Наше место под солнцем

      Тысяча девятьсот сорок третий год выдался для небольшого польского городка Сайко весьма тяжёлым. Окружённый дремучими, местами заболоченными, необходимыми лесами, он будто показывал безвыходность ситуации местного населения. Неустанные гонения евреев, что, казалось бы, совсем ненадолго утихли, возобновились с новой силой, когда в конце июня гауптман Корбл Зиверс, после полного выздоровления от полученной на передовой травмы, был снова отправлен на фронт. Вместо него же прибыл только что вырванный с полей сражений двадцатиоднолетний оберфюрер СС – Хидан Вигман, а вместе с ним его верный друг и боевой товарищ двадцати четырёхлетний гауптман Акихико Цукерман, служащий плечом ему начиная с тысяча девятьсот тридцать девятого года.       Стоял жаркий июльский день одна тысяча девятьсот сорок третьего года. Коренное население небольшого польского городка Сайко с ужасом перешёптывалось в ожидании нового хозяина, гадая о будущей судьбе. Немцы сегодня были на удивление тихи. Не ходили радостные, громко крича свои похабные шутки и распевая насмешливые песенки на всю округу. Сейчас каждый из них был серьёзен и сосредоточен, ведь через несколько часов приедет новое начальство и, если верить слухам, оно не щадит никого: ни евреев, ни развязных солдат и подчинённых, которые уже успели привыкнуть с разгульному образу жизни на этой земле, отчасти своевольничали, пока гауптман Корбл Зиверс спокойно наблюдал за этим, мечтая вновь отправиться отдать долг Родине.       В конце дня, когда солнце уже перестало невыносимо печь и наступила долгожданная прохлада, на небольшой площади чёткой колонной выстроились немцы. По брусчатке неспеша ехала черная, начисто вымытая, отполированная до блеска на свету машина. Издав гудок, она остановилась неподалеку. Открылась передняя дверь, а следом и обе задние.       Немцы отсалютовали.       Щадящие лучи солнца показывали всю красоту истинного арийца в молодом оберфюрере. Высокий, статный, широкоплечий, он гордо стоял, глядя на своих солдат. Холод в голубых глазах при желтовато-оранжевых лучах на секунду сверкнули красным блеском, облачая кровавую злобу своего хозяина. Казалось, он выглядел даже лучше, чем идеально: чёрная отглаженная форма; зеркально отшлифованная бляшка туго затянутого ремня; погоны и знаки отличия; тяжёлые черные ботинки. Все выдавало в нём того, кем он является – офицера СС. Война практически не оставила на нём видимых шрамов, но навсегда подарила то, благодаря чему его называли «Вайсатод» – седые волосы, что тот постоянно зачёсывал назад, дабы не мешались и фуражка с орлом смотрелась более достойно.       – И это так вы приветствуете начальство?! - фыркнул он, горделиво вздёрнув подбородок, и брезгливо окинул взглядом новых подчинённых.       Те встали смирно, в страхе боясь и вздохнуть лишний раз. Словно одной единой мыслью они вновь приветствовали своего командира.       Тот лишь недовольно вздохнул и направился в новый дом, попутно обернувшись.       Сзади стояла полная его противоположность. Высокий блондин с, казалось, уже потухшими голубыми глазами, ссутулившись, опёрся спиной на машину, рисуя что-то носком своего пыльного ботинка на брусчатке. Его явно потрёпанная зелёная полевая форма Вермахта практически не отличала его от рядового солдата, если бы не местами покрытые грязью и придорожной пылью отличительные знаки, что выдали в нём гауптмана – Акихико Цукерберга, чуть ли не личного связиста оберфюрера.       Вигман взглядом позвал товарища и тот, тяжело выдохнув, поправил наушники, что висели на шее, подтянул ремень с неначищенной бляшкой и, устало покачивалась, отправился вслед за другом.       – Ты чего голову опустил?       — Я устал. Я хочу есть и пить. Мы только с передовой. Давай отдохнем уже наконец, а с утра уже займемся делами. - устало плетясь за другом, жаловался связист.       — О, неужели это и есть хваленый солдат Вермахта, а, Аки? - Хидан шутливо толкнул друга в плечо, отчего тот лишь шумно выдохнул, - Вот скажи мне: как можно отдыхать, когда рядом бродят эти шавки? Ни одна еврейская шкура не должна остаться в живых! Я вообще не понимаю на кой хер нас с фронта отправили в эта глушь?!       — Может потому что мы два года в отпуск не ходили...- пробубнил себе под нос Акихико       — А? Ты сказал что-то?       — Нет, тебе послышалось.       На лице гауптмана читалась глубокая, засевшая уже на генетическом уровне усталость.       — Да ладно тебе, сейчас отдохнем пару часиков и на разведку!       — Ура. Я счастлив.       Они вошли в дом, после чего поднялись на второй этаж в квартиру. Ничем особым, среди других она не выделялась, разве что обставлена она была чуть лучше, чем остальные. Прихожая встретила лёгким сумраком и едва видимой в воздухе пылью. Быстро разувшись, Акихико прошел вдаль квартиры и упал на первое попавшееся на глаза более-менее спальное место – мягкий голубой диван, величественно стоящий посреди зала. Глаза слипались, а уставшие за всё это время мышцы в миг расслабились.       – Вставай, чего разлёгся?! - Хидан пытался разбудил связиста, - Да проснись ты!       — Я не встану даже под страхом того, что ты меня на этом же диване и пристрелишь. Мы приехали на двое суток раньше. Дай мне хотя бы эту ночь поспать чуть больше трёх с половиной часов!       — А ты не обнаглел ли часом? Перед тобой твоё начальство стоит, а ты развалился, как кабан!       Тот лишь поднял усталый взгляд, после чего повторил:       – Ты можешь меня пристрелить, но раньше утра я отсюда не встану.       — Скажи спасибо, что ты мой друг! - сквозь зубы процедил оберферер и, махнув рукой, вышел на улицу.       Тепло. Июльская ночь гуляла прохладным ветерком по узким улочкам старинного городка. Стрекот сверчков слышался на многие мили вперёд. Город жил, казалось бы, мирной жизнью.       Проходя все дальше от центра, молодой офицер словно уходил все дальше от мира, погружаясь в войну. Совсем недавно союзная авиация вновь совершила налёт на город, сбившись с пути, отчего ближе к окраине оставались ещё не засыпанные щебнем и землёй воронки. Разрушенные дома то тут, то там встречались на пути. Недалеко стояли покосившейся таблички с названием улиц на немецком и валяющиеся рядом без дела на польском. В воздухе до сих пор витал едва уловимый запах гари. Вокруг стояли покосившиеся опорные столбы. По пути ему редко встречались женщины, что с ужасом смотрели на него, пряча за собой детей. Именно это всё заставляло чувствовать себя на своем месте.       Что-то затрещало и свет погас. Парень недовольно цокнул, осознавая то, что ушёл слишком далеко, чтобы добраться до жилья без света и какой-либо помощи. Как назло и без того редкое население окраины словно испарилось в непроглядной темноте.       Он развернулся на сто восемьдесят градусов и пошёл вперед, вспоминая, как петлял между всей этой военной разрухой. По ощущениям прошло где-то около часа, когда понял, что окончательно заблудился.       Небо закрыли иссиня-чёрные тучи и на обесточенный город наступила кромешная непроглядная мгла.       Он сел на поваленное дерево, обдумывая дальнейший план действий и вскоре пришел к выводу, что, как минимум, нужно дождаться либо рассвета, либо включения электричества.       — Вам нужна помощь? - послышалось где-то рядом.       Тихий голос выдернул из раздумий. Перед ним стояла миниатюрная девушка, в платье по щиколотку. Волосы её были покрыты косынкой, а цвет глаз не был виден.       Незаметно спустил руку к поясу, готовый в любой момент достать пистолет и пристрелить потенциального врага.       – Знаете, лучше уйти отсюда, тут крайне небезопасно...- задумчиво произнесла та, - Я могу проводить вас в центр. Там вы найдёте помощь. Вы же не местный, правда?       — Да.       За четыре года войны он не раз полагался на внутреннее чутьё и оно ни разу не подвело. И сейчас в неизвестной девушке он не видел опасности, а посему смело направился за ней.       — А вы откуда? - начала разговор незнакомка.       — Только с фронта. До этого служил в шестой армии под Сталинградом. Вам же известна судьба моих товарищей?       - Ваша судьба известна всему Рейху и противникам. Позвольте спросить: как вы выжили?       – Наш группенфюрер погиб. От нашей роты остались только я и мой самый близкий товарищ. Вместе, мы собрали где-то человек... Не буду врать, что-то около шестидесяти, из разных дивизий, рот и просто остатки того, что некогда называлось «Шестой армией» и я, не постыжусь этого, героически, взял управление на себя. Мы несколько месяцев числились пропавшими без вести, пока наконец голодные, почти одичавшие, не вышли к своим. И я не потерял ни одного солдата, перескочив по службе на несколько ступеней верх, как, кстати говоря, и мой боевой товарищ!       – Невероятно!       – Я уже промолчу про «Железный крест» первой степени для меня и моего связиста, а всем остальным второй степени. Мы также смогли разбить небольшую группу партизан и подорвать пару мостов.       – Герой нации, не иначе! - восхищался тихий голос.       Молодой офицер внутренне сиял.       — Как обстановка на фронте сейчас?       — Наши войска готовят массивное наступление, которое отбросит врага и мы уничтожим эту погань! Я крайне недоволен тем, что меня сняли и отправили в эту глушь! Я не ранен и не при смерти!       – Вот оно как... Ну зачем же так выражаться про наш городок. Тут немецкие войска стоят ещё с тридцать девятого и вот, вы единственный, кто жалуется.       — И как же вам тут живётся с тридцать девятого?       Она тяжело вздохнула.       — Ну пока я жива и живётся хорошо. Тут офицер был, уехал недавно, так при нём нас не трогали почти, хоть как-то спокойнее стало...       — Вы немка?       Этот вопрос заставил девушку не на шутку испугаться.       Молодой человек поджал губы в ожидании ответа.       — А вас что-то заставило усомниться? Я же не спрашиваю: «Немец вы или еврей?», потому что я слышу вашу речь и вижу манеру поведения.       — Ну очень много еврейский собак в страхе побежали учить немецкий в надежде на то, что это поможет. Я же – истинный ариец. Было бы светло или же горел хоть один фонарь, то вы точно бы не усомнились в этом! - слова звучали настолько чопорно, что его спутница прибавила шаг, - Ну так, голубушка, ответьте мне: немка вы или нет?       — Да, я немка, но почему вы так сомневаетесь?       — Черты лица у вас странные, поэтому и спрашиваю. Знаете, по правде говоря, у вас такой милый голос, что не хотелось бы, чтобы вы попали в петлю или вас застрелили, а я даже не вижу вас, но слышу, впервые в жизни!       — Ну до встречи с вами не попала же, значится, что и другие считают меня немкой!       — Почему же только считают?       — Ой, да ну вас! Была бы я не немкой, то сомневаюсь, что вела бы вас в центр для помощи, или вообще, сама пришла бы на помощь!       — Приношу свои искренние извинения, голубушка! - он попытался взять её руку, но та ловко выскользнула и незнакомка лёгкой походкой отошла на пару шагов назад.       — Если вы ищите шлюху, то вам не ко мне! - девушка презрительно фыркнула, - Я думала, что немецкие солдаты дисциплинированы, а не лезут под первую же попавшуюся юбку, даже не видя лица!       Тучи понемногу рассеялись и вышла луна, озаряя все своим молочно-белым светом.       Её лучах Хидан смог разглядеть незнакомку: та была невероятно худа, и даже едва дистрофична. На бледной, почти белой коже рассыпались веснушки, покрывая слегка вздёрнутый нос и впалые щеки. В больших глазах читался страх и какая-то пустота вперемешку с непокорностью, а тонкие губы сжались настолько, что сделались практически не видны глазу.       Вигман внутренне выдохнул, понимая, что перед ним и правда немка.       — Ну что вы, голубка. Извольте извинится! Сами понимаете, что такой как я не может верить словам простой горожанки, тем более из этого чертового рассадника поляков и евреев!       — Вы так и будете стоять столбом или мы дальше пойдём?       Тяжёлой походкой он направился за ней.       — А ваш муж не будет против, что вы гуляете ночью?       — Если бы у меня был муж, то я сомневаюсь, что ходила бы тут и встретила бы вас, дорогой...как, кстати, зовут вас?       — Хидан. Хидан Вигман. - с честью представился он, - Не беспокойтесь, голубка, я приехал сюда не штаны просиживать, а до конца изгонять еврейскую нечисть, чтобы такие милые девушки, как вы могли чувствовать себя достойно и спокойно!       — Я польщена, господин Вигман.       — А почему же столь прелестное создание утаивает от меня свое имя, или есть, что скрывать? - оглянул он её силуэт и хитро прищурился.       — Господин Вигман, оставьте ваш флирт для своей жены. В ином случае я буду вынуждена оставить вас в одиночестве.       — Голубка, где же вы увидели кольцо на пальце? Или вы настолько сомневаетесь в своих офицерах, посему считаете, что мы будем изменять своим фрау?       — Господин Вигман, хоть я и не вижу кольца у вас, но я уверена, что у столь красивого и статного офицера не может не быть хотя бы невесты. Да и тем более, в наши непростые времена кольцо ничего не решает. За четыре года оккупации я сама лично видела столько примеров солдатской и офицерской неверности, что уже никому и ничему не верю.       — А вы, случаем, не хотите почувствовать себя моей невестой? Вот и повод как раз есть!       Звук граммофона нарушал ночную тишину. Из открытого окна доносилась на улицу незатейливая мелодия довоенных времён. Молодой офицер, с присущей ему по характеру бестактной манере, одним шагом подошёл к своей спутнице, но та, словно птичка, упорхнула из его объятий и аккуратно отошла на пару шагов назад.       Холодный свет очерчивал её тонкое, изящное тело, подчеркивая изгибы, и делал похожей на прекрасное мифическое существо – проводника, что в старину помогал путникам, сбившимся с пути.       Музыка не стихала, а таинственная спутница офицера, тихонько цокая небольшими каблуками, танцевала, казалось, с таким же таинственным и загадочным, но невидимым для обычного человека, партнёром.       Заворожённый той легкостью и изяществом, с которым красавица двигалась, оберфюрер не мог отвести взгляда.       — Ваши грация и изящество с которыми вы двигались, несомненно достойно всяких похвал! Я уверен, что только истинная арийка сможет так сплясать!       — Уж извините мой пыл, просто, знаете, сложно сдержаться, когда слышишь звуки мирной жизни. Иногда, я представляю события последних лет просто дурным сном, который вот-вот кончится, но увы, он не кончается... Я просыпаюсь и понимаю, что всё осталось так же плохо, как и было. И знаете, всё невзгоды, что раньше казались непосильны, по сравнению с современным миром кажутся просто детским лепетом. - доверительно поделилась она.       — Нашей нации нужны новые территории, нужны рабы, а все остальные должны быть уничтожены. В частности – это еврейские собаки, жиды. Все те, кто хотел и развязал это войну!       — Жиды?       — Ну эти, евреи. Бесполезные существа, грязное отребье, которое нужно уничтожить!       Она промолчала. Дальнейший путь продолжили в тишине и лишь редкие вздохи молодого офицера нарушали её.       — Мы пришли. Всего вам доброго и, надеюсь, что еще увидимся с вами! - ласково сказала девушка и развернулась.       — Стой! - Вигман резко цепкой хваткой схватил собеседницу за предплечье. - Скажи свое имя!       Негромкий гул нарушил нервную тишину. Резко включился свет и спутники увидели друг друга.       Молодой офицер крепко держал за руку молодую девушку. Её синее потрёпанное платье было ей несколько велико, что делало его хозяйку ещё более маленькой и хрупкой. Покрытые синим в белый горошек платком волосы были аккуратно заплетены в две косы и лежали на плечах. Тёмные, немного кучерявые. На вид ей было лет шестнадцать.       — Еврей. - тихо выдохнул он.       Та стояла в ступоре, с ужасом смотря на офицера. Он же, тоже замерев на месте, впился взглядом в свою недавнюю спутницу. Ненависть, интерес и восхищение естественной красотой поразили его. Он не знал что делать. Первым порывом было ударить , оттолкнуть или вовсе убить её на месте. Но он продолжал стоять. Тело будто сковало тисками. Безудержная ярость и внутреннее желание полыхали в его душе неясным огнём. И он не знал что из этого было сильнее.       Она встретились с ним взглядом.       Его холодные голубые глаза в ярком свете фонарей казались красными, даже малиновыми. Он пронизывал её взглядом насквозь, будто стараясь негласно выпытать что-то.       На деле же, оберфюрер поражённо смотрел на неё. Стальное, закалённое в боях и верное своему хозяину сердце дрогнуло, увидев столь редкие голубо-карие глаза, поражающие своей красотой.       Еврейка воспользовалась заминкой Вигмана и ловко выскользнула из его хватки, убегая прочь. Спустя мгновение, тот бросился бежать за ней.       Офицер в растерянности направился в темный переулок, куда юркнула девушка, но той уже и след простыл, оставив на пыльной брусчатке напоминание о себе – синий платок в белый горошек.       Хидан огляделся, но быстро понял, что искать беглянку бесполезно, ведь, местность ему не знакома, а девушка явно одна из местных жителей, поэтому хорошо знает каждую улочку со всеми тайными тропами и проходами.       Спрятав находку в карман, молодой офицер быстро сориентировался и направился к себе на квартиру.       На диване, все также спал сослуживец.       — Гаупман Цукерберг, - громовым голосом произнёс оберфюрер, так, что связист подпрыгнул от неожиданность на месте, после чего встал по стойке смирно, но спустя мгновение сел, держа спину ровно. - Что фюрер говорил про евреев?!       – Еврей – разжигатель войны. Это он виноват. Еврей – вирус, который распространяется и травит все живое на своем пути. Еврей- паразит, который является паразитом на теле других народов. Борясь с ними, я борюсь за дело Господа! За дело нашей нации. За жизнь Германии и Германского народа.       — Что нужно желать с ними, господин гаупман?       —Жечь. Травить. Стрелять.       — Все верно, господин Цукерберг. Спите дальше.       Тот на автомате отсалютовал и снова лёг спать, как ни в чём не бывало.       То же самое нельзя сказать про офицера-СС. Тот ходил по своей комнате, меря тяжёлыми шагами комнату, накручивая то на одну, то на вторую руку платок. Из головы все не выходил образ еврейки. Наконец, он сел на край кровати, неосознанно преподнёся к лицу находку.       — Придорожная пыль, смола, травы и...лекарства?       Откинулся на спину, несколько секунд беспристрастно смотрел в потолок, после чего улыбнулся.       — Так значит маленькая еврейка у нас санитарка. Ну, посмотрим-посмотрим.       Утро для офицеров началось не по-армейски, ближе к обеду.       Связист сидел на кухонном подоконнике, прислонившись виском об окно и пил кофе, смотря в даль. Его волосы были небрежно причёсаны, а трёхдневная щетина и вовсе не выдавала в нем гауптмана. Незаправленная грязная майка, в таком же состоянии штаны без ремня.       — А я думал ты помер во сне, Аки! - оберфюрер вышел из ванны уже одетый в форму, но без шинели. Он был чист, гладко выбрит, а волосы, в типичной его манере, были зачёсаны назад.       — Я был бы этому несказанно рад.       — И опять ты за старое. Ну улыбнись же. Вот. Мы не фронте. Всё как ты и хотел. что тебя опять-то не устраивает?       Цукерберг огляделся.       — И правда, не на фронте,- осознание того, что он не сидит в блиндаже, в окопе или в будке связиста под свист артиллерии, казалось, только-только пришло к нему. - И на том спасибо.       — Давай, ешь, пей, иди побрейся и приведи ты себя в порядок! Ты выглядишь, как типичный советский солдат, ей-богу, Аки. Знай я тебя не так хорошо, то пристрелил бы на месте.       Тот бросил на него безжизненный взгляд.       — Куда мы на этот раз идём?       — На разведку, Аки, на разведку! - загадочно сказал Вигман, приобнимая друга за плечо.- Выше нос, дружище, ещё немного и всё это закончится!       — После советов нас ждёт Америка и Англия. А после ещё что-то и ещё. Я бы не питал таких ложных надежд.       — Так это и хорошо! Мы избавим мир от еврейско-большевистких идеалов, от безбожников. Останутся только арийцы и вот тогда, возможно, не мы, а наши дети заживут счастливо и не будет больше войн!       — Ага. Я-то и смотрю, Хидан, детей у тебя целый дом, как и у меня.       — Да чем ты опять недоволен-то?       — Я? Я всем доволен. Я доволен тем, что мы сейчас сидим в хорошенькой квартирке подальше от фронта, у нас есть еда, вода и нормальные условия, но это не тихая спокойная жизнь дома. Дома я продолжу дело своего отца, который, в свою очередь, продолжатель дела его отца и так далее. Я аптечник, а не военный. И я хочу, чтобы все это закончилось. Я хочу приехать домой. Желательно целым.       — Ты не верен нашему фюреру? Может, тебя надо застрелись, как дезертира?       — Был бы я дезертиром, то я бы еще в тридцать девятом прострелил бы себе колено и жил бы сейчас дома, а не прополз всю Европу и пол Союза. Не говори чепухи. А раз так хочешь меня пристрелить, то давай, но с условием, что ты женишься на Виктории, а иначе я призраком буду приходить тебе во снах до тех пор, пока ты либо не женишься на ней, либо не умрёшь.       — Упаси Боже.       — Я о том же. Эй, а какого ты вообще мнения о моей сестре?!       — Она бегала за мной с топором. Как ты думаешь...       — А, всё... Вспомнил. Вопросов нет. - один офицер перебил второго.       — Ты чего расселся! Давай, у тебя десять минут на сборы. Время пошло.       Акихико взболтал кофе в кружке и залпом выпил её содержимое, после чего встал и, бурча себе что-то под нос, направился в ванную, выйдя оттуда, как раз через десять минут, уже в форме, гладковыбритый и чистый.       — Неужели? Неужели передо мной стоит офицер Вермахта? А тот несчастный, забитый, обросший и грязный совет?       — Да-да-да, все сказал, господин оберфюрер? Вопрос: мы идём на разведку как солдаты Рейха, при параде, с винтовками и картами или...       — Просто поговорить с солдатами и населением. Успокойся.       — Да я спокоен, как никогда.       Уже на улице их ослепило яркое полуденное солнце. На удивление было не жарко. Тихий свежий ветерок трепал волосы гауптмана, хотя тот сам прекрасно справлялся: вертел головой по сторонам, рассматривая окружение.       — Вот кто бы что не говорил, но по душе мне ближе Польша. Тут так красиво и тихо.       Вигман откровенно не слушал товарища. Он шел по улице и, всматриваясь в лица прохожих и в окна на первых-вторых этажах, надеялся хотя бы на мгновение зацепиться взглядом с той еврейкой.       — В госпиталь. - резко выдал офицер-СС.       — М-да. Тебе бы точно не помешало сходить в отпуск.       Визит в госпиталь оказался неожиданным, но приятным.       — Мы не ожидали увидеть вас!- молодая медсестра из «Красного креста» радостно подошла к ним.       — Подойди сюда.- Хидан подозвал её, - Господин Гауптман, сходите к солдатам и от лица Вермахта пожелайте им скорейшего выздоровления, я подойду чуть позже.       Цукерберг с удивлением посмотрел на боевого товарища, который чуть ли не впервые отдал приказ. Сразу же вспомнив, что тот находится выше по званию, ответил коротким: «Халь» - после чего, в окружении хорошеньких медсестёр на правился к раненым солдатам.       — Хильда.– девушка первая назвала своё имя с восхищением смотря на молодого офицера.       –Скажи мне по секрету, Хильда, работают ли в госпитале полячки или, того хуже, еврейки?       — Нет.       — Хильда, ты понимаешь, что враньё я очень и очень не люблю и, если я узнаю, что столь прелестная девушка мне соврала, то я буду вынужден тебя публично казнить, а я, хоть и офицер СС, но не люблю это дело в отношении своих же.       — Да.       –Умничка.       — Вам нужно что-то конкретное?       —Да. - молодой офицер огляделся,- Ты узнаешь это? - достал из кармана платок вчерашний незнакомки.       —Нет, господин оберфюрер!       —Значит так, Хильда. У тебя час, чтобы собрать мне весь, я повторяю, весь женский персонал госпиталя.       —Да, господин оберфюрер!- пропищала она и быстрым шагом направилась на выполнение приказа.       —Женщины...-       Вигман же ушел бродить в поисках Цукербегра и вскоре нашел. Тот был в окружении женщин и девушек, что точно стеной выстроились вокруг него, не давая и шагу без них сделать.       — Господин Гауптман! - только и слышался, хор девичьих голосов ото всюду. - Как вы вышли из «котла», господин гауптман?       — Сожрут его бедного. Бедный связист: пройти всю войну, выбраться из такой мясорубки, чтобы сгинуть в мирном госпитале от этих дьяволов в юбках! - немолодой обитатель госпиталя сидел на подоконнике и курил, явно забавляясь происходящим.       — Помоги...- одними губами прошептал офицер Вермахта, увидев сослуживца.       — Фрейлейны,- тот учтиво подошёл к ним и все их внимание переключилось на него,- Оставьте несчастного гауптмана в покое и идите работать. Чем раньше наши солдаты поправятся, тем раньше мы пойдём громить врага и приближать победу!       Под одобрительное перешёптывание в адрес офицеров дамы удалились, а молодые солдаты направились к себе, попутно зайдя еще в парочку палат.       Через час, когда Цукерьерг налаживал связь с другими товарищами, оберфюрер уже стоял на заднем дворе госпиталя, внимательно рассматривая каждую его работницу.       Те лишь кротко смущались, когда тот подходил слишком близко и заглядывал в им глаза. Фрау и фройляйны, молодые и в возрасте, никто не ускользал от взора холодного, пронзительного взгляда, который в свете закатного солнца становился малиново-красным.       — Вы, - начал он свою речь.- гордость германского народа! Вы – труженики тыла, ведя такую же войну, как и мы – солдаты! Вы жертвуете собой, спасая раненых, гибнете под вражескими пулями, пытаясь спасти наших товарищей; работайте и днем, и ночью, так позвольте же мне, от лица воск Вермахта и СС, поблагодарить вас, милые дамы, за все труд и доблесть! Все, кто стоит тут передо мной – идеал немецкой женщины: стойкие, твердые, непоколебимые духом, верные своему отечеству и мужам!       Под воодушевлённые возгласы Хидан покинул госпиталь, так и не найдя то, чего искал.       По пути обратно на квартиру он взглядом искал вчерашнюю девушку. В каждой незнакомке, пытался найти нечто, что напоминала спутницу, а каждый девичий голосок отзывался тонким, нежным, принадлежавшим ей одной. Так и не найдя её, молодой офицер вошёл в квартиру, повесил верхнюю часть формы, разулся и застал друга за странным делом.       — Это Китайский?       — Что? А, нет! Японский. И вообще, что ты пристал-то? Иди, вот, тоже напиши кому-нибудь. Может наконец найдешь себе кого!       — А кому это ты за океан пишешь?       — Ммм, - гауптман отложил письмо и подпёр лицо руками, смотря куда-то вдаль, улыбаясь. - Когда мы ездили в отпуск...к нам домой приехали коллеги отца с империи. Вместе с ним приехала прелестная Мираи. Ну, я подошёл познакомился, а языковой барьер был не главным. Она знала немецкий, а я немного понимал её язык. Отец учил. - пояснил Акихико, - Вот, с тех пор мы и переписываемся...       — Язык сломаешь. Можно было бы ей и на немецком писать, раз она его знает. Смотри, если к тебе будут вопросы от цензоров, то разбираться будешь сам!       — Ради столь прелестной японочки я готов на всё...       — Нет бы немку найти! Нет, тебя всегда несло чёрт знает куда.       — Вот уйдём в отпуск... И я сделаю все, чтобы встретиться с моей милой Мираи.       — Ой, да ну тебя!       Махнув рукой на товарища, оберфюрер направился к себе. Сев за стол, он также набросал пару строк.       «Дорогая моя матушка, спешу тебе сообщить, что мы с Аки благополучно добрались до Польши. Мы уже освоились в городе, но я всё равно с нетерпением жду того дня, когда снова вернусь на передовую. Мне привычней бить врага, сидя в окопах, под свист снарядов и град пуль, когда рядом есть мои товарищи. Но это будет после, а пока я буду служить родине, наводят порядок в рассаднике грязи и паразитов.       Но не буду обо мне. Дорогая моя матушка, как дела у нас дома? Как сильно авиация бомбит наш дорогой и близкий сердцу Нюрнберг? Много ли домов разрушено и самое главное: как там наш дом? Ты не переживай, если что-то случилось, ты сразу пиши, я сразу приеду. Я знаю, тебе тяжело. Тяжело, как никогда. Надо быть сильными и верить фюреру. Только он сможет привести нашу страну к победе и разгромить Англию и Америку. Он отомстит за все разрушенные города и невинные жизни! Эти твари узнают возмездие великой Германии, когда наши Люфтваффе и камня на камне не оставят от Лондона и Вашингтона!       Я с нетерпением буду ждать твоего письма. Твой сын и сын Великой Германии.»       — Эй, Аки, как свои будешь отправлять, моё отдай тоже.       — Хорошо.       Уже вечером сумерки спустились на город после приезда офицеров.       Вигман снова вышел на улицу и пытался пройти вчерашним путем, но все было не то. Спустя несколько часов брожения по городу, молодой человек с горестью для себя осознал, что не может найти вчерашнее место встречи с еврейкой.       Так ничего не найдя, он направился караульным, которые охраняли особо важные объекты.       Те поприветствовали своего офицера.       — Донесите вашему начальству, что ваш оберфюрер приказал до утра подготовить списки всех оставшихся в городе и окрестностях евреев, а особенно, обратить внимание на евреек от пятнадцать до двадцати пяти лет, а также чтоб они все стояли на главной площади ровно в десять. Те, кто не явятся, будут найдены и расстреляны, поэтому, мне нужны ещё и адреса.       — Халь!       Офицер ничего не ответил. Он завел руки за спину и твёрдо пошёл на квартиру.       — Спокойно жили и мы и они. Но нет, надо опять что-то делать.- начал жаловаться один солдат второму.       — И не говори. Вот ему надо –пусть и истребляет их. Я только расслабился, что эти рвы копать не надо.       — Ага. Их осталось то. Сослать их в «Освенцим», а баб в «Равенсбрюк», да и хер с ними!       — Да на работы их всех, а после и в лагеря. Нет, вот приспичило ему. Вон он соберёт, перевесит их, а мы закапывай.       — Ну что ты! Не офицерское это дело, лопатой пользоваться!       — Их дело – в чистой форме расхаживать!       — Ладно, я пошёл к Юнгу. Передам ему прихоть нашего начальника.       — Давай, удачи.       Караульный развернулся и трусцой направился к фельдфебелю, который вот-вот должен был уехать, передав свои полномочия Цукербергу.       Получив приказ оберфюрера, фельфебель Подти Юнг, устало потер глаза, поднял несколько десятков подчинённых и принялся выполнять поручение.       Вигман вернулся домой.       С утра в дверь постучали.       — Позовите оберфюрера! Акихико тяжело вздохнул.       — Господин оберфюрер, вас зовёт фельдфебель Юнг!       Хидан появился в дверях. Свежий, в форме. Он отодвинул друга и, выслушав рапорт подчинённого, взял бумагу из его рук, отпустив того.       — Ты вообще спишь?       — Гаупман Цукерберг, - голос его звучал радостно, - Через час мы идем на главную площадь!       Тот заглянул через плечо товарища, увидев список.

      Семь мужских фамилий возрастом от пятидесяти и выше лет;       Пять мужских фамилий возрастом от двадцати пяти до пятидесяти лет;       Ни одной мужской фамилии возрастом от пятнадцати до двадцати пяти лет;       Одна мужская фамилии возрастом от десяти до пятнадцати лет;       Две мужские фамилии возрастом от пяти до десяти лет;       Три мужские фамилии возрастом от младенчества до пяти лет;       Двадцать восемь женских фамилий возрастом от пятидесяти и выше лет;       Четырнадцать женских фамилий возрастом от двадцати пяти до пятидесяти лет;       Одиннадцать женских фамилий возрастом от двадцати до двадцати пяти лет;       Десять женских фамилий возрастом от пятнадцати до двадцати лет;       Пять женских фамилий возрастом от десяти до пятнадцати лет;       Десять женских фамилий возрастом от пяти до десяти лет;       Три женские фамилии возрастом от младенчества до пяти лет.

      — Итого сто оставшихся в живых евреев города...- печально подумав про себя его товарищ. — Сейчас их станет ещё меньше...       — Время, господин Гауптман?       — Без семнадцати минут девять.       — У вас ровно час на сборы, Гауптман Цукерберг!       — Халь.       Через час он уже во всю подгонял связиста. Широкими шагами, за пятнадцать минут они дошли до площади.       — Ты чего, Аки?       — Да я так на подготовке не бегал, как с тобой сейчас! - запыхавшийся офицер вермахта, рукой опирался на плечо товарища.       — Ждём.       В десять ровно на площади офицер-СС начитал девяносто пять человек.       — За каждого непришедшего на эту площадь вовремя я самолично расстреляю по пять человек за них!       Люди с ужасом наблюдали за нацистом, который внимательно вглядывался в их лица, а в особенности в глаза.       — Чтобы не разделять семьи, - он улыбнулся, - я буду расстреливать мамаш с их отпрысками!       — Господа Охона слишком стары, чтобы преодолеть большое расстояние до площади, они живут на окраине! - из колонны послышался молодой девичий голос и оберфюрер, словно охотничья собака, направился к нему, - госпожа Малька сидит с больным ребёнком, тоже Малька!       Это была миниатюрная девушка. Её короткая стрижка, рыжие волосы, мальчишечья одежда на пару секунд спутали офицера.       — Фамилия.       — Ирэн Хомич! Возраст- семнадцать лет!       — Еще одного нет.       Еврейка, стойко доложив до этого списки и причины тех, кто не явился, замялась.       — Не хватает ещё одного.       — Не знаю, кто это! Я что должна каждого поголовно знать? - возмутилась она, вздёрнув подбородок.       — Если через три секунды мне не скажут имя того, кого нет, я начну расстреливать прямо на месте. Вы меня поняли? Всех поочередно. Кто не сдохнет с первого раза- повешу.       — Ника Сойхер, господин оберфюрер! - разжался женский голос.       Среди них всех прокатился недовольный слушок. Рин зло глянула в сторону голосу.       — Анна Клейн, господин оберфюрер. Мне восемнадцать лет и, если вы хотите, я расскажу вам побольше! - её кокетливый тон не смягчил офицера.       – Ты что творишь, дура! - послышалось вновь где-то среди толпы.       – Ты, шваль, совсем страх потеряла? Думаешь, что, если есть пизда, то можно торговать ей перед всеми, кого только увидишь?       – А что в этом такого? Ты думаешь, что я хочу сдохнуть? - шепнула Анна, наклонившись ближе к девушке, - Я лишь выживаю.       – Выживаешь?! - с наигранным удивлением воскликнула она, - Знаешь, а как по мне ты неплохо так живёшь. Отдыхаешь, наслаждаясь вечерами в толпах офицеров, выгораживая свою жалкую душонку. С чего ты вообще взяла, что этому достопочтенному господину, - оглянула она нациста, - понадобятся твои грязные услуги проститутки. Может его вообще такое, как ты, не привлекает.       – Как столь прекрасного мужчину в рассвете сил может не привлекать... - начала она, но её перебили.       – А ты подумай. - усмехнулась она, - а, точно, у тебя же мозгов нет, так что ты не можешь. Думать без мозгов вредно, голова может разболеться.       – Да как ты смеешь?! Тем более после того, как я спасала тебе жизнь?       – От чего? От скучной жизни, где мне не надо рисковать жизнью, чтоб прикрыть чью-то жопу? А, нет, извини, у тебя надо прикрывать другие части тела. Только вот они, к сожалению, не прикрываются ни как. Ты даже не представляешь как я жду твоего первенца. Мне интересно на кого из всего этого нацистского сборища он будет похож.       – Знаешь, я хоть не скрываю своей сущности, в отличие от твоей подружки. Ты думаешь что она у тебя тоже святая, раз приютила сиротку?! Нихрена. Думаю, она недалеко от меня ушла по числу красавчиков в своей постели.       Секундную тишину прервала звонкая пощёчина, а после и удивлённые, а местами даже восхищённые вздохи. Ирэн смотрела на девушку перед собой с чистой яростью в глазах. Хотелось схватить эту малолетнюю шалаву за волосы и хорошенько приложить головой о каменную брусчатку прямо посреди площади. Может хоть тогда она поймет, что есть вещи, которые говорить просто не нужно.       — Довольно! - выстрел в воздух прервал уже замахнувшиюся для нового удара руку. Он заставил людей в страхе замереть, а солдат, стоявших рядом, напрячься. Рин обернулась на звук, со скукой глядя на нациста в паре метрах от неё, - Мне глубоко плевать, кто и по каким причинам не явился! Двадцать пять собак из вас, встретят свою смерть, в вашем крысином гнезде! Я даю вам три минуты на раздумья: кто из вас, паразитов, сдохнет. Время пошло!       Вигман развернулся и направился к связисту.       — Мне обязательно присутствовать?       — Я бы хотел, но тебя откачивать после этого, мне вообще не хочется.       — Я пошел тогда.       Гаупман встал и, не оборачиваясь, быстрым шагом пошёл к себе.       «Наш оберфюрер выполняет свои обязанности. Было сто. Осталось семьдесят пять. Ни женщины, ни дети, ни старики, – никто не останется. Совсем скоро не останется и их. Боюсь возмездия. Пытаюсь поймать их каналы. Если не напишу, то погиб. Люблю вас. Жду встречи.»       Телеграфной выдержкой он написал семье.       После чего, пошёл в ванную и не выходил оттуда ближайший час, стараясь отмыться от увиденного и услышанного, прекрасно осознавая, что сейчас происходит с теми людьми.       А тем временем, Вигман засекал три минуты.       — Время вышло!       Из шеренги вышли люди. Двадцать пять человек. В основном- старики.       —Еще двое!       По остальным прокатилась волна шёпота.       — Быстро!       Вышло две молодые девушки.       Хидан достал из кобуры пистолет и, подгоняя людей, с его помощью, а так с помощью группы конвойных, погнал их за город.       Там, две девушки на протяжении часа копали могилы соотечественникам. После, молодой офицер поочередно расстрелял каждого из приговорённых, с хищной улыбкой смотря им в глаза.       — Закапывайте!- рявкнул он.       Под плачь девушек нацист курил и беззаботно разговаривал с солдатами, периодически отпуская похабные шутки в отношении евреек.       — Развлекайтесь, парни. Можете потом пристрелить их!       Офицер направился домой, под одобрительный свист подчинённых.       — Ты сегодня долго.       — Я не виноват, что эти шлюхи ныли и долго копали!       Цукерберг промолчал, продолжив прочищать и отмывать оборудование, проверяя на исправность.       Вечер прошел никак. Играло радио, каждый занимался своими делами. Вигман как обычно собрался и уже хотел уходить, но его окликнули.       — Если ты бегаешь на свидание с полячкой, то не тебе меня судить!- крикнул ему вслед друг.       — Я свяжу свою жизнь только с немкой, Аки! А ты едь к своей японке!       — Ой, ой, ой!       Но его собеседник уже вышел из дома и уже пошел по привычному маршруту.       — Ника значит, верно? Я хотел бы поговорить с тобой, а ты все от меня прячешься. - шептал себе под нос офицер, смотря в листок.       Окраина. Полуразрушенные дома, выбитые стекла, разруха и уныние. В некоторых окнах горел свет.       Вошёл в подъезд. Мигом влетел на третий этаж и постучал в шаткую деревянную дверь. Та от очередного стука открылась. Поразмыслив секунду, он вошёл внутрь.       Пыль покрывала все поверхности, но ничего не было тронуто, кроме оконных стёкол. Вся мебель, утварь, предметы декора и даже радио, – все осталось на своих местах, будто хозяева вышли на пару минут за продуктами. На тумбе изображением вниз лежала фоторамка.       Поднял.       Оттуда, на него смотрела счастливая семья. Мужчина и женщина средних лет, девочка лет одиннадцати и та самая еврейка. На удивление, на фото она выглядела старше, чем при личной встрече.       Поняв, что тут ему ничего не светит, достал из рамки фото и, сложив, положил во внутренний карман.       — И насчёт этого тоже.- он неестественно улыбнулся, думая про то, что данную находку можно использовать в качестве компромата, если девушка откажется с ним говорить.       По правде говоря, он и сам не понимал зачем уже на протяжении нескольких суток пытается её найти.       Когда он уже подходил к дому, на него вылетел Цукерберг.       — Где ты все шляешься? - он рявкнул на товарища, - Давай, там, да, что ты жмёшься-то! Пошли!       — Да объяснишь ты, что произошло?       — Партизаны.       Это слово отдалось в нём, как гром среди ясного неба. Молодой офицер твердой походкой следовал за другом, попутно отыскивая глазами подчинённых.       — Я настраивал связь и наткнулся на них. Я смог связаться с одним танком, вот и он, кстати.       Правда, к ним подъехал лёгкий танк. Связист ловко запрыгнул внутрь, а офицер-СС остался снаружи, сев на корпус.       Совершенно не понимая, что делать дальше, он молча смотрел куда-то вдаль, пока танк резко свернул с дороги куда-то в лес. Вигман резко спрыгнул, чтобы, если что, не стать лёгкой мишенью, но не совсем удачно выбрал место и при прыжке ударился головой о дерево, после чего не мог встать ближайшие пару минут.       Дальше, все происходило слишком быстро.       Резкий удар, взрыв, крики, автоматная очередь, тишина и снова взрыв, такой силы, что его недалеко отбросило.       Все кончилось также резко, как и началось. Горящий лес, его запах и треск, впереди, метрах в ста, чёрные клубы дыма, запах горелой плоти, который прошёл с ним всю войну. Его подняли свои. Огляделся.       — А... А где...Где Аки?       — Господин оберфюрер!       Он не глядя оттолкнул тех, кто его поднял, после чего рухнул на колени, смотря на клубы дыма и копоти, не обращая внимание на падающие рядом ветки и листья.       — Аки...! Да быть такого не может... Мы же с ним... В Польшу с ним... и... и Францию... И Норвегию... мы же весь Союз... а...а, как мы со Сталинграда...       Его тащили до безопасного места, но он отказался от медицинской помощи и, как в бреду поплёлся домой, шепча себе под нос имя боевого товарища, друга, брата...       Уже дома, молодой офицер дал волю эмоциям. Закрыв дверь, спустятся по стене и, обняв колени тихо плакал, снова и снова повторяя его имя.       Сколько времени прошло он не знал. Очнулся под утро, когда нужно было отчитаться перед подчиненными. Встал и, приведя себя в порядок, направился в часть.       Солдаты ждали своего оберфюрера. Тот гордо стоял перед товарищами и перед пустой могилой, на территории части.       — Вчера в ходе операции по уничтожению вшивых партизан, погиб наш друг, товарищ и гауптман – Акихико Цукерберг, удостоенный «Железным крестом первой степени», а также танковый экипаж! Я не буду долго разглагольствовать и скажу лишь то, что его жертва не должна быть напрасной! Мы должны жечь, бить, стрелять и вешать всех славян, черных и евреев! Мы должны избавить мир, для того, чтобы наша нация жили, чтобы наши потомки помнили жертву гауптмана Цукерберга и наших других товарищей!       В конце речи, солдаты сделали три залпа над пустой могилой, после чего, ту засыпали землёй, прощаясь с боевым товарищем.       Следующие два дня прошли монотонно и беспристрастно, будто в тумане. Молодой офицер все больше проводил времени вместе с солдатами, стараясь по максимуму загрузить себя работой. Спать он уходил только глубоко за полночь в деревянный дом самого первого офицера, который сейчас использовался, как склад, по сути, ненужной документации.