиссая действительно готовилась ко сну, остается надеяться, что она не помешала своим неожиданным визитом. Между тем, Тиссая отвечает: — Знаешь, Йеннифэр, я надеюсь, что ты никогда не потеряешь тех, кто тебе дорог, — говорит она. Йеннифэр прикрывает глаза, и ей кажется, что Тиссая делает то же самое. Схожесть их действий напоминает Йеннифэр ее прошлые годы, когда наставницы Аретузы была для нее очередной помехой, когда они постоянно грызлись и ничего хорошего из того их общения не выходило. — Тиссая, что тебя беспокоит? Раздается судорожный вздох, а затем и всхлип. Йеннифэр не справляется с подкатывающей тошнотой из-за собрания эмоций, природу которых она не может разобрать до конца. Она чувствует печаль вперемешку с огромным чувством привязанности, исходящее из ее груди, она желает броситься к Тиссае, сжимать ее тело в крепких объятиях и, наконец, дать женщине высказать все, что та думает, что Йеннифэр останавливает себя. Не сейчас. Ее выходка может спугнуть и заставить Тиссаю вновь закрыться, чего Йеннифэр никак не могла допустить. — Вильгефорц. Он погиб. Йеннифэр заторможено кивает, не зная, к чему ведет ее наставница. — У нас была… некая связь, — продолжает Тиссая, издавая очередной сдерживаемый и тихий всхлип: — это началось, когда ты отсутствовала. Он был единственным человеком, который мог понять меня, поддерживал на протяжении долгого времени и, я не знаю, — Тиссая на мгновение замолкает, и Йеннифэр настороженно прислушивается к притихшему голосу: — Он напоминал мне тебя. Такой же необузданный, сильный и волевой характер, и он был рядом. Йеннифэр не знает, что ответить на это. Чистосердечное признание оказывается для нее тяжелейшим испытанием ее души, к которому она не была готова. Она была расстроена, зла на себя за то, что не увидела, что Тиссая действительно нуждалась в ней в это время, но она была поглощена своей жизнью, развлечениями и погоней за ведьмаком, нежели концентрировала свое внимание на чем-то действительно важном. И вот, теперь это важное разбивается за стеной на многие тысячи осколков, и Йеннифэр чувствует не проходящую, а все нарастающую вину за свое поведение и невнимательность к женщине, которая была роднее кого-либо. — Почему ты не сказала раньше? — спрашивает Йеннифэр; голос ее дрожит в попытке сокрыть метания ее души: — Я бы не допустила твоего одиночества. — Ты сделала это, — в голосе Тиссаи нет ни капли обвинения или злобы, только печальная ностальгия: — ты сделала это, не обращая внимания на мои попытки вернуть тебя в Аретузу, ты… — Я бы никогда не вернулась в Аретузу, — перебивает ее Йеннифэр, не заботясь о том, что подумает Тиссая; она хочет поскорее объясниться, подбирая ноги к груди: — я бы вернулась к тебе. Далее следует тишина. Тиссая больше не продолжает разговор, а Йеннифэр думает над собственными словами. Сказанное сейчас пробуждает в ней нечто, что она так хорошо прятала все эти годы. Она тоже тосковала по Тиссае, она тоже хотела вернуться, но ее жизнь — далеко не сахар, а проблема доверия существовала и не покидала ее никогда. Ей хватило родителей, которые продали ее за какие-то дрянные четыре марки. Состояние Йеннифэр сейчас исчисляется тысячами — она подавляет в себе смешок, проглатывая, и снова возвращается к Тиссае. Доверяла ли она наставнице? Да. Доверила бы собственную жизнь? Именно это сделала на Соддоне, когда, возможно, смирилась со своей смертью, с тем, что хаос, который не любит полной капитуляции баланса и контроля, поглотит ее всю без остатка. Она доверяла Тиссае безоговорочно, беспринципно, даже не требуя ничего взамен, и именно это заставляет ее вернуться на поле, сожженное дотла. Тиссая стояла в том огне, закрыв глаза. Йеннифэр понимает это только сейчас. Раненная, ослабленная кощунственным металлом, который покусился на самое дорогое, что есть у мага, ее наставница стояла там, не двигаясь, ожидая, что пламя Йеннифэр поглотит и ее тоже. Тиссая доверяла даже сильнее, чем это делала Йеннифэр. Она не понимала, на какие жертвы шла глава Аретузы ради нее все эти годы, всю ее сознательную жизнь. До возвышения и после, когда уже, казалось, нет нужды в заботе о маге, покинувшем родную школу. Глаза Йеннифэр наполняются горькими слезами, но она не проливает их. Вместо этого она протягивает руку, надеясь, что этот жест будет замечен. Но Тиссая не двигается с места, все продолжая молчать. Йеннифэр чувствует легкую дрему, когда луна начинает заходить за горизонт. Она, возможно, даже засыпает, путаясь в собственных мыслях и сожалениях о совершенных и нет поступках, когда ее рука оказывается сжатой. Это прикосновение служит толчком к ее пробуждению. Может, не сразу, потому что рука Тиссаи, сухая и теплая, выглядит безвольной. — Тиссая? — шепчет Йеннифэр, часто моргая: — Тиссая? Но Тиссая не отвечает. Йеннифэр сжимает ладонь наставницы, надеясь, что это не послужит причиной испуга или возможного лишения сна уставшего разума. Она встает, убирая руку с неким сожалением, а затем заходит в спальню. Свечи уже изжили все, что им было отведено. Напоминанием о них служит слабый запах плавленого воска. Йеннифэр задается вопросом, сколько времени они провели в таком положении, а затем она опускает взгляд вниз, где краем глаза видела сидящую Тиссаю. Она опускается на колени перед женщиной, убирая растрепанные волосы с лица, любовно проводя рукой по холодной щеке. Ее взгляд падает на окно, и прежде чем продолжить рассматривать спящую чародейку, она встает и закрывает ставни, стараясь не издавать громких звуков. Взгляд мечется с заправленной кровати обратно на Тиссаю, и Йеннифэр, чувствуя потребность во сне и еде, расправляет ее, обнажая белое постельное белье, которое пахло, несомненно, Тиссаей. Ромашками и табаком. В какой-то момент все ее мысли начали кружить вокруг наставницы. Йеннифэр качает головой. Сегодня и так произошло слишком много событий, с которыми она могла бы справиться, не причиняя вреда собственному сознанию. Она возвращается к Тиссае, которая заснула в неудобной позе, выглядя при этом словно какая-то древняя богиня. Йеннифэр не стесняется собственных мыслей, надеясь, что когда-нибудь она сможет сказать Тиссае об этом, восхваляя ее красоту. Но точно не сейчас. Она подходит ближе, наклоняясь и просовывая руки под слишком податливое тело. Поднимает, понимая теперь, на сколько же на самом деле Тиссая маленькая. В своих руках Йеннифэр чувствует то, как Тиссая шевелится, и торопиться поскорее уложить ее в кровать. Когда она это делает, желание пойти в собственную комнату угасает вместе с тем, как в груди рождается новое, неведомое чувство сильнейшей привязанности и чего-то большего. Из-за усталости она не обращает на это внимание, обещая себе, что разберется со всем этим на следующий день. Тем не менее, она не уходит, укрывая Тиссаю овчинным одеялом и стараясь не тревожить чуткий сон ректорессы. Когда она уже собирается уйти, Тиссая протягивает к ней свою руку, с силой сжимая ткань ее льняного платья. Йеннифэр на секунду испытывает смятение, думая, что каким-то образом разбудила ее, но все кажется куда проще. Тиссая спит, но даже сквозь сон может произнести одно только «останься». Йеннифэр не может не подчиниться, надеясь, что Тиссая, проснувшись утром, и обнаружив ее в собственной спальне, не будет испытывать желания ее убить. Когда Йеннифэр засыпает на стуле, телом ложась на кровать Тиссаи, на небе заходится солнце.