Девочка Санзу

      Каждый день входить в двери организации, всё равно что гулять у обрыва — никогда не знаешь, в какой момент можешь сорваться вниз и разбиться насмерть, стоит только увидеть взгляд ледяных голубых глаз. Амада всеми силами старается не пересекаться с Харучиё и каждый раз чувствует спазм ужаса, когда выходит в ночные смены: знает, что руководители «Бонтен» практически не покидают своих рабочих мест, принимают активное участие во всех потасовках и перестрелках, а потому их появление на медицинском этаже что-то само собой разумеющееся.       Симидзу уже ни раз приходилось зашивать пациентов при их начальстве, пока те выпрашивают все подробности, чтобы сразу же определить масштаб бедствия. Или наоборот — похвалить подчинённых. И каждый раз, когда такое происходит, Амада чувствует очень двоякие чувства: с одной стороны, она не хочет знать ничего о том, что происходит за пределами операционных или её кабинета. Понимает, что глупо возводить вокруг себя купол, делая вид, что она лечит обычных людей, а не преступников; особенно, если получает здесь баснословные деньги. А с другой стороны, когда кто-то из руководителей приходит, внутри девушки загорается яркий огонёк мимолётной надежды — вдруг сегодня придёт именно он?       Вот только сколько бы она ни ждала, конкретно в её дежурства Харучиё не пришёл ни разу, хотя Симидзу частенько видит его в коридорах больницы, а из разговоров с другими врачами знает, что когда дежурит Рео или Шеокан — третий хирург, — то Санзу частенько приходит, и это знание колет жгучей обидой.       Умом Амада понимает, что Харучиё поступает правильно, а вот сердце сжимают собой крепкие тиски боли и страданий — ей жизненно необходимо увидеть его, почувствовать запах, услышать голос. И когда Симидзу ловит себя на этих мыслях, ей становится тошно от самой себя, потому что услужливая память вторит желаниям Вселенной и стирает все обидные слова и поступки Харучиё, от чего потребность в соулмейте только возрастает.       Девушка ненавидит себя за эти порывы, потому что знает, что её тяга к Санзу навязанная, но хуже всего — ненужная ему, так какой смысл убиваться по тому, чего никогда не случится? Амада считает, что приём подавителей одно из лучших решений в её жизни, потому что так она сможет избавить себя от проблем.       К тому же, судя по поведению Харучиё, он тоже начинает принимать лекарства, а значит — ставит окончательную точку в их «отношениях».       — Что ж, тогда я смело могу выкинуть тебя из головы, — вот только улыбка выходит натянутой и фальшивой, но номер два Бонтен не оставляет Симидзу выбора. Однако сказать легче, чем сделать, и всё же девушка очень старается.       Помимо того, что Амада полностью погружается в работу, а здесь её навалом, она начинает активно строить отношения с коллегами. Ей это интересно, потому что «Бонтен» собрал действительно выдающихся специалистов, чьё мастерство и дар буквально бросаются в глаза. Естественно, что чаще и больше Симидзу общается именно с Рео и Шеоканом.       Последний ей видится важным старшим братом. Сперва он кажется нелюдимым, но это только первое впечатление, и вскоре Амада понимает, что Шеокан раскрывает свою суть не сразу, а за всем этим фасадом прячется дружелюбный и крайне умный парень, с которым интересно разговаривать практически на любую тему.       Рео же является источником бесконечных шуток и улыбок. Создается ощущение, что он вообще не понимает, как можно быть в плохом настроении. Его обожают все медсёстры и анестезиологи, и молодой врач отвечает тем же, расточая свой позитив направо и налево.       — Ты как принцесса в башне, Мади, — девушка вздрагивает, когда перед ней на столе оказывается чашка с кофе, а рядом устраивается Рео, смотря на неё сверху вниз весёлыми чёрными глазами, в которых сияют смешливые искорки. — Не устала ещё?       — Если бы ты меньше строил глазки нашим медсёстрам, то они больше времени уделяли бы заполнению карточек с историями болезней пациентов, знаешь? — присутствие Караги как холодный компресс к ранам. Даже удивительно, как сильно, оказывается, Симидзу не хватает обычного тёплого отношения к себе.       — Я бы построил глазки тебе, но ты всегда такая занятая, — он эффектно откидывает со лба чёлку и усмехается, явно довольный произведённым эффектом.       — Боюсь, я не осилю конкуренцию, — Амада отпивает кофе, чувствуя на языке приятную карамельную сладость. — Больше шансов подкатить к Шеокану.       — Мне или тебе?       Симидзу пару секунд смотрит на него широко раскрытыми от удивления глазами, а после оба громко смеются. Рео слезает с её стола и становится позади, кладя широкие ладони на узкие плечи и начиная мягко массировать. Амада сперва напрягается, но Караге всегда был непосредственным и крайне тактильным. Он из того типа мужчин, что нравится абсолютно всем женщинам. В нос ударяет запах апельсина и морской свежести, что исходят от рук Рео, и Симидзу закусывает губу, понимая, что всем ароматам на свете предпочла бы один единственный: кедр, табак и антисептик.       — Ты слишком напряжена, — голос Караге раздаётся прямо над ухом. — Расслабься.       Амада прикрывает глаза, решая наслаждаться моментом и не думать о том, что ей никогда не будет доступно. Может быть, девушке вообще стоит обратить свой взор на того, кто рядом и так активно подкатывает к ней? Естественно, что Рео не мог не понравиться, и Симидзу тянется к нему, как к солнышку после крепких кандалов холода, в котором побывала благодаря Санзу. Но организм, даже под действием подавителей, активно отторгает чужие касания, что ощущаются липким илом на теле — не те руки, голос, запах.       Рео ни разу не Харучиё.       — Тебе надо больше отдыхать, принцесса, — голос Караге мягкий и убаюкивающий, как ласковые волны океана, что баюкают тело девушки в своих волнах. — Ты очень напряжена.       Амада усмехается, прекрасно зная истинную причину этого всего, но молча соглашается с Рео. Даже сейчас она испытывает неловкость и дискомфорт: будто простым касанием изменяет тому, кто предназначен ей судьбой.       «Да не нужна я ему!» — отчаянно кричит про себя Симидзу, умоляя Вселенную сжалиться над ней. — «Почему я не могу избавиться от этого наваждения?»       Над их головами внезапно оживает динамик — громкоговорители по всему этажу, чтобы быстро сообщить нужную информацию или вызывать необходимого врачу в операционную.       — Доктор Караге, вас ждут в третьей операционной. Срочно, — заканчивает своё сообщение безликий женский голос, и Рео с сожалением отпускает Симидзу, спеша к выходу.       — Долг не ждёт, принцесса, — он усмехается и поправляет хирургический костюм. — Хорошего вечера.       Симидзу фыркает, когда за ним закрывается дверь, и она вновь остаётся одна. Девушке нравится внимание Рео, но почему-то интуиция громко вопит об опасности. Для Караге в первую очередь, и Амада совершенно теряется от этого, не понимая причину этому всему.       Уж вряд ли Харучиё, так рьяно отрицающий их связь, хранит девушке верность? От этих мыслей становится ещё гаже, потому что Симидзу даже в самом страшном сне не может себе представить, как Санзу целует или обнимает другую. Но рациональный жестокий разум говорит: может и делает, последуй примеру, дурочка.       Уже ближе к ночи, когда Амада оказывается в постели и выпивает очередную порцию подавителей, ей упорно кажется, что что-то не так, но девушка никак не может понять, что именно. Она вдруг замирает под лёгким одеялом и прислушивается к тёмной квартире, но никаких посторонних звуков не слышит.       — Совсем уже, — шипит она сама себе и укладывается на подушку, глядя на прорезь меж шторами, через которую виднеется кусок соседнего дома и ночного неба с яркими-золотистыми звёздами. В сознании непрошеным гостем мелькает мысль, чем сейчас может заниматься Харучиё? Симидзу закрывает глаза, игнорируя одинокую горячую слезу, скатившуюся по щеке.       А её взбалмошная родственная душа находится не так уж и далеко от Амады: под её окнами. Харучиё сидит в машине и смотрит на экран своего смартфона, что демонстрирует ему то, что происходит сейчас в квартире Симидзу. Санзу выжидает ещё примерно час, а затем выходит из автомобиля и идёт к подъезду.       В квартиру он проникает максимально тихо, открывая дверь своим ключом. Губ касается широкая ухмылка, потому что его мышка и не догадывается под каким колпаком живёт, а уж что Харучиё готовит для неё в будущем…       Мужчина заходит в маленькую спальню и на мгновение застывает, прикрывая глаза и жадно глубоко вдыхая густой сладкий запах кокоса и мёда, разлитого в пространстве. Харучиё, подобного хищнику, тихо подходит к кровати и смотрит вниз на спящую Амаду, что даже не подозревает о его присутствии.       — Я обещаю, мышка, — он склоняется над хрупким телом и касается пальцами светлых волос, убирая их со щеки девушки. — Ты пожалеешь о своём решении.       Санзу, не долго думая, устраивается рядом с ней и обнимает за талию, следя за Симидзу. Сердце в груди на мгновение замирает, когда Харучиё чувствует, как тело Амады прижимается теснее к нему — чувствует соулмейта сквозь сон, — а затем разгоняется бешеным галопом.       Всё это неправильно и искусственно, но Харучиё не может устоять, наслаждаясь этой доверчивостью и податливостью. Он утыкается лицом в мягкие волосы Симидзу. Изначально Санзу планировал эту вылазку совсем для другого, но в итоге сам не заметил, как полностью погряз.       Снова.       Амада пока не в курсе, что все таблетки, купленные ей в той злосчастной аптеке, уже заменены пустышками, а Харучиё хочет максимально зациклить девчонку на себе.       Он перестаёт мелькать на их этаже, игнорирует ночные дежурства Симидзу, хотя и хочется просто взглянуть на неё — забрать себе, чтобы смотрела только на него одного., но в то же время Харучиё начинает наведываться к ней по ночам, когда девушка спит, и подпитывать их контакт, чтобы хоть как-то унять свой тактильный голод, который пытается отрицать всем своим существом. Санзу оставляет на Симидзу свой запах, помечая её, чтобы все мысли девушки были сконцентрированы исключительно на нём.       И когда она начнёт сходить с ума от желания снова оказаться около него… о, Харучиё готовит ей сюрприз, который эта маленькая сука запомнит на всю жизнь. С ним нельзя играть, и только Санзу решает, что можно делать Симидзу, а что — нет.       Он искусно расставляет свои силки, чтобы маленькая мышка сразу же попалась в них, а он мог бы играть с ней и мучить, упиваясь чужой слабостью перед самим собой.       И никто не узнает, что Харучиё тоже слаб: и телом, и душой, что отчаянно рвётся на кровавые ошмётки каждый раз, как Санзу самому себе обрывает шанс на счастье рядом с соулмейтом. Даже сейчас, лёжа вплотную к стройному желанному телу, номер два Бонтен продолжает убеждать себя, что это исключительно ради наказания, а не потому что ему самому хочется здесь быть и держать Амаду в своих руках.       Слишком правильно девушка льнёт к нему; прямо именно так, как нравится Харучиё, чтобы он мог ощутить всем естеством — Симидзу принадлежит ему полностью, от макушки до пяток. От нее пахнет соблазнительно сладко, и Санзу сам не замечает, как прячет лицо в густых волосах, жадно вдыхая их аромат.       Хочется больше, до громких всхлипов, пока Харучиё целовал бы в кровь искусанные им губы, вот только что-то подсказывает ему, что Амада не была бы против. Она одним взмахом длинных ресниц заставляет внутреннего зверя Санзу опускаться на колени и слушаться, и за это Харучиё ненавидит девушку, чувствуя себя слабым и уязвимым. Строгий ошейник на шее бесит, и Харучиё всеми силами пытается скинуть его, не понимая, что затягивает лишь сильнее, как удавку.       — Ненавижу тебя, — едва слышно шепчет мужчина и сгребает длинными пальцами тонкую ткань футболки Амады, желая проникнуть дальше: коснуться и присвоить себе; заклеймить чередой огненных поцелуев, отдающих пеплом и кровью, потому что рядом с ним не может быть уютно. — Ненавижу…       «С ума сводишь, маленькая сука», — одержимость крепнет в венах, как вино, что настаивается в ароматных бочках. Одержимость вскипает внутри тела, и Харучиё злится, потому что знает — на Симидзу смотрят другие мужчины, и он готов убить каждого из них.       Смертельный коктейль из ревности, злости, жажды, агонии и ненависти бурлит в крови Санзу, потому что мужчина одновременно хочет заявить права на Амаду во всеуслышание, но также — не иметь с ней ничего общего, потому что эфемерная любовь и привязанность, о которой так грезят многие, на деле является глупой ловушкой.       У Палача Манджиро нет слабостей.       Кроме одной.       — Я заполню твои мысли собой, мышка, — глаза блестят безумием и голодом. — Я стану твоим помешательством, а пока спи, маленькая сука, я сохраню твой покой.       И он сторожит почти до утра, лёжа рядом верной преданной псиной, позволяя себе хотя бы на пару часов забыть, что пытается ненавидеть ту, к которой так сильно тянутся его душа и сердце.

***

      Амада чувствует, как меж бровей залегает глубокая складка и тяжело вздыхает, пытаясь найти хоть какое-то логическое объяснение тому, что дорогие препараты вообще не имеют никакого эффекта.       Упаковка истёрта до дыр, потому что Симидзу то и дело проверяет срок годности, противопоказания и способы приема и каждый раз понимает — всё соответствует, всё правильно.       Нужного эффекта нет.       От жуткого желания хотя бы мельком увидеть родственную душу, внутри организма всё скручивает от боли. Амаде кажется, что вокруг неё даже кислорода становится меньше; весь он рядом с Санзу, а Харучиё больше не появляется там, где присутствует Симидзу.       — Блять, — слетает с пересохших губ. С утра как будто бы всегда лучше, и девушка валит всё на здоровый крепкий сон, но за целый день происходит какая-то чертовщина, и Симидзу начинает ощущать дикую ломку.       Ей нужен Санзу. Увидеть, коснуться, услышать голос — пускай и говорящий всякие гадости, адресованные девушке. Амада знает, что вытерпит это, лишь бы снова ощутить присутствие родственной души рядом. Но как это сделать? Симидзу физически плохо, и она ощущает, как это начинает влиять на её работу и самочувствие.       — Доктор Симидзу? — в ординаторскую заглядывает молоденькая медсестра, поправляющая на себе фуфайку. — Вы срочно нужны в процедурном кабинете.       — Что случилось, Шизука? — Амада встаёт с дивана и собирает волосы в хвост. — Снизу обычно звонят, если кого-то привозят.       — Я не знаю в чём причина, но там господин Санзу, — сердце делает кульбит, и Симидзу замирает, боясь услышать дальнейшие слова, потому что они могут запросто причинить ей самую большую боль. — Раненый.       И почва уходит из-под ног, потому что весь мир сужается до одного человека, что сейчас, возможно, умирает.       — Насколько всё серьёзно? — Амада стремительно выходит из кабинета, а ничего не понимающая Шизука семенит за ней.       — Мне ничего не сказали, господина сразу же доставили в кабинет и велели найти дежурного хирурга, — Симидзу кивает, а сердце обволакивает теплом, потому что именно сегодня ночная смена выпала Амаде, и теперь она сможет наконец-то увидеть свою родственную душу. И не при смерти, как надеется девушка.       Она подходит к белой двери и распахивает её, сразу же встречаясь с ледяными голубыми глазами, вот только вместо обжигающего холода чувствует, как кровь вскипает, становясь магмой. Резкий и пряный запах Харучиё перебивает всё, и у Амады колени дрожат от этого.       Она ужасно скучала по нему, но, как и бывает с Харучиё, магия момента длится ровно до тех пор, пока Санзу не открывает свой поганый рот.       — Тебе деньги платят за то, что ты тупо пялишься на больного, пока он умирает?       Симидзу хоть и знает, какое у Харучиё нутро, всё равно чувствует жгучую обиду, но быстро берёт себя в руки. Если он язвит, значит, не так уж серьёзно ранен, но на левом боку расплывается кровавое пятно.       Амада стискивает зубы и молчит. Главное, что ей становится легче физически около него, а всё остальное можно пропустить мимо ушей. Девушка даже не знает, как на самом деле пристально Харучиё наблюдает за ней, а сам дрожит от предвкушения прикосновений Симидзу, хоть и пытается это отрицать.       Рана на боку ноет, но Санзу точно знает, что она не смертельная. Акио бил точным ударом, чтобы не задеть жизненно важных органов, а лишь создать небольшую колотую рану. Всё представление для Амады, чтобы вывести её на чистую воду.       Она подходит к нему ближе, и у Харучиё дыхание захватывает от взгляда в серебристые глаза: капли волнения в них, как самые дорогие алмазы — так и тянет забрать всё себе. Номер два Бонтен закусывает изнутри щёку, чувствуя, как его накрывает наслаждением, потому что мужчина точно видит — Амаде не плевать на него, она чувствует, и Санзу хочет забрать это только себе.       Становится даже жалко, что на вымытые и обработанные руки Симидзу надевает перчатки, потому что хочется кожа к коже. Харучиё фыркает и закуривает, получая удовольствие от недовольного взгляда девушки.       — Хватит пялиться, — шипит Санзу. — Займись уже делом.       От той осторожности и нежности, с которой Амада дотрагивается до мужского тела, чтобы расстегнуть рубашку, у Харучиё мурашки идут по телу, а внутри зреет желание схватить девчонку и разложить прямо на кушетке. Обращаться с ней грубо, больно кусая мягкие губы и узкие плечи.       «Прекрати быть такой ласковой, маленькая сука», — думает Санзу, а зверь внутри него млеет от этой нежности, мечтая подставить всего себя под маленькие изящные руки Симидзу. — «Не останавливайся!»       — Мне надо вколоть тебе анестетик, — девушка осматривает рану — попадание ножа, что кто-то заботливо заклеил плотной марлей и бинтами, чтобы остановить кровотечение.       — Я вытерплю и без него. Зашивай, — велит Харучиё, а сам видит, как взгляд Амады жадно скользит по его торсу и груди. — Ты хоть в руках себя держи, извращенка.       Злобный раздражённый взгляд, которым она его одаривает, доводит Санзу почти до экстаза. Ему нравятся эти бурные дикие эмоции, что выдаёт из себя Симидзу, и всё — только для него одного. Он, как и девушка, чувствует их связь, что не ослабевает, а только крепнет, и Харучиё собирается дёргать за неё, чтобы как следует наиграться с Амадой, а затем — выкинуть.       Санзу затягивается сигаретой, выдыхая в пространство между ними вкусный вишнёвый дым. Он усмехается, видя, как Симидзу морщится, но молчит. Девушка встаёт во весь рост и внезапно укладывает узкие ладони на широкие плечи, а у Харучиё зрачки расширяются и дыхание спирает. Она стоит между его широко разведённых ног, и на Санзу обрушивается почти непреодолимое желание притянуть её ближе и заставить оседлать себя.       — Ляг, — просит Амада. — Так легче зашить рану, да и тебе будет проще.       Харучиё готов себе язык откусить и самолично перегрызть глотку, но он делает так, как велит Симидзу. И собственная покорность отдаёт едкой горечью на языке.       Какое-то время в процедурном кабинете не слышится ничего, кроме их дыхания, звуков медицинских инструментов и редких затяжек, что делает Санзу, продолжая злиться. Он принципиально не принимает подавители, считая, что сам переборет эту связь, но сейчас, находясь так близко от Симидзу, что манит его к себе, как сирены моряков своим пением, Харучиё испытывает ярость — она посмела предпринять попытку избавиться от него.       И он не простит этого.       — Ты правда думала, что я не узнаю? — внезапно нарушает царившее молчание Санзу и впивается глазами в лицо Амады, что заканчивает накладывать швы на его рану и снимает перчатки. Девушка поднимает на мужчину взгляд и пытается понять, о чём говорит номер два Бонтен.       — О чём ты?       Харучиё усмехается, а затем медленно садится и резко выбрасывает руку вперёд, хватая девушку за затылок и притягивая вплотную к своему лицу. Симидзу замирает, упираясь ладонями в горячую обнажённую грудь. Санзу бледный, как сама смерть, но любое прикосновение отдаёт кипятком, и Амада умирает в нём.       — Так лучше, да? — его шёпот как нежный шёлк, оборачивающийся вокруг тела. — Больше не болит, маленькая сука?       Зрачки расширяются, когда до Симидзу доходит, что подразумевает Харучиё. Он усмехается и кладёт вторую руку на тонкую талию, резко дёргая девушку ещё ближе, так, что ей приходится встать коленями на кушетку меж ног мужчины. Амада чувствует, что руки Санзу обвиваются вокруг неё, как стальной капкан — ни за что не выберешься из него.       — Давай же, — расслабленно усмехается Харучиё. — Коснись.       В происходящее с трудом верится, но если Санзу сам разрешает, то этим надо пользоваться, чтобы мало-мальски насытиться им перед тем, как Харучиё снова оттолкнёт Симидзу от себя. Узкая ладонь ведёт вверх от груди к шее и переходит на щёку, а Санзу не двигается, только смотрит застывшими ледяными глазами, по сравнению с которыми Ад покажется Арктикой.       Если бы только Амада могла знать каких усилий ему это стоит — сидеть смирно, вместо того, чтобы не начать раздевать Симидзу прямо сейчас, чтобы взять здесь же, клеймя тонкую матовую кожу.       — Ты принимала подавители, маленькая сука, — тихо произносит Харучиё, и ласкающие его ладони замирают. — Кто дал тебе на это право?       — А в чём проблема? — девушка пытается слезть с кушетки, но Санзу перехватывает тонкие запястья и не позволяет отстраниться. — Нам обоим эта связь не нужна.       «Маленькая сука, да как ты смеешь?»       — Здесь только я решаю, что тебе нужно, что — нет, или ты ещё не поняла этого? — шипит Харучиё. Он не даёт ей ответить, вместо этого жадно вгрызаясь в мягкие полные губы, что послушно раскрываются навстречу — им обоим это нужно. Мгновение, и Санзу отпускает запястья Амады, а та оплетает руками мужскую шею, чтобы оказаться как можно ближе к родственной душе.       Стоит их губам столкнуться, как всё вокруг перестаёт иметь значение; Харучиё захлёбывается в своем желании обладать Симидзу. Он забирается языком глубоко в её рот и целует влажно, глубоко и дико; знает, что больше никто и никогда не будет целовать Амаду так, как номер два Бонтен — её соулмейт. Её тело на себе — правильно; руки в волосах — правильно; грудные стоны — правильно.       Их единение — идеально.       Этому поцелую нет конца и края, потому что оба изголодались, и хоть Харучиё этого не признаёт, ему это было ещё нужнее, чем самой Симидзу. Санзу не собирается делиться этим, но и отдавать себя во власть Амады не хочет. Мужчина отчаянно желает наказать девушку за те муки, что она причиняет ему. И он знает, что будет контролировать всю её жизнь, не позволяя и шага ступить без своего разрешения.       — Пойдёшь в ту аптеку ещё раз, или в любую другую — я узнаю, — шепчет Харучиё и снова впивается в опухшие губы Симидзу, чтобы слизать сногсшибательный вкус мёда и кокоса. — Ты будешь даже дышать по моей указке, маленькая сука.       — Что, так бесит, когда на тебя становится похуй? — Амада злобно шипит это прямо ему в рот, а Санзу в ответ больно кусает девушку за губу, оставляя после себя ранку.       — Мне и сейчас похуй, не обольщайся. Но вытворишь что-нибудь подобное, и я уничтожу тебя.       Он сталкивает Симидзу со своих коленей и встаёт с кушетки, набрасывая на плечи снятую рубашку. Хватает пальцами подбородок Амады и поднимает к себе её голову.       — Ты же чуть с ума не сошла от беспокойства, когда узнала, что меня ранили.       — Неправда. Это просто моя работа, — холодно отвечает Симидзу, отшвыривая от себя его руку, а Харучие больно хватает девушку за волосы, и она вскрикивает, но продолжает прожигать номер два Бонтен злобным взглядом.       — Враньё. Я ещё неделю назад заменил твои таблетки на пустышки, маленькая сука, а сегодняшнее представление — лишь повод проверить твои чувства ко мне.       За грудной клеткой рассыпаются кости в пепел, а органы обдаёт обжигающей лавой. Насколько же он псих, раз ради такого позволил кому-то ранить себя?       — Ты больной, — в ужасе произносит Симидзу, и Харучиё расплывается в жутком оскале.       — Верно, и тебе лучше не бесить меня.       Он уходит, оставляя позади Амаду, что чувствует горячую соль, стекающую по щекам. Девушка кидает злобный взгляд ему в спину и клянется себе — покорной овечкой она не станет никогда.