5к лайков
Эта песня уносит меня в другие миры…3к лайков
Он похож на скульптуру, созданную самими богами! Как же он красив в белом пиджаке *плачущий эмодзи* Стилисты, пожалуйста, наряжайте его в белое почаще!!!8к лайков
На губах украдкой мелькает гордая улыбка, пока Хуа Чэн листает комментарии ко вчерашнему выступлению. Да какая, к черту, скульптура? Это и есть Бог! — возбужденно думает он, но как обычно ничего не пишет. Прошли те времена, когда Хуа Чэн строчил сотни признаний в любви под обновлениями, думая, что их прочтет тот, кому они предназначались. Или участвовал в голосованиях музыкальных премий с фейковых аккаунтов, чтобы увеличить количество голосов. Или тратил последние пять юаней, лишь бы купить брелок с самым красивым на свете юношей. Потому что когда-то давно в одном из интервью для популярного подросткового журнала Он кое-что сказал. — Цена популярности? А кто эту цену платит? Я безгранично благодарен своим поклонникам за поддержку. Но не меньше благодарен, когда они развиваются и совершенствуются ради самих себя. Разве это не потрясающе, что мои песни слушают люди, способные добиться в жизни больших высот? Шучу, конечно… Просто хочу, чтобы они не забывали, что важнее всего — целеустремленно идти к собственной мечте. А если я послужу ориентиром на их пути, то буду только рад. Вот, что Он сказал. И Хуа Чэн прислушался. Задумался. А как иначе? Он запоминал все, сказанное Им. Доверялся каждому Его слову. Это всегда приводило только к удачным исходам. Всегда отдаляло от незавидного будущего полубездомного оборванца. Хуа Чэн понял, чего хочет по-настоящему: стать достойным поклонником своего кумира, сделать ради него что-то выдающееся. Но ничего не умея и не имея, он ничего и не мог. Поэтому постепенно, но уверенно выбирался из болота, в котором рос, подчинял свою жизнь развитию, доступному в его положении, заодно переставая быть «фанатом» в общепринятом смысле. Совесть не мучила. У Хуа Чэна была своя философия на этот счет. Во-первых, во время какого-то голосования или выхода нового клипа глупо страшиться провала с более чем сотней миллионов подписчиков на Вейбо. И это число постоянно росло. Плюс-минус голос какого-то сельского парня уж точно не был решающим. А во-вторых, Хуа Чэн понимал, что может принести Ему куда больше пользы, занимаясь другими, осязаемыми вещами. Например, разнося по этажам коробки или мóя коридоры. А коридоры тут длинные. И некоторые встречи в них невозможны. Еще более невозможны, чем будучи за тысячи ли от этих белых стен. Сидя в своем пропахшем рыбой поселке, название которого позабыли в даже областной администрации, Хуа Чэн верил во встречу сильнее. Тогда оставалась хотя бы свобода для фантазии, что однажды, случайно, мельком, но он увидит… Здесь же — в сердце Пекина, в районе Чаоян, где выросло шестнадцатиэтажное здание агентства G.C.I. — обрубили последние ростки робких надежд. Но Хуа Чэн не уходил. Не рассматривал такой вариант. Пусть встреча с Ним останется пока недосягаемой мечтой, Хуа Чэн все еще может мыть серые бетонные полы, по которым — редко и когда никто не видит — ходит Он. Начищая полуавтоматической шваброй полированный бетон, Хуа Чэн старается изо всех сил. Что бы ни делал — он всегда прикладывает максимальные усилия. И в этом выкладывается, как перед смертью. Мытье полов — целое таинство. Ранним утром людей в агентстве меньше всего, и Хуа Чэн подготавливает коридоры к Его приходу. Неизвестно, когда Он вернется: будет ли это сегодня, завтра или через месяц. Однако незнание расписания самого важного на свете человека вносит в рутину только больше азарта. Без сомнений, Его ноги рано или поздно коснутся этого пола. И пол должен сиять. Его легкая поступь отразится тихим эхом от стен, бетон — ювелирно отлитый немецкими мастерами под присмотром японских дизайнеров — незаметно колыхнется, как гладь воды, не в силах оставаться холодным и глухим. Ведь будет идти Он. Поэтому Хуа Чэн очень старательно намывает дорогой бетон, пока в наушниках на повторе поет любимый голос. Наверное, узнай кто, что за мысли витают в его голове, когда он с остервенением сжимает толстую швабру, счел бы сумасшедшим. Но никто не имеет права знать об этом. А еще, рассуждает Хуа Чэн, если человек не способен понять, что делать что-то с любовью ради другого — не болезнь ума, а благословение сердца, такого человека стоит просто пожалеть. Вообще-то, Хуа Чэн не только моет полы или разносит коробки. Он разнорабочий. Где понадобится, куда позовут — там и трудится. Даже удается участвовать в танцевальных практиках трейни или недавно дебютировавших групп. Им всегда требуются люди на подтанцовку, и строгих критериев никто не ставит. А Хуа Чэн хорош в танцах — не зря же он потратил годы, изнашивая кроссовки на окраине поселка, рядом со свалкой. Люди там редко появлялись, а если такое и случалось, старались обходить зловонное место стороной. Хуа Чэна никто не трогал, не отбирал хилую колонку и разбитый телефон, и он мог спокойно тренироваться. Теперь многое изменилось. Несколько раз в неделю «непревзойденного» Хуа Чэна, как его в шутку прозвали за аномальную выносливость, приглашают то в один зал, то в другой — на подтанцовку. В залах всегда можно найти кондиционер, кулер, полотенца, а самый неприятный запах, способный потревожить обоняние, пот, смешанный с пахучим дезодорантом. В общем, в отличие от свалки, условия идеальные. Хуа Чэну еще никогда не жилось так комфортно, как сейчас. Жаловаться не на что. Только, как и прежде, Его не удается увидеть и краем глаза. Но знание того, что закуски, которые Хуа Чэн разносит по этажам, может попробовать Он, — поднимает по утрам с постели. Жалкая ли жизнь, в которой подобная мелочь наделяется столь сокровенным смыслом? Нет. Хуа Чэн знает, что — нет. То, что наделяет смыслом Он, не бывает жалким.***
— Хорошо поработали, парни. Музыка стихает, раздаются жидкие аплодисменты. Будущий бойз-бэнд на пороге дебюта разбредается из зала в полуживом состоянии. Сегодня они тренировались до победного; Хуа Чэн и несколько других штатных танцоров вымотаны не меньше. На часах перевалило за полночь, и пора бы уже по домам, но если Хуа Чэн окажется дома, то точно уснет без задних ног, а сегодня пятница, вернее, уже суббота… И он до сих пор так и не написал ни строчки. Днем наверняка не будет свободной минуты, так что сделать все предстоит сейчас. Со вздохом поднявшись на ноги, Хуа Чэн отправляется в раздевалку. Идти в душ нет ни сил, ни времени. Добраться бы хоть до стола с тетрадью, какое там мыться… — Чувак, мы через круглосуточный. Ты с нами? Это один из «штатников», Сян Цзян. Хуа Чэн знаком с ним уже полгода и иногда вместе ходит до метро. Сян Цзян весь в татуировках и с проколотыми щеками — путь на большую сцену с такой внешностью ему закрыт, но это не мешает периодически мелькать в трендах тик-тока. — Не сегодня. У меня дела. — Ну и жесть… Я давно сомневаюсь, что ты человек, а не демон. Сколько можно пахать? Сердце остановится. Хуа Чэн только фыркает в ответ. Если остановится, он запустит его снова. Или правда обернется демоном. Он не намерен сдаваться так просто. Этот мир кое-что ему задолжал. — Проваливайте, — вместо «пока». — Да валим, валим… Трое парней покидают раздевалку, оставляя Хуа Чэна в одиночестве душной комнаты с железными шкафчиками. Нужно собраться с мыслями, прогнать усталость и сонливость, взять себя в руки. Это никогда не проблема. Просто очередной рывок, который Хуа Чэн сделает без колебаний, а воля — его бессменная спутница — ему поможет. Так и происходит. Хуа Чэн все-таки засовывает голову под ледяную струю — без особого намерения помыть волосы, переодевается в чистые майку и олимпийку, закидывает на плечо рюкзак и отправляется из полуподвала наверх. По пути стоят автоматы с напитками. Вот что-что, а энергетики точно приближают Хуа Чэна к демоническому бытию, но ночью без них никуда. Тем более в кармане лежит волшебная карта, которая выдается сотрудникам агентства — она позволяет бесплатно брать из автоматов три продукта в день. Знак милосердия со стороны администрации. Хуа Чэн набирает номер энергетика, прикладывает карту и не морщится от грохота, с которым банка летит вниз. В ушах плотно сидят наушники, а в них — неизменный голос, наполняющий силами. Это не песня, просто какое-то старое интервью на радио, где Он рассказывал, что верит лишь в ту судьбу, которую может создать сам, и что недавно посмотрел «Полицейского из Запретного города» и сильно смеялся. После длинного дня беззаботные разговоры прошлых лет согревают лучше горячего душа. На пятом этаже есть отличная комната отдыха. По крайней мере, Хуа Чэн считает, что она отличная. Вид из окна — на глухую часть стены соседней высотки, всего четыре столика, и свет не бьет по глазам. Самое то для выполнения домашней работы. Он приходит сюда не в первый раз. Хуа Чэн почти дергает за дверную ручку, когда странное чувство заставляет его остановиться. Хорошее зрение будто нарочно обостряется. Взгляд, подчиненный какой-то пугающей, неведомой силе проходится по ключевым точкам, которые позволяют без сомнений определить — кто это там, за стеклянной дверью. Будь Хуа Чэн в состоянии соображать, точно бы расплакался от невыносимого осознания, что его глаза всегда и везде искали именно эту фигуру и знали, как угадать ее по неаккуратно надвинутому на голову капюшону, скрещенным ногам и ссутуленным плечам. Он никогда не сутулится на камерах, но Хуа Чэн отчего-то знает, как это должно выглядеть. В наушниках все еще звучит: — Жизнь проходит в предвкушении. Как перед выходом на сцену. Постоянно задаешься вопросом… Но для Хуа Чэна мир стихает, потому что закладывает уши. Банка энергетика скользит по дрогнувшей ладони и едва не летит на бетонный пол вместе с сорвавшимся сердцем. Впервые в жизни Хуа Чэн испуганно делает шаг назад.