Осколки, что искрятся на солнце

      Выражение лица Хинаты изменилось как-то неуловимо, но достаточно сильно. Она взяла блокнот с карандашом, уселась на диван, закидывая ногу на ногу. Хироми не мог понять, на кого она похожа больше — интервьюера, работающего в шикарном журнале, или безумного учёного, который вот-вот примется за свои опыты. Правда, уже через секунду она подскочила и унеслась прочь. Полы её халата трепались позади, как мантия самого злодейского злодея.       «Всё-таки безумный учёный», – усмехнулся про себя Хигурума.       – Ты куда это?       – За вином!       Хината не особенно любила алкоголь — она была из того типажа людей, которые больше шутят про его употребление, чем по-настоящему пьют. Через пару минут девушка уже вновь заняла прежнюю позу, а в руках Хигурумы очутилась запечатанная бутылка и штопор.       – Ты же обещала мне коньяк, – припоминает, вкручивая пружину с острым концом в кусок пробкового дерева. Хината загадочно улыбается.       – А это для меня, – наклоняется, чтобы подтолкнуть бокал по столешнице. Линия ключиц в вырезе халата оголяется особенно сильно.       Вино бежит из откупоренной бутылки. Хироми тщательно следит за тем, чтобы не налить слишком много, но декольте Хинаты по неизвестной причине так и пытается перетянуть внимание на себя.       – Ты что это, Хина, – он хватает бокал под пузико и вкладывает его в девичьи пальцы. Хината оглаживает кожу мужских костяшек в знак благодарности. – Нервничаешь?       Хигурума уже смирился с неизбежным. Он пытается подколоть подругу то ли чтобы пошутить, то ли с целью снизить вероятность быть приглашённым на подобную консультацию ещё раз.       – Я? – глоток, который она отпивает из бокала, оказывается совсем крошечным. – Это тебе надо нервничать, мой дорогой успешный секси-адвокат. А я просто пью… Чтобы кроветворение улучшить. Вот.       Хигурума сам не замечает, как растягиваются его губы. Пальцы он складывает в замок, подносит к подбородку, возможно, чтобы перебороть дурацкую привычку всё время тереть переносицу. Девушка говорит истину — Хироми положено нервничать. Но он, сидя в этой захламлённой комнате рядом с писательницей, собирающейся устроить ему эротический допрос с пристрастием, отчего-то не чувствует себя дискомфортно.       – Кроветворение? Отличное оправдание алкоголизму.       – Нет, это правда! – возмущается так, будто задели лично её. – Я писала книгу о героине-враче, поэтому этот вопрос изучила первым делом!       – О. И что, твоя героиня прожила долгую счастливую жизнь с хорошим гемоглобином?       – Неа, – Хината слизывает капельки красного вина с губ и пристраивает бокал на краю стола. – Сдохла в юном возрасте.       – Спилась?       – Ммм… Скажем так, затрахалась на работе. Трудоголичка.       – Стоило догадаться. Всё-таки романы порнографические…       Они максимально пытаются сдержать серьёзные лица, но не выходит — идентичное фырканье одномоментно раздаётся в комнате. Хината чувствует, как тепло медленно разливается в груди — то ли от вина, то ли от того, что Хигурума снял раздражающий своей строгостью галстук и расстегнул две верхние пуговицы рубашки.       – Ну что же, – склонила голову набок, как хищница, что тщательно следит за бедной несчастной антилопкой. – Я приступаю к первому вопросу.       Блокнот в её руках оказывается словно по волшебству. Девушка не собирается отводить взгляд от лица напротив даже на секунду — она рассмотрит каждую чёрточку и поймает каждую эмоцию, что проскользнёт на утомлённом лице.       – Итак, первый вопрос, – кончик карандаша на секунду оказывается зажат между острыми зубками. – Какой у тебя типаж женщин?       Хигурума простонал про себя. Видимо, в глубине души он всё же надеялся, что интервью будет затрагивать профессиональные аспекты.       – Я не знаю, – честно говорит он. – Мне сложно вот так сказать. Любого человека есть за что полюбить.       Хината молчит, боясь сбить мужчину с мысли. Она спрашивала совсем не об этом, но любая информация может оказаться полезной. Странно, они столько лет знакомы, а она почти не знает, какие девушки ему нравятся… Почему сейчас это стало иметь какое-то особенное значение?       – Проблема в том, – продолжает он, – Что я в основном вижу качества, которые помогают разглядеть потенциального убийцу. Знаешь, говорят, профессия накладывает свой отпечаток? Мне вот кажется, что все вокруг всегда невиновны. Поэтому каждый раз приходится одёргивать себя, искать какие-то признаки… А дальше мои взаимоотношения с людьми, как правило, редко заходят. Из-за этого не знаю, что тебе и сказать. Вот.       Писательница, примеряющая сейчас на себя рожи журналистки, такого диалога не ожидала, и в результате немного подрастерялась. Ненужное уточнение сорвалось с уст само собой.       – Меня ты знаешь давно. Ты считаешь меня привлекательной?       Хигурума вскинул брови вверх. Хината сглотнула.       – Интересно, что ты не спросила по-другому. «Есть ли за что меня полюбить?» — ведь своё предложение я сформулировал именно так.       Девушка потянулась за вином, сделала крупный глоток. Щёчки её начинали розоветь всё нежнее и нежнее.       – Зачем спрашивать, если ты уже сказал, что любого человека есть за что полюбить? – быстро нашлась она. – Не хочу заставлять тебя повторяться. Я же не просто так воздух сотрясаю, а для дела!       Последняя фраза тянется по слогам; это веселит Хироми и развеивает только-только начавшую опускаться неловкость.       – Для дела сотрясаешь воздух? Как называется такая профессия? Лоботряс?       Хината с притворным возмущением скрещивает руки под грудью; бюст её подпрыгивает от этого жеста.       – Пытаюсь понять, какой у тебя типаж девушек, – поясняет она. – Нравятся ли тебе красивые, умные, сексуальные, харизматичные молодые особы?       Каждый комплимент в свой адрес Хина сопровождает забрасыванием ноги на ногу и проведением ладонью по изгибам тела. Хироми посмеивается, обозначая, что находит забавой эту шутку, однако оторвать глаза от подруги никаких шансов у него нет.       Как хорошо, что он может разглядывать её сейчас на вполне законных основаниях. Хотя… Зачем ему это?       – Нууу… Конечно, ты мне, наверное, нравишься… Мне очень комфортно с тобой, Хина.       Ликование, сверкнувшее в зрачках яркой вспышкой, подсказало Хигуруме одну простую вещь — он попал.       «Если тебе будет некомфортно, тут же прекратим».       Теперь точно не прекратят.       – Ага! «Мне уже некомфортно, Хина, бла-бла-бла!». Всё, теперь я знаю, что смогу мучить тебя столько, сколько мне заблагорассудится. Ну-ка, иди сюда. Иди-иди!        Вопреки приказу, она подползла к нему сама и… Бесцеремонно засунула нос в ямку между ключицами. Хироми обомлел.       – Что… Что это ты делаешь?       Хината втянула воздух поглубже, вскинула глаза, не отрываясь от своего занятия. Чёрные радужки встретились с более светлыми. Если бы кто-то наблюдал за ними со стороны, то с уверенностью сказал бы — между этими двумя в одночасье словно образовалось магнитное поле. Но они были наедине друг с другом.       – Нюхаю тебя, – странно-неуверенным голосом пояснила Хината. Мурашки, вызванные её тёплым дыханием, побежали по коже мужчины в разные стороны. – Мне и это тоже описать надо…       Хироми неосознанно склонил голову набок. Секунду назад была такой нахалкой — командовала, язвила, трепыхала его, словно куклу, а теперь лепечет оправдания. Он почувствовал странное ликование внутри, но оно было совсем слабым. Смущение смазывало иные краски.       – Могла бы просто спросить, как я пахну, – не отрываясь от расширенных зрачков, молвил Хигурума. – Уверен, ты сейчас ощущаешь аромат специй для картофеля.       Хината тоненько хихикнула. Этот звук принадлежал и роскошной молодой женщине, которой она была сейчас, и озорной взбалмошной первокурснице, какой её помнил Хирума. Мурашки усилили свой бег — Хироми пришлось сглотнуть. Наверное, от щекотки.       – Вроде бы нет…       – Принюхайся получше.       О Боги, Хироми совсем не то имел ввиду! Он лишь хотел указать, что Хинате стоит быть внимательней, только и всего. Невозможно не пахнуть специями для картофеля, если постоянно пропитываешься ими в кабинетах с различной степенью бюрократичности. Однако девушка дослушивать не стала. Обняла ладонями шею, прижалась к коже ещё ближе, почти касаясь её губами. Повела носом вверх и в сторону, как раз по выступающей мышце. Наверное, ей не обязательно было проводить своё маленькое журналистское расследование настолько тщательно… Но Хината всегда так ответственно подходит к работе.       Кадык Хигурумы рефлекторно поднялся и опустился.       – Хироми, – голос тихий, спокойный, совсем чуть-чуть игривый — как пузырьки шампанского, разбивающегося о бокал. Но эти пряные нотки всегда в нём были. – Так ты всё-таки нервничаешь, да?       Они пересекись взглядами. У него были такие уставшие, но шокированные глаза, у неё — зрачки размером с млечный путь. Хигурума глупо подумал что, наверное, ему стоит пить больше воды в течение дня — тонкая кожа губ как будто подсохла, натянулась и теперь странно покалывала.       – Я не нервничаю. Просто ты… Оказалась слишком быстрой. Но ничего. Нет проблем.       Это было правдой. Стресс всегда охлаждал голову мужчины, будто замораживал чувства, отрезал всю реальность вокруг, оставляя в поле зрения лишь проблему. Многие люди замирают от страха, но Хироми всегда идёт вперёд. Нынешнее же состояние явно не такое. Острое желание потереть шею, сболтнуть какую-то глупость, избавиться от маленького, но мешающего комочка в горле обуяло каждую клеточку.       Писательница вновь уселась поудобнее, но на этот раз отодвигаться от мужчины не стала, и её округлая согнутая коленка теперь упиралась ему в середину бедра. Пришлось немного прогнуться, чтобы достать лежащие позади блокнот и карандаш — горло Хироми обвил невидимый горячий шарф от того, что он смог лицезреть эту картину. Хината быстро выровнялась, сдула прядку волос со лба и принялась записывать добытые бесценные сведения.       – Бергамот, – старательно выводимые буквы подпрыгивали на бумаге из-за дрожания пальцев. – Древесные нотки, и что-то ещё…       – Специи для…       – Цыц.       Хината задумчиво постучала кончиком карандаша по губам. Она помнила ощущение и теперь ей оставалось лишь правильно подобрать слово, но Хигурума подумал, что был бы не против дать понюхать себя ещё раз.       – Крем для обуви?       – Да с чего бы твоя шея пахла кремом для обуви, Хироми?       – Может быть, бумага?       – О, – искорка осознания сверкнула в глазах девушки, на мгновение придавая ей сходство с милейшим мультяшным персонажем. – Точно! Ты так много с ней работаешь, правда?       Она хихикнула, но смешок вышел неискренним. Хината и неискренний смех… Это прямо-таки беспрецедентный случай. Или отвлекающий манёвр?        –Ну, не больше, чем ты, о повелительница пера. Однако ты, кажется…       Хироми нужно было наклониться совсем немного, чтобы нос очутился прямо под девичьим подбородком. Он не успел подумать о своих действиях, а чудесный аромат уже окутал его. Французская ваниль, ягодное вино, помада и пудра. Ноты, которые отчаянно хочешь ощутить рядом с собой после тяжелого рабочего дня, ноты, которые ищешь на себе после свидания. Ноты, которые напрочь отобьют желание стирать одежду.       Грудь Хинаты замерла на несколько долгих секунд, а потом принялась подниматься и опускаться с удвоенной силой. Хигурума заметил это, и его будто током прошибло. Что он делает?       Нужно немедленно извиниться!       –… Бумагой не пахнешь.       Извиниться отчего-то не вышло.       – Это потому, что я с электронными носителями в основном работаю, – чарующе выдыхает Хината. Пузырьки шампанского проносятся вверху над головой Хироми. Потому что он тонет в её голосе.       – Бросаешь… Бросаешь печатать?       Очи её расширены до предела, словно она хочет разглядеть лицо Хигурумы детально, под микроскопом. Скулы мужчины покрываются лёгкой тенью румянца — показатель неловкости за свою дурацкую шутку. Он хотел поддеть её так, как сделала она совсем недавно, спросить что-то вроде «Неужели ты нервничаешь, Хина?», но звуки изо рта вылетели без контроля мозга. Почему он не может взять себя в руки?       – Нам нужно…       Остановиться? Отстраниться друг от друга? Что за чёртов магнит образовался у него в груди?       – Нам нужно двигаться дальше, Хироми. Скажи… Скажи, на какую часть женского тела ты обращаешь внимание в первую очередь? Что привлекает тебя… Особенно?       Колено всё так же прижимается сбоку. Кончики грубоватых пальцев подрагивают — они хотят на него лечь. Хигуруме приходится оторваться от красивого лица с распахнутыми глазами, пушистыми ресничками и слегка покрасневшими влажными губами — проконтролировать. Убедится, что держит в руках себя, а не её.       – Колени, – выпаливает в приступе потери контроля. Хината тоже раскрывает ладонь, устраивает её поверх мужских костяшек.       – Ты сказал это, потому что посмотрел на мои? – губы не хотят правильно раскрываться и складывать слова; девушка едва-едва сдерживается, чтобы не облизнуться и не смочить их. – А как на самом деле?       Хигурума казался сам себе наэлектризованным. Они с Хиной едва-едва касались друг друга, но воздух вокруг уже потрескивал от напряжения.       – Отчасти поэтому, – тереть переносицу уже не требовалось. Требовалось держать руки как можно ближе к женскому телу. Хироми не мог заставить себя отодвинуться, хоть и следовало. – Я действительно глядел на твои колени. Они у тебя очень красивые.       Плотность, с которой Хигурума продолжал выстреливать странные замечания всё увеличивалась. Он был готов рассмеяться сам над собой, но рёбра стянуло железным кольцом так, что не втянуть ни миллилитра воздуха. Мышцы напряглись, живот стал твёрдым, как доска. Будто ему не хватало крови. Нестерпимо хотелось повращать тазом, помассировать поясницу, чтобы избавиться от этого ощущения.       Жест Хинаты наполнен плавности, лёгкости. Как будто бы она знает, что делает, но в зрачках — удивление от самой себя. Пальчики укладывают шероховатую ладонь поверх гладкой кожи — туда, где бедро переходит в голень. Хигурума чуть не шипит. Это ещё лучше, чем он себе представлял, а ведь, по сути, невинная, не интимная часть тела. Хотя вся Хина — сплошное сокровение.       «Стоп, что? Лучше, чем я себе представлял?»       – Зачем вся дева, раз есть колено, – усмешка искривляет манящие губы. – Что ещё?       Хироми разворачивает руку тыльной стороной вниз, обхватывает в кольцо тонкое запястье. Теперь он может касаться и его, и колена. Может огладить большим пальцем участок, где быстро-быстро бьётся пульс.       – Это.       Хината выглядит растерянной, опьянённой, а ведь сделала всего глоток вина. Хигурума же вообще свой обещанный коньяк в кофе так и не получил.       Страшно ли им? Да.       Некомфортно ли им? Нет.       – Ещё вопрос.       – Конечно.       –Расскажи, как ты себя ведёшь, когда занимаешься… Этим.       От ощущения ладоней Хироми у девушки по коже ползут мурашки. Он рисует круги вокруг истерично трепещущей жилки, а она думает, смогут ли манипулировать ею эти обычно прохладные пальцы, если будут касаться её в другом месте.       – Автор порнографических романов стесняется произнести слово «секс?»       Хината вновь сглатывает. Хигуруме надо запретить говорить подобное — это вызывает странный жар внизу живота.       – Расскажи, как ты себя ведёшь, когда занимаешься сексом, Хироми.       – Тебе точно нужно знать… Подобное?       Они сидят лицом к лицу. Нос Хироми притягивает взгляд. Только этой детали хватает, чтобы вызвать это чувство внутри. В лёгких, в пояснице, над чревом. Хината точно знает ему название. Столько раз она описывала его…       Возбуждение.       – Да, – глаза лихорадочно блестят.       – Хина…       – Просто скажи, и всё, – прикусывает губу, дёргает подбородком, будто хочет показать — никакие оправдания она слушать не намерена. – Тебе же… Комфортно со мной, правда?       Хироми прикрывает веки.       – Правда, – сглатывание. Вздох. – Записывай.       – Я запомню.       Дрожит, как лист на ветру, хотя ей совсем не холодно. Хигурума всегда полагается на ум, выбирает мозг, а не сердце, но… Не пора ли сменить приоритеты? Это чистейшее, безумнейшее из безумств, но они познакомились как раз тогда, когда мужчина, тогда ещё юноша, впервые решил побезумствовать.       – А как же детали?       Разговор тихий, почти шёпотом. Не нужно громких слов, когда они сидят так близко, касаясь тел друг друга, и делят один воздух на двоих.       – Я запомню всё в мельчайших деталях, Хироми… Я… Я представляю всё так хорошо. Что я стою перед тобой.       Маленький шажок за запретную черту.       – И что ты будешь делать всё это… Со мной.       Она разрушила его этими простыми словами в один миг. Хигурума почувствовал себя отсыревшей спичкой, что никак не хотела загораться, а потом, спустя кучу бесполезных попыток поджечь её о кремень, вспыхнула самым жарким огнём и тут же превратилась в пепел.       – Что ты дотронешься до меня. Я знаю, ты обязательно спросишь, хорошо ли мне… И мне правда будет хорошо.       Хироми не понял, когда успел прижать её к себе. Но её изгибы, отделённые от его корпуса только рубашкой и халатом, не могли быть выдумкой. Рука отпустила запястье, поползла по бедру вверх. Безрассудство.       – Безрассудство, Хина…       Её губы на его губах — безрассудство. Но они сладкие, как черешня, пьянящие, как выдержанный коньяк, горячие, как адское пламя. Её язычок такой острый, и на нём ещё осталась кислинка вина. Хигурума так давно не пил вина…       – Мы познакомились из-за нашего безрассудства, Хироми, – дышит тяжело — так сложно оторваться от тонких горьковатых мужских губ. – Это то, чего я бы никогда в себе не изменила. Давай же… Давай же теперь познакомимся поближе.       Её костёр был физически осязаем — он обугливал скулы, подпаливал ресницы и брови. Как же он смог загореться вновь, если уже стал пеплом? Ему пришлось возродиться подобно Фениксу, чтобы сделать это в её руках.       Они же друзья. Так непривычно, так боязно ломать уже давно сложившиеся рамки… Но Хина не позволила бы себе подобного, если бы он сам не убеждал её раз за разом, что ему комфортно. И чем дальше они заходят, тем комфортнее ему становится. Ему хорошо со своим безрассудством.       – Я покажу тебе, Хина, – хриплый голос выдаёт покорность судьбе, заставляет сладкие мурашки носится по телу. – Но сначала скажи мне, что ты согласна. И пообещай сразу же сообщить, если захочешь остановиться.       Её кисти в его волосах, его нос на её щеке. Крепкие руки стискивают талию так, что могут сломать. Губы жадно танцуют друг с другом. Горло Хироми было иссушено, но теперь в него наконец-то течёт кристально-чистая родниковая вода.       – Обещай мне, Хина, – повторяет властно и вместе с тем — почти жалобно. Она скажет ему, что угодно, лишь бы он сам не передумал.       – Обещаю.       ***       «Безрассудство».       Именно это твердил себе юноша, покупая с рук билет на концерт своей любимой рок группы. На момент старта продаж ему ещё не пришла стипендия, а потом оказалось, что всё расхватали в первые два дня. Приобрести проходной жетон вот так импульсивно, у какого-то незнакомого человека — совершенно не в характере Хироми. Но попасть на такое событие хотелось до ужаса.       «Была не была».       Второе безрассудство. Идти в толпу пьяных панков в форме правоохранительного университета — он не успевал переодеться — со значком подсолнуха на плече. Свидетельство того, что он уже принимал участие в реальных делах и что сыграл в них не последнюю роль. До него могут докопаться и сторонники «бандитских» взглядов, и те, кто на дух не переносят защитников убийц-воров-преступников. Никто не будет разбираться, когда кулаки зудят и требуют почесать их о чей-то нос. Нос Хигурумы особенно выделяется среди прочих, а значит, будет привлекать дополнительную порцию внимания. Но он хочет послушать хорошую музыку в живом исполнении, только и всего.       «Просто не буду влезать в неприятности.»       Третье безрассудство — нарушать данное себе слово так быстро. Какая-то девчонка оказалась ещё более сумасшедшей, чем он, и припёрлась сюда одна, в коротком чёрном платье, высоких сапогах и с бархатной полосочкой чокера на шее. Естественно, сразу же притянула взгляды как взрослых мужиков, так и молодых отвязных парней. Он вошёл в эту толпу спокойно, без лишней суеты, и заявил, что она с ним. Его дело — защищать невиновных.       «Меня, наверное, побьют. Но с ней смогут сделать что-то гораздо хуже».       Их, на удивление, отпустили. Что сыграло роль — шок от нахального поведения юнца или его красноречие, непонятно. А может, сама Фемида в кои-то веки спустила повязку со своих глаз и узрела творящуюся несправедливость.       «Общаться с такими, как она — верх безумия. Набедокурит и меня за собой потянет».       Ещё одно безрассудство. Под конец мероприятия он держал Хину на своих плечах, чтобы девушка лучше видела происходящее на сцене. Сдуру дал ей номер, сдуру отвечал на последующие звонки и предложения встретиться. Каждый раз хватал телефон в предвкушении, заслышав вступительные ноты песни "Аnd justice for all", что Хината поставила ему на входящие вызовы — так нравилось с ней общаться. Безрассудство, безрассудство, безрассудство.       Хироми Хигурума был рассудительным человеком, но об этом своём схождении с ума ни разу не пожалел.              ***       Хироми не понимал — то ли он несёт Хинату в её комнату, то ли она ведёт его туда. Пальчики с аккуратным маникюром уже успели расстегнуть его рубашку, но мужчина не чувствовал себя глупо в таком виде. Ему просто некогда было думать о подобном. Кровать мягко скрипнула, когда он опускал на неё женское тело. Хината тут же утянула его следом за собой, обхватив локтями за шею; Хироми пришлось на секунду выпустить её из своих рук, чтобы упереться ладонями в матрац и не придавить девушку. Поясницу тянуло, в паху ныло, но теперь он точно знал, в чём причина. Хината целовала его страстно, жарко, самозабвенно, и так сложно было трезво посмотреть на вещи…       – Мне надо в душ.       – Нет!       Прижалась к нему ещё теснее, быстро покрыла поцелуями щеки, оставляя влажные следы. Думала, что будет бояться, если они переступят черту, но они её перебежали, зовя друг друга за собой, а это совсем другой уровень страха — что Хироми уйдёт, пусть и ненадолго. Что какое-то время она не сможет гладить грудные мышцы, ощущать вокруг его запах и раз за разом побеждать его язык в грязной мокрой борьбе.       – Да, Хина. Я же весь день был на работе и… Ох, чёрт.       Она обхватила его ногу своим коленом, дёрнула в сторону — Хигурума завалился на бок. Хината без труда перевернула его, залезла сверху, едва не застонав от ощущения пресса так близко к своему входу. Пришлось наклониться вперёд, прижимаясь к туловищу уже топорщащимися через ткань сосками, попытаться обездвижить его, обхватив предплечья.       – Пожалуйста, не уходи, – сладкий шёпот, что впивается необходимой, желанной болью прямо в рёбра. – Не уходи, ладно?       Хироми мученически выдохнул, когда губы коснулись его уха. Он не смог бы отказать в прямой просьбе ни одной женщине, а ей — тем более.        Хината легко коснулась губами челюсти, прикусила ключицу. Её ноготки щекотно сбежали по груди и теперь приятно царапали живот. Миг — и Хигурума задыхается, потому что девушка лёгкими надавливаниями трёт эрегированный член сквозь ткань брюк, и топорно пытается разобраться с ремнём, и трясётся от нетерпения. Мужчина обещал ей всё показать, а сам даже пошевелится не может. Вдруг этот мираж растает от неловкого движения? Хироми уважал девушек и не смог бы настоять на продолжении, если бы они решили по-другому, но если происходящее сейчас вдруг окажется сном — он просто не переживёт.       – На ходу правила меняешь, – обвинения заглушает звук расстёгивающейся молнии. – Был уговор, что это я тебе всё покажу.       Лицо Хинаты на уровне его пояса. Она глядит исподлобья, приоткрытый рот распух и покраснел. Она словно бы ничего не соображает и в то же время ничто не может помешать ей реализовать задуманные коварные планы.       – Дай мне совсем немного покомандовать, ладно?       Извлекает квадратик фольги из кармашка халата, как заправская фокусница. Хироми что-то припоминает: вроде бы презервативы лежали у неё в рабочем кабинете, и они захватили их по пути сюда.       По телу мужчины пробегает разряд, когда женские ладошки накрывают его возбуждённую плоть. Хината растирает капельки предэякулята, извлекает защиту из упаковки и прикладывает латексное колечко к губам, чтобы надеть его ртом.       – Хина…       Её радужки оттеняются золотым свечением огня, что вспыхивает, когда она слышит своё имя в таком контексте. Размер Хироми немного больше среднего, широк в обхвате, и потому она не может насадиться на него полностью и вынуждена помогать руками.       – Просто хочу убедиться, что ты не сбежишь от меня, – тихий, красивый, самодовольный смешок, что звучит лучшей музыкой для ушей Хигурумы. – Просто хочу твой член в свой рот…       Она тут же приводит в исполнение все свои угрозы. Хироми дёргает тазом, подрывается вверх, когда его окутывает жар, когда он понимает, что касается щёк Хинаты изнутри. Она тут же принимается двигать головой, стремясь протолкнуть и собранный на затылке хвостик смешно качается из стороны в сторону. Кулачок двигается у основания, пока головка упирается в нёбо. Хугуруму, сторонника безопасного секса, впервые в жизни немного раздражает преграда из контрацептива, но он, конечно, этого не осознаёт. Он может только слушать причмокивающие звуки, втягивать воздух сквозь зубы и разваливаться на части. Однако Хината быстро возвращает его с небес на землю, и по очень важной причине.       Она придумала шутку.       – Хироми, – член выскальзывает изо рта с невероятно пошлым звуком; ниточка слюны паутинкой повисает между ними. Девушка вскидывает голову, её ноздри раздуваются. – Я теперь тоже адвокат.       Чёрные тени и разноцветные пятна под веками Хироми медленно покидают поле зрения. Он мог бы излиться только от одного вида девушки, что сидит подле него, широко расставив колени.       – По… Почему это?       Её ухмылка широкая, плотоядная, совершенно непристойная. В Хигуруме просыпается азарт. Это она должна лежать под ним растерянная, ничего не соображающая, и выдыхать его имя. Это он должен ей показывать, на что способен.       Как же она вскружила ему голову.       – Потому что твой член в защите. Он мой под-за-щит-ный. Ха-ха-ха…       В этом вся Хината. Она глоток свежести и одновременно тяжёлые дорогие духи, она змея-искусительница и невинная дева. Хироми приподнимается на локтях, дотягивается до желанных губ — на вкус они как гигиеническая помада с бананом и клубникой. Наверное, смазка презерватива.       – Какая ты негостеприимная, Хина.       – Я?       – Ты, ты, – Хироми отползает на середину кровати, вынуждая последовать за ним. – Ты же писательница и хорошо знаешь литературу. В сказках гостей кормят, поят, спать укладывают, а потом уже задают вопросы. Но я, так и быть, согласен пойти от обратного…       Хината скулит. Она хочет всё и сразу. Это видно. Он знает её так хорошо…       – Садись мне на лицо, красавица. Тебе же нравится мой нос? Я разрешаю тебе тереться об него столько, сколько захочешь…       Ей не нужно повторять два раза. Она опускается на него со стоном, и Хигурума стонет тоже — сладкий запах окружает его, пьянит, а мягкие бёдра такие нежные… Глаза мужчины закатываются от удовольствия в момент, когда он наконец добирается до влажной плоти. Хината течёт так сильно, что он буквально захлёбывается, но всё равно усаживает её плотнее, фиксирует руками ножки, чтобы не вздумала подскакивать в порыве удовольствия. Язык поддразнивающе щекочет клитор, но Хината, конечно, пытается порулить и здесь — прижимается плотнее, елозит туда-сюда, заставляя сдаться. Добивается своего — губы обхватывают нуждающийся в ласке комочек плотно, посасывают, втягивая внутрь до искр перед глазами; язык прохаживается по промежности теперь широкими движениями, проникает в сочащуюся соками дырочку, рисует витиеватые спирали. Хината бы закричала, но горло вновь занято членом. Она давится, случайно касается его зубами, но не провоцирует боли, а лишь добавляет остринку. Слёзы текут по втянутым щекам, челюсть медленно немеет, но каждый звук, что издаёт её лоно, пока Хигурума играет с ним, постёгивает глотать плоть мужчины всё глубже и глубже. Хироми зарывается носом в бёдра как можно сильнее понимая, что врал себе и Хинате, когда говорил: «Я остановлюсь, если ты попросишь». Не остановится, просто не сможет.       – Ты такая сладкая, красавица…       Слова вибрируют по клитору, прокатываются разрядами тока по каждой частичке тела. Язык Хигурумы так глубоко внутри, так невероятно проходится по бархатистым стеночкам, и то, что Хината выдерживает это и не теряет рассудок — настоящее чудо. Она сжимается вокруг, выгибается в спине, задыхается, и Хироми задыхается тоже. Но он только рад этому — запах девушки здесь особенно густой, концентрированный; он ныряет в него раз за разом, и это только усиливает наслаждение от действий Хинаты. Его пах в её слюне, его лицо в её смазке, и это правильно до умопомрачения, и непонятно, как они не набросились друг на друга ещё в самую первую встречу, если это притяжение оказалось настолько сильным. Женские пальчики давят на перемычку у яичек, и все жизненные ресурсы Хигурумы бурной, уничтожающей всё на своём пути лавиной устремляются туда. Головка разбухает, увеличивается почти в два раза, перекрывая дыхание, но мужчина бессознательно толкается ещё глубже, потому что оргазм появляется резкой вспышкой. Мышцы пылают, разум пылает, всё тело пылает, пока семя выплескивается в презерватив. Это длится до безумия долго, и так мало, что даже какая-то обида царапает лёгкие. Хината выпускает его член с причмокивающим звуком, похожим на открытие бутылки. С трудом выпрямляется, сдвигается повыше, и проваливается в эту пучину следом – горячее дыхание и задушенные рычания Хироми толкают её за край. Она содрогается, всхлипывает, когда лава течёт по венам и сжигает каждую клетку; руки Хигуруми ослабли, но он всё равно удерживает её на месте, пьёт её соки и почти неслышимые из-за позы стоны. Чувствует облегчение, когда Хина обессилено падает набок. Прохлада обдаёт влажное лицо, слегка отрезвляет. На ум красноречивому, образованному Хироме Хигуруме приходит только одно слово.       «Вау».       Действительно вау.       Мужчина стаскивает презерватив, завязывает его и пытается аккуратно уложить на тумбочку поверх упаковки от шоколадки. Окончательно снимает рубашку, ведя плечами назад, промакивает ею лицо, а Хината жадно следит за ним из-под полуприкрытых век. Её лицо расслабленное, запыхавшееся, довольное, но она наверняка догадывается, что это лишь начало. Ведь Хироми дал ей слово помочь с книгой, и должен ответить на поставленный вопрос.       Как он ведёт себя во время секса?       – Итак, Хина, – он тянется было стянуть с себя и штаны вместе с бельём, но решает уточнить. – Ты не передумала?       Хигурума как никогда и как всегда готов довести дело до конца. Он впервые за долгое время не испытывает усталости и апатичности после работы, и это отражается во всем его облике. Глаза, разглядывающие лицо девушки, выражают спокойствие и заинтересованность, на скулах легчайший румянец, а кожа кажется сияющей. Возможно, из-за полученной порции увлажняющего средства. Даже пальцы, бережно снимающие сейчас резинку с женских локонов и легчайше оглаживающие щёку, стали теплее.       – Конечно нет, Хироми, – оставляет на тонких губах поцелуй, невинный, как касание крылышек бабочки. Внутри Хигурумы мгновенно затягивается тугая пружина возбуждения, и он кажется сам себе маньяком. – А ты?       – Нет, принцесса, – он улыбается почти незаметно, аккуратно, словно боится показать эту часть своей натуры и тем самым спугнуть Хину. Хотя она уже видела всё. – А теперь просто позволь мне о тебе позаботится.       Мужчина стаскивает девушку пониже, взбивает подушку и укладывает под её голову. Ладони массирующе оглаживают грудь, плечи, подбираются к талии и медленно развязывают неплотный узел на поясе халата. Хината наблюдает за ним, счастливо щурясь и покусывая губу.       – Итак, с чего бы я начал, – Хигурума бережно отводит согнутую в колене ножку в сторону, оставляя на ней поцелуй.       – Получение согласия, – подсказывает Хина. Она чувствует жар тела Хигуруми и неосознанно выгибается, стараясь притянуть к себе больше внимания.       – Верно, – он нависает над ней, и тёмная прядь волос красиво свешивается со лба. – Это я уже сделал. Наверняка автор порно-романов сказала бы, что вербальное согласие убивает романтику, но я, как чтитель закона, не могу пропустить такой важный пункт.       – Понятно, – сладко выдыхает полушёпотом. Хигурума оттягивает губу большим пальцем и отпускает.       – Теперь мне нужно узнать, что именно нравится моей партнёрше. Но здесь уже нужно меньше слов, – оставляет поцелуй за ушком; приятные мурашки тут же разбегаются в стороны. – И больше дела.       Язык пробует на вкус кожу, прихватывает её губами, исследует каждый миллиметр. Наверное, после того, что они творили несколько минут назад, это выглядит особенно пошло, но Хигурума не жалел о содеянном. Сейчас они уже сгорели в своей страсти и возродились вновь, а значит, могут наслаждаться друг другом более плавно и неспешно.       – Получать удовольствие от того, что даришь его другому – особый уровень блаженства.       Руки оказываются у груди. Хироми накрывает её полностью, ощущая под ладонью торчащие бусинки сосков. Слюна, по ощущениям, начинает выделяться интенсивнее; мужчина не выдерживает и ловит розовый комочек ртом. Хината тихо стонет, гладит его плечи и короткие волосы, откидывает назад затылок, всем своим видом говоря, как ей нравится происходящее.       – Ты такая прелестная, Хина… Совершенно очаровательная. И твои соски… Они такие чувствительные, да?       – Да…       Хигуруме испытывает эйфорию, просто перекатывая их подушечками пальцев, чуть сжимая. Хината тихо фыркает, пыхтит, забавно складывает бровки домиком. Она — подсолнух, и тянется к мужчине, как к своему солнцу.       – Мне так жаль, что ты не можешь видеть себя, дорогая Хина, – нос скользит вниз по животу, втягивая успевший полюбиться тонкий запах вина и французской ванили. – Ты потрясающе красива, произведение искусства… Хочу покрыть поцелуями всё-всё твоё тело.       Хироми не болтает в пустую. Грудь, живот, руки, запястья, ключицы — всё оказывается под его губами, под нежными движениями пальцев. Хината вся покрыта мурашками, подаётся навстречу и падает обратно. Она не стесняется ни волосков на руках, ни небольших созвездий акне на плечах, ни мягких складочек на поясе, что образуются, пока она извивается — Хигурума выцеловывает их с особой тщательностью и обожанием. Хината уверена в себе, но с ним она чувствует себя совершенной, как Афродита, а может быть, и краше. И он, со своими неидеально взлохмаченными, немного намокшими волосами, голодным взглядом и жадными ласками, являющий олицетворение нежной силы, сексуален настолько, что всё внутри сводит сладкой судорогой.       Хироми постепенно оказывается ниже, прикусывает выступающие тазовые косточки, мнёт мягкие бёдра. Рисует узоры на внутренней стороне, оставляет поцелуи на коленях, следит за реакцией. Судя по всему, Хинате нравится всё, что он делает.       Нет лучше способа возбудить мужчину, чем ласкающие слух стоны желанной девушки.       – Мне так нравится быть с тобой сейчас, – признаётся он, прижимаясь щекой к стопе. Пальчики на ней сжимаются от удовольствия. – Если честно, я не понимаю, что ты со мной творишь. Я чувствую себя каким-то… другим.       – А я, Хироми… Я чувствую себя так хорошо, как никогда раньше.       – Работа должна приносить удовольствие, да?       Мужчина подтягивается вверх, чтобы вновь посмотреть на Хинату. Они усмехаются одинаковыми ухмылками, гипнотизируя друг друга донельзя расширенными зрачками, задыхаются в такт, сливаются в поцелуе. Девушка обнимает его пояс ногами, показывая, что не может больше терпеть, безмолвно прося о большем. Головка упирается в горячую влажность; Хироми на секунду теряет сознание.       – Презерватив… Есть ещё?       Запасной находится в кармашке халата; Хигурума надевает защиту в одно движение. Скользит рукой между половых губ, собирая выступившую смазку, а потом поднимает её вверх. Мокрые ниточки повисают между раздвинутых пальцев — Хироми вновь чуть не отключается от увиденного, а Хината заливается краской.       – Ох, красавица, – Хигурума вертит ладонью, разглядывая её со всех сторон. – Ты такая влажная для меня.       – Хироми, пожалуйста… Войди уже в меня. Я так сильно хочу на твой член…       Он смотрит вниз, на её лоно. Вид лобка, прелестных половых губок, что блестят от соков, выбивает дух. Мужчина чётко, как никогда, понимает, что Хината — не подсолнух, а солнце, и он сгорит в её лучах.       «Сгорю в огне, сгорю в тебе… Пускай».       Это не просто секс. Это интимная близость.       Хироми направляет себя рукой, пока толкается внутрь, растягивая жаркие стеночки. Она такая податливая, так хорошо принимает его, что он вновь чуть не изливается сразу же от этого чувства. Но не в этот раз. Ему нужно сначала позаботится о Хинате. Она отдаётся ему полностью, в затуманенных глазах ни намёка на осознание реальности, только похоть, только блаженство. Хигурума поддерживает её под поясницу, давя второй рукой на живот, большим пальцем этой руки массируя по кругу распухший клитор. О Боги…       – Хироми…       Стонет его имя странно, правильно, громко, чарующе. Каждая клеточка отзывается на этот звук; мужчина проникает ещё глубже. Пусть с миром происходит что угодно, он не сможет оторваться от Хинаты, не сможет отныне не выбивать из неё эти всхлипы, от которых так приятно сводит всё тело. Наверное, Хигурума сейчас похож на ополоумевшего со своими глазами на выкате и приоткрытым ртом, но ему плевать. Только бы прыгать в это полымя снова и снова. Снова и снова…       Амплитуда усиливается; Хироми закидывает ноги девушки себе на плечи, придерживая поперёк, целуя голени. Вторая ладонь по прежнему давит на живот. Не самая удобная поза для уставшего адвоката, но самая оптимальная для мужчины, который жаждет доставить удовольствие своей партнёрше. Мокрые хлюпанья влагалища, шлепки бёдер друг о друга вторят громким стонам Хины и его рваным хриплым выдохам, и Хигурума отстранённо замечает, что это даже лучше, чем сольная партия его любимого гитариста в его любимой песне. Тело его напряжено, но сам Хироми абсолютно расслаблен, и не может ничего кроме, как толкаться быстрее и быстрее, как впитывать крики, что издаёт Хината, запах, что источает Хината, вид, который позволяет ему лицезреть Хината. Хината, Хината, Хината…       – Хироми… Пожалуйста! Пожалуйста, Хироми!       Он прекрасно знает, о чём она его просит, и продолжает терроризировать ту самую точку внутри, в которой, кажется, собрались все-все нервные окончания в её теле. Он так глубоко, он чувствует, как достаёт до шейки матки и видит, как мурашки пляшут на девичьей коже, точно языки пламени. Лава вновь выжигает его вены, собирается у жерла вулкана, готовая выплеснуться со взрывом, и смешаться с такими же брызгами Хинаты. Ведь она испытывает то же самое.       У него закладывает уши, когда это происходит — то ли от стонов девушки, то ли от того, что вся кровь отлила к животу. Хината дрожит мелко-мелко, бьётся в судорогах, срывает голос; Хироми тише, но его удовольствие ничуть не меньше. Он замирает, водя в неё максимально до упора, ощущая, как влагалищные мышцы сжимают его член. Сперма изливается толчками, до ужаса хочется прикрыть глаза, но еще больше необходимо смотреть, как Хината распадается на части в оргазме. Она тоже пытается наблюдать за ним, но получается хуже — глаза слезятся, перед ними танцуют всполохи костра, из-за этого очертания Хигурумы кажутся размытыми. Он сам горит, горит, горит, а затем не выдерживает и падет сверху, лишь успевая повернуть набок женские бёдра, чтобы не доставить дискомфорта. Хироми выжат досуха, выжжен до состояния пепла. Но он ни о чём не жалеет.       Им требуется время, чтобы прийти в себя. Хината засовывает нос в сгиб его плеча, но не позволяет себе отдохнуть долго. Пытается подняться, хоть силы и покинули её. Хигурума трёт лицо ладонями, массирует переносицу. Рядом с кроватью валяется их одежда, использованные презервативы, постель мокрая и смятая — ему стыдно, что он устроил такой бардак.       – Ты в порядке, Хина? – устало спрашивает он, давя зевок. Наслаждение испепелило каждую клеточку его тела и теперь организм просил крепкого здорового сна, но Хигуруме, конечно, нужно в первую очередь побеспокоиться о комфорте Хинаты.       – Д-да… Боги, это было слишком хорошо. Я теперь жалею, что не начала, – сладко потягивается в его руках, – писать эту книгу раньше…       – Что? Ах, да… – губы растягиваются в слабой улыбке. – Ты хочешь пойти за своим блокнотом, верно? Я могу принести его тебе.       – Мне нужен блокнот, но… – она разворачивается, забрасывает на него ногу и прижимается ближе. – Я так хорошо лежу и совершенно точно не смогу сейчас ничего написать… Может быть, повторим завтра? Чтобы я точно смогла всё описать.       Бесстыжая.       – Всё, что захочешь, Хина. Тогда, может быть, воды?       – Всё, что захочу? – хитро щурится, напрочь игнорируя последнее предложение. – Прям всё?       – Конечно, – сонно соглашается мужчина. – Всё-всё.       Он ещё не знает, что попал в очередную ловушку.       ***       – Ни стыда, ни совести, – бормочет Хигурума, отбрасывая пробное издание книги. – Ни подарочного экземпляра…       Хината подкрашивает губы ярко-алой помадой, причмокивает, распределяя краску равномернее. Поправляет волосы мужчины, отбрасывая их со лба так, чтобы лишь пара тонких прядок осталась на бледной коже.       – Всё будет, милый. Только в нашей великолепной обложке.       Она оставляет на его лице финальный поцелуй — наискосок, у уголка рта. Прижимает губы крепко-крепко — чтобы остался чёткий след, и обнимает за шею — для удовлетворения собственных прихотей. Хироми понимает, что всё готово. Не понимает только, как на это согласился.       – Я вложу в подарочное издание свои голые фото через каждые десять страниц, – шепчет она напоследок. Хигурума поправляет расстёгнутый ворот рубашки — нужно же ему сделать какое-то компульсивное действие, раз уж переносицу трогать запрещено, чтобы не размазать кроваво-красные следы губ — и закидывает ногу на ногу. Фотограф получает молчаливый кивок и принимается щёлкать затвором камеры с разных ракурсов, пока Хината разглядывает адвоката, ставшего не только прототипом её героя, но и лицом обложки. Улыбка его едва-едва заметна, взгляд мягкий, но немного усталый, сводящие её с ума пальцы сложены в замок на коленях, а кожа лица и шеи покрыта её поцелуями. О да, обложка получится великолепной. Эту книгу будут раскупать не только из-за её известного имени, но и из-за будоражащей воображение внешности Хироми.       Она поставит экземпляр произведения на полку в своей комнате, рядом со значком подсолнуха и их с Хироми снимком, сделанного на концерте группы «Metallica» — как память о своём лучшем творчестве и лучшем решении. Мужчина дополнит эту картину букетом её любимых солнечных цветов, чтобы в очередной раз немного побаловать девушку и подтвердить убеждение о лучшем решении.       Хината Хигурума просто обожает свою работу.