доберман

      Их вторая встреча происходит слишком быстро, и Виктория задумывается о том, что ей однозначно стоит избегать этого больного парня, который пытается всех спасти. Но Леон слишком напористый не только на тренировках и обедах, но и в свободное время, когда ходит за ней хвостом и слишком громко называет её по имени так, словно они знакомы всю жизнь. А они, если честно, посторонние и незнакомые друг другу люди, которые случайно пересеклись после трагедии.       Но Леон не хочет с этим соглашаться, и она понимает это, видя невидимые руки, которые тянутся к ней и пытаются удержать рядом, но она этого не хочет и мысленно ломает их каждый раз, делая десять шагов назад. Ему нельзя приближаться к ней, становиться другом и опорой, потому что тогда он может упасть к ней на самое дно и испачкаться кровью, а ему это не подходит.       Леону подходит что-то спокойное, как дом в тихом районе и семейная жизнь, где каждый друг друга любит и поддерживает. Как ночная прогулка по пустому пляжу в самый разгар лета, как поход в городскую библиотеку, чтобы прочитать забытый кем-то роман. Чёрт, этот парень и правда начинает ассоциироваться у неё со всем спокойствием в мире, которое можно только выдумать. Вот только это чувство нужно скорее уничтожить, растоптать и выкинуть — ей нельзя испытывать подобное, пока она не отмоется от крови и не ответит за свои грехи. Так будет справедливо. — Ви!       Девушка тяжело вздыхает и, выбросив окурок в урну, поднимает голову. Только вспомнишь про проблему — и она сразу же появится, улыбаясь и сидя на корточках перед ней. Так происходит каждый раз, когда Виктория хочет спрятаться и передохнуть от этого солнца напротив, которое светит слишком ярко для обычного человека. Иногда даже появляется ощущение, что спустя время она однажды ослепнет от этого света и окончательно утонет во тьме. Будет ли она счастлива в этот момент? — Ты опять позволила себя избить на тренировках, — Леон становится неожиданно серьёзным и хмурится. — Парни и так уже задаются вопросом о том, как ты сюда попала. — Меня это не особо касается, — девушка пожимает плечами и откидывается спиной на стену, запрокинув руки за голову. — Пусть думают что хотят. — Эй, думать и делать — это разные вещи, — парень садится на лавочку рядом. — Они же тебя избивают каждый раз и даже не сдерживаются. — Леон, — она закрывает глаза, хмыкая, — я не вижу смысла с ними драться. — Тогда почему каждый раз задерживаешься в зале и избиваешь грушу? — Потому что не хочу, чтобы другие брали с тебя пример и наблюдали за мной, как это делаешь ты. Дай мне день свободы от себя, чтобы я наконец-то сняла с себя эту противную ветровку, а то воняю каждый раз так, что хочется проткнуть нос. — А что тебе мешает? — Леон чешет ногтем висок и немного хмурится, пытаясь составить логическую цепочку из чужих слов. — Или ты боишься, что я буду смотреть на то, как твоя грудь трясётся? Я не такой, вообще-то. Как ты вообще могла подумать о… — Прекращай, — Виктория резко опускается вперёд и закрывает ладонями лицо, сдерживая смех. — Это не то, что меня беспокоит. — Потому что я бы так никогда не сделал, — парень немного краснеет и отворачивается. — Ты же мой друг, а не посторонний человек. — То есть на грудь друзей смотреть нельзя, а на чужую можно? — Я не в том смысле! — Извращенец. — Да я тебе не об этом! — Оправдания какие-то идут. — Ви, хватит! — Леон резко встаёт с лавочки и чешет затылок. — Я просто беспокоюсь за тебя, потому что мы вместе выбрались из Раккун-Сити и теперь нам нужно стать лучше, чтобы отомстить… — Зачем?       Она и правда задаётся этим вопросом каждый раз, когда он в очередной раз заводит эту тему и жалеет себя, потому что раны того дня до сих пор не могут зажить и продолжают кровоточить. Вот только Леон не хочет признаться сам себе, что это всё происходит по его вине. Только рана затягивается, покрываясь корочкой и стягиваясь, — он начинает чесать, давить и показывать её, чтобы все понимали, через что ему прошлось пройти. Но Виктория знает это и без его бесполезных напоминаний, потому что была там и уже давно отпустила этот город и тот день.       Ничего не изменится из-за её желания мстить той корпорации, устроившей эти эксперименты, и тем людям, молча наблюдавшим со стороны. Если бы не они, то это устроили бы, скорее всего, другие люди и в более крупных масштабах, а ловить каждого, кто в этом участвовал, — это пустая трата времени. Но только до того момента, пока ей не отдадут приказ. Без этого разрешения и указания у неё связаны руки, а как-то решать эту проблему она тоже не хочет, и её в этом никто не сможет понять, кроме тех, кто разлагается в земле.       Виктория с Леоном просто слишком разные. Она делает так, как ей приказывают, а он всё ещё пытается бороться с этой системой и идти против приказов, чтобы кому-то что-то доказать. Чертовски глупо, но осуждать подобное вслух ей не позволяет странное чувство где-то глубоко в сердце. Ему не нужно её слушать, потому что тогда он может потерять свой свет и заразиться той тьмой, что прячется за спиной у Виктории. — Потому что они — это люди, которые разрушили мою жизнь, — Леон говорит это после небольшой паузы и поднимает голову к небу. — Это был мой первый день, представляешь… — Хватит, — девушка тяжело вздыхает и достаёт ещё одну сигарету из пачки, — ты сейчас на хорошем счету у многих, и все довольны твоими успехами. Тебе нет смысла влезать в эту бесполезную борьбу с большими корпорациями. Они сожрут тебя, понимаешь? — Может, так я смогу понять тебя лучше, и ты перестанешь меня ненавидеть. — Ты меня всё ещё неправильно понимаешь, — она отрицательно качает головой, — я просто не хочу сближаться с тобой, а ненавидеть тебя — это уже слишком. — Ладно, просто помни, что однажды ты признаешь, что я, — Леон прячет руки в камуфляжных штанах и улыбается во все тридцать два, — твой лучший друг. — Мечтай.       Этого никогда не произойдёт, пока Виктория дышит и ходит на своих двоих, потому что все, кто связываются с этим парнем, уходят в тень и больше не возвращаются. Ей же хочется ещё немного чувствовать это противное солнце, смотреть на его лицо и слушать его бесполезные просьбы о том, что ей нужно ответить на каждое оскорбление и удар, а не терпеть. Позже она, наверное, согласится на то, чтобы уйти в тень и смотреть на его спину, игнорируя просьбы о том, что пора остановиться. Но это будет уже потом, а сейчас она сделает всё, чтобы он сдался и больше к ней не подходил.       Леон же словно видит эту небольшую трещину в невидимой стене Виктории и пытается сделать её больше голыми кулаками. Но когда чувствует, что это не помогает, то отдаляется на небольшой срок, позволяя наконец-то спокойно дышать и не прятаться по углам, и возвращается вновь, но теперь в его руках тяжёлая кувалда. Он не сдаётся и всё ещё ломает эту стену, чтобы наконец-то крепко схватиться за кисть Виктории и больше никогда её не отпускать, потому что вдвоём бороться и жить будет намного легче. Они станут друг для друга опорой, которая никогда не сломается.       И последним ударом, разбивающим эту проклятую невидимую стену Виктории из холода и отстранения, становится драка Леона с теми, кто постоянно избивал её на тренировках и во время нарядов до кровавых слюней и чёрных синяков по всему телу. Он так небрежно и нагло бросил мокрое полотенце в лицо одного из старших парней, что в итоге занял место девушки и был избит до такого же состояния, что и она. Ему казалось, что так до неё наконец-то дойдёт, что она не одна и может на него положиться, вот только в тот день Виктория приняла другое решение — защитить того, кто так рвётся умереть ради других. Но только делать это настолько незаметно и осторожно, чтобы он никогда не понял, кто стоит за его спиной и охраняет не только тело, но и душу.       После того дня Виктория и правда начинает показывать то, что всё это время скрывала из-за эгоистичного желания сбежать из армии, выбиваясь в ряды лучших бойцов лагеря. Но этот подъём больше напоминает продажу души ради более высоких оценок от старших и лучшего будущего после обучения в элитном отряде как первого гения, который сможет помочь этой стране. Вот только это сравнение вызывает тошноту, плавит шрамы по всему телу и разбивает костяшки в очередной раз из-за того, что это ошибка. За свои умения и успехи она в прямом смысле платит собственной кровью, телом и уничтоженными мышцами.       А её так легко смешивают с грязью, заставляя благодарить и стоять по стойке смирно, улыбаясь сквозь зубы. Они просто ломают Викторию и понимают, что она ничего не сможет им сделать из-за человека, которому постоянно проигрывает. Первый гений, который проигрывает новичку из её родного города. Новичку, который так легко пошёл с ними на сделку и назвал её кодовое имя, не думая о последствиях. Новичку, который дал им рычаг давления на дезертира, чтобы заставить работать с ними.       Леон Кеннеди и правда отдал им хорошее оружие, которое стреляет только по приказу и живёт по уставу, и он совершенно не думает о том, что продал её душу. А это оружие до сих пор его защищает, не обращая внимание на то, что они могут от неё избавиться, как только она перестанет приносить пользу. Но решение они планируют принимать только после окончания обучения, которое совсем близко.

× × ×

      Виктория сидит на небольшом диванчике в кабинете президента, откинувшись на спинку, и нервно дёргает ногой. Мужчина молчит уже целую вечность и смотрит на неё с такой мягкой улыбкой, что становится не по себе, словно ей сейчас по щелчку пальцев выстрелят в висок люди из его личной охраны, стоящие сзади. Это всё слишком странно и заставляет ужасно нервничать. Они же закончили обучение только пару дней назад, и её сразу определили в тот же отряд, что и Леона, а потом попросили зайти к президенту, который хочет встретиться с ней лично и обсудить дальнейшую работу.       Но тогда почему ей хочется сейчас сбежать и спрятаться на другом континенте, где её никто не сможет найти? — Мне говорили, что ты куришь, — президент наконец-то нарушает молчание. — Если хочешь, то можешь это сделать. — Спасибо, — Виктория кивает, но к пачке сигарет, лежащей перед ней на столе, не прикасается. — Но я бросаю, потому что начала задыхаться на тренировках, господин Президент. — Это хорошо, — он несколько раз одобрительно кивает и поворачивается к окну. — Знаешь, у меня есть дочь. Она младше тебя, но уже такая умница, что мне становится страшно из-за того, что у неё могут появиться вредные привычки. Что сделал твой отец, когда узнал, что ты куришь?       И этот вопрос выбивает воздух из лёгких. Воспоминания того дня бьют по глазам вспышками и заставляют склонить голову, сжав ладони в кулаки и со всей силы впиться ногтями в кожу. — Он высыпал мне содержимое пепельницы в рот, — холодно отвечает Виктория. — Ничего особенного, господин Президент. — У тебя довольно строгий отец, но, наверное, справедливый. — Очень, господин Президент. — Хотя его методы воспитания я оставлю для подобных тебе детей, — мужчина закидывает ногу на ногу. — Но на его месте я бы просто убил такого ребёнка, а ты как думаешь? — Вы правы, господин Президент. — Прошу прощения, что мы отошли немного от темы, — улыбка по щелчку пальцев исчезает с его лица. — Я позвал тебя не для того, чтобы обсудить твоё прошлое, а для того, чтобы указать тебе твоё место. — Слушаю вас, господин Президент. — А ты умная. С этого момента ты будешь отвечать за уборку после миссий, связанных с Леоном Кеннеди, и за самые опасные задания, где шанс выбраться будет минимальным. — Хорошо, — Виктория кивает, — господин Президент. — Не спросишь даже, почему я так решил? — Меня это не касается, господин Президент. — Конечно, ведь больше у тебя нет имени и дома, — он усмехается и снимает очки, — с этого момента ты — всего лишь тень нашей звезды, и только. Тебя и правда всё это устраивает? — Да, потому что это приказ. Верно, господин Президент? — Верно, а теперь можешь идти.       Виктория спокойно поднимается и выходит из кабинета, стараясь не дышать и не делать лишних движений. Но ей безумно хочется вернуться и размозжить ему голову массивной стеклянной пепельницей, стоящей на столе, за всё то унижение, что было только что, а затем оставить его гнить в этом проклятом президентском кресле. Он обращается с ней как с каким-то мусором, а с Леоном — как отец с любимым сыном, который вернулся домой спустя долгое время. Это так больно и несправедливо, что в голове Виктории опять всплывает мысль о дезертирстве.       Если бы они тогда не нашли её спустя два месяца после событий в Раккун-Сити, то всё было бы намного проще, чем сейчас. Она могла всё так же работать в том маленьком книжном магазинчике и слушать отзывы постоянных покупателей о книгах, которые они купили в прошлый раз, или советы на тему того, что стоит прочитать на перерыве. В том месте, где она пряталась, на неё смотрели как на простого человека, который никогда не проходил через тот ужас войны и ужасного детства.       Единственный, кто об этом всё знал, — старик, владелец магазина. После того как он услышал историю её жизни до их встречи, крепко сжимал её руку и почему-то просил прощения за то, что Виктория не нашла это место раньше. Но лучше поздно, чем никогда, верно? У неё получилось почувствовать себя обычным человеком, а потом за ней пришли и заставили вернуться. Они в очередной раз всё разрушили, а Виктория просто опять начала следовать приказам тех, кто стоит выше, чем она, потому что так правильно. Так надо.       Ей тогда довольно прямо расписали ситуацию о том, что у неё есть два выбора. Первый — она отправляется в тюрьму за дезертирство, а второй — помогает им на заданиях, которые хоть немного напоминают о трагедии в Раккун-Сити. Она согласилась на второй вариант. Он был самый безопасным и быстрым, потому что у неё будет шанс сбежать, если они увидят в ней бесполезного и сломанного солдата.       Виктория терпела побои и показывала самые худшие результаты, чтобы её просто выкинули не только из этого места, но и из армии с позором, но всё получилось иначе. Ей не стоило разрушать свои планы из-за Леона, но так же не стоило слушать и Майора Краузера, который постоянно давил на неё во время спарринга. Он вечно повторял, что хочет увидеть её способности, а не бездействие и жалкую пародию на драку. Всё доходило до того, что тренировка перерастала в настоящую борьбу за выживание. Мужчина целился каждый раз ножом прямиком в горло, а ей приходилось уворачиваться, и тогда он ухмылялся, потому что у него получалось добиваться своего.       Майор Краузер хотел не избивать её в мясо, которое сплёвывает кровь и постоянно встаёт, покачиваясь из стороны в сторону с пустым взглядом. Ему хотелось доказать всем, что она — это больше, чем груша для битья, и вся её проблема в том, что у неё недостаточно мотивации. Вот только ему помогла случайность, раскрывшая полностью весь её потенциал, спрятанный настолько глубоко, что этого никто, кроме него, не мог заметить. Избиение новичка, бегающего за ней и вечно защищающего. И только тогда все наконец-то поняли, что она — это оружие, которое было рождено для убийства всего живого.       Виктория теряла и убивала себя каждый раз, выходя на спарринг с кем-то, и теперь не её избивали в кровавое месиво, а она, смотря прямо в глаза своему противнику. Это всегда напрягало мужчину, который смотрел на неё дольше, чем на остальных, потому что в тот момент, когда она выйдет из-под контроля, половина этих новичков будет убита. И на этой горе трупов будет стоять именно Виктория, как палач без короля. Но сейчас Майор Краузер может её контролировать из-за разницы сил, где он побеждает, но что будет через пять лет? Кто из них выживет в драке на свободной от наблюдения территории? Он и правда не знает ответа на этот вопрос, как и она.       Выйдя на улицу, Виктория подкуривает сигарету и поднимает голову, щурясь из-за яркого солнца. Похоже, что сегодня и правда последний день, когда она так легко может смотреть на такое чистое небо и надеяться на то, что ненависть к Леону никогда не появится из-за решения тех, кто стоит над ними двумя. Пусть она станет его тенью и тем, кто будет разбираться с последствиями, пока он будет сиять и влюблять в свой свет каждого, кто на него посмотрит. Потому что быть солнцем сможет только он, а она была рождена для самой тёмной ночи без луны. — Ви!       Девушка опускает взгляд вниз и видит Леона, который бежит к ней по лестнице и улыбается. Он сразу же обнимает её и чуть приподнимает, смотря в глаза и не обращая внимания на то, как она задерживает дыхание и старается не дышать из-за больного сердца. Оно слишком быстро бьётся и никак не может успокоиться из-за такого человека, как этот парень с глазами цвета самого чистого неба и несуществующего моря, которое до сих пор не нашли. Виктория и правда думает о том, что он всё-таки особенный и ему стоит держаться от неё подальше, потому что она не такая, как Леон.       Она хуже. У неё в тёмно-карих глазах отражается грязная и отвратительная реальность, где все мертвы и делают грязь с такими, как Леон, ведь на них намного проще давить и ломать. А Виктория даже тут отличается, потому что ей хочется, чтобы сломали и раздавили её, пока она будет нести весь этот разрушенный мир к его ногам и ждать, когда он посмотрит на неё с такой же нежностью и радостью, как сейчас. Пусть назовёт ещё раз другом, но никогда не называет врагом и пытается уничтожить её взглядом. Виктория не сможет это пережить — её мир теперь начинается и заканчивается на наивном Леоне с глазами цвета неба и волосами, где купается солнце.

× × ×

      Из-за этой работы Виктория ненавидит себя и людей, держащих её на коротком поводке около себя и приказывающих убивать любого, кто неправильно дышит в их сторону. Они теперь даже по имени её не называют, а «сторожевой шавкой» и «доберманом», который выполнит всю грязную работу и даже скалиться не будет, думая о том, чтобы укусить или сбежать. Могут спокойно ударить в живот или дать пощёчину за то, что она опустила взгляд или ответила, когда её об этом не просили. В ней больше не видят человека, а она устала из-за подобного отношения к себе. — Ви? — Леон пару раз щёлкает пальцами перед лицом девушки, пытаясь привлечь внимание. — Всё нормально? — Да, всё нормально, — Виктория тяжело вздыхает, — щеночек. — Просил же не называть меня так. — Плохо просил, — она пожимает плечами. — С тобой просто спорить бесполезно, — он качает головой, отпивая пиво из бутылки. — Как у тебя вчера свидание прошло? — Нормально. — Оу, что натворил тот мудак? — Сбежал после того, как зашла тема про работу.       Враньё. Он ушёл после того, как Виктория сняла с себя кофту и со злостью кинула её на диван, чтобы доказать ему, что все его разговоры про любовь к ней с перового взгляда — это просто ложь, которую ему стоит наконец-то признать и сбежать. Именно это он, кстати, и сделал, когда увидел то количество шрамов под тканью, а девушка в очередной раз осталась права, сидя в одиночестве в своей квартире. — А что не так с нашей работой? — Леон и правда этого не понимает. Или не хочет. — Щеночек, — Виктория подпирает ладонью подбородок, — у меня всё тело покрыто шрамами, а ты говоришь такие вещи. — И что в этом такого? Я правда не понимаю этого, да и как ты можешь говорить, что у тебя такое большое количество шрамов, если они у тебя только на пальцах да ладонях. — Я просто не хочу показывать их. — А ты покажи, чтобы я понял. — Нет. — Показывай. — Ты перепил, — Виктория изгибает бровь, — и завтра тебе будет стыдно. — Я просто хочу узнать, что такого страшного у тебя на теле. — Чёрт, не отстанешь же, — девушка встаёт со стула и проходит в зал, включая свет.       Леон жмурится из-за этого, но всё равно встаёт и, немного покачиваясь, идёт сразу же к дивану, падая на него и скрещивая руки на груди. Виктория поворачивается к нему спиной и осторожно снимает футболку, пытаясь игнорировать мысли о том, что он сбежит точно так же, как и все остальные, крича о том, что она не женщина, а монстр, которому нельзя сближаться с людьми. Страшно, если честно, до ужаса, но хочется верить, что Леон от них отличается. Прижав снятую футболку к груди, она опускает голову и жмурится, ожидая хоть какую-то реакцию с его стороны, но он не говорит ничего и только тяжело дышит.       Виктория горько усмехается и открывает рот, чтобы сказать, что она не ожидала ничего другого, но её останавливает Леон, который касается кончиками пальцев одной руки её большого шрама на спине, а второй сжимает предплечье. — Их так много, Ви… — он говорит это так тихо, что это больше похоже на слуховую галлюцинацию. — Я не знал, что их будет так… много… — Всё нормально. — Прости, — он прикасается лбом к спине и старается не дышать, — прости. — Тебе не надо… — Надо, — хрипит Леон, — они ведь до сих пор болят. — Нет, — Виктория чувствует, как из-за его прикосновений у неё начинают гореть кончики ушей, — они не болят. Всё хорошо. — Прости, что у меня нет такого количества шрамов, как у тебя.       Как у неё? Почему он говорит такие странные вещи, которые заставляют сердце Виктории биться с такой силой, словно оно хочет сломать грудную клетку и упасть на пол, показывая всему её крошечному миру, что ей нужна помощь? Почему оно не может успокоиться, чёрт возьми, почему? Почему ей сейчас хочется, чтобы Леон испытывал то же самое, что и она? Что происходит? — Ты помнишь каждый? — парень прерывает её мысли. — Конечно, — она чуть прикусывает губу. — Рассказать? — Если хочешь.       И Виктория рассказывает о каждом шраме, который трогает Леон, и это больше похоже на сон, где её поняли и приняли. Вот только чувства у них слишком разные в этот момент. Если у неё всё внутри переворачивается из-за тех эмоций, которые испытывают при первой влюблённости в человека, понимающего и принимающего эту её отвратительную сторону, то у него внутри всё рушится и горит из-за сожалений, что она через подобное проходила в одиночку и возводила вокруг себя стены.       Самое обидное для него в этот момент то, что им двоим сейчас всего лишь по двадцать два, а жизнь её ненавидит намного больше, чем его. Из-за этого хочется просить прощения и обещать, что они больше никогда не расстанутся и будут всегда помогать друг другу. Так будет проще, легче, и у них наконец-то появится повод не опускать руки. Вместе они справятся с этим миром.       Так думал Леон, не зная о том, что Викторию продолжали ломать до самого конца, а она загоняла себя в яму из лжи и сожалений, где всё хорошо и ему не стоит волноваться. В ней умерло всё хорошее для других, кроме парня. Она опять готова падать на самое дно.