Кто-кто в теремочке живёт?

      Арсений придирчиво оглядывал приехавшую ель. Она уже слегка раскрылась от тепла, но ещё выглядела слегка куце. Рядом с ней на ковре сидел Антон, с недоумением на лице пытаясь распутать привезённую гирлянду. Тут же рядом красовались чисто советские почтовые коробки из фанеры, прямо с марками на крышках, набитые сеном и упаковочной бумагой. Как будто для поддержания нужного настроения, на улице уже неделю с переменным успехом сыпал снег.       — Это просто пиздец… — Арсений едва подавил громкий смешок. Антон выглядел ужасно забавно в худи с заячьими ушами на капюшоне, которое ему притащил он сам. Антон же слово «кринж» знал, но, видимо, плевал на него с высокой колокольни. Он свободно делал то, что многие мужчины считали не мужественным, и при этом выглядел реально мужественно. Арсений не понимал, что это за магия. — Арс, поставь чайник.       — Уже поставил.       Арсений быстро подошёл к нему, чмокнул в макушку между заячьих ушей и присел рядом. Надо помочь с проводами. Арсений прекрасно помнил, что гирлянду в прошлом году убирал в разворошенных чувствах, как попало запихал в упаковку. Они тогда в очередной раз рассорились, как раз на почве Нового года, Арсений тогда в состоянии молчаливой истерики убрал всё украшение квартиры за два часа. Третьего января. Даже ёлку искусственную сам упаковал. Приехавший в кристально убранную квартиру Лёша впервые за долгое время удивился и даже побоялся подходить к сидящему в обнимку с мороженкой Арсению, чтобы не получить между рогов. Сейчас диоды зацепились сами за себя и распутывались тяжело.       — Она такая огромная… У меня есть гирлянда, но она на десять фонариков всего. И лампочки мелкие такие.       — Нанотехнологии. — Антон фыркнул и победно вскинул руку, когда у него получилось распутать самый сложный узел.       — А их света хватит? Или они прям маленькими искрами горят? — Арсений улыбнулся. Ну да, на улице гирлянды с крупными рассеивателями на светодиодах, Антон скорее всего думает, что и лампочки крупные.       — Увидишь, она яркая. Тёплый белый. Ещё и мигает на десять режимов. Игрушек ты, конечно, нашёл… Много.       — Это от трёх хозяев. Тут есть несколько довоенных, я не знаю, как они сохранились, если честно. Но я их восстановил, как смог вспомнить, — Антон встал и принялся расправлять гирлянду, чтобы было удобнее обматывать ель. — Давай я удлинитель принесу, чтобы она не слишком близко к стене стояла.       — Давай. И чай завари.       Арсений проследил за Антоном, ушедшим на кухню, и придвинул к себе один из коробков. Настоящие сокровища, как в детстве. Многие люди пытались сделать минималистичные, модные ёлки. То сканди, то рустик. А он хотел ёлку как в детстве, как на открытках, чтобы «дождик», игрушки со сказочными персонажами и животными и звёздочка на верхушке. А вот и она. Большая, аккуратно завёрнутая в шуршащую упаковочную бумагу. Интересно, так заморочиться и завернуть каждую игрушку в бумажку мог хозяин, или это делал Антон? Арсений с восторгом рассматривал золотую крупную верхушку-звезду, тонкую, едва ощущающуюся в руках.       — Там ещё одна есть. — Арсений вздрогнул, когда рядом неожиданно появился Антон. Он шлёпнул на журнальный столик с рисунком шахматной доски подставку для чайника, скинул на пол удлинитель. Засунув руку в другой коробок, как фокусник вынул оттуда навершие-сосульку с яркими синими переливами.       — Я боюсь представить, сколько игрушки в таком состоянии у коллекционеров стоят.       — Не знаю, но отсюда столько раз пытались всё это вынести… Я очень многое спрятал, ты этого не видел даже, — Антон из воздуха вытащил чайник и два стакана в подстаканниках. Разлил горячий чай с листом малины и плюхнулся на ковёр. — Зато у меня, считай, уже есть подарок для тебя на праздник.       — А украшения? — Антон хмыкнул, кинув взгляд на свой золотой перстень.       — Это тоже от предыдущих хозяев всё. Обычно домовые не носят ничего, хотя могут воровать. Но я немного сорока.       — Да я помню, что ты можешь воровать. В первую неделю сколько всего спиздил, — Арсений наигранно нахмурился и взял кружку чая. Он бы и кофе выпил, но что-то в последнее время к чаю тоже пристрастился. Тем более Антон умудрялся вечно подмешивать что-то эдакое, что от одного запаха начинали течь слюнки. Антон зафырчал и, протянув руку, мягко провёл пальцами по лицу Арсению.       — Я всё вернул давно, всё на местах лежит, тебе это просто уже не нужно и ты даже не проверял.       — Справедливо.       В интернете умудрённые люди писали, что, если нет новогоднего настроения, то это не погода и не окружающие виноваты, а ты сам должен научиться это настроение создавать. И отчасти это так. Но сейчас, впервые за долгое время у Арсения было такое сильное предвкушение этого праздника. Приедут близкие люди, будут играть в настольные игры, слушать пластинки, обязательно слепят снеговика, он знал, что его компанию легко подбить на такие вещи. Что изменилось? Рядом Антон. Антон не будет нудить и канючить в уши, что ему скучно, не очень хочется, он устал. Антон готов поддержать любую идею и идти реализовывать вот прямо сейчас. Как же человеку иногда не хватает простого осознания, что тебя могут поддержать.       — Я не знаю, о чём ты думаешь, но у тебя такое лицо, как будто ты вспомнил что-то очень хорошее, — Антон неожиданно наклонился к нему и чмокнул в кончик носа, заставив Арсения сморщиться. Услышав в ответ фырчание, Арсений едва удержался, чтобы не запустить в него диванную подушку. Нельзя, игрушки хрупкие.       — И да, и нет. Я думаю о наших с тобой взаимоотношениях. Ну, во всяком случае, пытаюсь о них думать взвешенно, а не бросаясь с головой. Плюсы, минусы взвесить, всё такое, — Арсений вытащил птичку на прищепке и прицепил её на ель, чтобы немного забить неловкую паузу.       — Ну и… как?       — Такое ощущение, что у меня уже отключилась вся объективность. Что ты знаешь о любви? — Антон в ответ слегка улыбнулся и повесил на ёлку кота в сапогах.       — Я смотрел фильмы, читал книги, но так и не понял, что вы под этим подразумеваете. Хотя… Я отчасти могу это понять. Ты чувствуешь это ко мне? — Арсений чуть не уронил хрупкую малиновую звёздочку с серпом и молотом.       — А по мне так видно?       — Я тебя чувствую. Как зеркало. — Арсений уставился на него в недоумении, пытаясь переварить эту информацию.       — То есть мы… Ты хочешь сказать что ты телепатически читаешь мысли?       — Я читаю эмоции и чувства. Мысли… Зачем? Они могут лгать, — Антон отставил ящик с игрушками от себя и приблизился к Арсению. Он делал так сотни раз, но в этот раз всё ощущалось настолько нереальным, интимным, как будто мир сузился до одной комнаты. Мир Арсения точно. — Жизнь человека очень коротка. То, что я буду проживать сотни лет, вы стремитесь уместить в свой отмеренный срок. Как океан уместить в одну каплю. Ваши эмоции яркие, как солнечные зайчики на стенах, и они никогда не лгут, у них нет времени на ложь, — Антон протянул руку и осторожно приложил влажную ладонь к щеке. Мягко большим пальцем огладил подбородок. — Я не знаю, что такое любовь. Но я знаю, что такое связь. Человек меня не поймёт, потому что если пытаться уместить связь в вашу жизнь, сердце может не выдержать чувство такой силы, — он придвинулся ещё ближе, даже сидя возвышаясь над Арсением, зарываясь пальцами второй руки ему в волосы на затылке. Под невероятно мягкими, нечеловеческими прикосновениями хотелось расплакаться от накативших чувств. Ещё немного — и Арсений тоже может понять связь. — Когда ты умрёшь, я возьму твой лицо. И твоё имя. И пока хоть один кирпич в фундаменте дома остаётся целым, часть тебя, воспоминания о тебе будут жить во мне. Вот что такое связь. Я храню каждого своего хозяина, которому являюсь, в себе, как часть себя самого.       Всё. Арсений и прикрыл глаза, даже не пытаясь скрыть слёзы. Да почему ему так больно и так радостно одновременно? От ощущения пальцев на щеках, стирающих слёзы, стало ещё хуже, или лучше, не понять. Он не плакал так искренне уже давно, плотину прорвало с такой силой, что остановить этот потоп не смогло бы ничего. Антон прижал его к себе, утыкая лицом в мягкий ворот толстовки и покачивая, как ребёнка. Вот чего ему не хватало, отпустить себя, выплакаться не в подушку, а кому-то живому в плечо. Плакать при друзьях было неловко, да и он понимал, что те и так слишком много хлебнули с его съезжающей кукушкой, хватит. А Антон принимал его эмоции, не заставлял подстраиваться под рамки каких-то взаимоотношений.       — Нам поэтому и не стоит привязываться к людям. Пока мы просто дух стен и крыши, мы не испытываем слишком человеческих чувств, не зависим от телесных ощущений. До того как я явился Антону, я и облика никакого не принимал. Просто был домом. Но мне тогда стало так жаль ребёнка, он так горько плакал в темноте…       — Ты поэтому темноты боишься? — Арсений еле смог выдавить из себя вопрос, слёзы, хоть и закончились, ещё душили удавкой, больно скручивая диафрагму.       — Да. Я не знаю, кем он меня увидел, раз не испугался. Может, я был похож для него на кошку или собаку, что-то, что он видел и чего не привык бояться.       — Почему ты взял его лицо?       — Он разрешил. Сам разрешил, когда уезжал во Францию навсегда. Сказал, что так у меня, возможно, получится лучше защищать дом. После того я ни разу никому не являлся.       — А почему?       — Доверие. Духи очень осторожны. Если мы явились, значит, ситуация была патовая. С тобой так вышло потому, что я растерял осторожность за годы одиночества.       — А в многоквартирных домах домовые есть? — Антон рассмеялся в ответ на такой неожиданный детский вопрос.       — Только если строители проделали ритуал и в фундамент заложили идол. Тут под печкой, — он ткнул пальцем в финку. — Каменный идол, мой якорь, который меня тут держит. Так я бы мог быть нигде и везде одновременно, но когда-то очень давно попался в магическую ловушку.       — Поэтому вас и задабривают едой, чтобы вы не злились за это.       Антон кивнул и вытащил из коробки большой шарик в виде помидора с листьями. Нет, этот образчик точно нужно на самое видное место, чтобы, когда Серёжа опять начнёт подкалывать его насчёт огорода, сказать, что это и есть урожай. Арсений ладонью вытер слёзы в щеки. Сходить бы умыться, пока лицо от соли не стянуло.       Пока он отходил в ванную комнату, Антон успел вытащить кипу бумажных флажков, ярких, с нарисованными игрушками на каждом. Понятное дело, вешать их на ёлку не стоит. Но можно повесить в столовой-кухне на карнизы канцелярскими карнизами, будет очень красиво смотреться.       — Эти флажки внук предыдущего хозяина вырезал из журнала Моделист-конструктор. Вот эти из Огонька.       — Ты всё помнишь? — Антон хмыкнул.       — Я помню всё, что происходит на этом участке. Я могу отойти на несколько километров отсюда, это совсем недалеко, но мне всегда хватает. Так что какие-то совсем уж глобальные события я знаю только из интернета.       — Да люди такие же, мы живём в своих городах, как жили, и пока какое-то событие само к нам не нагрянет, мы только по телику посмотреть его можем, — Арсений присел рядом с Антоном и вытащил из шуршащей упаковки львёнка смешного изумрудного цвета. — А можешь рассказать что-нибудь ещё?       — Вот этот перстень мне подарил француз, — Антон указал на массивное кольцо с большущим зелёным камнем в сложной оправе. — Это единственное, что мне именно отдали сами, а не потеряли и не оставили при переезде. Странное было ощущение, как будто я важен и ценен, хотя я знаком был с ним всего неделю. Он сказал, что Антон благодаря разговорам со мной решился на всё это, на побег во Францию, на то, чтобы быть художником. Я не знаю, почему так, но как будто бы у людей очень много закрытых калиток в головах, они боятся. Риск действительно может не оправдаться, но можно попытаться, особенно если есть возможность потом просто шагнуть назад. У меня были хозяева, которые жили как жили, их всё устраивало, они находили в стабильности и спокойствии свою ценность. Но если ты не можешь с этом жить и ощущаешь их болотом, то, наверное, стоит всё же хотя бы попытаться сделать какие-то шаги. Его звали Ларс, кстати. В доме хранилась их фотография, которую они привозили родителям на память, но она сгорела. Очень жаль… Если предмет уничтожается, память о нём начинает тускнеть и рано или поздно и вовсе стирается. Я о временах довоенных только из-за лица и этого перстня всё хорошо помню, так бы погорело всё вместе с воспоминаниями.       — Поэтому ты так за тряпки и тазики цеплялся, когда я их выбрасывал. — В ответ на Арсово хихиканье Антон возмущённо засопел.       — Ну я боялся всё растерять. Ещё и ты меня бесил! Это потом уже я понял, что крупные вещи, вроде мебели, ты выкидывать не собираешься, и решил помочь вынести реально не нужный хлам. Так что я не тебе помогал, а пытался проконтролировать, чтобы ты лишнего не выкинул. — Арсений окончательно рассмеялся. Ну точно домовёнок Кузя со своим бородинским хлебушком почерствевшим. — Чего ты ржёшь? Ты чуть стёкла не выкинул! Я бы их мог залечить, а из воздуха вещи делать не умею.       Антон просто очаровательно бубнил и возмущался, обиженно поднимая брови и поджимая губы, как ребёнок. Интересно, это мимика человека или его собственная? В любом случае это было ужасно мило, хотелось пискнуть и стиснуть его щёчки, как бабушки внучкам. Но у Антона была ещё одна сторона. Он мог быть подростком, ребёнком, весёлым или грустным, он заставлял сердце ёкать от любви. Но сейчас, когда его лицо не трогала никакая сильная эмоция, когда он спокойно и сосредоточенно прямо в руках залечивал скол шелака на игрушке… Такой Антон трогал кое-что другое в душе. Такой Антон не был ребёнком, был шикарным высоким, широкоплечим мужчиной с неопределяемым возрастом. Совсем не во вкусе Арсения, ему не нравились неспортивные светловолосые и светлоглазые, ему всегда казалось, что из-за этого лицо кажется невыразительным. Но у Антона была совершенно мультипликационная мимика, очень экспрессивная. Она компенсировала светлое лицо на все двести. И всё это давило на Арсения очень сильно. Ему хотелось задать всяких стыдных вопросов, но он не был уверен, что у него не сломается мозг окончательно, и что он сможет отшутиться, мол, просто вопросы, а вовсе не озвученные вслух желания. Резко выдохнув, он обернулся на воюющего с запутавшимся в креплении ёлочной игрушки дождиком и неловко улыбнулся.       — Я сейчас задам странный вопрос, но ответь честно, пожалуйста. — Антон отложил очередную игрушку в коробку и обернулся. Под таким пристальным взглядом это ещё более неловко. — Секс. Ты… У тебя был секс? Я просто не понимаю, нужен ли он вам, как вы размножаетесь, всё такое… — Под пристальным взглядом Арсений начал частить, потому что и сам не до конца понимал, какого ответа он ждал. Он и хотел предложить Антону перейти от поцелуев к делу, и нет, сам не понимая своих эмоций.       — Я знаю, что такое секс. Я видел и в жизни, и в интернете. — Арсений почувствовал, как начинают гореть уши. Антон видел его историю на порнохабе. Отлично.       — Нет, подожди, то что в интернете не всегда можно в жизни повторить. — Антон в ответ зафырчал.       — Я понимаю. Я же не дурак. Вы хрупки. Каждый раз, когда я к тебе прикасаюсь, я ощущаю такое… волнение, — он аккуратно взял руку Арсения в свои тонкие пальцы и поднял, рассматривая. — Мне кажется, если я надавлю чуть сильнее, могу причинить боль.       — Ты настолько сильный? — Арсений догадывался, что Антон сильнее него, но никогда не задумывался, насколько. Он тоже не Дюймовочка, весит прилично, хоть и сухой, в спортзале прописался, чтобы потом выдерживать репетиции в театре. Ещё и вопрос этот вышел больше похожим на бессовестный флирт.       Антон в ответ хмыкнул, легко подхватил его на руки и вместе с ним встал с пола, а потом вообще подкинул как ребёнка. Арсений взвизгнул и, вцепившись в плечи, рассмеялся. Вообще Антона как объект острого желания и соблазнения он не рассматривал. Мозг буксовал перед этим, недоумевая, как так, если перед ним не человек. Любовь — это да, влюбиться можно и в собственную фантазию, и в картину, но хотеть? Сложно. Хотя признаться честно, Арсений уже дрочил на его светлый образ, рассматривая кружок, в котором Антон сидел на патио в расстёгнутой рубашке, открыв шею, ключицы, грудь… Да и поцелуи, которые теперь случались ну очень часто, распаляли и направляли в совсем не невинном ключе все мысли. Антон аккуратно поставил его на ноги и вдруг резко притянул к себе, сильно нависая, заставляя откинуться на свои руки и вцепиться себе в плечи.       — Ты ведь не просто так спросил? Думал обо мне так? — Арсений захлебнулся воздухом. Это куда вообще?       — Хватит меня читать!       — Я это не контролирую, — Антон улыбнулся и уткнулся носом ему в висок, начиная мурлыкать. — Ну Арсений, тебе же даже вслух говорить ничего не нужно, я и по глазам вижу. И да, я видел тебя, когда ты сам себя…       — Антон! — Арсений попытался вырваться. — Подсматривать нехорошо!       — Я и предыдущих хозяев за сексом заставал, ты меня не удивил, — Антон прижал его к себе крепче, буквально заставляя чувствовать вибрацию мурчания. Выучил Арсения, знает, как тот для успокоения включает кошачье мурчание на телефоне. Из-за этого его голос тоже вибрировал, низко, интимнее некуда. Кошмар. Арсений закрыл лицо руками, пытаясь потушить пожар. — Ты хочешь, чтобы я с тобой это сделал? Что бы ты хотел из того, что я видел? — Арсений старательно собрал волю в кулак и всё же посмотрел ему в глаза.       — А ты сам? Ты чего хочешь? — глупая попытка поставить Антона в тупик, потому что он только слегка прищурил глаза, не отрывая взгляда от Арсеньева лица.       — Я хочу углубить связь. Я привязался к тебе слишком, никогда такого не было. Как дух связывается с шаманом, который с ним контактирует. Я хочу сильнее, Арс. Я хочу тебя раздеть и прикасаться к твоему телу, к каждой родинке. Я никогда не был в ритуалах, только знал, видел, но сейчас я хочу слиться с тобой настолько, насколько позволит человеческое тело.       Последние слова он прошептал в самые губы. От осознания сакральности происходящего, не просто секс, а что-то большее, Арсений окончательно разорвало. Он сам поцеловал Антона. Кто-то читает Поттера и мечтает о том, чтобы уметь колдовать. А Арсений теперь связан как колдун со своим собственным духом просто потому, что не струсил и решился отнестись к нему по-доброму. Антон руками пробрался под его лонгслив, оглаживая спину.       — Да, я хочу секса с тобой. — Антон деловито кивнул в ответ. — Но я не знаю, как лучше…       — Мы можем попробовать, а там ты решишь, на что готов согласиться, — Антон ослабил хватку, давая Арсению сделать полшага от себя. — Я ничего в этом не понимаю и ни на чём не настаиваю, что понравится тебе, то и мне понравится тоже.       Арсений фыркнул и улыбнулся. Активное согласие, ты смотри на него, заранее понятно, что придётся всё вслух говорить, а это ничего себе сложности. Будь ты хоть сто раз откровенен в постели, всё равно бывают моменты, когда ты смущаешься, и дело в партнёре. Антону ужасно хочется понравиться, Арсений заранее понимал, как неловко будет в первый раз. Но он готов. Да хоть сейчас, вот нарядят ёлку — и можно приступать, зачем тянуть, неделя долгая, он сам себя успеет извести.              Новый год. Прошёл всего один год, а жизнь развернулась на все сто восемьдесят. Арсений сидел в спальне и рассматривал укрытые снегом лапы елей перед домом, одна из которых весело переливалась цветной гирляндой. Завтра тридцать первое, на его счастье тридцатое в этом году тоже выпадало на выходной, он смог приехать заранее, успев ещё в пятницу закупиться продуктами. Почти весь день он потратил на то, чтобы вместе с Антоном в очередной раз начесать Гелика, сделать заготовки на завтра и перетащить на первый этаж проигрыватель и пластинки со специально отобранным плейлистом. В довершение они кое-как нацепили на Гелика оленьи рога на ободке, сделали с ним селфи на фоне гирлянды и скинули в телегу тусовки. Дима, конечно же, написал, что оленей на фотке два, и это не Гелик. Это он не знал, что Арсений очень хотел нацепить на пса красный нос, но он просто не налез.       — Чего не ложишься? — Антон в одних шортах и футболке, которые украл у Арсения, вплыл в комнату в облаке аромата апельсинового пунша, который доваривал сам, пока Арсений купался.       — Ложишься? — Арсений дёрнул бровью и слегка улыбнулся. — Я, может, чего погорячее планировал.       — Грелку принести?       Арсений хмыкнул. Антон оказывается та ещё язва. Прекрасно он всё понял, просто вытаскивает из него прямую просьбу.       — Я бы хотел повторить наш секс. — Антон быстро оказался на кровати и наклонился, чтобы потереться кончиками носов. Ну что за прелесть…       — Конечно. Всё, что скажешь. Не зря же ты раздетый меня ждал, да?       Он мягко чмокнул Арсения в губы, не давая ничего сказать в ответ на шпильку, и отстранился, чтобы стянуть с себя одежду. Ничего особенного в его фигуре не было, обычная худая фигура, чуть сутулая спина, не подсушенный живот. Но какой толк в шикарной фигуре, если человек не возбуждает сам по себе? Просто со вкусом подрочить себе вибратором он может и сам, представляя какое угодно тело. А вот в жизни может завести буквально что угодно. Вот у Антона в носогубке маленькая родинка, несколько крошек на шее и ключицах. Арсений даже не пытался сдержать себя и, подполз на коленях к краю кровати, дождался, когда Антон сядет, и обнял. Языком без нажима по нескольким родинкам на ключице. Он не человек, от него нет привычных запахов человека, ощущения на языке совсем другие. И это Арсений ещё минет не делал, зато делали ему. Антон понимал принцип и не понимал ощущений, но через десять минут уже довёл его до оргазма. Он сказал что-то о том, что ориентировался на отражённые ощущения, что бы это ни было, оно работало отлично.       И сейчас он снова толкнул Арсения, заставляя откинуться на кровать. Оставив ещё один лёгкий поцелуй на подбородке, Антон сполз по постели к ногам и руками огладил бёдра. Сначала легонько, вызывая мурашки, потом с нажимом, как чулок снимая с мышц усталость от целого дня на ногах. Арсений уже давно заметил, что Антон, как кот, мог лечить больные места. Только если с котами это работало через раз, то Антон действовал безотказно. Арсений прикрыл глаза, подставляясь под ладони. Слегка влажные, они не легко скользили по коже, а как бы буксовали на ней при сильном нажиме, чуть цепляли волоски на бёдрах. Если сравнить эти две неполные даже прелюдии с сексом с парой последних его партнёров, это как после дрянных наушников за сто рублей из Фикспрайса вдруг резко купить шикарные наушники, ещё и настроить эквалайзер. Это, кажется, один из его знакомых меломанов называет детализацией, когда ты слышишь не просто музыку, а каждый инструмент, каждую ноту. Сейчас он чувствовал буквально всё, он с закрытыми глазами мог сказать, где сидит Антон, потому что ощущал его тепло кожей, чуть ли не чувствовал рельеф пальцев.       — Антон… — Арсений облизал губы и приоткрыл глаза, тут же встречаясь взглядом с Антоном. — Давай уже, возьми в рот… Я уже не могу-у…       — Чего, лежать не можешь? — Антон ехидно заулыбался, но всё же опустился и потёрся носом о низ живота, задевая подбородком головку члена, от чего Арсений зашипел.       — Сенсорная перегрузка, знаешь, что такое?       Антон только качнул головой в отрицании. Ну конечно, он же чувствует ощущения Арсения, просто издевается! Видимо, наигравшись пока что, Антон всё же провёл губами по члену, кончиком языка с нажимом лизнул уздечку и, помогая себе рукой, взял в рот. Он не брал горловой, он со вкусом сосал столько, сколько вмещалось в рот, остальное мягко сжимая в кулаке, и это было шикарно. То ли у Арсения крыша от чувств потекла, то ли так работает связь, то ли ему действительно так нравилось, но он выгнулся, застонав. Ноги подрагивали от напряжения, чтобы податься бёдрами глубже, но Антон не пушинка, он держал почти всем весом, и захочешь не дёрнешься. И от этого вставляло ещё сильнее. Арсений вплёл пальцы в волосы Антона, выгибаясь в спине. Хотелось и отстраниться от таких острых ощущения и упасть в них с головой одновременно. Арсений на каждое движение и прикосновение реагировал громким стоном, всхлипом, здесь соседи не через стенку, можно быть громким сколько угодно. Ему казалось, что это должно Антону нравиться, потому что тот очень чутко ловил реакции и повторял то, что нравилось сильнее всего.       — Антон. А… Антон! — Антон замер и вопросительно замычал, заставляя Арсения громко застонать от вибрации. — Я… Я и остановить хочу и нет, блять! Слишком сильно! Просто… Ещё немного и будешь лучше меня делать… — Глупая попытка свести сложные эмоции в шутку. Антон, не выпуская изо рта член, кинул на него взгляд из-под бровей, похожий на выстрел в сердце. — Ну а что, у тебя второй раз всего, а меня та-ак вставляет… — Арсений не сдержал громкий вскрик, когда Антон, отстраняясь, опять с усилием кончиком языка провёл по уздечке.       — Я просто знаю, как тебе нравится, считай, у меня есть точная инструкция к пониманию тебя, — медленно надрачивая по слюне, Антон провёл носом по паховой складке, мелко вдыхая и начиная мурлыкать. Этим он ещё в первый раз вызвал необъяснимую бурю эмоций.       — Анто-он! Не заставляй меня возбуждаться на кошек!       — Я не кот.       — Вот и не мурчи!       — Но тебе нравится. — Арсений несильно толкнул его пяткой в плечо и обиженно скуксился.       — Я дожил до сорока, чтобы узнать, что у меня фетиш на анималистичные черты. Хорошо, что не на уши с хвостом.       — Разве не хорошо узнать о себе что-то новое?       — Иди на хуй.       — Я и так тут, — Антон, продолжая мурлыкать, потёрся щекой о член и проехал чуть дальше, притираясь к нему шеей, где вибрация мурчания была сильнее, вырывая новый стон. — Мне так нравится, ты бы знал…       — А чем тебе нравится минет? Ну не в смысле мои эмоции, что чувствуешь ты?       — Ну не знаю, мне нравится ощущение на языке, — Антон расслабленным языком провёл по головке, придерживая у основания пальцами. — Кожа такая тонкая, я даже биение сердца как-будто чувствую. И сегодня ты вкуснее, больше перед сексом кофе не пей, он потом горчит. — И как будто этого мало, он провёл кончиком носа по самой выступающей вене, вызывая мелкую дрожь. — Мне нравится, какой ты мягкий, так расслабляешься весь, мне принадлежишь. А если надавить на промежность чуть за яйцами, тебя аж выгибает в спине, очень красиво с этого ракурса. Ты такой пластичный, не как в танце, по-другому. Как будто сам кот и за моими руками выгибаешься. — Чтобы подтвердить, он едва касаясь кончиками пальцев, повёл руками сверху вниз по животу, заставляя плавно выгибаться, чтобы прижаться к горячим влажным ладоням. — А ещё мне нравятся твои стоны. В твоей порнухе так не стонали, ты прям откровенно это делаешь.       Арсений закатил глаза на этот комментарий, едва задавив улыбку. Какой же Антон иногда открытый, до ужаса. Он вслух мог говорить вещи, которые обычно даже Арсению приходилось из себя давить. Наверное, потому, что он не человек, стыд, зажатость, это точно не про него. Волнение ещё может быть, но после первого раза и оно растворилось в воздухе.       Чмокнув последний раз куда-то в лобок, Антон отстранился и, поглаживая самыми кончиками пальцев бёдра, чуть наклонил голову. Он не торопился, не пожирал глазами, ему чужды желание и страсть, это понятно. Но от того, что его глаза не темнели, а прикосновения не становились резче, Арсений видел то, чего не видел в людях. Антон нагнулся, красиво прогибаясь в спине и кончиком носа, едва касаясь родинкой, повёл от низа живота вверх, к шее, оставляя на коже жаркое влажное дыхание. Зачем страсть, если даже прикосновения ощущаются в сто раз интимнее, как будто к нему прикасаются не просто руки, губы, а сама вечность. Арсений мучительно выгнулся, пытаясь прильнуть грудью к груди.       — Я понимаю ты никуда не торопишься, но у меня часики тикают. — Антон в ответ хрипло рассмеялся и несильно укусил за плечо, где помягче.       — У тебя все часы электронные, тикают часы только у меня.       — А все говорят, что я душный, — Арсений зашипел, выгибаясь, когда Антон со вкусом присосался к шее, да ещё и в месте, где не прикроешь.       Невыносимо. Невозможно сопротивляться. Арсений любил верховодить в постели, поза наездника вообще его коронная, но тут он отдавал инициативу добровольно. Ему оказывается хотелось именно так, медленно, вкусно, чтобы много прикосновений, тело к телу. Антон оторвался от шеи и, оставив лёгкий влажный поцелуй на подбородке отстранился. Чтобы раздвинуть Арсению ноги и сесть на пятки между, не давая свести. Снова этот взгляд. Арсений сгорал от смущения, ему пекло уши, лицо, даже шею, но прикрыться он физически не мог, руки сопротивлялись. Антон вытащил из складок одеяла уже тёплый тюбик смазки и налил прямо ему на член, вырывая стон сквозь зубы. Всё равно на контрасте с телом холодная. Но так даже лучше, жар хоть немного отхлынул от головы. Арсений знал, что сейчас будет, и если бы пару лет назад ему сказали, что его будет настолько заводить банальный фроттаж, который он раньше частью прелюдии считал, он бы рассмеялся. Но сейчас он протягивает руки, чтобы Антон опустился на него, в его объятия. Антон не ощущался как человек, в его жаре, запахе, коже было что-то необычное и это распаляло ещё сильнее. От осознания, что его желает, ему принадлежит и он сам принадлежит чему-то совершенно иному, могущественному, его разматывало ещё сильнее. Арсений медленно выдохнул от ощущения, как на него наваливается немаленький вес, и обхватил бёдра Антона ногами. Смазка мгновенно нагрелась. Антон чуть сдвинулся, чтобы удобно опереться на локти и колени, и Арсений застонал. Это всё слишком, слишком ярко и хорошо, как будто он под тяжёлыми наркотиками. Зажатый между животами член притёрся к члену Антона, заставляя выгибаться, хотя его буквально вжали в матрац.       — Ну, давай… — Антон двинулся, притираясь, скользя вверх-вниз по смазке и поту.       — Что тебе давать? — Он зафырчал и прихватил зубами мочку уха. — Гости только завтра приедут, мы никуда не торопимся.       — Ты же… Ты же сам сказал, что люди хрупкие, — Арсений искренне пытался говорить нормально, то дыхание срывалось, потому что простые физические ощущения множились на осознание того, что происходит. Он начинал чувствовать ЭТО. Чувствовал, как сердца начинают биться в одном темпе, как дыхание сливается в одно. Как связь, которую он обычно не ощущал, становится осязаемой. В первый раз он даже на мгновение испугался, от чего Антон тут же сгрёб его в простые объятия и принялся извиняться, как будто мог это контролировать. В итоге они смогли повторить эксперимент только через почти полчаса, когда оба успокоились.       — Да, вы хрупкие, — Антон после каждого слова мягко целовал челюсть, влажно прикасаясь губами, так же медленно потираясь об Арсения. — Поэтому торопиться нельзя тем более.       — У меня от такого секса рано или поздно сердце не выдержит.       — Выдержит.       Антон хитро улыбнулся и, уткнувшись носом в висок, начал двигаться быстрее. Воздух в комнате мгновенно закончился, как будто она уменьшилась до размеров кладовой. Арсений выгнулся и закатил глаза. Приятно, не жжёт, а скорее греет, очень приятно. Он обязательно покажет Антону страсть, потом. А пока он сам хочет качаться на волнах сладкого, как патока, наслаждения. Он запрокинул голову, пытаясь прижаться ещё сильнее, грудью к груди, чтобы соски сильнее тёрлись о чужую кожу. По сути, даже не секс, но Арсений бы поспорил насчёт того, что откровеннее. Вцепившись в Антона всеми конечностями, он то выгибался, то отстранялся, насколько мог, чтобы оргазм не нагнал его слишком быстро. Антон же целовал, целовал шею, плечи, наверняка оставляя засосы. Это не просто поцелуи, Арсений это понял, когда утром после прошлой ночи увидел у Антона бледные пятна на шее там же, где у него самого. Антон вопреки всем возмущениям продолжал нагло мурлыкать и тихо постанывать, низко, глухо, вибрирующе.       — Ар-рсений… — Антон кончиком носа потёрся о мокрый от пота висок, вызывая острый прилив возбуждения. — Мне так нр-равится, какой ты откр-ровенный, откр-рытый, я чувствую тебя, как будто сер-рдце к сер-рдцу пр-рижимаю… Ты самый лучший, таких я никогда не встр-речал и, навер-рное, больше не встр-речу. — Арсений замотал головой, не в силах это слушать, слишком хорошо, слишком в сердце. Но Антон словил его лицо руками, чуть сильнее приподнявшись на локтях, и заставил посмотреть в глаза. И там снова, ни капли страсти, похоти, светлые, светящиеся изнутри, как стёкла витражей, и сквозь них как будто видно суть, саму душу. — Кончай, Ар-рс.       Арсений открыл рот, хватая воздух как будто его придушили. От накатившего оргазма его буквально выкрутило, выгнуло совсем безумной силой, не давая вдохнуть. На краю слуха, за шумом крови в ушах он слышал отголоски шёпота Антона. Он не знал, насколько его вырубило, но, когда наконец слух и зрение вернулись, он чуть скосил глаза на всё ещё лежащего на нём Антона. Тот, словив наконец осмысленный взгляд, широко улыбнулся, поцеловал коротко в губы. Антон не выпадал из этого мира, он вроде как даже оргазма не испытывал. Но Арсений ещё в первый раз дал понять, что ему очень нужно, чтобы Антон был близко, чтобы обнимал и не отпускал. Слишком ещё живы воспоминания о том, как Лёша буквально сразу сбегал в душ с видом ужасной брезгливости. Антон же только приподнялся, чтобы удобно сесть на пятки, продолжая соприкасаться бёдрами, и принялся мягко стирать сперму влажными салфетками, перемежая эти прикосновения с поглаживаниями ладонью.       — Арс, тебя потряхивает прям, когда я тебя глажу сейчас. Это нормально? — Арсений устало улыбнулся и скосил глаза на сидящего между его ног Антона.       — Да. Просто кожа очень чувствительная после оргазма. — Арсений через силу заставил себя приподняться на локтях, чтобы было удобнее рассматривать. — Ты вообще не кончаешь?       — Нет. Я понимаю физику, но не вижу смысла повторять. У вас же это для деторождения нужно, а духи не так рождаются.       — Да это я уже понял. Просто я не совсем понимаю, нравится тебе или ты… Просто мне подчиняешься, — Арсений немного боялся этого вопроса. Не хотелось чувствовать себя насильником, хоть он и был условно снизу. Но с одной стороны член и яйца у Антона были, и даже вполне себе чувствовалось что-то вроде смазки, когда он в первый раз дрочил ему. С другой, у него не было спермы, совсем, член просто опадал, и Арсений чувствовал лёгкую недосказанность. Как будто он не удовлетворяет своего… духа. Антон мгновенно ловит это настроение, последний раз проводит по паховой складке салфеткой, стирая каплю смазки, и плюхается рядом на кровать. И тут же сгребает Арсения длиннющими руками.       — У меня нет потребности в сексе в принципе, я… Имитирую то, что видел. Это нормально, я же не человек, — Антон прижал его к себе, утыкаясь лицом в в шею. Зачем в этот дом отопление, когда тут есть он. — Я отражаю твои эмоции, так что если ты кончил, то и я тоже, просто не физически, а на другом уровне.       — А насколько у тебя в принципе чувствительное тело? — Арсений провёл пальцами по его шее и плечу, от чего Антон смешно вжал голову в плечи.       — Тело — это только часть меня, не самая значительная. Я его чувствую так же, как и всё остальное, даже чуть острее, потому что тело всё же мягкое и с тонкой кожей, а не кирпич.       — Расчленёнка какая-то, — Арсений нахмурился и попытался мерзко пошутить. Антон в ответ мягко улыбнулся и как бы носом обвёл комнату.       — Я же дом, — Он опустился на подушку и снова уткнулся носом Арсению в шею, обдавая теплом. Не неприятным жаром, от которого ты потом потный и липкий, а теплом, не дающим замёрзнуть ни кончику носа, ни пальцам на ногах. — Стены, окна, крыша, это всё тоже я. Только не нужно слишком много об этом думать, я тебя знаю, загонишься ещё.       Антон несильно укусил его за плечо и зафырчал в ответ на негодующий писк. А Арсений, похоже, начал понимать, что значит этот мистический уют, защищённость, которые чувствуешь в некоторых домах так, что не хочется уходить. Это значит, что дом не бездушная коробка, а живое существо. Его вот такое, несуразное, с копной мягких волос и зелёными глазами-витражами, поймавшими солнечных зайчиков и его заодно. Он вывернулся в объятиях, чтобы лечь поудобнее, и обнял в ответ, утыкаясь носом в пахнущую домом макушку.