Покажи себя на камеру, котик

— Минни, солнце, если ты действительно меня любишь, отсоси Хёнджину. — Нини, я готов на всё, чтобы ты стал моим.

🐾🐾🐾

Окрестности Сеула. Квартира Ян Чонина. Это было утро понедельника, когда в квартире номер 347, находящейся на третьем этаже пятиэтажного жилого дома где-то на окраине Сеула, раздался будильник. Это были два человека, расположившиеся на большой двуспальной кровати в обнимку и мирно сопящие, каждый на свой лад. Более низкий парень утыкался кончиком носа в ключицу парня напротив и тихо что-то бормотал себе под нос, подёргиваясь. Второй же, более высокий, лежал смирно, ладошкой поглаживая спину младшего, в попытках успокоить его хаотичные движения. До второго будильника оставалось пять минут — те самые пять минут самого настоящего счастья, которые хочется продлить как можно дольше. Но всё хорошее рано или поздно заканчивается. И будильник тому подтверждение: конечно, он приносит пользу, но чаще всего отрицательную (в составе которой трезвонящая боль, отзывающаяся где-то под черепной коробкой, и это настроение послать ещё не начавшийся день ко всем чертям и продолжить спать дальше). Проведя пальцами по спутавшимся кудрявым рыжим волосам и протяжно, но беззвучно зевнув, Сынмин приподнялся на локтях и протянул указательный палец к телефону, чтобы смахнуть сверкающее уведомление. Игнорировать дальше звон будильника не было смысла, ибо нужно успеть привести себя в порядок и приготовить завтрак, пока Чонин не проснулся. На молодом парне, который сейчас с большим усилием встал с кровати, потягиваясь во все стороны, была надета милая светло-жёлтая пижама с весёлым принтом в виде щеночков разных пород и белых косточек рядом с ними. Эту пижаму Сынмин всегда оставлял в шкафу Чонина, мало ли они снова захотят устроить «посиделки с ночёвкой». Мин стянул с себя одежду и просеменил до ванной комнаты, осторожно запирая за собой дверь. Не хотелось беспокоить такой крепкий сон Чонина, когда он со всей хваткой лисёнка обхватывал скомканную часть одеяла вместо теплого тела своего старшего. Наблюдать за такой милой сценой Сынмин мог бы хоть целую вечность, но времени не было — нужно поторопиться. Почистив как следует зубы и ополоснув заспанное лицо прохладной водой, Ким начал с усилием расчёсывать свои волосы: парень никогда не вертелся во время сна, но волосы несомненно всегда были запутаны, как будто из них ночью свили гнездо парочка синиц. Удручающе взглянув на себя в большое зеркало и отложив расчёску, Сынмин полез к себе в рюкзак, чтобы достать белую хлопковую вещь. Затем направился к кухне, по пути завязывая бант за спиной и разглаживая одежду от складок. Чонин застал своего «партнера по трансляции» уже на кухне, когда тот ловко переворачивал кусочки бекона и разбивал яйца в сковородку, помешивая лопаткой. — Ммм, как же вкусно пахнет, — пролепетал парень, подойдя к Мину вплотную и расположив ладони на талии старшего, — это всё для меня? Этот вопрос предназначался не только к завтраку. Уголки губ Чонина сами поднялись в сладкой ухмылке: парень был доволен всем, что сейчас видят его глаза. Маленькие пальчики сами потянулись за спину парня, намереваясь развязать бантик белого фартука, что лишь спереди прикрывал прелестное тело Мина. Задняя часть и спина были полностью отданы во власть Чонина, который с таким упоением сейчас разглядывал каждую мускулу на спине старшего. — Я хотел сделать тебе приятно, Нини, — полушёпотом произнёс Сынмин, продолжая готовку. Ощущая такое горячее дыхание своего младшего «партнёра» и его пронзительный изучающий взгляд, парень шумно вздыхал, пытаясь умерить сердцебиение, которое теперь ощущалось где-то в области позвоночника, проходя от шеи и спускаясь к пояснице неприятным холодком. Прильнув всем телом к Сынмину, Чонин приподнялся на носочках, чтобы достать до правого уха «повара». — Ты правда знаешь, что мне нравится, Минни, — прошептал младший и слегка дунул прямо в ушную раковину, отчего по телу старшего побежали мурашки, а дышать становилось всё тяжелее, — Что ты задумал? Чонин прошёлся пальчиками по обнажённой спине Сынмина и прикрыл свои глаза, чтобы полностью, всем своим нутром прочувствовать новое ощущение: пока его мягкие губы касались терпкими поцелуями открытых участков тела старшего, его Минни дрожал, то ли от восторга, то ли от наслаждения, а может быть, от чего-то более запретного, что может почувствовать только он. Чувствуя, что не выдержит и секунды в такой опасной близости к своему «запретному плоду», желая отведать все его соки, погрузиться в его омут с головой, потерять себя, Сынмин развернулся на 180 градусов и подхватил Чонина, усаживая на столешницу. Рядом во все стороны брызгало горячее масло, обжигая тела двух парней и оставляя на белой коже красноватые пятна и ожоги. Два парня замерли в ожидании чего-то. В глазах сверкали безумные огоньки, а тела сами собой тянуло друг к другу. — Почему? — произнёс Сынмин, прижимая к пухлым щёчкам Чонина свои большие ладони. — Ты о чём, Минни? — невинно хлопая ресницами, юноша смотрел в глаза напротив в непонимании. — Почему именно с Хёнджином? Почему тебя поставили именно с ним? — пронзительно серьезный взгляд прошёл как будто сквозь Чонина, пробил грудную клетку и вылетел на выдохе куда-то в пустоту. — Потому что Чан мне приказал. Ты же сам был на общем собрании и всё слышал. Что в этом плохого? На что ты так обижен? Переводя взгляд от губ Чонина к его тёмно-карим глазам, Сынмин начал собирать все свои эмоции, слова и чувства в предложения, отчего становилось мучительно больно. Чонин тоже молчал, лишь неровно дыша. Ладони Мина на щеках младшего становились тяжелее, но они были необходимы, чтобы не потерять нить, что сейчас связывала двух парней в этой душной комнате. — Я, блять, на себя обижен. Моего любимого Нини трогает кто-то другой. Кто-то чужой находится на таком опасно близком расстоянии к тебе, что я просто не могу ни о чём думать последнее время, кроме как о том, чтобы ворваться на ваш чёртов эфир и врезать со всей силы Хёнджину по лицу. Меня претит от того факта, что ваши действия видят люди, тысяча людей по ту сторону экрана, и им это, мать его, нравится. И самое главное, меня трясёт от своего ёбанного бездействия, ведь абсолютно никто не может пойти против Бан Чана, по всем заветам мыльных дорам… Чонин внимательно слушает, не перебивая, выжидая момент, когда Сынмин выговорится. Ему самому было что сказать (но всё не так радужно и любовно, как вам бы хотелось ожидать, ведь вы сейчас в МОЕЙ истории^^). Сделав максимально серьёзное лицо, он начал: — Итак, теперь послушай меня уже ты, мой прекрасный Минни, — Чонин наклонил голову в левую сторону и прищурился, взгляд стал надменно холодным, — Мы обсуждали это. И не раз. У нас с тобой только рабочие отношения. И никакие, повторюсь, НИКАКИЕ личные чувства мы не питаем друг к другу, чтобы не портить наши эфиры. А теперь подумай, солнце, что ты сейчас чувствуешь ко мне? Любовь? Жалость? Ревность? Чувства собственничества? А разве тебе ДОЗВОЛЕНО такое ощущать? Обхватив ногами тело стоящего парня, Чонин притянул его к себе и обвил руками вокруг шеи так, чтобы голова старшего не смела повернуться в отличную от него сторону. Нужно было перейти на более близкое расстояние, чтобы удерживать эту гнетущую атмосферу, что сейчас витала вокруг двух парней ядовитыми волнами. Сынмин шумно дышал, опадая ладонями на плечи младшего, а затем крепкой хваткой вжал Чонина прямо к стенке кухонного гарнитура. С каждой едкой фразой Яна, точными ударами проходящей по его уже давно обнажённому телу, жажда Сынмина неминуемо росла. — Или тебе настолько противно сейчас находиться рядом со мной, лишь после парочки эфиров с Хваном? Неужели твоя мужская гордость задета настолько, что ты не можешь уже сдерживаться? Расскажи мне, Минни, мой сладкий щеночек, чего ты на самом деле от меня хочешь? Слова Чонина, такого всегда приветливого, доброго и заботливого, слова ангела, спустившегося с небес к ногам Сынмина, сейчас ощущались как огромная пламенная стрела, которая вонзилась в грудь парня и никак не желала потухать, лишь больше разжигая пламя, что сейчас исходило не только от него самого, но и от яичницы, превращающейся в мелкие угольки на дребезжащей от давления сковородке. Обжигающее масло стекало по стенам, по коленям Чонина, становилось невыносимо жарко и дымно, но никто даже не собирался что-либо предпринимать, ощущая всю огненную атмосферу между юными горячими телами. — Нинни, я хочу, чтобы ты стал моим. Хочу, чтобы ты принадлежал лишь мне, ТОЛЬКО МНЕ ОДНОМУ. Хочу прикасаться к тебе, вдыхать твой охуенный запах кожи и волос. Хочу ощущать, как ты ломаешься подо мной. Как твоё прекрасное хрупкое тело изнывает от похоти под каждым моим движением плети. Хочу увидеть, как ты пристыженно раздеваешься, раскрываясь во всех смыслах передо мной. Хочу, чтобы ты умолял вытрахать себя так, как никто до этого тебя не ебал. Хочу, чтобы ты во мне нуждался, умолял быть рядом. Хочу увидеть, как твоё сознание полностью потухает и ты становишься послушной куколкой, с наслаждением исполняющей каждый мой приказ. Хочу стать для тебя тем единственным спасением, которое так нужно каждому человеку на этой грёбанной Земле. Хочу показать тебе, КАК ЖЕ СИЛЬНО я тебя люблю, — Сынмин остановил свою тираду, чтобы наконец-то сделать вдох, и заключил, — Примешь ли ты меня после всего, что я сказал тебе, или пошлёшь нахуй, дай мне свой ответ? Чонин потянулся к выключателю на конфорке, чтобы не устроить пожар, но тот был уже неизбежен. В сознании парня, что сейчас так бесстыдно раздвинул свои ноги на деревянной столешнице, давно плясали огоньки пламени, намеревающиеся спалить всё в маленькой квартирке Сынмина. Тело горело и полыхало, похлеще самого огромного костра, а губы сами собой потянулись к предмету своего воздыхания. Стало слишком жарко, слишком горячо, затуманенный разум каждого уже не находил выхода, кроме как сливаться в таком животном, таком зверином, но таком необходимом поцелуе. Отвечая на каждый порыв младшего, на его дерзкие движения языком в своей ротовой полости, Сынмин обхватил тело Чонина крепкой хваткой, притянул к себе и поднял на руки, перенося его на ещё не заправленную постель. Бережно опустив своего «любимого Нини» на кровать, Сынмин водрузился над ним, опираясь на локти, чтобы не раздавить своим весом хрупкое тело Чонина. Как же хотелось узнать, что же на самом деле думает о нём парень, что так пристально смотрит сейчас куда-то сквозь Сынмина своим затуманенным взглядом. *Неужели я сказал что-то не так?* Чонин подался вперёд, становясь также на локоточки, отчего их лица находились почти в сантиметре от поцелуя, но самого поцелуя не последовало. Оскалив ротик в победной ухмылке, Ян Чонин ощущал всю тревогу в теле старшего, видел все его мысли, вкушал его смятение, его чувства, его такую «особенную любовь», пробуя на язык каждое услышанное недавно слово. И ему это поистине нравилось. Проводя острыми ноготками по выпячивающимся рёбрам на грудной клетке Сынмина, пересчитывая горячими прикосновениями каждый позвонок своего любимого, Чонин ловил себя на том, что его победа оказалась тотальным поражением. Приникая осторожными движениями к губам парня сверху, Чонин дал ответ, всё ещё не веря, что так просто сдался этому глупому щеночку: — Твоё предложение звучит весьма заманчиво, Минни. Только ЧТО я получу взамен от тебя, моё солнце? Недолго думая над ответом, Сынмин причмокивает Чонина в уголок губ и глубоко дышит, собирая ответ по крупицам в своей уже немыслящей от возбуждения голове. — Ты получишь меня, всего, без остатка. Ты получишь власть не только над моим телом, но и над моим разумом и моей сущностью. Ты — ангел, сошедший с небес, моя муза, моё творение, что сейчас предстаёт передо мной во всей своей истинной красоте. Ты — мой нижний на эфирах, но именно ты держишь надо мной власть и вершишь мою судьбу сейчас, когда я абсолютно обнажён перед тобой. — О, мой любимый, мой прекрасный Минни. Моя верная сучечка, что сейчас так сладко вымаливает своего наказания и подчинения. На что ты способен ради того, чтобы остаться со мной до конца? — На всё что угодно. Я готов быть для вас кем угодно: хоть вашим кнутом и плетью, хоть вашим Рабом, хоть вашим Карателем. Что мне нужно сделать? — Минни, солнце, если ты действительно меня любишь, отсоси Хёнджину. — Нини, я готов на всё, чтобы ты стал моим.