Похищенные цветы

Всё это случилось как раз в то время, когда одно тысячелетие сменяло другое. В иных местах было шумновато, но тут стояла такая тишь, что порой не находилось даже поводов для слухов. Сад был огромный, как лес. Большая часть дорожек густо заросла, настолько, что каменной плитки почти не было видно, и всюду путь перегораживали ветки и разросшиеся кустарники, как в диких владениях зверей. В центре сада лежало глубокое озеро, с шуршащими камышами, и лягушки громко обсуждали, как славно здесь живётся. Стрекозы и другие шумные жуки гонялись над водой, всё кругом цвело и зеленело, ветер гулял в ивах, и пахли яблони и вишня. А в беседке за сиренью каждый вечер собирались три одинаково светловолосые и синеглазые молодые женщины. Конечно, они были сёстрами. Однажды самая младшая плела венок из одуванчиков, чтобы когда он стал готов, можно было без труда вообразить, будто это чистое золото. Её звали Лилия. Венок у неё вышел ничего, и был почти доделан, но самая старшая из троих, Любовь, отвлекала её и всё время просила спеть хоть разочек. — Пожалуйста, ты обещала, — повторяла она, а Лилия деловито отмахивалась. Она считала, у неё это забавно получалось. — Я пою ужасно. Последние птицы разлетятся из сада, — сказала она, поправив один пушистенький цветочек, — А им ведь только недавно сделали новый дом. — Мне всё равно. — Бедные птицы. Любовь знала, что Лилию просто нужно уговаривать достаточно долго, и потому продолжала, пока не добивалась своего. Нужно было только заставить Лилию думать, что ей самой это непременно надо, и уж тогда она споёт. — Пожалуйста, дорогая. Лилия улыбнулась, как лиса. — Ладно, птиц тебе не жаль. Я сейчас не могу придумать другую причину, чтобы не петь, поэтому дай мне минуту. — Согласись ты уже. — сердито сказала третья сестра. Её звали Вера, и она как раз читала любопытную книгу, а ей мешали. Любовь не обратила на её сердитость большого внимания. — Прошу тебя, — она поставила локти на стол, и наклонилась вперёд, чтобы умоляюще глядеть в синие, как небо в озере, глаза младшей сестры. — Ну спой. Лилия как раз нашла причины этого не сделать. — Петь так тяжело. Всё тело немеет от усердия. К тому же, нет настроения... — она застонала, — И я, кажется, простыла. Сейчас меня одолеет кашель. — Одну-единственную песню. — Я так осипла, — простонала Лилия. — Осипла? Лилия закашлялась. Это получалось всегда очень естественно, потому что она частенько притворялась, чтобы не учиться. — Я заболела... — Тебя каждый вечер приходится упрашивать целую вечность. Тебе это нравится? — Мои песни никому не должны доставаться бесплатно, — засмеялась Лилия, чуть не уронив венок. Эти уговоры повторялись на разный лад постоянно. Лилия развлекалась так часами. А когда ожидание становилось уже невыносимо, она соглашалась. Пела она чудесно, все птицы в саду любили её голос. Их развелось здесь великое множество, и все они прилетали послушать. Раньше мама говорила Лилии, что они вьют гнезда под крышей, только чтобы поселиться рядом с ней, и тайком подналовчиться в пении. А как они разучат кое-какие приёмы, сразу улетят в жаркие страны, и будут давать там уроки своим заграничным сёстрам. Птицы наблюдали за Лилией, как за великой предводительницей. Может, потому, что тоже по достоинству могли оценить хорошую песню. Лилия любила петь больше всего. Она могла растрогать любое сердце, даже ледяное или каменное. — Всего одну песенку, очень коротенькую, — просила Любовь. Она уже вымоталась. — Маленькую. — Уговорила, — сказала Лилия, видя, что замучила всех достаточно, и Любовь села и приготовилась слушать. Вера даже убрала книгу. Птицы поняли, что она наконец-то согласилась, и подсели поближе. И даже старая ива примолкла, или, может быть, это просто ветер стих. Лилия закрыла глаза, и вообразила, что оказалась далеко от дома, и её семьи нет рядом. Никогда больше не увидеть сестёр и маму. И запела, словно на самом деле не в саду, а в неизвестном, чужом мире, и не может вернуться обратно. Сёстры слушали, не дыша, а когда она закончила, расплакались. — Не пой об этом больше, — попросила Любовь. — Ты просила спеть — я пела. Никаких пожеланий не было. — Я не чтобы плакать закрыла книгу. Спой лучше о любви, — попросила Вера. — Обо мне? Благодарю, обожаю внимание. Лилия засмеялась, хотя шутка была глупая. — Я серьёзно. Спой о любви. Лилия вздохнула. Не то чтобы петь о любви ей не нравились, просто... — А может быть, лучше про озеро? — она, конечно, не надеялась, что сёстры согласятся, но про озеро ей пелось лучше всего. — О нет! — зажмурилась Вера. — Про жуткий подводный город, похожий на затопленный склеп? — Любовь невольно посмотрела туда, где за густыми зарослями скрывалась вода. — Нет уж, не надо. — Не перед сном, — несчастным голосом попросила Вера. — Вы знаете, как плохо я сплю. — Это хорошая песня, — твёрдо сказала Лилия. — Как угодно, — выдохнула Любовь, — Но не всем же она нравится. Почему тебе так хочется напугать нас? — Я не собираюсь никого пугать! Но в этой песне столько красоты, — Лилия пыталась соблазнить их. — Поэтому я люблю её. Любовь закатила глаза, и уже подобрала слова, чтобы переубедить, но Вера перебила ссору. — Не надо говорить про озеро и про остальное на ночь, с меня хватит. Вы обе можете спокойно спать после чего угодно, но лично я не усну до утра, если услышу ещё хоть слово. Лилию это ещё сильнее подстегнуло. Не могла же она оставить вызов незамеченным. — А мне нравится петь про озеро, — она закрыла мечтательно глаза. — Наверное, со дна Луна и весь наш сад выглядят по-другому, и всё там иначе. Рыбы разговаривают, звёзды принимают свой настоящий образ и превращаются в женщин. Может, там и сны создаются? Их сплетают из ночной росы разные водяные клопы и жучки. А живут в подводном городе чудовища. Вот бы оказаться там! — Не говори так, — расстроилась Вера. — Нечего там делать. — Какая чепуха, — Любовь сдвинула брови. — Я бы обязательно вернулась. Я же люблю вас гораздо сильнее, чем смогла бы полюбить всё это. — Лучше и не мечтай. — посоветовали ей почти хором. — Ладно, — загрустила Лилия, хотя, конечно, забывать ничего она не собиралась. — Но ведь там так интересно. — Ты становишься прямо как бабушка, — вздохнула Вера и Любовь сердито на неё оглянулась, покачав головой. — А что? Это она выдумывала небылицы и рассказывала Лилии. А теперь, пожалуйста, надо как-то смириться со страстью Лилии ко всяким выдумкам. — Мне бабушкины выдумки никогда не нравились. — поджала губы Любовь. Лилия тут же повернулась к ней. — Просто ты слышала их недостаточное количество раз. — объяснила она. Сколько же споров и разговоров было на эту тему. — Очень интересно. А давайте больше ни слова про озеро не скажем, — попросила Вера. Любовь согласилась. — Спой о любви. Такие песни не вредят никому, — ласково попросила она. Лилия и сама бы хотела спеть о любви, просто не могла сразу согласиться, её так и тянуло вспомнить какую-нибудь песню про тех, кого никто никогда не видела. — Даже не знаю... — задумалась она. — Спой, прошу. Пожалуйста. Лилия ещё долго отнекивалась, но потом всё же уступила, — когда самой надоело, — и, глубоко вдохнув и попросив взглядом замолчать, начала новую песню. Как было хорошо, пока она пела. Её голос наполнял сердце надеждой, как река, когда весной хрустит льдом. Все дурные мысли сами собой пропадали и жизнь точно становилась добрее и лучше. Сёстры слушали, как можно слушать самых первых утренних птиц, или стук летнего дождя ночью по листве, когда лежишь в кровати под одеялом и прекраснее уже ничего быть не может. Им казалось, они одни во всем мире, а их сад размером с целую землю, и больше нет никого. Но кроме них Лилию слушала ещё одна женщина. Про неё давным-давно бабушка рассказывала Лилии сказки, хотя Лилия и позабыла большую часть, а что не забыла, то сама себе пересказывала столько раз, что всё перепутала. Эта женщина была колдунья, её звали Возерай. Она наполовину была дочерью самой Луны, и много что переняла у неё. И лицом она была так же бела. Возерай приходила в сад невидимой, и её могли заметить только птицы и звери. Волосы у неё блестели, как рыбья чешуя, и переливались разными цветами на солнце, а кожа была светлая, гладкая и мерцающая, как жемчуг. Возерай приходила почти каждый вечер, и незаметно устраивалась неподалёку, чтобы послушать песню, а затем тихо уходила. Так продолжалось уже долго, с тех пор, как несколько лет назад Лилия приехала сюда жить. Тогда она в первый раз спела синице, потому что очень захотела стать её подругой. Воображение у Лилии было не хуже, чем у бабушки. Но собственных выдумок и сказок в ту пору не водилось, и поэтому она часто играла, что попала в мир под водой, к озёрным жительницам. Естественно, в такую игру соседские дети играть не соглашались. Поэтому Лилия часто играла одна. Она была слегка болтлива, и ей нравилось оказываться в центре внимания; но даже семьи и всех нянек и воспитательниц ей не хватало. Потому маленькая Лилия от скуки любила разговаривать с разными предметами, или вообще со всеми, кто или не умели говорить, или не показывали, что умеют. Например, с цветами, игрушками, пуговицами, чашками и блюдцами и порой некоторыми небольшими зверюшками. Возерай так и хотелось ей слегка подыграть. Например, зачаровать чашки и блюдца, чтобы они пустились в пляс позвякивая и перекатываясь с боку на бок, или вроде того. Но не чтобы напугать, конечно, а чтобы повеселить. Хотя тогда колдунья никак не могла себе позволить волшебство — даже маленькое и незначительное колдовство ради смертных могло навлечь беду и уж точно рассердило бы других фей, узнай они об этом. Лилия придумывала сказки про любовь чашки и блюдца, а уж если ей попадались птицы, то начинала сочинять странные подробности их птичьей жизни, например, что они все заколдованные принцессы, или, — что даже лучше, — что все они волшебницы, которые приняли облик птиц, чтобы подобраться к ней поближе. И скоро превратятся, подарят ей крылья и они вместе улетят. Но это всё она придумывала уже потом, после того самого дня. А в тот самый день всё началось, когда Лилия увидела на дереве синицу. Уроки были долгие, и Лилия скучала. В перерыв она выбежала в сад поиграть. Синица показалась ей дружелюбной. Поэтому совсем неудивительно, что Лилия решила поговорить с синицей — наоборот, это было вполне обычно. Синице Лилия тоже понравилась, тем более, что Лилия разговаривала с ней всерьёз. Вскоре они уже по-своему мило общались. Лилия так обрадовалась новой подруге, что решила для неё спеть. Она пела для всех, кто ей понравится. Возерай лежала на отглаженных течением камнях и грелась на солнце. Сначала ей показалось, что смертная украла голос у лесного ручья, или у звёзд, сияющих в таком отдалении от Земли, что их не видят глаза, или кто-то наверху прознала секрет изготовления чудесной золотой арфы и теперь играет на ней. Дальше лежать Возерай не могла. Но чем ближе она подходила к поверхности озера, тем яснее становилось, что здесь нет никакого колдовства. И чтобы разузнать получше, кто может так необыкновенно петь, Возерай вышла из воды и оказалась в цветущем саду. Травы и цветы утончённо поклонились ей под порывом ветра. Они слышали рассказы про доброту колдуньи от мудрых озёрных ив. Ивы ведь стояли и глядели прямо в воду уже долгое время. Сами же деревья поприветствовали Возерай, хором прошелестев листвой. А вот птицы, сидевшие в ветвях, тут же вспорхнули и разлетелись прочь. Они ведь не были старыми и мудрыми, как ивы. — Колдунья! Прячься, прячься! — закричали они и врассыпную разлетелись по саду. Их крик взбаламутил всю округу. Мыши, жившие в норке под сиренью, испуганно пискнули и пропали в темноте. Жуки с крылышками разлетелись, а те, которые помедлительнее, удирать настолько быстро не умели, поэтому прятались, или выставляли наружу твёрдый панцирь. (Как будто это могло кого-нибудь спасти, пожелай колдунья разобраться с ними всерьёз). Синицы, клевавшие раньше зёрнышки на столе, бросились прочь, не оглядываясь. — Скорее бегите, здесь озёрная колдунья! — пищали они, улетая так далеко, как только можно, — Не смотри ей в глаза, или она навеки проклянёт тебя! Превратишься в какую-нибудь маленькую вещицу, в пушинку, щепку, напёрсток или иголку! Одни только лягушки остались спокойны: они не были знакомы с Возерай лично, но считали, озёрная колдунья им вроде тёзки. Лилия же ничего не услышала и продолжала кружиться на месте и смеяться; она ведь не умела понимать ни зверей, ни птиц, ни даже насекомых. И ничего не увидела — голова у неё кружилась из-за озорства и она не заметила, как птицы разлетелись. К тому же, Возерай она никак не могла увидеть, для людей все жительницы озера невидимки, прозрачные, как воздух. И ещё осталась маленькая синичка, с которой Лилия пожелала подружиться и для которой пела: она была храбрая птичка, и не захотела бросать подругу одну. — Посмеешь обидеть её — я выклюю тебе глаза, — смело пообещала она. — Я ничего плохого не сделаю, — ответила колдунья. И села под одной очень старой и грустной ивой. Оставаясь незамеченной, Возерай долго слушала. И хотя раньше она тоже видела настоящие чудеса, она не могла вспомнить ничего невероятнее. — Лилия, не упади! — пищала синичка, когда Лилия уж слишком много крутилась. — Я буду звать тебя Серенький хвостик, — сказала Лилия синичке. Сейчас она воображала, что тоже летает и размахивала руками, как мельница. — Вообще-то, меня зовут Сьенифинсе. Впрочем, ты можешь звать меня как угодно... — ответила синичка. Но Лилия не поняла, и продолжила петь, взмахивая руками, и бегая по песку. Возерай слушала, не шевелясь, пока разыгравшаяся певица нечаянно не уронила в воду золотую заколку. Песня сразу закончилась. Замечтавшаяся колдунья открыла глаза. Лилия попыталась спуститься за заколкой, и чуть не упала. Заколка пропала безвозвратно. Толстый слой тины и мутная вода похитили её. Лилия села на траву и громко и беспомощно заплакала. Возерай решила, что могла бы вернуть заколку. Все вещи, которые терялись в озере, озёрные жительницы считали своей собственностью, но Возерай захотелось в этот раз отдать заколку обратно. Не долго собираясь, она спустилась под воду. Тут было темно. Только редкие солнечные лучи проскальзывали зелёным светом сквозь ряску. Возерай велела тине, плотно устилавшей озёрное дно, отдать всё, что она взяла у людей. И тина тут же показала все сокровища, добытые за долгое время сна на дне озера: стекляшки, бусину, невидимки, ключ, башмак, скрепку, грязную бутылочку, ржавую подвеску, перчатку, гребешок, крышку и много других. Колдунья огляделась в поисках золотого блеска. Блеска всё не было. Она шла дальше и дальше, останавливаясь, чтобы посмотреть внимательнее, и наконец заметила его. Но заколку уже подобрала и задумчиво рассматривала Лугблескёна. Все её тут знали, хотя она появилась в Озёрном краю недавно. Возерай была наслышана о манерах Лугблескёны и странном образе мыслей. «Любопытно, зачем ей заколка, — недоумевала Возерай, — Не собирается же она носить вещи смертных». Хотя с Лугблескёны бы сталось. Она без конца собирала человеческий мусор, и прятала где-то. Характер у неё тоже был не подарочек. Поговаривали, что она даже водила когда-то знакомства с людьми, и от них-то и нахваталась дури. Впрочем, на этот счёт Возерай имела серьёзные сомнения. — Эта заколка нужна смертной, верни, — попросила Возерай. Лугблескёна сверкнула глазами. — А зачем она бросила, если нужна? — Это произошло случайно. — Возерай внушительно смотрела на Лугблескёну, как подводная змея. Иначе Лугблескёна могла просто перестать её слушать. — Она плачет. — Плачет? — Возерай даже удивилась, в голосе Лугблескёны неожиданно зазвучало настоящее сочувствие, — Расстроилась из-за безделушки? Вот уж никогда не знаешь, что её тронет. — Она ещё маленькая, — пояснила Возерай. — Эта вещь ей очень нужна. — Так и быть, забирай, — и Лугблескёна швырнула заколку, если так можно сказать про вещь, которую кидают под водой и которая затем плавно движется в водной толще, пока не падает в ладонь. Возерай коротко кивнула в благодарность за понимание, и вернулась в сад. Лилия так и сидела у воды, с той разницей, что теперь она плакала, перепачкавшись в сыром песке. Синица прыгала на ветках рядом и как могла утешала. Зря она старалась — люди ведь не понимают ни слова. Возерай тихо положила заколку за спиной Лилии, на песок, и стала ждать, чтобы убедиться, что вещица найдётся. Лилия поплакала ещё немного, а потом какая-то женщина в глубине сада позвала её идти ужинать. Тут же вскочив, Лилия хотела бежать домой, и вдруг увидела в песке золотые искорки. Она охнула и радостно схватила драгоценность. А затем бросилась к дому, на ходу что-то крича. Возерай пошла следом, чтобы увидеть, кто эта женщина, которая зовёт Лилию. — Мама, представляешь, я нашла заколку! — закричала Лилия, вбегая в дом. Возерай остановилась: зайти в дом людей она не могла, потому что это могло связать её некими узами, в которые феи верили, с хозяйками дома. Поэтому она просто смотрела в окно, как Лилия садится за стол. — А ты её теряла? — спросила мама. — Какая же ты грязная! Переоденься, и помой руки. Мама Лилии стояла возле стола, она показалась Возерай печальной, но заботливой; она носила длинную тёплую шаль даже летом. Возерай спросила у цветов на окне, как её зовут, и несколько стеснительных розочек прошептали «Воля». Возерай почувствовала, что Воля сильно любит Лилию, и это её порадовало. Скоро людей собралось в столовой очень много; они разговаривали и ели вместе. — Хорошо, что мы живём тут. Сад красивый. Когда я уеду, это всё равно будет мой любимый сад, — заявила Лилия. Другие люди засмеялись. Сердце Возерай на миг сжалось; но не ждала же она, что Лилия останется в старом доме навсегда? В саду потемнело, зажгли свет. Подали сладкое, и Лилия сунула в карман несколько крошек с пирога для синицы. Возерай стояла за окном и ждала, выйдет ли Лилия ещё петь? Но после ужина все пошли спать. Возерай расстроенно направилась обратно к озеру. Она поняла, что хотела бы услышать удивительный голос ещё раз. Дождавшись следующего вечера, Возерай вернулась. Лилия сидела за столом в беседке и рисовала. Маленькая синичка устроилась рядом, на сирени, как будто охраняла её. Когда начались сумерки, все цвета стали похожи один на другой, Лилия закрыла краски и положила рисунок на середину стола сушиться. А потом запела, и колдунья легла на траву под ивой, положила голову среди цветов, и закрыла глаза — сейчас фиалки были такого же цвета, как и её переливающиеся волосы. А когда Лилия замолчала, Возерай почувствовала ужасную, гнетущую тяжесть. Лилия когда-нибудь уедет. Её нельзя слушать всегда. И даже если Возерай сделает так, чтобы Лилия не уехала, однажды Лилия умрёт. Возерай вздрогнула и поднялась, отряхивая плащ от травы. Она могла бы украсть Лилию у людей и держать у себя. Тогда Лилия бы пела для Возерай всегда, пока не пройдёт её время. Разве не было бы это верно? Такому драгоценному, волшебному голосу не место на земле. Внизу её будут ценить куда больше. Возерай подарила бы ей наряд из рыбьих плавников или лебединых перьев, даже лучше, сотню разных нарядов, и тысячу сундуков с золотом, серебром и самоцветами, и любые игрушки, горы игрушек. И каждый день баловала бы её. Что ещё людям может быть нужно для счастья? Но чем дольше колдунья об этом думала, тем больше понимала, что не может так поступить. Она возвращалась в сад день за днём и желала слышать голос Лилии опять и опять. И она сама не заметила, как возникло желание заговорить с Лилией. И желание, чтобы Лилия заметила её. Испугается она, или нет? И чем дольше это продолжалось, тем невыносимее становилось. Скоро Возерай стала отводить взгляд прочь, или закрывать глаза, стоило Лилии приблизиться. Раньше люди не вызывали у неё любопытства, и раньше Возерай не хотела с ними говорить. Иногда ей нравилось пугать людей. Они казались глупыми или злыми. И она не понимала тех своих предшественниц, которые разговаривали со смертными, как с равными, чтобы обменяться мудростью. Как можно обменяться мудростью с глупцами? Но Лилия совсем другая. Возерай решила, что никогда не заговорит с ней: явиться земным женщинам и заговорить она могла лишь раз в жизни. С того момента, как она сказала бы первое слово, у неё было бы времени ровно до тех пор, пока не стемнеет — не больше. Если бы она смогла познакомиться и поговорить с Лилией... Это были бы счастливейшие часы в её жизни. Но она точно не смогла бы вынести одиночества, которое последовало бы за ними. Иногда Возерай воображала, что Лилия поёт для неё одной. Не для сестёр, не для синицы, не для кого угодно ещё, а лишь для неё. Это стало её заветным желанием. Она приходила мечтать в сад почти каждый вечер. Время бежало. Прошло немало лет. Однажды, сидя как обычно недалеко от беседки, в ивовой тени, Возерай слушала. Лилия вышивала и пела. Когда путались нитки, она замолкала. А невдалеке, на вишне, беседовали подруги-соловушки. Они тоже слушали, но стоило Лилии на миг перестать, принимались щебетаться. — Какой тёплый день нынче, — сказала одна и нахохлилась, — Но небо-то лиловое, не к добру. — Ох и досталось мне от кошки, — пожаловалась другая. — Ах, та бескрылая птица снова собирается петь. Как же славно она поёт! — вздохнула третья. — Да, получше, чем мой муж, — похвалила вторая. — Голос, как ручей, всю жизнь бы здесь сидела. — Интересно, как же бедняжка живёт без крыльев? — вздохнула третья, — Хотя, конечно, голос у неё замечательный, наверное, крылья не нужны, раз она умеет так здорово петь. — Не шумите, я слушаю, — попросила Возерай, и испуганные птицы вспорхнули и улетели прочь, заметив колдунью. Лилия обернулась, но ничего кроме опустевших веток не увидела. По одной из дорожек к ней шла Вера, и Лилия улыбнулась. — Темно уже, не порть глаза. — Лилия послушно положила вышивку на стол. — Разве не хватит на сегодня? Тебе не помешает пройтись. — Было бы славно, — и Лилия протянула ей руку. Вера, улыбаясь, взяла её под локоток. Они шли вместе вдоль озера, а когда нашли уютный краешек, постелили одеяло и устроились там, куда ещё попадали последние дневные лучи. Яблоневые и вишнёвые тени становились синее. Сёстры едва слышно беседовали, и колдунья их не слышала. Она прогулялась вдоль ив в последний раз, и уже зашла в воду и собралась уходить из сада, когда услышала встревожившие её слова, которые всегда ждала. — Скоро я уеду учиться в город, — сказала Лилия, — И, может быть, я не вернусь. Как мне жить без этого сада? Я буду так скучать. Конечно же, Возерай почему-то верила, что Лилия со временем просто передумает. — Это будет ещё не скоро, через месяц, — утешила её Вера, сидевшая рядом, — К тому же, наш сад такой же, как и сотни других садов, и ты найдешь другое чудесное место в городе, если пожелаешь. Там есть дивные парки и садики возле домов. — Мне и здесь нравится, — проговорила Лилия, глядя в мутную воду, в которой лежало постепенно сереющее дневное небо. — За всё время, что мы ухаживаем за садом, ни одна лилия в пруду не расцвела, — вместо ответа проворчала Вера, — Зря потратили столько сил. — Я видела во сне, как они цветут, — ответила Лилия, опустив ладонь в холодную воду, а сестра со вздохом встала, — Куда ты? Вера отряхнулась от песка и сухих и шуршащих, как бумажные, листьев. — Холодно, пора готовиться ко сну. Тебе тоже не помешает. — Хорошо, — согласилась Лилия. — Скоро пойду. Возерай слушала разговор, точно заучивала наизусть. Прощаться с Лилией было бы больно. — Я обернусь одним из маленьких цветов, которые цветут на окнах в доме, тогда ты сорвёшь меня и высушишь между страниц старой книги, и заберёшь с собой в город, как напоминание о саде, — проговорила она, прислушиваясь к вздоху погрустневшей Лилии. Она знала, что смертная её не услышит, но почему-то хотела произнести вслух, будто надеясь, что хоть эти слова станут особенными, и каким-нибудь необыкновенным образом отпечатаются в памяти Лилии. Но Лилия не слышала; она смотрела в темнеющую воду и гадала, какой будет новая жизнь, и как устроиться в ней. — Я не думаю, что даже самый необыкновенный сад в мире, со всеми самыми лучшими цветами, сможет заменить мой сад, — прошептала она, наклоняясь к воде и разглядывая отражения белых цветов. — Потому что я люблю его даже за то, что эти лилии не распускаются. Хотя я бы хотела увидеть их цветение перед тем, как уеду. Возерай тихо приблизилась. Шагов и плеска воды Лилия не слышала и не заметила. Она и не могла заметить, ведь смертные не слышат и не замечают фей. Коснувшись одним из длинных острых когтей белого лепестка, и тут же отходя прочь, Возерай наблюдала, как замерший навечно в бутоне цветок вдруг распустился. — Вера! — позвала Лилия, поднимаясь, но сестра уже ушла. Она одна видела чудо. Возерай отвернулась, чтобы не искушаться желанием полюбоваться улыбкой Лилии. Каждый раз позволяя себе чересчур приблизиться, она позже мучилась, недовольная собой. А сотворить небольшое волшебство для смертной уже не было для колдуньи чем-то новым; с тех пор, как она изменила всю жизнь Лилии, маленькое чудо сделалось сущим пустяком.