Павильон сбывшихся желаний

      На Конти-стрит располагалась танцевальная студия. Владел ей Райли – худощавый и долговязый парень, друг всех подростков, торчащих от дешёвеньких фруктовых вин и музыки шестидесятых годов. Это место уже давно не приносило ему никакого дохода, и он тратил на его содержание личные сбережения: деньги, отложенные с зарплаты, которую тот получал, горбатясь уборщиком в устричном баре по соседству. Платили там немного, поэтому в своём храме вина и музыки Райли давно не делал ремонта, но на сигареты ему пока ещё хватало, и подростки его по-прежнему любили. Иногда эта любовь выражалась в символической сумме денег, которую они собирали к значимой дате и впихивали ему в конверте. Обязательно самодельном. Время от времени свои взносы делал и Джин. Он платил Райли за возможность приходить сюда вечерами и оставаться до глубокой ночи в пустующем зале, где не было ни посторонних звуков, ни лишних глаз. Сегодня Хван пришёл около восьми. Ради этого он закрыл свой павильон на час раньше и сейчас стоял, привалившись к стене. Он ждал Феликса и изредка поглядывал на свои наручные часы. Там, за тонким стеклом, стрелки двигались мучительно медленно. До встречи оставалось двадцать минут, и Хван подумал о том, что, быть может, у него ещё есть время сходить в кофейню. Он уже практически решился, когда его взгляд зацепился за светловолосую фигуру на той стороне дороги. Со спортивной сумкой на плече Феликс уверенно шагал в направлении хозяина павильона и, во всяком случае, того места, куда тот его пригласил. Он был одет в футболку и шорты и выглядел неважно – устало и, пожалуй, помято. И тёмные круги под глазами напоминали о бессонной ночи, проведённой в ожидании этой встречи. Заметив Хвана, Ли ненадолго замер. Он пригладил свои волосы и, натянув улыбку, подошёл ближе. — Привет, надеюсь, я не опоздал? — спросил Феликс, пряча руки в карманы своих шорт. Джин коротко кивнул в знак приветствия, ещё раз покосился на свои наручные часы – Ли пришёл практически на полчаса раньше – и окинул Феликса взглядом. — С тобой всё в порядке? — спросил Хван, придя к выводу, что последние несколько дней были для парня не из лёгких. — Танцевать сможешь? — Всё хорошо, — Феликс покачал головой. — Я просто не выспался. Нервничал. — Он так сказал, но после поспешил добавить, решив, что это будет важно: — Не каждый день меня ведь будет чему-то учить… — он хотел назвать его звездой или айдолом, но поймал тяжёлый взгляд Джина и осёкся, — кто-то вроде тебя. В действительности, в своих словах Феликс был искренен, как никогда. Минхо, его лучший друг и главный критик в его жизни, вчера звал его с собой на закрытую вечеринку. Её устраивали местные богатые детишки, и шанс попасть туда у такого, как Ли, был безумно мал. И если бы не грядущая встреча с Хваном, он бы обязательно согласился. Возможно, тогда эта ночь не прошла бы даром, и ему не пришлось бы оправдываться о своём внешнем виде. — Со мной, правда, всё хорошо. Идём. Не хочу терять время зря. Джин тихо вздохнул и повёл рукой в уже знакомом приглашающем жесте. Он снял тёмные очки, когда входил в помещение. Узкий коридор встретил их светом тусклых желтоватых ламп и запахом пыли и старого дерева. Хван привёл Феликса в зал с зеркалами, сбитым полом и окнами, заслонёнными плотной бумагой в мелких следах от брызг давно засохшей краски. В зал с серыми стенами, густо разрисованными маркерами. В местной наскальной живописи мог поучаствовать каждый и для каждого желающего или хотя бы единожды приходящего в это место у Райли имелась пара-тройка ещё не выдохшихся маркеров и палитра старой акварели. Многие оставляли здесь что-то от себя: мелкие рисунки, отдельные слова, полюбившиеся фразы и целые строфы стихов. — Я не обещал, что буду учить тебя, — напомнил Джин, роясь в коробке из-под обуви, стоящей на подоконнике. Он выудил чёрный маркер и, подойдя, протянул его Феликсу. — Сегодня я хочу посмотреть, на что ты способен. Ли непонимающе скользнул взглядом по протянутому маркеру, а после по лицу Хвана. — Справедливо, — согласился он, посчитав, что и сам не стал бы помогать кому-то бесталанному или, напротив, талантливому, но слишком зазнавшемуся. Взяв из чужих рук маркер, Ли перевёл взгляд в сторону исписанных стен. Не сказать, что он ожидал крутой студии, однако само это место хоть и было атмосферным, но не вызвало в нём должного восторга. Ему казалось, что из мира богемного искусства он попал на уличную выставку, где творят не маслом на холстах, а баллончиками прямо на асфальте. Тоже искусство, но слишком подверженное хаосу. — И что мне с этим сделать? С маркером в смысле? — Что хочешь, — пожал плечами Джин. — Пиши, рисуй. Что бы это ни было, ты должен оставить здесь свой след. Вообще эта идея принадлежала Райли и была одним из условий посещения его студии, но Хвану она нравилась. Он считал её специфичной, но вовсе не странной. И если он приходил сюда и не проникался музыкой или танцем, то всегда бродил по комнате и рассматривал надписи. Некоторые он просто читал. Некоторые обводил пальцами, кожей ощущая шероховатую стену. Иногда он задумывался о том, где все эти люди теперь и стали ли они теми, кем мечтали, и сбылись ли их самые сокровенные желания. А после Хёнджин отпускал эти мысли и тихо уходил. — Давай. Считай, что это твоё первое задание. Ли усмехнулся. Он бросил на пол у стены свою сумку и направился к зеркалам. Он шёл мимо них, и его шаги в практически пустом помещении отдавались глухим эхом. Феликс не торопился. Он понятия не имел, сколько времени ему было отведено, но решив, что достаточно, остановился рядом с окном. Его взгляд зацепился за бумагу в брызгах краски, а после за незначительную надпись под подоконником: Эшли и Лан. Имена, обведённые сердцем. Банально, но Ли захотелось оставить свой след рядом. Склонившись, он написал короткую фразу о том, что здесь начинается его путь. Феликс поставил сегодняшнюю дату и, вернувшись, отдал Джину маркер. — Что мне теперь делать? Петь, танцевать? Сразу говорю, это будет неловко. — Делай то, что посчитаешь нужным. То, что умеешь лучше всего. То, в чём ты настоящий, — ответил Джин. Он бросил маркер обратно в коробку, облокотился о стену и скрестил руки на груди. Хван ждал. Он хотел увидеть жизнь и откровение. Что-то такое, что будет так же прекрасно, как пышные цветы ириса на хрупких десертах. Что-то, что убедило бы его, что он не зря сегодня закрыл свой павильон и торчал здесь, в этой студии, вместо того, чтобы быть на Декатур-стрит, смотреть на узловатые магнолии и писать свою лучшую картину. Феликс вновь медлил. Его нерешительность была раздражающей, и Джин мог бы сказать ему о том, что нужно научиться принимать решения быстро. Что в мире, куда тот так стремился попасть, время течёт совершенно иначе. Эта мысль практически созрела в его голове, но после Хван решил, что сегодня не стоит поднимать эту тему. Тем более Ли наконец-то задвигался. Подойдя к своей сумке, Феликс вытащил оттуда диск в белой пластиковой упаковке. Он одолжил его у Минхо. Феликс кое-как затолкал диск в старенький проигрыватель, и из колонок зазвучала давно знакомая песня Play with fire. Ли прошёл на середину зала. Он заметно нервничал, и его пальцы слегка подрагивали. Ещё никто не наблюдал за ним во время репетиций. Никто, кроме Минхо, но к его присутствию Феликс давно привык. К тому же сегодня это был не просто танец на местном шоу талантов. Сегодня он исполнял хореографию самого Хёнджина. Феликс осознавал, что, сделав такой выбор, вряд ли смог выделиться. А ещё он знал, что ему не хватало длины ног и, быть может, пластичности, но то, как он погружался в свою работу, как проникался музыкой, вполне могло компенсировать его недостатки. Когда последние аккорды затихли, Феликс выпрямился, тяжело дыша, и поднял свой взгляд на Хвана. — У меня... у меня есть ещё парочка записей, — произнёс он. — Если этого недостаточно, я могу танцевать ещё. Тот усмехнулся. В затихшем зале, наполненном только глухим шипением из приёмника, раздались запоздалые и медлительные аплодисменты. Джин сделал несколько хлопков и опустил руки. Как только зазвучала мелодия, он понял, какую именно хореографию сейчас увидит. Он не мог назвать этот танец лучшим в своей карьере, но он всегда оставался особенным, запоминающимся. Время от времени Джин повторял его, когда вечерами приходил в эту студию. И, возможно, только поэтому не стриг свои волосы. Не стриг, чтобы иметь возможность подвязывать их лентой, пока звучит музыка. — Вдохни глубже, медленно выдохни и посмотри в зеркало, — сказал Джин. Когда Феликс, раскрасневшийся и взмокший, обернулся, чтобы встретиться взглядом со своим отражением, он встал рядом с ним и достал из кармана зажигалку. Щелкнула тяжёлая крышка, и наружу вырвался оранжевый огонёк, вздрагивающий от сквозняка, блуждающего по помещению. — Смотри на огонь. Прочувствуй его. Пусть он обожжёт тебя изнутри, — говорил Хван, водя пальцами над пламенем. — Играй с огнём. Будь огнём. Впусти его в себя и выплесни наружу. Найди в себе страсть, найди желание, позволь своему телу двигаться свободно. Джин закрыл зажигалку и спрятал обратно в карман. — У тебя хорошая техника, — продолжил он, — но тебе не хватает чувств. Ты слишком зациклен на правильности исполнения. Тебе нужно расслабиться. — Играть с огнём, — на выдохе произнёс Феликс. В его висках ещё шумела кровь. Ли смотрел на их отражение, и ему казалось, что в его собственных глазах отпечатался яркий огонь зажигалки. Он шумно сглотнул и облизал свои пересохшие губы. — Как это сделать? — спросил Феликс, цепляясь за отражение Хвана в зеркале. За его светлые глаза и строго сведённые брови. За его родинку под глазом и выразительные губы. На этих губах Ли ненадолго задержал свой взгляд. — Как мне найти в себе страсть и стать более раскрепощенным? — Неужели в своей жизни ты не делал ничего спонтанного или не хотел бы сделать? — спросил Джин, и в зеркале отразилась его острая усмешка. — Неужели ты никогда ничего или никого не желал? Он продолжал говорить, но по взгляду Феликса понял, что тот уже отыскал то, что нужно, хотя вряд ли до конца это понял. Во всяком случае, Хван увидел блеск в его глазах. Такой же блеск, какой был в его собственных, когда он только начинал делать свои первые шаги к сцене. — Танец может быть спокойным и последовательным, как плавные штрихи на картине, — продолжил Хёнджин. — Может быть экспрессивным и страстным, как брызги краски на хосте. Нежным, как взбитые сливки на твоих десертах. Или жгучим, как чили в меду. Но каким бы он ни был, танец – это всегда о чувствах. Танцем ты будешь говорить с теми, кто придёт увидеть тебя. Каждым движением, каждым вздохом. Ты должен завлечь и привязать тех, кто будет на тебя смотреть. Ты должен заставить людей плакать вместе с тобой, любить вместе с тобой и мечтать тоже вместе. Возьми чувство, которое сейчас есть в тебе, и вложи его в танец. Не смотри на свои руки. Только на своё отражение в зеркале. Хван выудил из кармана шёлковую ленту и протянул её Феликсу: — Отдыхаешь несколько минут и пробуешь ещё раз. Вместе со мной. — Это сложно, — честно признался Феликс. — Только не пойми неправильно. Я не жалуюсь. Он усмехнулся, опустив взгляд на ленту. Она, эта лента, сейчас казалась ненастоящей, игрой воображения. Он и представить себе не мог, что однажды сможет к ней прикоснуться. К ней и к самому Хёнджину тоже. И пусть эта лента могла быть купленной совершенно недавно, но Ли хотел упрямо верить, что ей было уже много лет. Что именно с ней Хван выступал на сцене, и что именно её доверил ему сейчас. Для Феликса это было что-то вроде рождественского подарка, и плевать, что позже ленту придётся вернуть. — Моя жизнь скучная. Максимум, что я делал спонтанно, так это сбегал со своим другом на ночные тусовки. Вряд ли это можно считать чем-то увлекательным. — Ли медленно побрёл в сторону проигрывателя. — Но я постараюсь не думать о технике, — пообещал он, остановившись у окна и обернувшись. — И танцевать так, словно я творю на кухне. Может, сравнение и странное, но там я чувствую себя куда увереннее. Ли говорил, и его пальцы путались в волосах. Он пытался собрать светлые волосы в небольшой хвостик, чтобы после связать их лентой. Получалось не так хорошо, как ему хотелось. Ли не хватало длины, чтобы сделать это так же изящно и эффектно, как это делал Хван. — Тебе не стоит повторять каждую мелочь, — заметил Джин, оставляя на подоконнике свои очки, мобильный телефон и зажигалку. — Это всего лишь лента. Ты вполне можешь придумать что-то своё. Необязательно сейчас. Но дома, когда у тебя будет свободное время, поработай над этим. Хван потянулся и направился к старому барахлящему проигрывателю, размышляя о том, что неплохо было бы подкинуть Райли деньжат на что-то более достойное или самому купить что-то на замену этой рухляди. — Готов? — спросил он, бросил взгляд в сторону Ли. Феликс кивнул, но о ленте ничего говорить не стал. Джин был прав, но Ли безумно хотелось сделать нечто подобное. Он много раз смотрел этот момент на повторе. То, как Хван подходил к зеркалу, как менялось выражение его лица и как в глазах зарождалось настоящее пламя. Он помнил, как тот, стянув с запястья белую ленту, подвязал ею свои волосы, и как красиво смотрелась в его левом ухе жемчужная серьга. Неосознанно Феликс хотел быть таким же. Он подражал своему кумиру, и если бы Джин сказал ему о необходимости найти что-то своё ещё в самом начале, он бы всё равно попытался бы повторить эту сцену. — Я готов. Ли повязал ленту на запястье и подошёл к Хвану ближе. — Хорошо, — кивнул тот и ободряюще потрепал Феликса по плечу. Заиграла давно знакомая музыка. Шаг к зеркалу. После ещё один. Подхватить лентой волосы и, обернувшись, поднести пальцы к губам. Чувства во взгляде. Чувства в каждом движении. Джин давно не танцевал в присутствии кого-либо. Даже хозяин этого захудалого места не видел его за этим занятием. Он отдавался танцу. Пока он танцевал, ему казалось, что у него вырастают крылья. Такие же, какие Хван рисовал на тех картинах, которые никогда не выставлял в своём павильоне. Эти картины повествовали о личном, а личным он делиться не любил и всегда вежливо отказывал в разговоре, если кто-то пытался задавать ему подобные вопросы. Феликс ему в душу влезть не пытался. Это подкупало. А ещё тот был довольно талантлив и весьма усерден. Джин наблюдал за ним в отражении зеркала: за тем, как тот двигается, и за выражением его лица в особенности. — Это было гораздо лучше, — сказал он, когда музыка затихла. — Гораздо лучше. — Надеюсь, — тяжело дыша, отозвался Феликс, — это не попытка меня утешить? Он упёрся руками в колени и усмехнулся, ощущая, как капля пота стекает по виску. Влажные пряди светлых волос неприятно липли ко лбу и шее. Этот танец только на первый взгляд казался лёгким, а в действительности он был воплощением искусства и актерского мастерства. У Ли было живое лицо, подвижная мимика, но ему не хватало во взгляде чего-то такого, что могло бы зажечь тот самый огонь, о котором говорил Хван. Вернее, огонь вспыхнул, когда Джин был просто рядом, и погас, когда они начали танцевать. Феликс смотрел на его отражение во время танца. Он смотрел и завидовал. Впервые и по-настоящему, потому что понимал, что одного усердия мало. Нужно родиться талантливым. Так ему казалось. — Можно, я задам один вопрос? — спросил Ли, выпрямившись. — Задавай, — ответил Хван и направился к дальней стене, где бросил свою спортивную сумку. Он достал оттуда полотенце и бутылку обычной воды. И то, и другое Джин отдал Феликсу. Тот отказываться не стал. Он стёр с лица пот и сделал это молча. Ли хмурился, пытаясь подобрать правильные слова, но никак не мог сформулировать тот самый нужный вопрос. — Сцена, — наконец заговорил он, — чем она была для тебя? — Ты всё-таки решил влезть ко мне в душу, — хмыкнул Хван, и на его губах возникла холодная и привычно острая усмешка. Он хотел отказать в ответе и в помощи тоже. В голову закралась мысль взять сумку и на такси вернуться в свой павильон, и, быть может, всё-таки озаботиться поиском нового поставщика. А ещё стоило бы забыть дорогу к этой студии и найти для себя новое укромное место. Он думал об этом, направляясь к подоконнику, где оставил свой телефон и ключи, а после покосился на старый приёмник, в котором всё ещё находилась запись мелодии, под которую они сейчас танцевали, и остановился. — Сцена была для меня всем, — не оборачиваясь, сказал Джин. — Моей жизнью. Моим дыханием. Моими крыльями. Ли хотел продолжить и спросить, почему тогда Хван бросил её, но смолчал. Его губы сжались в тонкую полосу, и он перевёл взгляд на зеркала. Там отражался он, невысокий и худощавый, с миловидным лицом и веснушками. Кто-то назвал бы его красивым, но рядом с Джином он ощущал себя обычным. У него не было ничего, кроме упорства и умения готовить десерты, и если бы Хван задал ему аналогичный вопрос, Ли ответил бы, что для него сцена – это чёрное море, полное звёзд. Море, в котором он, вероятнее всего, утонул бы. — Знаешь... звучит здорово, — произнёс Ли и поднял взгляд вверх. Там, на потолке, не было записей, но имелись трещины – маленькие, прямые и изогнутые. Все они были частью чего-то целого и большого, а он был тем, кто всего лишь смотрел на них. — Я не хотел тебя обидеть или задеть. Мне просто было интересно, насколько мы с тобой разные. И смогу ли я однажды понять тебя. — Я не обижен, — покачал головой Хёнджин. Он вытер руки, бросил полотенце на подоконник и устремил взгляд на листы бумаги в брызгах разноцветной и давно засохшей краски. При должной фантазии вместо этих листов он мог бы представить большой зал, полный людей, мерцающих огней и восторженных глаз. Этот образ практически сформировался, но Хван так и не смог за него ухватиться. — Это было частью моей жизни. С этим ничего не поделаешь. Вне зависимости от моего желания, такие вопросы будут возникать. — Джин пригладил пальцами свои волосы и обернулся. — Тебе не стоит меня понимать. Будешь пытаться мне подражать, растеряешь свой потенциал и индивидуальность. — Хван улыбнулся, и в этот раз эмоция на его лице выглядела более дружелюбно. — Следующее прослушивание через год. Этого времени вполне хватит, чтобы сделать из тебя того, кем ты так хочешь стать. — Я хотел тебя понять по другой причине, — рассеянно отозвался Феликс. — Мне интересно, что за человек Хван Хёнджин. Он подошёл к Джину и остановился в шаге от него. Феликс нахмурился, запоздало улавливая смысл последней сказанной фразы. — Подожди! — встрепенулся он и его глаза загорелись. — То есть… ты согласен и дальше меня учить?! Даже если на это понадобится год или два?! — Разве ты не этого добивался? — поведя бровью, резонно полюбопытствовал Хван. Реакция Феликса его позабавила. Впрочем, он и сам не ожидал, что в итоге скажет нечто подобное. Он пришёл, чтобы удовлетворить собственное любопытство. Так он себе говорил, пока стоял на тротуаре и ждал. И, вполне возможно, в итоге он бы отказал Феликсу так же, как делал это в каждую их встречу в павильоне, но тот выбрал правильный танец. Тот заставил его мысленно вернуться в прошлое, увидеть себя со стороны, прочувствовать давно забытые эмоции. — Трижды в неделю я буду ждать тебя здесь, в этой студии, — продолжил Хван, глядя на живой блеск в чужих глазах и подрагивающие в улыбке губы. — У нас будет много работы, поэтому учти: если ты решишься, я не дам тебе повернуть назад. Ли хотел сказать, что согласие Хвана стало для него неожиданностью. Он так привык к отказам, что когда мужчина согласился посмотреть на него, от волнения он не смог сомкнуть глаз прошлой ночью. Сейчас это чувство смешивалось со страхом и эйфорией, со сладковатым привкусом неизвестности и радостью от того, что он, Феликс, на шаг приблизился к своей мечте. Что чёрное море, полное звёзд, может в действительности оказаться небом, и у него за спиной тоже обязательно вырастут крылья. — Обещаю. Ты не пожалеешь, что согласился!