Охота Мракса

      Оба игрока наслаждались охотой и оба знали об этом. Даже если они заканчивали ничьей, каждый всё равно по-своему выигрывал.       С перехода на одну минуту и улаживания недомолвок Знамение и Фантом стали ближе: секретные испытания дарили больше эмоций, а усилившийся физический контакт позволял вымещать друг на друге накопившееся напряжение. И каждый раз, прежде чем отпустить её, он властно пробегал нажимом пальцев по доступным ему местам её хрупкого тела, а затем на несколько мгновений болезненно сжимал; как обещание, что в следующий раз наверняка сделает с ней нечто страшное… но оттого не менее волнительное.       От сего призрачного обещания Знамения на душе Фантома воцарилась идиллия. Она грела, грела вопреки тому, что реальность за пределами игры намеревалась вот-вот надломить, если не сломить волшебницу. О-о, как же остро ощущала Морриган, когда подступали худшие дни её жизни. Пища теряла вкус, становилась как песок, внутренности скручивались в узел. Повышалась тревожность, из-за чего всё валилось из рук, понижалась успеваемость. Кожа нестерпимо зудела, любая одежда казалась колющей, давящей, неудобной. Но всё это мелочи по сравнению с подавляющим ощущением груза — будто властная тень опустила неподъёмные ладони на её узкие плечи и давила, тянула вниз, преследуя одну цель — чтобы Морриган упала, прижалась к полу и никогда больше не поднялась.       Вскоре произошло последнее предзнаменование скорых страданий. Спустившись в подземелья Слизерина в промежутках между уроками, чтобы сменить учебники, Морриган ощутила, как накатила атмосфера тревоги — серпентарий был потревожен. И чем больше она приближалась к комнатам старшекурсниц, тем ощутимее сгущалось напряжение в воздухе. Вот и её соседки, оказавшись выдворенными, стыдливо и виновато столпились на входе в спальню.       Морриган замедлила свой привычно шустрый шаг, подозрительно прищурилась их неуместной робости. Взвыл инстинкт «бежать или сражаться», призывая спасаться. Улизнуть и затаиться, пока опасность не пройдёт. Но от личного тирана ей не скрыться, а любая попытка неподчинения обернётся многократным наказанием.       «Вот и сложились все предвестия… — Хорошее настроение Морри испарялось, стоило тени отца лечь на её учебную жизнь, на последний оплот независимости и самостоятельности, который у неё остался. Состоя в попечительском совете, Каспер Крауч обладал возможностью заявиться в школу по желанию — чаще, чем Морриган хотелось бы. — Как же я ненавижу, ненавижу, ненавижу его внезапные визиты. Разве не мог он дождаться окончания учебного триместра?.. Нет, ему нужно было непременно почтить меня лично своим надзирательным визитом».       Взгляд Морриган потускнел, когда сознание приготовилось к неизбежному. Вот только она не собиралась проходить через казнь публично.       — Я уверена, у всех вас есть чем заняться, — настояла она мрачным тоном, намекая всем в ближайшем окружении отыскать себе иное место для досуга, — в противном случае я с радостью одарю вас проклятием, просто для того чтобы вы не слонялись в моём присутствии.       Догадливые слизеринцы без лишних слов смекнули что к чему, а заодно и выволокли задержавшихся в недоумении твердолобых представителей факультета. Морриган терпеливо выждала, пока останется одна перед чугунной дверью, которая теперь казалась ей зловещей и не сдвигаемо тяжёлой.       Перед смертью не надышишься, но девушка всё равно прибегла к простой дыхательной гимнастике, вдыхая через нос на четыре счёта и выдыхая через рот на семь. Размяла вспотевшие, похолодевшие пальцы, некоторые тихо хрустнули. Отрешённо покосилась на высокую статую Салазара Слизерина сбоку, занёсшую меч над черепом в руке.       «Как бы мне хотелось, чтобы основатель факультета был увековечен с мечом Годрика Гриффиндора, который можно выхватить и ринуться в бой! Но нет, это всего лишь бесполезный камень в руках грозной, назидательной статуи, призывающей учеников трепетать перед ней — прямо как деспот, поджидающий меня по ту сторону двери».       Морриган кивнула сама себе, внутренне настроившись к встрече. Расправила спину с видом принятия неизбежного, отключила эмоции — они не принесут ей ничего кроме страданий в ближайшее время. Зажмурившись, она взялась за ручку.       Девушка не успела сделать и одного шага внутрь, как её атаковала трость почтенного Каспера Крауча. С первым выпадом та зацепила её за воротник и удушающе втащила в комнату. На втором рывке ручка зашла за затылок и дёрнула на себя, побуждая склонить голову в смирении. Заключающее стремительное движение поверх плеча Морри наглухо закрыло дверь позади.       А та даже не думала как-то уклоняться, защищаться. Стояла безвольно, давно закрывшись в собственном мире где-то глубоко-глубоко внутри, воспринимая всё снаружи через мутную пелену, будто бы всё происходило вовсе не с ней.       Сейчас ей было дозволено только дышать и смотреть вниз. В поле её зрения попадал каменный пол и старинный ковёр.       «Поразительно, насколько рассматривание узоров отвлекает от действительности. Все эти вензеля, потёртости, переплетения листиков, бутонов… О, а я не помню этого пятнышка! Должно быть, кто-то занёс в комнату грязь, а домовики ещё не успели отчистить». — Да вообще всё что угодно, лишь бы не видеть лакированные до тошноты мужские туфли, эти брюки безобразного бордового цвета, эти руки в кипенно-белых перчатках, которые так и хотелось запятнать, что чинно сложились поверх ненавистной трости. «Так бы и сломала её. Расколола пополам, затем снова и снова, до щепок, а их подожгу Адским пламенем, пока от существования трости не останется ничего кроме горстки пепла, которую я развею по буйному ветру».       — Сдаётся мне, понятие «образованность» слишком вольно трактуется в наши времена. — Мистер Крауч говорил тихо и вкрадчиво, но при этом жутко. Когда волшебник был не в настроении, его голос посылал холодные мурашки, так что перед ним начинали трястись. — Повелось полагать, что славно вышколенная девица обязана уметь петь, танцевать, музицировать, рисовать, владеть языками, непременно любить книги — и всё это поверх учебной программы. Вопреки тому, что, к моему глубочайшему разочарованию, сии ценности покидают высшие дома с концом викторианской эпохи, лично я считаю их базисом. Ты согласна со мной?       Морри не помнила, когда видела лицо отца в последний раз. Ей не позволялось. Кажется, у них были схожие большие каре-зелёные глаза и узкая линия губ. Но ей и не было нужно знать его внешность — её компас ненависти определит его и с закрытыми глазами. Ведь находясь во власти Каспера, ей ничего не оставалось, кроме как раболепно следовать его словам.       — Да, — и поспешно исправилась полным ответом, пока не разгневала его ещё пуще: — Да, я согласна, отец.       — В таком случае какого Мордреда я вкладываю состояние в Хогвартс, если моя дочь намеревается пойти против устоев? — отошёл мистер Крауч в сторону, являя ей дальнюю часть пола позади, забросанного брюками и шелками, потрескавшимися баночками косметики и литературой мракоборцев. — До меня дошло сообщение о недавних… изменениях в тебе. И после личного осмотра твоих приобретений я пришёл к выводу, что нам самое время потолковать.       Каспер потянулся рукой к лицу Морриган. Всего короткое мгновение, за которое внутренний мир девушки успел заледенеть, упасть, разбиться — хотя она никак и не выдала это внешне. Отец дотронулся до её нарядной, ажурной косы замысловатого ирландского плетения, которую она готовила отнюдь не для него. Хмыкнул. Взялся за её конец и принялся наматывать на ладонь в белоснежной перчатке и тянуть вниз столь незыблемо, что тяга вынудила девушку сначала нагнуться, а потом и вовсе свалиться перед ним на колени. Каспер собрал тугой пучок на затылке дочери, нестерпимо стягивая кожу головы, не упуская ни одной волосинки. Будь отец в плохом расположении духа, то воспользовался бы спицами, загнал их под кожу, чтобы наверняка донести представление о приемлемых укладках.       — Род Краучей исконно хранит знания магической Британии. Издавна мужчины рода занимали посты министров, а женщины, серые кардиналы, становились советницами благородных мужей. — Он повязал пучок бордовой лентой цвета их семьи. — Когда мы не видели достойной власти, то устраивали революции, соответственно, когда мы не находили пытливых мужчин, оставляли женщин в роду. Ты чётко осознаёшь свою роль в этом порядке? Отвечай.       — Да, осознаю, отец, — «но не признаю».       — Тогда ты должна понимать, что тебе не уготована ни одна профессия. Не забывай о предстоящем испытании Краучей после выпускного из Хогвартса.       «В котором меня запирают в родовой библиотеке и не выпустят, пока не пройду родовое испытание на знания».       — Я помню, отец.       Морриган стойко хранила самообладание, застывшее на лице покорным равнодушием.       — Именно оно определит твою жизнь, покажет, стоишь ли ты и кната. Пока я вижу одно сплошное разочарование, ничем не примечательную посредственность, — Каспер повёл тростью, и все книги в комнате, подписанные именем Краучей, притянулись к волшебнику, замерли перед ним в воздухе. Один за другим он осматривал тома, фолианты. Те, что проходили проверку, возвращались на полки, остальные же рассыпались пеплом под его ветхим прикосновением. — В этот раз я закрою глаза на твои маленькие шалости. — Он обошёл дочь, остановившись перед выходом. — Не позволь мне усомниться в решении совета старейшин, что разбавить род Краучей древнекельтской кровью было верным решением. О, и не утруждай меня письмами — я получаю всю необходимую информацию через отчёты директора Блэка.       Он по-своему попрощался, исчезнув. Морриган простояла в небытии пару минут, прежде чем осмелилась вынырнуть в реальность. Дёрнувшись с глубоким вздохом, она проморгалась, подняла глаза и осмотрелась. Каспер Крауч был самым настоящим призраком — он почти не оставлял следов о своём появлении, но при этом каждая встреча с ним оборачивалась леденящим отпечатком на душе. Разбросанная по полу одежда Морри на удивление оказалась нетронутой. Поверх неё лежала книга по благочестивости — как всегда, одно предостережение вместо тысячи слов и истерик.       Наспех вытерев немые слезы, которые больше навернулись на глаза от обиды, чем от пульсирующей боли на скуле и зуда стянутой кожи головы, Крауч впала в медитативную подготовку к последующим урокам. По окончании перед ней встал вопрос, что было сложнее: войти в комнату с отцом или выйти из неё в люди?       К её облегчению, зал снаружи пустовал.       — Всё прошло быстрее, чем я ожидала, — заметила Имельда, которая пристроилась сбоку от двери, оттого Морри и не увидела её сразу.       Напрягши зрение, она также разглядела Нериду, озабоченно осматривающую её из тени. Рейес и Робертс вели себя ожидаемо неловко, но явно хотели оказать Морри поддержку. Ведь они не имели права вмешиваться в семейные дела благородного рода, хотя им и необязательно что-либо говорить. Морри устало прильнула головой к плечу подруги в попытке подпитаться её внутренней силой и стойкостью.       — Учение — свет, и мистер Крауч не считает продуктивным распространять своё воспитание на время занятий, так что… — скучающе заметила она, ещё не вышедшая из своего состояния защиты.       — Не думала, что он навестит тебя столь скоро. С прошлого визита четырнадцатого февраля прошло не так много времени.       — Ты что-то путаешь, с чего ему объявляться в школе в День святого Валентина? — Смутившись бессмыслице, Морри отникла от плеча. — Да не важно, так что поспешим на занятия. Что у нас? Прорицания?       — Верно, вот только не хочешь перед ними зайти в лазарет? — Имельда обвела по воздуху область у своего лица, намекая на что-то. Только тогда Морриган поняла, почему скула так жгла и ныла — её задело во время резких манипуляций тростью.       Мистер Крауч даже не побеспокоился о том, чтобы её вылечить — не то чтобы извинился. Значит, так надо, и он точно прознает, если дочь вылечит оставленный им ушиб. Степень осведомлённости Каспера о её жизни в Хогвартсе доводила до того, что порой Морри мерещилось, будто отец следит за ней через артефакт. Она бы так и дрожала всю жизнь, оглядывалось через плечо, если бы не знала, насколько он занятой человек и что у него найдутся заботы поважнее, нежели чем контролировать каждый её шаг. К тому же, отчёты директора Блэка всё объясняли.       — Нет, мне нельзя исправлять последствия воспитания. Так или иначе… — Морриган всё сбивалась с мысли, так как после выхода из транса боль всё сильнее пульсировала, — так или иначе, я, пожалуй, сегодня посижу отдельно ото всех. Поразмыслю, — отвела взгляд, снова замкнувшись в себе, — да…       — Не вопрос. Если захочешь пропустить, скажем, обед или ужин, я принесу тебе еду. Ну или взбунтоваться, припугнуть завхоза Муна, да, я тоже только за. В любом случае — ты только скажи. — Имельда поспешно приобняла отсутствующую Морри и ушла первой. Нерида, немного погодя, кивнула Крауч в своей форме поддержки и последовала за слизеринкой.       Морриган задрала голову к потолку, к мутно-голубому свету, пробивающемуся через стеклянный купол, простояла так некоторое время. «Жизнь не закончилась, ничего не изменилось. Пожалуй, стоит вести себя соответствующе».       И, собравшись, поспешила на занятие, только чтобы встретиться с тремя десятками сочувствующих глаз. Не в силах терпеть подобную жалость, Морриган впервые села за парту к Оминису — единственному, кто не сведовал, что вообще происходит. Девушка грузно приземлилась на скамью, буркнула приветствие. От незрячего не укрылась перемена в настроении всего класса.       — На тебя пялятся, — недовольно озвучил он с ноткой обвинения, будто она принесла с собой дождь или неудачу. Его упрёк был нисколько не оскорбителен, напротив — нынче Морри находила его попытки уколоть в некоторой мере изумительными.       — Так и есть, — волшебница невозмутимо разложила пергамент, перо, чернила, — дело в моём синяке.       — Синяк — как след после болезненного столкновения?       — Именно, — а интерьер класса в тёмно-фиолетовых цветах, должно быть, только подчёркивал её расцветающую ссадину.       — Так почему они на тебя смотрят? Все же ударяются.       — Всё верно, — её уголок губ вильнул наверх, ведь неведение Оминисом элементарных вещей чрезвычайно забавляло. Не провалиться бы в истерику! — Но не лицом.       От неловкости её выручил Себастьян, который сидел по другую сторону от Мракса. «Я тебе позже поясню», — прогнусавил он тому, намекая не давить на деликатную тему. Сэллоу, к слову, тоже частенько прилетало от ныне покойного дяди, поэтому он лучше других понимал, как вести себя в подобной ситуации. Оминис же, которому не нравилось, когда его попрекали от слова совсем, лишь повёл плечами:       — В таком случае тебе следовало бы быть осторожнее, Крауч. Каждый раз поражаюсь твоей неуклюжести.       И тогда она рассмеялась, аж до слёз, ведь от улыбки её щека раскалывалась и ныла.       — Спасибо, Мракс, — поёжившись, она приложила прохладную ладонь к лицу в попытке хоть как-то подавить очаг боли. — Ты, в свою очередь, как всегда, зришь в корень.       Тот нахохлился и уже хотел ответить ей остроумной грубостью, но не успел: урок начинался.       Давясь смешинками, Морри размышляла, неужели до Мракса действительно всё настолько туго доходит? Порой по выражению его лица было трудно что-то понять, ведь его глаза не были задействованы в передаче эмоций. Он отлично выражал неприязнь и высокомерие, тяжелый умственный процесс, но сострадание? Нет-нет, этого от Оминиса однозначно не дождаться.       И всё же его присутствие заземляло Морриган, успокаивало. Даже когда в перемену кто-то проходил мимо их парты и начинал перешёптываться о её ссадине, он отгонял их змеиными комментариями:       — Мерлин, как будто никто никогда не ударялся лицом!       Его неведение умиляло. «Ну конечно Оминис бился из-за слепоты! Головой, лицом, всеми другими частями тела».       — Действительно, — решила поддержать его абсурд Морри. И когда в следующий раз кто-то вздумал прокомментировать её состояние, она с вызовом бросила в ответ: — Чего пялитесь? Давно с дверным косяком не здоровались?!       Её принимали за полоумную и обходили стороной. И в этом что-то было. Лаять с Мраксом на прохожих, как собаки, только потому, что те посмотрели на них как-то не так. Её это искренне забавляло, полностью перекрывая досаду от травмы. Вот если бы только скула не жгла каждый раз, когда она улыбалась.       — Угомонись, Крауч, — осадил ей Оминис в один момент с некой долей изумления, — все уже поняли, что с тобой лучше не связываться. Даже я побаиваюсь дышать в твою сторону.       Потомок Салазара считал себя владыкой язвительности, и никто не мог претендовать на его трон. Морриган улыбнулась во все зубы, вопреки боли, ну а Сэллоу состроил извиняющуюся, многострадальную за своего друга мину по другую сторону Мракса. Чуть позже она спросила у него, не имеет ли он чего против, если она просидит все занятия вместе с ними, и добродушный паренёк согласился. Мнения ворчливого Оминиса они, конечно же, не учли.       В течение дня Морри то и дело открывала складное зеркальце, чтобы проверить свою ссадину, которая припухла и приобрела малиново-фиолетовый оттенок с кровяными вкраплениями. Она между прочим поинтересовалась у Оминиса, знает и различает ли он цвета. Ответил он очень странно, но спокойно и без обиды:       — Знаю, я же могу считывать палочкой текст, так и изображения. Через чужие глаза я познавал мир, порой улавливал цвета через заклинания и зелья крепкой ментальной связи, или через Омут памяти. Но цвета, оттенки, полутона как таковые… Они мне неважны, просто потому что я иначе воспринимаю всё вокруг. Скажу так: мне нет надобности обращать на них внимание, покуда они не сигнализируют о чём-то. Например, цвета могут пригодиться в том же Зельеварении, где важно отличать качество ингредиентов, степень готовности и правильности зелий — но, помимо этого, нет, я ориентируюсь по иным признакам.       Тогда Морри стало тепло и спокойно, ведь она узнала что-то новое об Оминисе, что-то значимое. А ещё она обретала всё больше уверенности, что сможет пережить этот тяжёлый день. Ведь позже состоится встреча их альтер-эго — и не обычная. У Хогвартса распогодилось — насколько это было возможно в буйной Шотландии. Циклон прошёл, оставляя за собой лёгкий моросящий дождь и клубы тумана. Тем не менее предстоящий раунд слизеринцы, как и договаривались, проведут на улице. У Крауч оставалось немного времени, чтобы сменить задание в угоду себе, так как на предыдущее у неё больше не было настроения.       Таким образом, поджидающее Знамение послание в чашке на обозначенном бортике деревянного моста крайнего южного выхода из замка гласило:

      «Планирую принять расслабляющую ванну в ванной старост. Какой аромат выбрать? Оставь ответ внутри чашки в течение семи минут после того, как определишься с подходящим местом старта».

      — Фантом решил проверить мои навыки парфюмера? Не совсем та область, которой я планировал заняться после выпускного, но раз уж ты настаиваешь… Не отставай! — напомнил Мракс про дополнение к договору, согласно которому она обязалась находиться в области двадцати пяти метров от него.       Он загадочно обратился к палочке: поднёс её кончик к самым губам, прикрыл ладонью, чтобы Морри не могла слышать интимный заговор шёпотом. Вскоре меж его пальцев полился свет компасного заклинания, и Оминис двинулся. К удивлению девушки, он не повёл её обратно в Хогвартс, к теплицам, а взял путь на юг.       К слову, у него было больше шансов выиграть на улице. Как минимум шуршание гальки и травы совершенно не играли Морриган на руку! Благо в этот день моросил лёгкий весенний дождь, да и направлялся Мракс мимо палисадников, где противно гудели нарциссы-клаксоны.       Не сговариваясь, слизеринцы накинули капюшоны мантий на головы. Пока они шли по живописной дороге вдоль озера, Оминис рассказывал ей о своём дне. Он частенько так делал, когда задание располагало достаточным количеством времени. Видимо, он считал Фантома «дружелюбным привидением». Она не могла отвечать, но там и сям вставляла приглушенные звуковые комментарии усмешки, недоумения, удивления. Конечно, предварительно заколдовала голосовые связки, чтобы звучать по-разному. Он не сразу оценил её многоголосие, но кое-как да привык к нему.       Особенно пикантно было слушать, как Оминис говорил о ней. Нет, не о Фантоме, а о Морриган Крауч, мрачной девочке-мышке с его факультета, которая большую часть времени сидит тише воды ниже травы, но порой составляет ему и Себастьяну достойную компанию в различных школьных занятиях. Морри не знала, радоваться ей или раздражаться столь скупому описанию. «Во всяком случае он не отзывается обо мне пренебрежительно, как о большинстве, и на том спасибо».       Они сошли с дороги на полпути к деревушке Нижний Хогсфилд и взяли путь к горам. То спускались, то поднимались по холмам, проскальзывая по мокрой траве едва протоптанной тропинки. Вскоре они добрались до нужного Оминису места: отодвинув в сторону ветви ивового дерева, на которых едва прорезались почки, он явил сад среднего размера с цветами, овощами и травами. Рядом было не видать ни дома, ни сарая. Должно быть, это сокрытое от посторонних глаз место было секретным уголком одного из жителей деревеньки или ученика Хогвартса, а может, даже и самого Оминиса.       — Хм, давай попробуем собрать что-то дельное из имеющихся растений, — Мракс вышел в центр клумб, опустился на корточки, отчего смотрелся как-то по-непривычному неблагородно, провёл ладонью по молодым стеблям ближайших растений. — Хотя сейчас ранняя весна, пахучие цветы ещё не распустились… Но мне они и не понадобятся. Открываю отсчёт.       И расширил заклинанием чашку. Первым делом в неё полетел сорванный шалфей. Искал он подходящий запах достаточно диковинно. Оминис перебирался по клумбе выпадами, растирал пальцами каждую травинку, пробуждая выделение эфира, подносил к носу и глубоко вдыхал, раздувая ноздри. К этому странному, неэстетичному действию Морри привыкла относительно недавно, а сейчас её тело и вовсе откликалось на его интенсивное дыхание, и кожа усеивалась зябкой дрожью. Порой Мракс соединял травы и цветы в композицию, но когда не нравился результат, без доли сожаления отбрасывал через плечо. В чашку шли и маленькие соцветия, которые ранее казались Морри сорняками без запаха, но, видимо, Мракс обонял иначе. Вскоре помимо шалфея были отобраны как и самая обычная на первый взгляд трава (прямо целиком, с корешками), листья смородины, так и ещё что-то необычное, что она не смогла рассмотреть издалека.        Стоило ей поддаться своему любопытству и подкрасться к волшебнику со спины, как Мракс выпустил руку назад, схватил её за лодыжку и резко потянул на себя, вынуждая упасть.       — Говорят, запах проявляется лучше всего, когда его растирают, особенно по коже… проверим? — было последним предупреждением, прежде чем Знамение кинулось на пойманного Фантома.       Наивная, маленькая волшебница. Она могла сколько угодно храбриться в Хогвартсе; здесь же не было никого, кроме них, тумана и покрывала из молодых весенних цветов. Оминис порывисто расстегнул, почти разорвал манжеты жертвы и принялся настойчиво разогревать тёплые точки пульсации её рук, начиная с кожи запястий и выше, задирая рукава, к сгибам локтей. Сорванная трава в его руках была влажной, липкой, ощущалась шершавой на коже. Его движения были интимными, массирующими. Вдавливающими. Несомненно, своей напористостью он намеревался прорваться сквозь преграду её заказанного состава, который подавлял её естественный запах. Этот ход казался Морри одновременно подлым, умным и эротичным. Ей становилось жарко. Дымка холодного дождя опаляла разгорячённые тела, увлажняла их, раскрывала парящие в воздухе эфиры сорванных соцветий.       Подёрнув влажными ресницами, девушка заворожённо наблюдала за Оминисом, скованная оцепенением волнения. Он брал её руки и подносил к лицу, по-дикому зарываясь в кожу и вдыхая её сущность. Периодически он отрывался от неё, чтобы свериться с композицией в чашке. Что-то убирал, что-то добавлял. Втирал в разные места те или иные травяные комбинации и выбирал, что и где ему нравится больше. Ноты отдельных растений переходили в аккорды и сливались в композицию. Мракс работал и трогал Морриган столь быстро и напористо, что у неё кружилась голова.       В отличие от предыдущих встреч, когда Знамение отыгрывалось исключительно на руках Фантома, в этот день парфюмер атаковал и шею своей жертвы. Она же покорно допустила его к себе, превозмогая невинную скромность. Сначала он уделил массирующее внимание коже в области за ушами, но позже перешёл ниже, крепко сжимая и разжимая хрупкое горло, наслаждаясь биением напряжённой жилки под пальцами. Это было самое настоящее нападение. Оминис потянулся выше, к её лицу, но Морриган отвернулась, желая, чтобы её портрет оставался неизвестным его пальцам.       — Нравится? — Его сиплый, вожделеющий шёпот обволакивал, призывал расслабиться и раскрыться в самые длинные две минуты в её жизни.       Девушка опустила глаза, силясь скрыться от пронзительного взгляда незрячих глаз, обнажающих желание. Измученные кожа и форма покрылись зелёно-коричневыми отпечатками, полосками, пятнами. Она бы не удивилась, вырой он пальцами ей могилу, захорони её в этой влажной, размытой земле. Воспалённое воображение рисовало пугающие образы, в которых они погребены вместе, обнажённые, с переплетёнными телами; их мертвенно-бледная кожа контрастирует с могильной землёй. И даже если их разъединят посмертно, то всё равно дух королевы Фантомов неустанно продолжит преследовать Мракса, а Знамение продолжит устремлять свой всевидящий взор мертвеца на Морриган, где бы она ни находилась.       Крауч не хотелось, чтобы их моменты заканчивались. Чтобы прекращалось странное наслаждение от мучений. Девушка не до конца осознавала сквозь волнение, что слегка сопротивлялась, тормозила Оминиса, притягивала к себе, чтобы он задержался с ней дольше положенного времени. Вопреки её неумелым попыткам, как по внутренним часам, Оминис оторвался от неё по окончании ста двадцати секунд и, поднимаясь, случайно провёл коленом по её промежности, тем самым сорвав с губ Морриган первый, сдавленный стон, столь нежный и чувственный, что он удивлённо отшатнулся. А этот стон был именно Морриган — в помутнении волшебница совсем растеряла концентрацию, не в силах удерживать изменяющее голос заклинание.       Мракс тяжело дышал, веки прикрыты, весь в земле и сорванных растениях. Он повёл головой, скрывая от девушки рот, тронутый шаловливым оскалом. Рывками стянул шейный платок и резко бросил его наземь. Каждый его выдох обрывался коротким безумным смешком, пока он полноценно не расхохотался, зарывшись пальцами в кожу лица и в волосы, оставляя грязные полосы.       Морриган никогда не видела его живее, чем сейчас.       — Насладись своим купанием в ванной старост, Фантом. Мне точно понадобится душ.       Оминис порывисто прильнул к шее Морри, вдохнул получившийся аромат. Поспешно поднялся, поверхностно проведя ладонью по внутренней части её бедра. И ушёл, оставляя позади чашку, полную трав и соцветий.       А Морриган всё никак не могла отдышаться. Ухнув, она откинулась назад, на мелкие, едва распустившиеся цветы, отмечая краем сознания, что они измяли чей-то сад и ей предстоит потратить полчаса на его восстановление.       Но прежде ей хотелось разобраться в своих ощущениях. «Недостаточно, как же бессовестно мало!» И, прикрыв глаза истерзанным запястьем, принялась думать, выстраивать причинно-следственные связи своего недовольства.       Их игра выступала непревзойдённым дополнением к будням. Их условия являлись отличным дополнением к игре. Её проигрыш награждался наказанием за её оплошность. Но что следовало далее в этой цепочке? Что необходимо, чтобы замкнуть круг и убрать мешающий голод? Потому что её энергия пребывала на пике, Морриган отнюдь не ощущала, что игра закончилась.       Что же, что же…       Взгляд девушки упал вниз, на тяжело вздымающуюся грудь. Слегка повременив, Морри расстегнула верхние пуговицы блузки, расшнуровала и приподняла корсет, отвела в сторону сорочку, явив тёмные соски, которые призывно требовали продолжения. «Да неужели?», и оценивающе запустила горячую ладонь под юбку, касаясь самого сокровенного места. Удивительно, но ощущения оказались ярче, чем когда она скромно прикасалась к себе в ночи. Намного ярче.       — Что за распутство! Всего лишь за какие-то минуты я опустилась с благородной леди до маглы-сельчанки!       Тогда отчего же она улыбалась, как полоумная? Пришлось вдавить пальцем в ссадину на скуле, чтобы отрезвить себя. Наспех приведя в порядок себя и сад, Морриган подхватила чашку с уловом, в том числе и свой первый трофей, платок Оминиса. Прижимая их к груди, понеслась в Хогсмид. Путь был неблизкий, и она останавливалась пару раз, чтобы перевести дыхание.       — Мадам Снеллинг! — Девушка громко ворвалась в парикмахерский салон, заставляя хозяйку вскрикнуть от изумления. — Каллиопа! Вы же можете изготовлять средства гигиены с нужным запахом на заказ? Можете же?! — неугомонно выпытывала она, воодушевлённо тыкая в мадам своей «корзинкой», так что из неё начали выпадать маленькие соцветия.       — Ох, девочка моя, — до хозяйки только постепенно начало доходить, кто стоит перед ней и что ей от неё надо, — что же с тобой произошло?       — Это… так, упала, — выдала Морри ложь, которую говорили слишком много женщин её времени, — лечить нельзя. Но это неважно! Так вы сможете воспроизвести аромат?       Каллиопа удручённо вздохнула, зная, что не может исправить насилие в чужом доме, и пригласила неугомонную посетительницу усесться.       — Давай для начала приведём тебя в порядок, а ты тем временем расскажешь, что произошло?       И они поговорили. На этот раз мадам переплела её волосы в две косы, что смотрелось миленько, но не так, как хотелось бы Морриган. Словно услышав неозвученные пожелания, Каллиопа собрала косы в корону.       — Принцесса? Нет, королевна, — сделала она комплимент и девушке, и своей работе, следом поднесла кисточку с пудрой к лицу, под двумя порханиями которой синяк исчез как не бывало. — Вот ты и готова. Теперь… что, говоришь, нужно сделать с твоими цветочками?       — Я подумывала о пене для ванны… и вообще о всех возможных средствах гигиены.       — Хм, — принюхалась ведьма к чашке, — неплохой сбор для начинающего парфюмера. Моих знаний и имеющихся ингредиентов хватит сделать вытяжку только для двух продуктов, пенки и мыла. Ты согласна или хочешь ароматизировать что-нибудь другое? Как насчёт туалетной воды? Вуали для волос?       — Вуаль для волос… — вторила Морри, как бы примеряя её на себе, — хочу. Очень.       Когда Каллиопа покончила с заказом, солнце уже клонилось к закату, и слизеринке было пора возвращаться в школу.       — Спасибо вам за поддержку, мадам! Счастья!       — И ты береги себя, милая Морри, — проводила она её махом ладони, мечтательно размышляя, сколь же очаровательной бывает юная любовь.