Утро Феликса началось с долгого ленивого поцелуя. Испитый очередной бессонной ночью, полной переживаний и рассуждений, он нуждался в чём-то, что мог и хотел назвать стабильным. В последнее время его стабильностью и комфортом был Хван. Его поддержка для Ли была важна так же, как прикосновения, как все объятия и сорванные поцелуи.
Феликс считал Джина красивым, особенно когда тот спал. Сегодня утром Ли едва ли не впервые удалось проснуться раньше Хвана. Это дало ему возможность немного понаблюдать за спящим Джином. За его бледной кожей и длинными ресницами, за очаровательной родинкой под глазом и выразительными губами. Эти губы, желанные и очень мягкие, подтолкнули Феликса к поцелую. Он думал, что сможет сделать это незаметно. Прижаться к губам Джина, смять их собственными и едва коснуться языком, а после отстраниться и, быть может, выбравшись из тёплых объятий мужчины, скрыться за дверью ванной, до того как тот проснётся. В голове план звучал практически идеально, но в действительности Хван открыл глаза практически сразу. Он прижал Феликса к себе обеими руками и, пошевелившись, опрокинул на подушки. Джин ощутил, как тот напрягся под ним, но после расслабился и закрыл глаза. Феликс был приятно тёплым и ещё не до конца проснувшимся, и его светлые волосы всклокоченными прядями обрамляли лицо. Оторвавшись от его губ, Джин скользнул по нему взглядом, сосредотачиваясь на глазах.
— Доброе утро, — выдохнул он.
— Доброе, — улыбнулся в ответ Ли.
Без макияжа и укладки, с россыпью веснушек на лице Феликс выглядел куда моложе своих лет. Он улыбался Джину светло и ярко. Чувства, которые он испытывал, были для него новыми, неизведанными и от этого волнительными. Ему хотелось засыпать и просыпаться в объятиях этого мужчины. Проводить с ним всё свое время. Феликс знал, что это невозможно. У него самого ещё оставалась мечта и бабушка тоже. И Минхо, который обещался временно подменить его в кондитерской. Последний не обрадовался, когда Ли сказал, что задержится заграницей. Конечно, вслух Минхо этого не произнёс, но по изменившейся интонации друга Феликс понял, что одними сувенирами от него не отделается. К тому же он знал, что после возвращения в Новый Орлеан всё вернётся на свои места и им с Джином придётся ночевать в своих постелях и целоваться незаметно от чужих глаз.
Улыбка на мгновение померкла, и Ли, подняв руки, обнял лицо Джина ладонями.
— Поцелуй меня ещё раз, и можно вставать, — попросил он, хватаясь за возможность прикасаться к Хвану в неограниченном количестве.
Тот усмехнулся остро и немного лукаво. Вставать Джину не хотелось. Во всяком случае, сейчас, когда за окном было ещё совсем серо и до будильника оставалось время. Он знал, что этот день будет тяжёлым, насыщенным и по-своему напряжённым. В первую очередь для Феликса. И если тот не волновался сейчас, то обязательно столкнётся с этим чувством позже, когда с ним будут работать визажисты, дизайнеры и фотографы – множество людей, в обществе которых было сложно дышать. Хван надеялся вернуться в отельный номер хотя бы в вечеру, а до тех пор планировал находиться рядом с Ли, хотя точно не знал, в каком статусе будет это делать. В конечном итоге благотворительный вечер, где Феликс являлся его гостем, был уже в прошлом. Что касалось предстоящей съёмки, то эти события к нему уже отношения не имели, однако говорить об этом Феликсу Джин не стал. Он приник к его губам, сминая их чувственным поцелуем, и пальцами зарылся в его волосы.
— Обними меня, — шепнул Хван и, ощутив прикосновение к своим плечам, влажными поцелуями скользнул по щеке к линии челюсти и ниже — к шее.
Он не оставлял следов на его коже, кроме совсем бледных розоватых пятен, которые сойдут спустя несколько минут, и кончиком языка вычерчивал тонкие линии. Он помнил, как низко и хрипло вчера звучал голос Феликса, и хотел услышать это ещё раз. Ведомый этим желанием, Джин очертил кончиком языка его ухо и прикусил мочку с двумя маленькими гвоздиками. Он сорвал с губ Ли тот самый желанный стон – низкий, немного хриплый ото сна. Ладони Феликса соскользнули с плеч Джина к острым лопаткам, и он сам весь выгнулся навстречу горячему дыханию и влажному языку. Ещё сонный, Феликс был чувствительным. И его тёплая кожа покрылась чередой мурашек.
— Джин, — сорвалось с губ Ли, и он запрокинул голову назад, открывая доступ к своей шее, к тонким ключицам, выглядывающим из-под белой футболки.
Феликсу стоило остановить Хвана, но эти прикосновения были приятными. Они будоражили его сознание, заставляли кусать губы в попытках сдержать стоны и неосознанно ёрзать. Наверное, если бы они целовались при свете дня, если бы Феликс был не таким сонным и уставшим, он бы дважды подумал о том, что они делают и как далеко он готов зайти. Но сейчас думать об этом не хотелось. Ему было хорошо. И Джину, кажется, тоже. Во всяком случае, тот не торопился отстраниться, перекатиться на спину и сделать вид, что утреннее приветствие на этом окончено. Напротив, его поцелуи были настойчивыми, дыхание – горячим и тяжёлым, а прикосновения вольными. Там, под одеялом, он потянул вверх футболку Феликса, огладил его живот и скользнул ниже. Его ладонь опустилась поверх нижнего белья. Феликс был возбуждён, и Джин это ощущал. И ему понравилось, как Ли дёрнулся в попытке то ли избежать этих прикосновений, то ли прижаться ближе.
— Это только руки, — шепнул Хван, мимолётно накрывая губами кадык.
Ли шумно сглотнул. Это было странное ощущение. И приятное тоже. Феликсу нравилось. Страх, который пришёл вместе с первым откровенным прикосновением, не исчез. Он смешался с возбуждением, интересом и стыдом. Он заставил щёки и кончики ушей покраснеть. Для Феликса всё это было словно в первый раз. Парни никогда к нему так откровенно не прикасались. Он не был так близок даже с Минхо. Раньше, когда времени у него было немного больше, они ходили в ночные клубы. Там подростки пили, и ласкали друг друга, и целовались влажными губами, и передавали алкоголь изо рта в рот. Ли в таком не участвовал. И Джин был его первым.
— Я... я... тоже хочу, — шумно выдохнул Феликс. — Прикоснуться... к тебе.
Джин на мгновение замер, и на его губах появилась мягкая улыбка. Она не подходила ни ситуации, ни тому, что он делал, но полностью выражала тепло, зародившееся где-то в груди. Слова Феликса, по сути, абсолютно простые, согрели его. Хван ожидал, что тот попросит остановиться, словами или действиями даст понять, что не готов переступить некую черту, и вновь скроется за дверью ванной комнаты, а после, приняв душ и сняв напряжение, вернётся в эту спальню и заговорит на отвлечённую тему. То, что Феликс сам захочет стать ближе, подарило надежду на то, что и Ли, и эти отношения так же реальны, как снег и пасмурное парижское утро. Оторвавшись от выразительных губ, Джин скатился на бок и стащил с себя нижнее бельё. Там, под одеялом, он нащупал руку Феликса, притянул к себе и опустил на собственный член. Феликс на мгновение замер. В голове тревожно зазвенело желание всё-таки остановиться. Оно пришло в тот момент, как тепло Джина исчезло. Он больше не ощущал вес его тела и горячее дыхание на коже. Вместо него появилась прохлада, и Феликс вдруг осознал, что сейчас происходит. Он вновь шумно сглотнул и повернулся на бок лицом к Джину. Ли открыл рот, но так и не сказал о том, что передумал. Он не сделал этого только потому, что Хван по-прежнему был близко. Феликс видел его затуманенный взгляд и приоткрытые губы. Те самые, которые он целовал секунду назад. Или это они его целовали.
— Большой, — невпопад произнёс Ли и тихо рассмеялся. Это было неловкое и глупое замечание, и Феликс ещё не думал о том, что рано или поздно пары заходят дальше. И что тогда кто-то из них оказывается снизу.
Судорожно втянув носом воздух, пропитанный солоноватым потом их тел и сладкими снами, Ли убрал руку от члена Хвана и поднёс её к своему лицу. Он опасался, что его ладони окажутся слишком сухими и облизал собственные пальцы. Только после он придвинулся ближе и вновь скользнул ладонью под одеяло. Пальцы заскользили по стволу вниз, размазывая выступившие вязковатые капли. Феликс двигался мягко. Он искал правильный ритм, запоминал каждую вену. Он не видел того, что делает, но так было даже лучше. Прикасаться на ощупь, практически вслепую, было интимно и не так смущающе тоже. По крайней мере, до тех пор, пока он вновь не поймал взгляд Джина, мутный и поблёскивающий. Хван смотрел на него из-под полуприкрытых век, сбито дышал и время от времени облизывал сухие губы. Он давно не был близок с кем-либо. Во всяком случае, не был близок настолько, чтобы помимо физического удовольствия испытывать иные чувства, более глубокие и более личные тоже. Время от времени, когда ему хотелось провести ночь как-то иначе, без своих картин, тихой музыки и горького кофе, Джин всегда находил компанию. Он приходил в какое-нибудь заведение для среднего класса или, чаще, на различного рода выставки, заводил ненавязчивые беседы, приглашал на бокал вина. Иногда это был всего лишь приятный вечер за ужином и поверхностными разговорами. Реже нечто большее. Но даже в такие моменты Хван никогда не приглашал тех, с кем его свёл случай, в свой дом и не стремился продолжить общение. С Феликсом всё было иначе. Он заботился о нём, посвящал практически половину собственного времени и, пожалуй, скучал в те дни, когда им не доводилось видеться. Джин не хотел, чтобы Ли принадлежал ему, как вещь или как тот, кто не сможет без него выжить или, скорее, добиться желаемого. Но он жаждал, чтобы тот оставался поблизости, как некто больший, потому что рядом с ним ему было тепло. Хван вновь чувствовал себя живым.
Он шумно выдохнул и, толкнувшись бёдрами в ладонь Феликса, усмехнулся. Он медленно поднёс свои пальцы к губам, провёл по ним языком и скользнул рукой под одеяло, чтобы прикоснуться к самому Ли. Его хватка была уверенной, движения – плавными. Приблизившись, Джин накрыл его губы своими. Он поймал стон Феликса, проглотил его, и на вкус тот был, как крепкое хорошее вино. Хван хотел ощутить этот вкус снова, но Ли лишь шумно выдохнул, доверчиво приоткрывая губы, впуская язык в свой рот. Не сдержавшись, Феликс сильнее сомкнул кольцо из пальцев. Он хотел ощутить, как пульсирует плоть Джина в его руках, и то, как тот вновь проводит рукой по его члену. Как красивые длинные пальцы Джина становятся влажными от его собственной смазки. Как разряды тока скользят по напряженному телу, собираясь внизу живота. Ли желал, чтобы это ощущение было вечным, чтобы Джин не останавливался, чтобы их плоть соприкоснулась. Он сам двинул бёдрами навстречу и, выпустив изо рта язык Хвана, прикусил его нижнюю губу. Тот усмехнулся, глядя ему в глаза, после покосился в сторону крохотных гвоздиков, но не стал пытаться до них дотянуться. Джин прикрыл глаза, закусил губу и расслабился. Он вслушивался в дыхание Феликса, тяжёлое и сбитое, и в своё собственное тоже. И движения его руки были такими же ритмичными и уверенными, но в какой-то момент Хван остановился. Он перехватил запястье Феликса, отнимая его пальцы от собственной плоти, и придвинулся практически вплотную. Он позволил ему ощутить жар собственного тела и впитал его тепло. Он мягко двинул бёдрами так, словно они уже занимались любовью, после ещё раз и ещё. Ему нравилось ощущать эту близость, неспешное трение и то, как тело покрывается испариной. А ещё нравилось осознание, что сейчас в этот номер никто не придёт. Было совсем раннее утро. До завтрака ещё оставалось время. Их некому было прервать, некому остановить. И Феликсу не нужно было прятаться и избегать его прикосновений. Сейчас, в этой спальне, они могли быть друг у друга и друг с другом тоже. Могли быть свободными, откровенными и настоящими.
Джин облизал пересохшие губы и, обхватив пальцами оба члена, двинул рукой. Когда он это сделал, Ли вздрогнул. Ему показалось, что всё то, что он ощущал до этого, было блёклым и невзрачным. Что только прикосновение головки к головке, влажное и мягкое, было чем-то настоящим. Это были неправильные, откровенные, но такие желанные мысли. Они заставляли его лицо пылать от стыда и желания, от ощущений, в которых хотелось утонуть. И Феликс тонул. Безвозвратно и неизбежно. Он опускался на самое дно, обласканный чужими губами. Его обволакивало тепло, и дыхание ласкало слух. И всё наслаждение, собравшееся внизу живота, подводило его к закономерному итогу. Ли хотел бы кончить вместе с Хёнджином. Тогда у них было бы ещё что-то, что они могли разделить на двоих. Феликс действительно желал этого, но так и не смог сдержаться. Он кончил, когда ладонь Хвана скользнула вверх, задевая головку. С его губ сорвался скомканный, низкий стон и напряжение сменилось крупной дрожью. Она передалась Джину, заволокла сознание, позволила окончательно расслабиться и отпустить все мысли. Он закрыл глаза, несдержанно двинул бёдрами в собственную ладонь и сорвался на приглушённый, но всё-таки удовлетворённый стон. Его семя испачкало живот и простыни, но самого Хвана это заботило мало. Он ненадолго прижался губами к исцелованным губам Феликса и, тяжело дыша, перекатился на спину. В ушах всё ещё шумела кровь, но в голове было восхитительно пусто. На какое-то время Джина перестало заботить, где он и что их обоих ждёт впереди. Он не забыл о предстоящей съемке, но отодвинул это знание куда-то на задворки сознания. На ощупь он нашарил руку Феликса и крепко сжал его пальцы. Он чувствовал, как Ли ещё слабо подрагивал, и не видел, как тот, приоткрыв губы, смотрел на него из-под опущенных ресниц.
В груди Феликса колотилось сердце. Никогда, даже в самых откровенных, странных и, быть может, немного пьяных снах он и предположить не мог, что сможет прикоснуться к Хёнджину так откровенно, что его пальцы после будут липкими от семени. Феликсу не было противно. Напротив, ему было хорошо. В этой постели. С этим мужчиной. Он придвинулся ближе, прикрыл глаза и уткнулся лбом в плечо Джина. Его лицо всё ещё пылало, но чувство стыда больше не казалось таким значимым. Ему на смену пришло ощущение правильности и восторга. Чувство того, что внутри него оживают сотни бабочек. Они щекочут живот, заставляют ластиться и крепче сжимать в ответ чужую ладонь.
— Люблю, — одними губами произнёс Ли, но Джин всё равно услышал, и его губы вновь изогнулись в мягкой открытой улыбке.
Эта эмоция делала черты его лица мягче, одомашнивала и, может, даже очеловечивала. Улыбаясь так, он больше не казался недосягаемым: тем, кого Феликс привык видеть только на экране или в павильоне по Декатур-стрит.
Хван повернул голову и прижался губами к его взмокшим волосам.
— Я постараюсь тебя защитить, — шепнул он. — Надеюсь, ты никогда не разочаруешься.
Это были не совсем те слова, которые стоило бы сказать, но вместе с тем это было нечто большее, чем признание. Во всяком случае, для самого Хвана, потому что он редко давал обещания. Эти слова обязывали и были для него роскошеством. Он обнял Феликса, позволяя тому прижаться ближе, прикрыл глаза.
— Полежи со мной так. После нас ждут дела, но я бы хотел провести ещё несколько минут так, словно мы никуда не торопимся.
— Столько, сколько понадобится, — ответил Ли.
Он готов был пролежать в этой постели вечность или хотя бы до тех пор, пока голод не заставит их двигаться. Он бы с радостью вновь прикоснулся к Хвану. Куда более развязно и трепетно тоже. Феликс хотел бы этого, но их ждал тяжёлый и насыщенный день.
***
Они покинули отельный номер в обед. Дорога до студии заняла около часа. Всё время, пока они ехали по заснеженным улицам, Ли не отпускал руку Джина. Он нервничал, и прикосновение кожи к коже его успокаивало. Хван был его спокойствием. Его дыханием и тихим падающим снегом. Но Феликсу всё равно пришлось отпустить его, как только машина остановилась. Ли разжал пальцы и вышел из машины. Он не понимал, о чём говорили люди вокруг, но он понимал Хвана и, сидя в гримёрной, Феликс не сводил с него взгляда. Он смотрел на него в отражении зеркала, пока ему укладывали волосы. Сейчас они были волнистыми, светлыми и очень мягкими. И Феликсу вновь показалось, что он не узнаёт себя в отражении. А после он задумался, сколько ещё таких моментов будет в его жизни, сколько образов ему удастся примерить и сколько ночей придётся провести в отелях тех стран, где он ещё никогда не был. Это были пьянящие мысли и вместе с тем они казались ему практически такими же нереальными, как и всё то, что произошло с ним за последние дни. Постепенно они перетекли в опасение, что как только самолёт приземлится в Луизиане, его жизнь вновь станет прежней и пресной тоже. Феликс переменился в лице, а после ощутил, как на плечо опускается тёплая рука. Он вздрогнул, возвращаясь в реальность, и вновь сфокусировал взгляд на Джине в отражении зеркала. Тот стоял у него за спиной и что-то бегло говорил девушке. На самого Феликса он не смотрел и отошёл, когда выразил все свои мысли. Но пока длилась эта короткая беседа, его ладонь спокойно лежала на плече Ли. И когда Феликс столкнулся с его взглядом, Хван коротко улыбнулся ему. Эта эмоция была обыденной и мимолетной для многих людей, но не для Ли. Джин редко улыбался. И каждую такую улыбку Феликс ловил, затаив дыхание. Он знал, как растягиваются и сминаются эти мягкие губы. Он знал их вкус и то, как они меняют цвет от долгих, ленивых поцелуев. А ещё он знал, что может сорваться с этих губ. Слова и стоны. Красивые и мелодичные. Низкие и ласкающие. От воспоминаний о том, что произошло утром, во рту пересохло. Неосознанно Феликс облизал губы и шумно сглотнул. Он ощутил, как возбуждение начинает собираться внизу живота. Это была не та эмоция, на которую он рассчитывал, и ему пришлось опустить взгляд, чтобы не смотреть на Хвана.
В главном зале было светло. Даже слишком. Ли прищурился, разглядывая чёрный однотонный фон. Вокруг не было декораций. Ничего из того, чем он смог бы себя занять. И ничего из того, что могло бы помешать, как выразился фотограф: мужчина средних лет с ухоженной бородкой и грассирующим акцентом. Он просил Феликса быть естественным и говорил, что камера любит его лицо. Ли объяснили, как нужно смотреть, двигаться и какие паузы выдерживать, прежде чем сменить положение. И Джин, который присутствовал в студии, время от времени помогал ему жестами, словами и даже движениями собственного тела. Он переводил те слова, которые звучали искажённо, и показывал позы, которые для Феликса были бы выигрышными. И на фото тот был действительно красивым, волшебным, практически нереальным. Таким, каким Ли видел самого Джина, когда листал страницы журналов с его изображениями в одежде модных брендов.
Когда съёмка подошла к концу, фотограф обратился к Джину с просьбой сделать несколько их общих фотографий с Феликсом. Он обещал, что они не попадут в свет. Хван хотел отказаться, но в глазах Феликса он увидел зарождающийся свет, тёплый и влекущий. Свет надежды и восхищения. Он согревал Джина изнутри. Он делал лицо Феликса более юным, а улыбку на его губах – счастливой.
Ли ещё до конца не осознал, что всё, о чём он не позволял себе мечтать, сейчас воплощалось в жизнь: сцена и эта фотостудия, Хван Хёнджин и Париж. Слава, подбирающаяся близко и бьющая в голову, как глоток хорошего вина. Феликс пьянел от всего происходящего, ненадолго забываясь, позволяя объективу фотокамеры ловить живые кадры. После он ещё какое-то время разглядывал фотоснимки, острые лица, взгляды, мечтательные и отрешённые тоже. Ему нравилось то, что он видел, и те эмоции, которые он испытал.
***
Феликс покинул студию только к вечеру, уставший, выжатый, но вдохновлённый. Они ужинали в крохотном французском ресторанчике и вернулись в отельный номер после десяти. И когда Феликс спал, он видел яркие цветные сны.
Через несколько дней его лицо появилось в модном журнале. Не на обложке, естественно, но это всё равно был прорыв. Во всяком случае, для самого Феликса. И его глаза блестели, когда он проводил пальцами по глянцевой странице журнала, купленного Хваном в качестве своеобразного сувенира.
