Останься

      Когда Дэхья седлает аль-Хайтама, садясь на член полностью одним уверенным движением бёдер, он в очередной раз мельком думает, неужели она действительно не понравилась ему при первой встрече.       Неужели женщина, от одного томного взгляда которой у него тяжелеет в паху, могла показаться ему изначально скучной посредственностью? Первое впечатление не зря называют обманчивым. Что-то было в ней, загорелой пустынной наёмнице, что заставило аль-Хайтама тогда, после всех их передряг, предложить ей должность в Академии, а потом оторопеть, когда его любезное предложение было насмешливо отклонено.       Дэхье он не был интересен и поэтому аль-Хайтам сделал всё, чтобы сейчас она срывающимся голосом стонала ему на ухо, пока его ладони стискивали крепкие бёдра и заставляли опускаться на член ещё и ещё. Он добился своего, не раз и не два, но удовлетворение не пришло. В конце концов каким бы животным, страстным и бешеным ни был их секс, одно оставалось неизменным:       — Ладно, красавчик, — она легко выскальзывает из его рук, встаёт на заметно подрагивающие от их упражнений ноги. — Было весело, но мне пора.       Она всегда уходит сразу. Ловко затягивает своё великолепное сильное тело в пыльные тряпки, двумя руками взлохмачивает тёмную копну волос, даже не бросая взгляда на него, брошенного в одиночестве, холоде и голоде, слюнявит кончик указательного пальца, чтобы подправить размазавшиеся в порыве страсти тени. Готовится исчезнуть до следующего счастливого случая, когда ему удастся подловить её в Сумеру.       А до тех пор он снова будет один на один с Кавехом, неизбежно вспоминать о...       — Останься, — аль-Хайтам не узнаёт свой голос, когда вдруг произносит странное слово, совершенно ему несвойственное. И Дэхья оборачивается к нему с таким же искренним недоумением на красивом лице.       — Чтобы пришёл твой сосед и опять спрашивал, что я тут забыла? — её губы трогает жалостливая усмешка, она качает головой. — Ну уж нет.       Аль-Хайтам давит в себе желание поморщиться от воспоминания вечера двухнедельной давности, когда Кавех заявился домой неожиданно рано для пьяницы, традиционно ошивающегося в кабаке до утра. Дэхья ещё не подозревала, какими эпитетами тот наградил её, когда она, справедливо оскорбившись, ретировалась из их дома. Хуже был только факт, что аль-Хайтам знал причины такой реакции Кавеха. И всё бы отдал, чтобы забыть.       — Да брось, — взявшаяся из ниоткуда решимость заставляет его сесть на постели, но её недостаточно, чтобы протянуть к Дэхье руку. — Он тогда был пьян и не думал, что говорит. Как будто ты не знаешь Кавеха…       — Вообще-то да, — закончив приводить себя в порядок, она оборачивается к нему без всякой улыбки. — Не знаю. Если ты забыл, я не из вашей, — её пальчик делает круг в воздухе, — академической тусовки.       У Дэхьи было доброе сердце, она редко выходила из себя и лишь одна тема была способна завести её с пол-оборота — различия между пустынниками и учёными Академии. Вот и сейчас яркие голубые глаза сверкают неприкрытым гневом, но вызывают у аль-Хайтама вовсе не страх, а очередное желание укротить строптивую не дающуюся девицу.       — Ну и что, — он всё же мягко берёт её за запястье, тянет к себе обратно в постель, и она ожидаемо пытается выкрутить руку, впрочем, не слишком-то усердно. Носом аль-Хайтам утыкается в плоский мускулистый живот, вдыхает её запах, ставший особенно пряным после секса. После такого всегда хочется говорить глупости. — Если он скажет тебе хоть слово, я заткну его.       — Кто? Ты? — от услышанного Дэхья хмыкает, её насмешливый взгляд сверху вниз встречается с его удивлением. — Да ты как будто только и ждёшь его, чтобы наговориться вдоволь, — в этот раз ей удаётся без труда забрать свою руку из ослабевшей хватки, она отшагивает от него, вновь качая головой. — Ты в тот раз сказал ему больше слов, чем мне за всё время нашего знакомства.       Аль-Хайтам всё-таки хмурится, но сказать в свою защиту ему нечего. Плевать, пусть думает, что хочет, он просто… Просто ему надо было… Готовая уйти Дэхья останавливается у двери, вдруг оборачивается к нему с вызовом в голубых глазах и смотрит так, что у него мелькает мысль, будто она давно всё знает.       — Если ты думаешь, что… — на полуслове она поджимает губы, отводит потускневший взгляд. — Не надо играть со мной.       Больше не глядя на него, Дэхья ударяет раскрытой дверью о стену и огненным вихрем вылетает из комнаты. Мгновение аль-Хайтам анализирует её слова.       — Дэхья! — непослушные руки в спешке пытаются натянуть хотя бы штаны, чтобы не бегать за ней голым, когда из гостиной доносится приглушённый шум и зубы аль-Хайтама неприятно скрипят. Как вовремя.       — О, — по одному звонкому «о» аль-Хайтам уже слышит, в каком настроении домой вернулся Кавех.       — Я как раз ухожу, — находу бросает Дэхья, обходя его в дверном проёме. Вышедший в гостиную аль-Хайтам успевает увидеть лишь прощающийся край её бордового плаща. Бесполезно идти за ней на улицу: она не даст поймать себя, если сама не захочет.       — Дела обсуждали? — с явной издёвкой спрашивает Кавех, закрыв за ней дверь и хмуро оборачиваясь к аль-Хайтаму, который оглядывает вернувшегося соседа снизу вверх, подмечая то, что выглядит тот слишком нарядно.       Раздражение колючим комком оцарапало изнутри. Лениво облокотившись голым плечом на косяк, аль-Хайтам в предвкушении разговора складывает руки на груди.       — Нет, сексом занимались, — Кавех морщит нос на его равнодушно брошенную откровенность. — И что за веник у тебя в руках? Полы нечем было подмести?       — Что? — опомнившись, Кавех опускает взгляд на букет в руке и вся его спесь оседает пылью. — Это для Нилу…       — Не взяла? — аль-Хайтам наигранно вскидывает брови, когда Кавех пытается прожечь в нём дыру своими злющими глазами, даже способными, возможно, метать лазеры.       — Не твоё дело!       Букет полевых цветов летит на низкий столик между диванами, проскальзывает по гладкой поверхности и замирает у самого края так, что один из цветков грустно свешивается, норовя выпасть. Стремительный полёт, выдающий все эмоции Кавеха, заставляет аль-Хайтама усмехнуться.       — Что смешного?! — взвинченно кидается на него тот, подходя ближе и стараясь смотреть соседу в глаза, потому что голая грудь с отметинами Дэхьи так и норовит привлечь взгляд.       — Ничего. Просто я говорил тебе, что её одаривают падисарами, а ты решил впечатлить самую известную танцовщицу, м-м, — аль-Хайтам выглядывает из-за его плеча, чтобы рассмотреть букет, насмешливо выгибает одну бровь, — сумерскими розами? Серьёзно?       Огромные глазищи Кавеха распахиваются в шоке, занимая теперь добрую половину лица, от злости у него вздрагивает нижняя губа.       — Т-ты? Да ты! Хотя, — он вдруг берёт себя в руки, выдыхает и, моргнув, смотрит уже спокойнее, уперев кулаки в бока: — Ты ведь ничего не знаешь. Её просто увели со сцены раньше, чем я смог подойти. Там что-то сломалось. Я соберу для неё новые цветы завтра, вот и всё. О, и заодно предложу им спроектировать новую сцену...       Внимание Кавеха рассеивается, он уже представляет, какой проект мог бы подготовить для театра Зубаира.       — Поня-ятно, — лениво тянет аль-Хайтам, прекрасно зная, как сильно подобная манера разговаривать бесит его вспыльчивого соседа.       — Что тебе понятно? — немедленно щетинится он, вмиг растеряв всё спокойствие.       — Что ты продолжаешь считать, будто ей интересен. Такие как Нилу обычно…       — Такие как ты, — палец с обкусанным ногтем больно упирается в грудь аль-Хайтаму и Кавех шипит ему в лицо, не позволяя отвести взгляда от своих невозможно агатовых глаз, — обычно высказывают своё мнение, когда их не просят. Мои отношения с Нилу тебя совершенно не касаются! — спохватившись от их внезапной близости, Кавех отшатывается и задирает нос. — Я ведь не спрашиваю, что у тебя с Дэхьей. Вот и ты не лезь.       — И что у меня с Дэхьей? — заинтересованно уточняет аль-Хайтам, хотя настроение его, приподнявшееся от перепалки, стремительно пикирует вниз. Кажется, она была права, когда обличала его в зависимости от пустого обмена колкостями.       Кавех размашисто всплёскивает руками и напоминает теперь нахохлившуюся птицу, набравшую в лёгкие весь воздух, чтобы издать громогласный вопль.       — Откуда я знаю?! Она же, ну… она… — его движения становятся всё более дёрганными с каждой попыткой подобрать нужные слова, но аль-Хайтам только терпеливо ждёт и подсказывать не собирается. — Она же приходит сюда постоянно! И ты сам сказал, что…       — Что?       — Аргх! Разговаривать с тобой это пытка! Наказание! — по бледному лицу Кавеха будто мазнули кисточкой, оставив розовые пятна краски то ли от смущения, то ли от злости, он уходит прочь на кухню, и наверняка через несколько секунд раздастся звон стекла.       Сжав челюсти, аль-Хайтам уговаривает себя мысленно уйти к себе в комнату, надеть наушники и успокоиться чтением книги, не говорить того, что искрило на самом кончике языка. Он ведь в состоянии промолчать?       — Каве, — когда он успел оказаться на кухне и упереться ладонью в столешницу, демонстрируя себя в одних штанах во всей красе? Кому, Кавеху? И что это ещё за Каве?       — Отстань, — бросает Кавех, даже не косясь в его сторону, и стекло бутылки издаёт мелодичный звук, ударившись о кубки рядом. Он и сам не понял, с чего вдруг его рука дрогнула, стоило аль-Хайтаму позвать его так.       — Слушай, я не из вредности про Нилу говорю, а потому что…       — Замолчи! — резко развернувшись к нему, Кавех смотрит с враждебностью, смешанной с горечью. Если бы аль-Хайтам умел жалеть, он бы не стал заканчивать свою мысль. Но жалеть Кавеха никогда в его приоритеты не входило.       — …потому что ты горазд настроить себе иллюзий и воздушных замков. Нилу популярная девчонка, которую все любят, она просто может оказаться не такой, как ты представляешь.       Только закончив говорить, аль-Хайтам ловит себя на том, что безбожно врёт. Он знаком с Нилу, она обычная простая девочка с открытой душой и ещё детской наивностью в глазах. Она бы не обидела Кавеха и он это знает.       Целую секунду Кавех пугающе молча буравит его взглядом, полным злости, потом отворачивается обратно к бутылке и ловко вскрывает её привычным движением. От резкого звука вылетевшей пробки аль-Хайтам передёргивает плечами.       — Архонты, послали же вы мне такого заботливого прекрасного соседа, — тем временем шипит Кавех себе под нос, и его шипение сливается с переливающимся в кубок вином. — Как он беспокоится о том, где окажется мой член!       — Кавех…       Не слушая, он делает большой глоток и, запрокинув голову, закрывает глаза. Вновь резко поворачивается с жалостливой улыбкой под сияющий блеск в красных радужках к невозмутимому аль-Хайтаму.       — Не ты ли мне рассказывал, какая она хорошая и талантливая после того, что вы тут устроили, пока я был в пустыне? А?!       — Я не слишком близко с ней общался, — сухо напоминает аль-Хайтам, мысленно ругая себя за то, что не ушёл минуту назад к себе.       — А по достоинству оценил, — ядовито цедит Кавех и плещет себе в кубок ещё. Только что разъярённое лицо накрывает мрачная тень. — Оставь меня, ещё раз повторяю. Дай мне отдохнуть от твоей язвительности и псевдозаботы хотя бы один вечер.       — Хорошо, — оторвавшись от столешницы, аль-Хайтам закатывает глаза и, стоя к Кавеху противоположным плечом, роняет напоследок: — Но не говори потом, что я тебя не предупреждал.       — Ты просто не можешь уйти, не оставив за собой последнего слова, да? — голос Кавеха совсем поникший и уставший, хотя обычно они могут спорить часами и оба чувствовать себя полными сил. Неужели Нилу так его волнует?       Их взгляды встречаются и вместо привычной болтовни они смотрят друг на друга под аккомпанемент одних лишь трещащих в ночи насекомых за окном. Аль-Хайтам только огромным усилием воли заставляет себя сдержаться от очередного язвительного ответа, вспоминает разочарованное лицо Дэхьи и желваки на его скулах дёргаются из-за стиснутых челюстей.       Кавех провожает его широкоплечую удаляющуюся фигуру победным взглядом, который, впрочем, сразу тухнет, когда он остаётся на кухне в одиночестве. Нет, Нилу точно не была такой, какой с последовательным упорством пытался выставить её аль-Хайтам.       Но она и не была той, от кого его сердце, как сейчас, разгонялось бы до сумасшедших скоростей.