* * *
– Да что, тобой Гермиона?! – Что? – на последних каплях терпения... – Скажи наконец, Виктор. Осмелишься? По венам текла раскалённая лава. Она горела. Горела изнутри. И пожар распространялся стремительно. Она вдыхает воздух и чувствует пепельный смог, разъедающий лёгкие. В глазах Виктора сверкнули искры ужаса, когда вокруг них по деревянному полу поползли языки пламени. Внимание привлёк грохот сорвавшегося изумрудного гобелена, пожираемого языками пламени. И теперь парень перед ней по-настоящему захлёбывался пеплом. А она вдыхала. Бесстрашно. И её это не уничтожало, словно показывая, что она является частью этого. – Что ты творишь...? – Я... Виктор поднял взгляд, посмотрел ей прямо в глаза. Она уже забыла, какие глаза у него... Чёрные. – Посмотри на себя, – выплюнул он. – Кем ты становишься? Монстром, – сам отвечает на свой вопрос. – Я не узнаю тебя, Гермиона. – Он делает шаг вперёд. Она – назад. – Ты теряешь контроль над собой, вспыхиваешь мгновенно, словно спичка... Неужели... Дым и запах гари выбивают из его лёгких последний кислород. Виктор приземляется на колени, кашляет и задыхается. Он поднимает взгляд на неё. Глаза в глаза. И в этом пышущем жаре Гермиону словно ледяной водой окатило. Девушка бросилась к теряющему сознание Виктору. – Ты не смогла бы причинить мне вред... – срывается с его губ рваная, нечёткая фраза, а на губах расплывается нечто, напоминающее лёгкую улыбку.* * *
В её теплый радужках сверкали и переливались искорки новогодних огней. Она, как заворожённая, глядела на большую ёлку. Огоньки плясали в переливах бликов на её волнистых прядях. Красивая... Её губы на вкус словно сливки, нежные... Она повернула голову и мы встретились глазами. «Интересно, что сейчас творится в этой голове» Я разглядываю его серебристые глаза. Их затягивает омут, пелена размышлений. Они потемнели. Я сижу в тёплом свитере, чувствую сладкий аромат глинтвейна. Я чувствую, как тёплый свет дрожащих огней тысячи свечей, парящих над головой, мерцает на моих щеках. Почувствовав, как по телу пробежали мурашки, я облизнула губы. Я чувствую неизбежное приближение чего-то нового, неизведанного, а от того до жути страшного. Меня пугает приближение Нового года, ведь это вновь чистый лист, который надо начать, а на первом, девственно-чистом листе ни в коем случае нельзя поставить кляксу, нельзя начать неаккуратно, не красиво... Чёрт. Нельзя совершить ошибки, я себе этого не прощу... Кроме того, меня терзает тревога, навеянная необъяснимыми чувствами, которых я не понимаю... Я бесстыдно гляжу прямо на Драко. Я знаю, что пойду на бал не с ним... Святочный бал – необыкновенно важное событие для меня. Это то место, где я мечтала оказаться с самых юных лет. Всё это казалось для меня исключительно сказочным. Моим любимым. Балы являются неотъемлемой частью моих любимых сказок о прекрасных принцессах. Банально? По-детски? Мне плевать. Я хочу быть принцессой. И вот, у меня есть такая возможность. Но всё должно быть не так, как получается... Не так я себе представляла... Я должна танцевать с прекрасным принцем, в которого влюблена с самого первого взгляда. И я знаю, кто этот принц... Передо мной сидит парень, сошедший прямиком из грёз сотни девушек, не меньше. И сейчас он смотрит на меня с жаждой в потемневших глазах, и мне это нравится. Но он всё также остаётся в грёзах. Моих грёзах. В преддверии Рождества я искренне, как маленьких ребёнок, что верит в Санту Клауса, жду чуда... Где же оно? Моё чудо... – Гермиона! Как раз только успела подумать о тебе... Словно снежный ком приземлился мне на голову, накинулась на меня Джинни. Я нехотя отвела взгляд. – Вспомнишь лучик, вот и солнышко... – проговорила я машинально. Сколько себя помню, принято было говорить эту фразу, если человек встречает человека, о котором только что подумал. Я встретилась с лучезарной улыбкой Джинни и на душе стало теплее. – Что такое? – Под ёлкой подарок с твоим именем! – заявила Джинни с восторгом в глазах. Я подбежала к красиво украшенному дереву и опустилась на колени. Под большими, пушистыми ветвями скрывалась большая светлая коробка, перевязанная широкой лентой. На ленте золотая бирочка: «Для мионы Грейнджер» «Миона»? Я удивилась, так ко мне никто не обращался прежде... Вытащив бирку на свет, я поняла, что первые три буквы имени чуть стёрлись, и тонкие-тонкие буковки стали почти незаметны. На деле же на бирке было написано полное имя. Кожа пальцев скользнула по атласу летны. Я развязала бант и подняла крышку. В коробке лесжало нечто... светлое, цвета слоновьей кости, это была нежная ткань, струящаяся, гладкая, блестящая, лёгкая... Я поддела края и вытащила из коробки. До меня донёсся восхищённый вздох Джинни. Это было то самое платье. То самое... самое красивое... прекрасное... Но кто...? Мой взгляд пробежался к дальнему углу Большого зала, но того, кого я отчаянно искала глазами, там уже не было.* * *
Часы бьют одиннадцать. И начинается бал... Мой взгляд скользит по фантастически красиво украшенному залу. Проходится по фигурам девушек, таким чужим и совершенно неинтересным. Мой взгляд с яростной жаждой пытается уловить её. Поняв, что Грейнджер ещё не явилась на торжество, теперь я неотрывно смотрел в одну точку – на исполинской величины двери, украшенные ветвями остролиста и хрустальной омелой. Каждая парочка, что заходит сюда, имеет наглость проявить свои приторно сладкие чувства. Мерзость. Нет, я этого не выдержу. Отвернувшись, я прошёлся ладонью по уложенным волосам. Как же мне пережить этот вечер? Я поднял взгляд и всматривался в то, что находилась за пределами огромных стёкол окон. Звёздное небо. Прекрасное, оно почему-то напоминало мне о Грейнджер. Я окинул взглядом созвездие Дракона. Кажется, оно висело в аккурат над замком, освещая шпили башен. Перед глазами пронеслась искорка. Звезда упала... Пронеслась, рассекая глубокий небосвод ночи, заключённый в рамку иллюминатора. Сердце забилось с новой силой. С каждом минутой мной всё сильнее овладевали непредсказуемые бури эмоций. Я, кажется, раз сто семнадцатый, оглядела себя с ног до головы в зеркале. Платье сидело идеально, а лёгкую причёску венчала сверкающая диадема. Боже мой... Я так ждала этого момента, но я совершенно не готова. Я хочу спрятаться от всего мира... А лучшим способом укрыться от всего тревожного, было бы спрятаться за спиной Драко Малфоя. Чёрт! Быстро замотав головой, я постараюсь отогнать мысли, которые вызывали у бабочек, порхающих во всю внутри меня, ещё больше трепета. Я решилась сойти с корабля, накинув на плечи большую-большую мантию из светлого атласа и расшитую тысячами мелких страз, а большой капюшон скрывал лицо. Ступив на припорошенную снегом тропинку, я почувствовала накативший холод последней декабрьской ночи. Мои ладони коснулись разгоревшихся щёк. Я видела пышный, красивый праздник в больших окнах замка. Но ноги несли всё дальше от исполинских, холодных стен. Одним, из моих любимых мест среди окрестностей Хогвартса был уютный, вечно цветущий двор под часовой башней. В вершине огромного строения располагается часовой механизм, удивительно, но часы не волшебные, они устроены сложным маггловским механизмом, а циферблат очень красив, по нему скользят искусно выкованные, резные стрелки. К самому низу башни спускается маятник, рассекающий воздух. У подножия башни, словно когда-то очень давно, был обустроен двор. В его центре – красивый фонтан, когда-то он, возможно, был прекрасным произведением искусства, напоминающим об античной эпохе в Древней Греции, из белого камня вырезаны морские нимфы. Однако сейчас камень рассказывает свою вековую историю, отчётливо давая понять, что следы времени всегда дают о себе знать. Он весь разрушен и покрыт мхом, но чистейшая вода всё ещё струится по вырезанным ложбинам. Вокруг цветут розовые кусты, вековые деревья с вьющимися стволами и прекрасными белыми цветами кроны. Двор окружён белокаменными стенами с резными арками, на которых также можно бесконечно рассматривать отпечатки прожитых лет. Сколько тайн хранят эти стены? Столько же, сколько покоятся здесь? Так пусть хранят и мою тайную. Я чувствую к Драко Малфою то, что так боюсь назвать любовью. И, вероятно, никогда не решусь. Часы бьют двенадцать. Я не явилась на бал. И теперь точно знаю, что так и не появлюсь там. Часы бьют двенадцать. И сад оживает... Цветы распускаются прямо на моих глазах. И у меня захватывает дух... Как это прекрасно! Мои руки обнимают собственные плечи, я знаю, что мои губы отражают едва заметную, грустную улыбку, и я чувствую объятия тоски. Как же мне хочется, чтобы такими на вкус были его объятия. Отчаянно хочу чувствовать его рядом, слышать его дыхание, слышать его сердце, бьющееся в унисон с моим... – Почему я не могу и секунды не думать о тебе, Драко Малфой? – прошептала я, и мои слова тут же постились по ветру, улетая в даль... – Вспомнишь лучик, вот и солнышко! Так ты говоришь, Грейнджер? Я обернулась на голос, отпечатавшийся на подкорке сознания. Драко ухмылялся. – Что ты тут делаешь? – медленно спросила я, глядя в его глаза. – Судьба меня сюда отправила, – пожал плечами Малфой, – захотелось. Я легко улыбнулась, почти незаметно, но он точно заметил. – Значит... – протянула я, хитро, украдкой глядя на него из под ресниц, – я – твоё солнышко? И о, да... мой тон, мой взгляд, я играла, и это произвело нужный эффект. Я так жаждала сводить его с ума. Драко, задумавшись на секунду и опустив взгляд в пол, помотал головой. – Ты – моя путеводная звезда, освещающая дорогу в ночи. Когда он успел сократить расстояние между нами? Когда успел приблизиться так, чтобы прошептать мне эти слова на ухо? И как же он сумел прошептать так, чтобы этот шёпот отразился головокружением и дрожью в моём теле? – Ты прекрасна. Сияешь, точно Полярная звезда, ярче всех звёзд в этой чёртовой Вселенной. Боже мой... Я тонула в его ясных глазах... И сколько бы времени не прошло, белокаменные стены будут вечер хранить тайну этих двоих. Даже если только они будут знать эту любовь, невербальную, но громко заявляющую о себе, как только два взгляда встречаются, как только их тела соприкасаются, а губы сливаются в поцелуе. Стены молча наблюдали за прекрасным танцем. За тем, как он нежно кладёт ладонь ей на талию, притягивая к себе, и ведёт. За тем, как она, поддаваясь, озирает его с благоговением. За тем, как пара кружит среди прекрасных цветов, а на них светят миллионы звёзд, наблюдая. Но этим двоим кажется, что они одни... А стены наблюдали за танцем душ, влюблённых и горящих. Танцы на стекле всегда завораживают. – Идём, я тебе кое-что покажу... – шепчет Гермиона и тянет за собой. А Драко повинуется. Она спускается к воде, минуя замок и направляясь к кораблю, ориентируется на алые паруса. Девушка помедлила, на её лице расплылась улыбка. – Ты знаешь песню о Алых парусах? – спрашивает Гермиона, оглядываясь на Драко. И она ещё больше веселится, когда парень качает головой. Остановившись у незримой каёмки, к которой пришивают волны, Гермиона оглядывается. Красивое место... Спуск к воде далеко, чтобы дойти сюда, нужно долго идти вдоль берега, а здесь начинает свой путь и протягивается за горизонт изгородь, петляющая по окрестностям замка, она поросла плющом, ныне обвита мёртвыми сухими ветвями, и лишь ветви вековых ель, гордо стоящих чуть поодаль, скрывают это место от посторонних взглядов. Глядя на воду и чувствуя дыхание Драко у себя на макушке, Гермиона тихо шепчет: – У синего моря... Тишина. В голове грохочет лишь тяжёлое дыхание и биение сердца. И в то же мгновение, что длилось изнуряюще долго, Драко больно впечатывается лопатками в стену, а Гермиона жадно впивается в его губы. На секунду отрываясь, она глядит в его глаза, пока ладони сами ползут по его торсу. О, его глаза... Какие же они прекрасные. Они рассказывают всю красоту северного сияния над арктической пустыней. Однако в них отражается пустота, что сейчас повисла у него в голове. В его глазах метель. «Где бушуют бураны» Гермиона скидывает идеально сидящий по фигуре парня пиджак, который наверняка стоит в несколько раз больше, чем она может себе представить, на сухую, промёрзшую землю. Пуговицы рубашки одна за одной вылетают из петель, и Грейнджер точно заворожённая наблюдает за тем, как по прекрасному телу разбегаются мурашки, после того, как разгорячённую кожу обдаёт холодный воздух. Едва ли Гермиона успела подумать, какое безумие собирается сотворить, перед тем, как начать игру, которую закончить, не дойдя до финала, не выйдет. И лишь уже в полёте действий мозг тут же совершает жалкие попытки оправдать их. – Мерлин, Грейнджер, ты ненормальная... – шепчет Малфой заплетающимся языком. – Я знаю. Малфой сразу же послал к чёрту корсетную шнуровку нежного платья, как только та встала на его пути. Через считанные секунды шнуровки уже не было, а всё, что от неё осталось, валялось на земле безобразными лоскутами. – Я куплю тебе тысячу таких платьев... – обещает Драко. Едва ли Гермиона смогла разобрать фразу сквозь бесконечные, глубокие поцелуи. – Ты мне его подарил. Ведь так? Однако ответа не последовало. Парень аккуратно уложил её на расстеленную мантию, избавив от одежды. С каждым следующим поцелуем, оставленным Драко на каждой из её мурашек, в голове Гермионы всё громче набатом звучало одно и то же слово: «Безумие». «Безумие». «Безумие»... Но... Хах! С чего бы это должно беспокоить, пока ощущение губ на её коже поражает воображение. Пока Гермиона захлёбывается в неистовом и таком правильном наслаждении. Пока на теле остаются узоры и отметины того, ненависть к которому равна такому же по силе чувству... На пике, содрагающем всё тело в томительной боли, с губ слетает вскрик. Приоткрывая веки, Гермиона глядит на Драко, на то, как завис его взгляд на лице Грейнджер. И пока по телу нугой разливается чистый оргазм, разум пытается разобрать шёпот парня: – Прекрасная... – Драко... – Гермиона откидывает голову, пытаясь взять контроль над телом и избавиться от мелкой, неподчиняемой дрожи. А затем толкается вперёд, опрокидывая парня на лопатки и падая сверху, приникает к его губам на несколько мгновений, оставляя лёгкий поцелуй. – Купался когда-нибудь в ледяной воде? – Что? – на его лице искреннее недоумение. – Ну, есть люди, которые забавы ради прыгают в прорубь в разгаре Января! Малфой фыркает: – Безумцы... «Прям как мы с тобой...» – однако эта мысль повисает в воздухе. Гермиона поднимается, хватая Драко за руку, и ступает в воду. Разгорячённые тела ошпаривает лёд. Гермиона совершенно не обращает внимания на проклятия Драко, что слышатся словно издалека. Девушку поглощают ощущения. Вновь. Такая... несколько жёсткая, но чертовски чистая и словно правдивая ассоциация. Будто всё время до нынешнего мгновения девушка была взаперти. В алмазной клетке. Красивой, правильной жизни, что стала ловушкой. И оковы заключались... в правильности. Чёрт, конечно!.. И как же она упивается сейчас всем, чего бы ни за что не сотворила бы, если бы позволила себе мыслить трезво. Вернее, если бы могла... Но, может... Драко стал сладким алкоголем... Как бы бредово это не звучало. Эти слова звучат как истина. Гермиона, поворачиваясь, глядит в штормовые глаза. И видит штиль. Вау... – Тебе холодно? – спрашивает Гермиона, внимательно и с интересом разглядывая его мимику. – Нет... – Малфой ничего не понимает. Это заставляет Гермиону просиять. – Магия, правда? – она ухмыляется. Поймав наконец его взгляд, Грейнджер впивается в губы парня, обвив шею руками, и тот отвечает на поцелуй с неприкрытым желанием. – Магия... – оставляя шёпот на её губах, словно сахар...* * *
Сон на корабле – самая потрясающая штука в жизни, которую я когда-либо испытывал! Кроме прикосновений Грейнджер, конечно. Лёжа под пушистыми, шерстяными одеялами, на пуховой перине, что мягче даже тех, что в гостиных Слизерина, но ещё эти отличаются тем, что они тёплые, нет, не греют, а именно тёплые сами по себе. Я, чувствуя, как нас укачивают тихие волны, слышу её сопение на своей груди. И это совершенно новое чувство. – Почему мне так трудно тебя ненавидеть, Драко Малфой? Я оставляю за собой лишь гулкое молчание. Смертельную тишину. Не знаю, Грейнджер... Я не знаю. Сам не могу найти ответ на тот же вопрос... – Что, если я люблю тебя..? Эти слова бьют под дых, выбивают воздух, и я задыхаюсь… Чёрт. Эти слова… Что они значат? О чём она, чёрт её дери, говорит? Мирясь со смыслом того, что эта девушка плетёт в полусне, я чувствую, как напрягается каждая мышца моего тела. Этот выстраиваемый барьер, едва почувствовав, Грейнджер тут же рушит – её ладошка начинает вырисовывать на моей груди прекрасные узоры, затем на животе, руках… Ладью смахивает всё напряжение, словно это пыль. – Ты ошибаешься, – мой тон, точно сталь. И теперь напрягается она… Сложив руки у меня на груди, она кладёт на них голову. Теперь её светлые, медового оттенка глаза, что несколько часов назад затягивала тёмная дымка, прожигают меня на сквозь. Это больно. И этот фантом словно ужасно хочет стать реальностью. Ведь даже кажется, что я физически чувствую, как остаются ожоги на моём теле в тех местах, где оно соприкасается с её телом. – Почему? И я пытаюсь понять, как выговорить что-то, хотя бы чуточку напоминающее связную речь. – Ты плывёшь. Плывёшь в эйфории новых впечатлений. Но пару месяцев назад ты смотрела на меня с ненавистью, – и вспоминая её взгляд, её слова… «Я ненавижу тебя»… Это словно окунает меня в лёд. Как если бы я зашёл в то озеро, но рядом нет Грейнджер. – От ненависти до любви… – проговаривает она задумчиво. Очевидно, она пытается воспринять сказанное. Но через несколько до ужаса долгих и громких мгновений жгучей тишины Гермиона выдаёт: – Ты говорил про себя, – это не было вопросом. – Ты плывёшь в эйфории. Но ты не хочешь, чтобы она заканчивалась. Разве я не права? И страшно заметить, как меня оковывают сомнения… Она смотрит в мои глаза, словно читает в них ясный текст. И для неё всё очевидно. – Так пусть горит всё синим пламенем, пока нас связывает общая непреодолимая тяга друг к другу. Синем пламенем… И я притягиваю её сладкие губы к себе. – Синим пламенем…