Любовь распускается кувшинкой

Сколько Нёвиллет себя помнил, ему всегда напоминали о том, что альфы отличаются от омег. Они занимали разные должности, имели разное влияние, не могли вести себя одинаково. Не могли учиться вместе. Конечно, в современном мире все поменялось — но Нёвиллет узнал об этом позже, когда родительское строгое воспитание уже намертво засело в голове, не позволяя ему менять манеру поведения. Из-за этого другие дети часто его дразнили: их воспитывали иначе, гораздо мягче и с большей любовью, чем та, что доставалась Нёвиллету. Жаловался ли он? Нет. Помимо всего прочего его научили стойко выносить то, что он заслужил. И если он заслужил лишь маленькие крохи родительского внимания вместе с огромным их недовольством из-за рождения всего лишь омеги, которого, по их мнению, нельзя было делать наследником бизнеса, то он это терпел. Не плакал, не кричал, а молча терпел, даже в детстве, когда едва мог уложить в своем детском мозгу, что от него хотят хмурые взрослые. Это уже вошло в привычку. Почти вся его жизнь проходила в компании омег, хотя он бы предпочел и вовсе не иметь никакой компании. Его няни, воспитатели, учителя и одноклассники — все они были омегами. И, конечно, все были достойны того, чтобы находиться рядом с отпрыском столько богатой и влиятельной семьи. И вот сейчас его отправляли учиться в престижный университет с раздельными кампусами для омег, альф и бет. Разумеется, и занятия у всех проводились раздельно. Нёвиллет не был удивлен, хотя и надеялся в глубине души учиться в обычном университете, где представители разных полов могли свободно контактировать между собой. Но его не спрашивали, и он вновь оказался в золотой клетке за пределами дома гонящимся за лучшими отметками и результатами во всевозможных конкурсах и соревнованиях. Как омега Нёвиллет был идеален, если верить словам его учителей и парочки знакомых: высокий и стройный, статный, умный, аккуратный и элегантный. Все было при нем. К девятнадцати годам он мог похвастаться длинным списком достижений, и было не удивительно, что его приняли в учебное заведение даже до того, как родители могли бы поспособствовать этому с помощью своих связей. За свою не слишком-то долгую жизнь он вообще успел научиться многому — прекрасно музицировал, пел, немного умел рисовать, был хорош в танцах и верховой езде. Только с альфами общаться он не умел. Вернее... Он вообще ни с кем из альф почти не контактировал. Уже в подростковом возрасте ему стало понятно, что со стороны родителей это большое упущение — в погоне за воспитанием идеального непорочного омеги они совсем упустили то, что Нёвиллет не научился бы по мановению волшебной палочки вести себя подобающе рядом с альфами, если толком их не видел никогда. Из альф в его жизни был только отец и парочка телохранителей, которые с ним никогда не говорили. Общения с альфами-сверстниками ему очень недоставало, и Нёвиллет никак не мог понять, почему же родители так против — он ведь не собирался прыгать в постель к первому встречному. Но его мнения на этот счет, конечно, никто не спрашивал, поэтому новый учебный год Нёвиллет так и начал, думая о своей несостоятельности в вопросах общения с противоположным полом. Это не приносило ему особого дискомфорта в стенах учебного заведения в первые два месяца: альфы, беты и омеги послушно следовали правилам, не пересекаясь между собой в стенах университета или в кампусе, хотя Нёвиллет знал, что они собирались вместе за пределами университетской территории. Это не было запрещено правилами, к тому же, как он уже знал, большинству студентов не воспрещалось общение с представителями других полов, и в этом не было ничего такого. Скорее наоборот — его ситуация была странной и удивительной для окружающих. Возможно, он тоже мог бы попробовать познакомиться с кем-то, но... Существовало одно большое "но" — отец запретил ему даже думать об этом. Нёвиллет не хотел испытывать его терпение — о нарушении запрета родители все равно узнали бы, поэтому не делал попыток изменить что-то в своей жизни. Хотя иногда, глядя в окно, за которым его сверстники весело общались между собой, не обремененные огромным количеством запретов, он невольно задумывался о том, куда же катится его жизнь. В конце концов он был молодым омегой, его организм имел потребности, которые ему приходилось подавлять с помощью таблеток, и долго так продолжаться не могло. В первую очередь это сказалось бы на репродуктивной функции, и хотя Нёвиллет пока не думал о детях, мысль, что жестокое желание родителей слепить из него того, кем он не мог являться, могло лишить его возможности произвести на свет потомство, заставляла его испытывать к себе жалость. По прошествии двух месяцев, когда он уже немного привык к новому распорядку, все постепенно стало меняться. Однажды после занятий в пятницу ему позвонил папа, попросив вернуться на выходные домой. В прошедшие с начала учебного года месяцы Нёвиллет проводил выходные в кампусе, и родители никогда не настаивали на возвращении, но на этот раз им зачем-то это понадобилось, хотя Нёвиллет был уверен, что им самим не особенно хочется проводить время с сыном. Но выбирать не приходилось. В родительском доме, где он вырос, всегда было тихо. Пожалуй, это место можно было назвать идеальным для жизни таких высокопоставленных и влиятельных людей, как его отец и папа, выходцев из аристократических семей с долгой и богатой историей. Нёвиллет, пусть и был, к их неудовольствию, единственным наследником, не чувствовал себя комфортно в этом пустом огромном доме, и всегда предпочитал прятаться в своей комнате — единственном месте, где он мог обставить все так, как ему хотелось. Эта тишина преследовала его и сейчас, когда он толкнул тяжелые двери, входя внутрь. В холле было светло и как всегда идеально чисто. Нёвиллет глубоко вздохнул, тут же ощущая аромат любимого папиного парфюма, смешанного с его запахом. — Нёвиллет! Мы так давно не виделись, — позволив себе чуть больше эмоций, чем обычно, воскликнул папа, спускаясь со второго этажа. — Как тебе в университете? — Я рад там учиться, — сдержанно ответил Нёвиллет, чувствуя себя не в своей тарелке. Даже в общежитии, где он жил не так долго, он чувствовал себя комфортнее чем в доме, где прожил столько лет. — Зачем вы попросили меня вернуться? — Разве мы не можем просто соскучиться? — удивился папа, но Нёвиллет видел, что в его глазах нет искренности. Это не было чем-то новым, к подобному Нёвиллет уже давно привык. — Обычно вы просто звоните мне, — пожал плечами он, отводя взгляд. — Сегодня у нас была особая причина, — вдруг улыбнулся папа, сверкнув лиловыми глазами. Такие же, только чуть светлее, были у Нёвиллета. Они вообще были удивительно похожи, разве что цвет волос Нёвиллет перенял у отца — у него они тоже были белоснежными, тогда как волосы папы были скорее пшеничного цвета. Папа жестом указал ему на лестницу, побуждая подняться на второй этаж. Нёвиллет нацепил на лицо неискреннюю улыбку, послушно продвигаясь по ступеньками и спиной ощущая изучающий взгляд папы. Ему ужасно хотелось сбежать обратно в кампус, где не будет такой давящей атмосферы. Ожидаемо папа, пройдя теперь вперед, приглашающе кивнул на дверь отцовского кабинета. Нёвиллет не удивился тому, что отец даже не вышел его встречать и только лишь ждал, когда сын сам поднимется к нему. — У нас для тебя отличная новость, — заговорщицким тоном произнес папа, распахивая перед собой дверь с довольной улыбкой. От этой улыбки Нёвиллета затошнило. Но, конечно, он этого не показал. Ему вообще не стоило показывать здесь свои эмоции, чтобы не вывести родителей на очередные нравоучения, которых ему и в детстве было достаточно. Отец, высокий альфа с заостренными чертами лица, сидел за своим рабочим столом, неторопливо листая какие-то бумаги. Все тут было таким же, каким Нёвиллет запомнил — выполненная из дерева дорогая мебель, темные стены, шкаф во всю стену с книгами и документами. И посреди этого кабинета, кричащего о том, что он принадлежит богатому и властному человеку, сидел его отец, хмурый и жесткий. — Добрый день, отец, — почтительно склонив голову, произнес Нёвиллет. — Как Ваше здоровье? — Сносно, — сухо отозвался мужчина, даря ласковую улыбку супругу, зашедшему первым. Нёвиллет улыбки не удостоился. Как всегда. — У меня нет времени на пустую болтовню, думаю, ты и сам прекрасно это понимаешь. Садись. Нам нужно обсудить один вопрос. Нёвиллет, глубоко вздохнув, опустился на стул, предназначенный для гостей, и сложил руки на коленях — так, как его учили с самого детства. — Ты прекрасно знаешь, что я против твоего общения с альфами, — без церемоний начал мужчина, цепким взглядом окидывая сына. — И что я не терплю разврата и непотребств. Я должен был убедиться, что ты будешь вести благопристойный образ жизни, поэтому ты был огражден от альф. Ради собственного блага, разумеется. Однако сейчас я не могу быть уверен в том, что ты не станешь нарушать мой запрет. — Отец, я... — оскорбленно выдохнул Нёвиллет, сжимая пальцами колени. — Я не договорил, — жестко отрезал альфа, прерывая его попытку оправдаться. — В университете учится множество альф, которые тебе не подходят. Поэтому я принял решение найти тебе пару самостоятельно. Одни из наших бизнес-партнеров недавно представили мне своего сына, он вернулся из сумерской Академии, куда был отправлен по обмену. Умный парень, к тому же не обделен красотой. Уверен, тебе он понравится, — глаза мужчины сузились, словно он пытался разглядеть в Нёвиллете попытку возразить. Но тот от удивления и шока и слова сказать не мог. — Я надеюсь, что вы найдете общий язык. Это будет полезно для нашего бизнеса. И тебе наконец можно будет прекратить пить таблетки. Последнее было сказано так, словно не имело никакого значения. Словно ничего важнее бизнеса для отца не существовало, а здоровье собственного сына было побочным, не имеющим для него важности. Нёвиллет думал, хотел думать, что это не так и он себе это придумывает, но взгляд, которым родитель смотрел на него, он не мог истолковать как-то иначе. Тот смотрел на него с холодным расчетом, будто уже сейчас прикидывая, какую выгоду может извлечь. Обернувшись на устроившегося на диванчике рядом папу, Нёвиллет увидел широкую улыбку — папе эта идея тоже нравилась. Они оба не собирались спрашивать его мнения, вдруг осознал он. Им было важно сделать так, как они считали нужным. — И как его зовут? — без особой надежды спросил Нёвиллет внезапно охрипшим голосом. — Луи. Он учится в том же университете, где и ты. В понедельник он пригласит тебя на встречу. Познакомитесь, — ответил отец тем же тоном, каким обговаривал не особенно волнующие его деловые встречи. — Он знает, что у тебя течка через два месяца, поэтому будь добр быть готов к тому времени. Нёвиллет почувствовал, как его сердце пропустило удар. Отец даже это предусмотрел. Распланировал его личную жизнь, не спросив его мнения или хотя бы не предупредив заранее. Сказал ли бы он об этом, не уточни Нёвиллет имя своей навязанной пары? Почему-то казалось, что нет. — Можешь идти. Нёвиллет не запомнил, как выходил из отцовского кабинета вслед за сияющим папой. И папины приободряющие слова не запомнил. И то, как покидал поместье, извинившись за поспешность. Его, кажется, даже не стали останавливать — и это было неудивительно, вряд ли его пригласили домой, чтобы провести с ним время. Так, рассказать о новоиспеченном партнере, под которого Нёвиллету придется подставиться. Ради собственного здоровья или все-таки ради процветания бизнеса? Значения это не имело — ни одна из причин его не устраивала, уж лучше до конца жизни бы он принимал эти таблетки, чем вот так: без чувств, привязанности, только из-за просьбы, нет, приказа, отца. Уже в общежитии он позволил себе выдохнуть и поддаться эмоциям. Сильнее всего хотелось плакать от несправедливости, но слезы не шли, и только пасмурное небо, словно вторя его желанию, разразилось дождем. Нёвиллет уставился за окно невидящим взглядом, загипнотизированный шумом капель дождя, бьющихся о стекло, и думал-думал-думал. Он не хотел встречаться с этим Луи. Ему даже имя это не нравилось! Почему отец не мог позволить ему хоть капельку самостоятельности в таком вопросе? Это ведь касалось его жизни, не чьей-то другой. Почему он вынужден идти на встречу с совершенно незнакомым альфой только потому, что его родители решили, будто для него так будет лучше? И ведь понедельник... понедельник наступит совсем скоро. У него оставался всего один полный день для того, чтобы привести мысли в порядок и заставить себя поверить в то, что это хорошая идея. Он не рассматривал вариант отказа — как минимум потому, что отец тогда не оставил бы его в покое. К тому же, как бы холодно родители к нему ни относились, они все-таки были его самыми близкими людьми... возможно, ему и впрямь стоило пойти на эту жертву ради семейного дела. Никто ведь не заставлял его выходить замуж или тут же рожать ребенка от незнакомца. Ему выдвинули вполне осуществимые условия — знакомство и совместная течка. А там, может, этому альфе Нёвиллет и вовсе не понравится, и проблема решится сама собой. От этой мысли Нёвиллет горько улыбнулся, все-таки чувствуя, как по щеке пробежала одинокая слезинка: судьба никогда не была на его стороне. Что бы он ни делал, как бы ни старался, этого всегда было недостаточно для того, чтобы с его мнением считались. Все всегда было так, как решили другие люди вместо него. Шанс, что незнакомый альфа решит прекратить их общение, был слишком маленьким, к тому же Нёвиллет прекрасно осознавал, что как омега был вполне привлекательным, и Луи мог заинтересоваться. Не им, так его телом. И как же Нёвиллету стоило поступить? Отдать себя ради исполнения родительского желания или заупрямиться, отказываясь идти против собственных желаний?