Окрестности Сеула. Больница.
В палате больничного отделения стояла невыносимая духота, как будто перекрыли кислород…
А может, и правда перекрыли?
— Сынмин… отпусти меня, — хрипло произнёс юношеский надломленный голос. — Мне больно.
Больше никаких других звуков вокруг, лишь периодически пищащий датчик давления, острым шприцом воткнутый в худощавую руку Сынмина выше запястья. Холодные судорожные мурашки пробегали по коже парня, словно боевой отряд, стремительно пытающийся сбежать от опасности. Грозовые предупреждения, как электромагистрали, лишали лицо Чонина возможности передать ток в остальные части тела.
Всё это бред, ведь сейчас даже мысль в голову не приходит. Ничего не приходит, даже необходимый кислород…
— Я вырву твои глаза, чтобы не смог ты смотреть на других, Нинни.
Этот сладковатый голос, окрашенный мазутной полуулыбкой, напоминал сыр с плесневелым выделением, которое задушевно покрывало всю его поверхность. Эта комбинация сладкого и горького, приторного и неприятного создавала атмосферу, которую нельзя было прочувствовать только словами. Она окутывала все чувства, заставляя испытывать отвращение и неудовлетворение.
— Остановись. Прошу тебя. Мне очень больно, — каждое слово, произнесенное Чонином, наносило едва выносимые мучения кадыку, а боль от ударов его о пальцы Сынмина, стальной хваткой обхватившего крохотную шею своего партнёра по трансляции, была невыносимой. Чонин стонал от боли и молил о пощаде, но парень продолжал мстить, полностью погруженный в свою ярость. Его силы казались неисчерпаемыми.
— Хочу, чтобы ты смотрел только на меня, мой любимый Нинни, — продолжал свою тираду Сынмин, проходясь большими пальцами от подбородка Чонина к тонким вздувающимся венкам, пробираясь массирующими движениями по оконечности каждого объёмного вздутия. Ослабив хватку на шее и, наконец-то, отпустив её полностью, пылающие ладони Сынмина разместились на зеленоватого оттенка щеках парня напротив, которые приобрели такой цвет от долгого недостатка кислорода. Чонин едва ли не подавился резко подступившим из лёгких воздухом, но лишь закашлялся, чуть ли не выплёвывая свои органы наружу.
Сынмин смотрел в кровавые барбарисовые глаза парня напротив и ехидно посмеивался, ревностно осматривая прекрасное лицо Чонина, заключённое в его большие горячие ладони. Такое адское теплообразование от чужих рук, которые когда-то с такой нежностью сплетались с мелкими пальчиками, теперь ощущалось для Чонина как грань. Как конец.
Конец всему.
— Всё кончено.
— Что ты сказал? — недоумевающе переспросил Сынмин, всё ещё пытаясь ухватиться хотя бы взглядом за любимые глаза Чонина, но уже — бесполезно…
— Что услышал. Сынмин, я решил — мы точно не пара, и никогда ей не станем — эта паршивая затея мне не нравилась с самого начала, но сейчас ты явно перешёл грань, — сталь в голосе передалась холодным потоком энергии от работающего на полную катушку мозга. Выхватывая бразды правления телом и разумом в свои руки и меняясь с искушённым переизбытком адреналина от постоянных ссор и перебранок уже не так сильно бьющимся сердцем местами. На лице Чонина вдруг появилась презрительная улыбка, а холодный взгляд исподлобья серьезно так насторожил Сынмина. Но Чонин всё же задал вопрос: — Мы не сможем быть вместе, а знаешь, почему?
На белую больничную простынь упали капельки пота, скатившиеся со лба полусидящего на кушетке парня. И руки, грузным камнем свалившиеся к его ногам, скрытым под тёплым колючим одеялом, уже не намеревались ухватиться за хрупкое тело Чонина, сидящего на жестяном стуле напротив. Глаза бегали по уже приобрётшему здоровый оттенок лицу Чонина кругами, ища хотя бы в одной из клеточек его кожи шанс на положительный для него самого расклад дел. Но руки больше не спешили подыматься, обессилено лежали, словно в трупном окоченении. Плечи съёжились, а буря в грудной клетке вдруг сменилась ураганом, бушующем уже не только внутри организма Сынмина, но и в мыслях. Сознание, притупленное обычным человеческим одиночеством, теперь не хотело просто складывать слова в предложения. Всё замерло и осталось стоять аки большой истукан где-то в пустыне, всеми забытый и никчёмный.
Так себя чувствовал и Чонин — никчёмно и так невыносимо одиноко, что хотелось кричать, рвать на себе волосы, лезть на стену, буквально выть… Делать всё, чтобы успокоить это мерзкое чувство порочной жажды в обществе и в понимании. Но сердце ошиблось — Сынмин не был именно тем, кто ему необходим, ведомый лишь своими низменными и такими отвратительными потребностями в чёртовом обладании человеком и подчинении его своей воле.
И хорошо, что он не отвечает на вопрос, слышать его голос сейчас — не то, что нужно.
— Всё просто, Ким, — перешёл на фамильярное обращение Чонин, как бы начиная удерживать дистанцию с Сынмином. — Ты — маниакальный и депрессивный придурок, помешанный лишь на своей собственной эгоистичной натуре. Я не собираюсь быть жертвой твоей грёбаной мании. Я просто-напросто заебался играть роль твоей куклы, терпеть каждые твои скачки *любви*, *обожания*, *вожделения* ко мне. Сынмин, ты же понимаешь, что переходишь границы, устраивая сцены на пустом месте?
— Но Чан…
— Что — Чан? — резко оборвал тугой мыслительный процесс уже сидящего полностью пациента Чонин. — Ты не дал, понимаешь, не дал мне и шанса на то, чтобы рассказать всё. Хотя бы оправдаться — если именно это ты тогда хотел услышать. Не узнав реального расклада дел, устроил грёбаный детский сад на публику, выставив меня ещё и изменником, ну пиздец, спасибо.
Сынмин пытался схватиться за руки Чонина, но тот резким движением отдёрнул их и отсел подальше, передвинув стул ближе к выходу. Такой манёвр не остался незамеченным, отражаясь в наливающихся слёзной жидкостью радужке глаз уже более жалобно смотрящего Сынмина. Правда улыбка была не такая: уголки губ приподнялись, обнажая его белые клыки и делая весь вид Сынмина всё больше похожим на маньяка.
— А разве я что-то неправильно понял? В вашей с Чаном утренней сценке было идеально всё — о да, идеально и совершенно, — едкие эмоции червоточащего сердца Сынмина вырывались ошмётками фраз, обливая дёгтевой массой Чонина с головы до ног и проникая в глубину его организма по самым потаённым путям, сливаясь с кровью и плазмой. — Но была лишь одна маленькая оплошность, один маленький казус, подпортивший такое прекрасное представление — в твоём мире больше не было меня.
— Заткнись, Сынмин, что за бред ты несёшь? Причём тут вообще Чан, если мы говорим о наших, сука, взаимоотношениях?
— Ах, бред, да? Тогда объясни мне, дорогой мой Нинни, почему на твоём лице в тот момент была такая блаженная улыбка? — срыв голоса на последних словах повлёк за собой череду нервных покашливаний Сынмина. Подрагивающие суставы рук теперь обхватывали само тело, удерживая от вновь наступающей маниакальной агрессии в сторону жертвы, но мысли всё равно изливались наружу грязевым потоком, обрушивая всё на своём пути. Нужно было остановиться на этом, но сигнала *стоп* ослеплённый ревностной пеленой мозг не увидел. — Небось ещё и трахался с этим мужиком, да? Ответь мне, или я тебя заставлю.
— Меня от тебя тошнит. Ты всерьёз вздумал в своей голове, что я бы пошёл на такие действия ради… а ради чего? Неужели свои похождения на хуй Хёнджина ты вдруг пытался оправдать моими ответными — уже в сторону нашего админа? А знаешь, ты прав, — зародилась в голове Чонина мысль и тут же попала сладкой карамельной конфетой на язык. — Меня всегда привлекали мужчины постарше, более состоятельные и, хотя бы, дружащие со своей головой. Ты сам видел — я не могу сдерживаться при виде такого статного и опытного человека, как Чан. Весь его вид, его мышцы, его мысли — да он, блять, ходячее воплощение *boyfriend material*.
— Ты серьёзно или стебёшься надо мной? Не-не, заканчивай, поиграли и хватит, — попытался сгладить и усмирить своего любимого Нинни Сынмин, только вот это уже имело обратный эффект. Холодный презрительный взгляд Чонина становился всё более стервозным и осознанным, а поза — до искушения открытой, но уже точно предназначенной не для него самого. — Ты же понимаешь, что без меня тебя, Чонин, перестанут воспринимать в нашей студии. Мои родители — заведующие нашей вебкам-обители и не последние шишки общества, спешу заметить, а ты — кто?
Ядовитая смола словесных оскорблений в голове Чонина размножилась на мелкодисперсные частицы матов и поношений, стремящихся сейчас вылиться на самого Сынмина и его чёртову семью. В итоге превратилась в одну фразу, ставившую на кон всё, чем когда-то дорожили два юных одиночества:
— Я — парень Бан Чана. А ты — идёшь нахуй.
Чонин с грохотом захлопнул за собой деревянную дверь больничной комнаты и направился к скамейке, на которой в полусонном невминозе сидели Чан и Феликс, облокачиваясь плечами друг о друга. Слипшиеся глаза администратора едва успели открыться, как к губам кто-то яростно прикоснулся, впиваясь и унося в поцелуй с животной силой и рвением как будто сожрать. Чонин опустился на массивные бёдра администратора и обхватил того руками за шею, цепляя в диком порыве кудрявые всклокоченные локоны, растрёпанные ото сна.
Мужчина стонал в поцелуй, мыча нечленораздельные слова и толкая в плечо мирно сопящего Феликса. Но тот, как назло, упёрто не показывал признаков пробуждения, лишь мягко опрокинулся назад, опираясь головой уже о холодную плитку позади на стене. Чан мог бы с лёгкостью поднять с себя крохотное создание, что так сладострастно сейчас проходится по его холодной шее и собственнически вбирает в свои горячие губы кожу, оставляя за собой на поверхности слюнявые будоражащие всё нутро мужчины отметины.
— А как же… Сынмин? — на выдохе смог выдавить Чан, пробираясь дерзкими прикосновениями под футболку младшего. Мысли в голове явно сделали круг по орбите и сместились в сторону главного вершителя человеческих желаний и судеб. — Если ты сейчас не слезешь с меня, я за себя не ручаюсь.
— Я устал от его вечных игр и послал Сынмина нахуй. А теперь мне нужно просто забыться, как и тебе, да, Чанни? — парень сузил свои глазки и многозначительно опустил брови, навострив свой взгляд на явно недоумевающем от подобного вопроса лице мужчины. — Я знаю про эту паршивую ситуацию с Чанбином… Как и про твои фетиши.
— Кто рассказал? — холод в голосе металлическим скрежетом прорезал воздух, но глаза всё ещё горячо проходились по молоденькому тельцу Чонина, так приятно извивающемся на его бёдрах. Хотелось докопаться до истины, но больше хотелось наконец-то схватить парня и зажать где-нибудь в закоулках этого грязного города, кишащего помоями и просроченными презервативами с запахом тухлого белья человеческих пороков.
— Никто не докладывал, сам увидел. Видел, как тебя Феликс фотографировал в твоём кабинете. В тоненькой щёлочке в дверном проёме было тааак мало видно, — показушно жалобно протянул Чонин, всей верхней частью тела располагаясь вплотную к Чану. — Но даже эти мелкие вспышки твоего горячего тела заставляли мою руку саму забираться под ткань боксеров.
Чан от представившейся перед его глазами сцены вуайеризма самой младшей модели чуть ли не стонал, но нельзя было подавать признаков наступившего возбуждения и сильно не двигаться, чтобы Чонин не ощутил его моментального тактического поражения. Специальная наводка на промежность бёдер парня сработала моментально, стоило Чонину так сладко прошептать на ушко мужчины его имя.
В эту же секунду в дверном проёме появился Сынмин, везя за собой инфузионный аппарат для переливания крови, который был пришпандорен к тонкой исхудавшей за время лечения руке острой медицинской иглой.
— Блять, Чан, ты серьёзно?! — на эмоциях начал орать Сынмин, отрывая со всей животной яростью из руки приколотую иглу капельницы и с жутким грохотом опрокидывая аппарат на пол, отчего весь прозрачный мешочек новой крови адскими брызгами окрасил половину коридора в алый цвет. Отчего даже Феликс проснулся и, моментально осознав весь пиздец происходящего, подбежал к Сынмину, за локотки уводя его обратно в палату.
— Это был Сынмин? — глаза, покрытые затуманенным полотном вожделения, смотрели лишь на Чонина, который уже не стеснялся проходящих и мчащихся в панике врачей, медсестёр и пациентов, с треском позвоночника и копчика поскальзывающихся на крови, которая больше не была нужна Сынмину. Она была выпита до дна и высушена алой корочкой на зачерствевшем сердце, которое уже не знало, стоит ли продолжать биться в принципе.
А бушующая кровь двух разгорячённых тел уже несла их невидимой красной нитью в сторону квартиры Бан Чана, бередя их мысли и сплетая желания в нечто реально опасное. Но такое жизненно необходимое сейчас, когда больше нет никого и ничего — ни забот, ни упрёков, ни ревности, ни этих паршивых мыслей о человеческой необходимости быть кому-то нужным. Сейчас, на данный момент, не хотелось думать ни о ком — переживания о каждом аспекте жизни на время ушли на второй план, разыгрывая перед двумя людьми партию в дуо с возможностью выйти ва-банк, не потеряв себя.
🐾🐾🐾
Сменялись локации, цифры на спидометре тачки Чана, люди, с опаской и настороженностью пересекающие проезжую часть на едва ли загоревшийся красный свет светофора. Всё было не важно, пропитываясь ненужностью и никчёмностью. Лишь два человека в этот момент были важны — Чан и Чонин.
Они знали, что это было всего лишь временным удовлетворением, сбросом напряжения и искушением, которому они не смогут сопротивляться. Но в этот момент им было все равно. Не важно, какая разница в возрасте, не важно их положение в обществе, не важно и мнение этого самого поганого общества — сейчас, на данный момент, — это самый правильный путь, чтобы не самоуничтожиться окончательно.
До трескучего скрежета в ушах проходились по сознанию двух разгорячённых людей мысли о желанном забвении. Мучительно долгое бренчание ключей в замочной скважине входной двери, не поддающейся человеческому желанию близости, раскаляло нервы до предела. Тайные желания отвергнутых и отверженных были подобны кровавому цветку шиповника, распустившемуся на трупе их прошлых желаний и разочарований. Хотелось просто выпить и забыться — забыться в ночи, в другом человеке, друг в друге.
— Чонин, ты сможешь наполнить меня? На время заполнить моё одиночество и дать шанс не утонуть совсем во всём этом дерьме, что я сейчас чувствую? — больше не нужно было скрывать своих чувств — не любовных — слишком эгоистично называть простую жажду быть
выебанным таким светлым чувством (
которого не будет в моей истории априори — не забываем!).
— Я… — замялся Чонин, вбирая воздух одними губами и ловя испытывающие глаза мужчины напротив, — я никогда не был сверху.
Признание в подобном далось до ужаса легко, как будто именно Чану можно было довериться, раскрыть всё, что тревожит и трогает сейчас самого Чонина, быть обтроганным со всех сторон: снаружи и изнутри, обляпанным черным дёгтем и растушёванным по постели размашистыми мазками необходимого сейчас безумия.
— Я сделаю это, но только при условии, Чан.
Глаза мужчины округлились, а вздымающаяся грудная клетка стремительно переходила в режим переработки, тратя слишком много энергии на перекачку адреналина в крови потоками по всему организму. Чонин прошёлся одним взглядом по комнате Чана, ища необходимый сейчас предмет, и, разыскав его на тумбе рядом с высоким шифоньером, расположил ноутбук на стуле перед кроватью.
— Ты серьезно? — не веря своим глазам, Чан многозначительно смотрел на Чонина, который ответно игриво улыбался своей лисьей хитрой улыбкой и закусывал уголки губ в тайном желании новых ощущений.
— Да, пошли в эфир.
— Честно, не ожидал, что ты настолько сумасшедший, Чонин, но и я, если подумать, такое же дерьмо. Поэтому мой ответ очевиден. В тумбочке в верхней полке — смазка и презики. Если ты готов, я всё настрою и подключу нас со своего старого аккаунта, — переспросить о предстоящем эфире необходимо было хотя бы в условиях невозможности отказаться после. Страница администратора была привязана к общему каналу студии, без возможности остановить эфир — лимит времени был каким-то хером установлен старым администратором Ким Тэхёном на 5 часов беспрерывной трансляции в режиме привата. Об этом знали все в студии, поэтому ожидать нового эфира от Бан Чана или Чанбина не было смысла — это бред.
И этот бред сейчас должен был воплотиться в реальность…
Пиздец, до чего же они дошли…
Но ни в одном из двух людей не было даже стремления изменить траекторию мыслей, всё равно уводя их к одной точке невозврата (
и разврата тоже).
Но опасения Бан Чана как более взрослого человека были небезосновательны: если эфир увидит глава студии госпожа Ким, которая, между прочим, является законной матерью одного из моделей, то ему точно не сдобровать. Если Чонин может просто отделаться штрафом или домашним арестом на недели две, то администратор получит выговор, а то и увольнение за подобный незапланированный выход в эфир без уведомления об этом начальства.
— Ты уверен? — серьёзным тоном проговорил главный вопрос Чан, держа парня за ладони, но стоя на значительном расстоянии, чтобы в отрицательном ответе увести своё пылающее огнём желаний тело в противоположное направление и остудиться, пропустив по горлу холодную воду из-под крана, а то и просто закрыться на замок в душевой. Чтобы дать парню сбежать, скрыться от него, от этой никчёмной ответственности сейчас за его душевное состояние. Но страдал не только Чан — сердце Чонина червоточило и болело, как самый хрупкий механизм тела, терпящий поломки с каждым разом, когда на него выливали все смолы ревности и нездоровой привязанности к нему и к его телу.
— Да, я трезв и уверен во всём, что может произойти сегодня, сейчас, в этой комнате, — мягко улыбнувшись заворожённому игривостью парня Чану, Чонин продолжил. — Давай устроим самое лучшее представление, длиной — вечность.
— Поправочка — пять часов.
— Да знаю я, не ломай мне комедию, — рассмеялся Чонин, разбрасывая по кровати несколько десятков пачек презервативов, красиво переливающихся своими разноцветными упаковками под светом двух красных ламп, расположенных по обе стороны от широкой двуспальной кровати на невысоких тумбочках. Чонину пришлось по вкусу красное освещение светодиодов по потолку и вертикалях стен комнаты Чана. Красный цвет их как будто преследовал: кровь бурлила таким же прекрасным алым потоком, наливая силой и стойкостью их возбуждения.
— Сейчас напишу Бину, чтобы замял всё с нашим эфиром перед главной, и я — весь твой.
Быстрыми движением пальцев набрав нужное число *13* в сообщениях телефона,
означающее сигнал для Чанбина отрубить трансляцию эфира на канал главной студии, Чан вырубил экран и метнул куда-то в глубины кресла.
*Начало эфира*
Mr. Chris начал свою трансляцию, для присоединения к эфиру нажмите на ссылку ниже.
*Начало приватного чата*
henry6105: кто из вас Крис? или у нас комбо, ахах
MAXI_RAY: какой сладкий дуэт. нагни уже его, Крис, детка. Сколько донатов нужно?
Bless.Troy: плачу любую сумму, чтобы ты выебал его по самые гланды. Я хочу видеть страх в маленьких глазках, безумие.
Чан испепеляюще воззрился прямо в камеру и закатил глаза, проводя по спинке Чонина указательным пальцем прямо до копчика, покрывая его кожу ощутимым скопом мурашек.
— Не совсем так, любопытные мои, именно этот малыш сегодня возьмёт меня раком, резко и жёстко, прямо в задницу. Достаточно вкусно звучит?
Демонстративно проведя с внутренней стороны щеки кончиком языка и прикусив в хитрой ухмылке свою нижнюю губу, Чан испытывающе посмотрел в экран.
— Можете называть его Фокси.
— Лис? — переспросил Чонин для уточнения, но его новый никнейм пришёлся ему явно по вкусу, отчего игривые алые огоньки заблестели в глазах парня, который не мог перестать не думать о предстоящем продолжении эфира.
Bless.Troy: охуеть, вы ебанутые, конечно. Но так даже интереснее звучит. Я остаюсь.
*Пользователь Bless.Troy отправил подарок *5000 лапок*
Bless.Troy: заставьте меня кончить, тогда я увеличу свой донат в 10 раз. Приступайте.
*Пользователь Bless.Troy включил свою камеру*
