Похищенные цветы

На следующее же утро Лилия привела сестёр к озеру. Они обе замерли, глядя на единственный распустившийся цветок. Сахарно-белая лилия, ближайшая к берегу, раскрылась; казалось, на белых лепестках солнце играет особенно ярко. Зайчики так и метались, рассыпаясь радужными искрами. Лёгкий ветер рябил воду, и рябь отражалась на белом солнечными узорами. — Разве так может быть? — спросила Вера, а Любовь села рядом с водой и протянула руку к цветку. Совершать чудеса ради смертных запретила много сотен лет назад одна мудрая колдунья. И с тех пор в Озёрном краю безвозмездные услуги «тем, кто не может ответить» считались страшной приметой. Но Возерай радость Лилии виделась достойной наградой, она совершила волшебство, и не жалела. К тому же, это не было слишком трудно, потому что Возерай колдовала на земле не в первый раз. С тех самых пор, как она впервые поднялась на землю, всюду, где Лилия обыкновенно сидела в саду с книгами, деревья создавали приятную прохладу и тень. Лужайки, где Лилия гуляла, зеленели. Казалось, всё происходит само собой. Кто угодно, кто хоть немного разбиралась в волшебстве, запросто бы поняла, что тут к чему. Но хозяйки старого дома с огромным слегка запущенным садом не разбирались ни в каком волшебстве. И сама Возерай никому не обмолвилась ни словом. А началось это однажды весенним утром; правда, в то утро Возерай не поддалась, а только подумала о том, чтобы поддаться. Тогда ещё совсем маленькая Лилия вышла ненадолго в сад перед завтраком. Сёстры шли шагах в двадцати, собирая на подолы шуб снег и переговариваясь, а Лилия бежала впереди. Не сказать, чтобы Лилия была очень капризна, она умела по необходимости оставаться нетребовательной. Но выпадали такие необходимости редко. Мама покупала ей всё на свете, игрушки и одежду, сладости, телескоп, книги, всё что угодно. У Лилии даже была собственная лошадь. (Лошадь звали Блюдечко). Стоило Лилии пожелать, её желания исполнялись. Не то чтобы это слишком испортило её характер. Но порой, когда чего-нибудь хотелось, она могла попросить, даже если знала, что удовлетворить просьбу невозможно или почти невозможно. — Я хочу земляники, — сказала она в апреле, тем морозным весенним утром. Вера стучала сапогами по каменной дорожке, чтобы не наносить талого снега в беседку. — Какая ещё земляника? — А ты едь в город, — посоветовала Лилия, не глядя на сестру. — Или попроси няню. — Там продаётся только плохая и невкусная земляника. К тому же, ехать до города три дня. Твоя земляника засохнет. Лилия ничего не сказала, ушла от сестёр, села на песке у любимого озера, — снег тут уже сошёл, и теперь оно походило на зеркало с золотым обрамлением, — и тихо, без всхлипов, заплакала. Возерай слышала их разговор. Она задумчиво наблюдала из тени неоперившихся ив. — Лилия, идём, не сиди на песке, — Вера появилась из-за густых прошлогодних зарослей, и попыталась поднять сестру. — Застудишься. — Не хочу, отстань, я хочу быть одна, — Лилия отбилась от её заботы и убежала куда-то в кусты, шлёпая по мокрой земле ботинками. Уже из кустов она крикнула: — Не надо ко мне приставать! — Не упади! — крикнула Вера вслед. — Куда ты побежала? Земляника вырастет в июле! Что тут поделаешь, ничего! Давай тебе поджарят твои гренки с маслом. Лилия притаилась в кустах. Она удобно села на гору сухих веток и принялась вытирать слёзы. Она собиралась успокоиться минуток через пять. Потому что прекрасно понимала, сейчас жаренный хлеб с маслом ей просто ненавистен, а к июлю земляники ей расхочется. Можно было запросто, колдовским путём, сделать небольшую полянку с земляникой, набрать и отдать Лилии, но Возерай решила, что до завтрака успеет наведаться в тёплый край, где уже есть земляника, и исчезла. Потому что иначе это было бы колдовство за даром. Когда Возерай вернулась, в её руках был большой розовый цветок, в котором лежали, как в мешочке, красные ягоды. Она нашла Лилию, — та всё ещё вздыхала, корябая на какой-то веточке закаменевшую слезинку смолы, — и положила цветок перед ней. Лилия уставилась на цветок. Только что его не было, и она никак не могла понять, откуда он взялся? Свалился, что-ли, сверху? Приблизившись, и ожидая чего угодно, Лилия заглянула внутрь. Может, в нём живёт какая-нибудь бабочка, или это карета маленькой феи, которая сама собой перемещается по небу, и вот вдруг упала здесь? Но в цветке оказались только ягоды. Лилия огляделась по сторонам. Возерай смотрела за ней из-за дерева, посмеиваясь. — Это что, подарок озёрных фей? — спросила Лилия, поднявшись, — Если я съем, вы меня заберёте? Прождав и не дождавшись ответа, она принялась угощаться, пачкая пальцы. Она решила никому не говорить про находку, а пальцы потом вытерла об снег, чтобы скрыть все улики. В то утро Возерай почти была готова ради её смешного каприза сделать чудо. Но привычка указывала даже для себя зря не колдовать на земле. Окончательно всё свершилось, когда Лилия сказала, что хотелось бы «сладкое яблочко». Тогда не настало время для яблок, и Вера так и сообщила. Лилия расстроилась. И немедленно заявила, что яблони «могли бы и догадаться, что стоять с яблоками круглый год гораздо лучше, чем стоять без яблок, ведь даже как-то неприлично с их стороны быть голыми». Возерай неразличимо для человеческого слуха расхохоталась. На этот раз она никуда не пошла. Ей хотелось сделать всё тут же, чтобы слегка подшутить над Лилией, посмотреть на её лицо. Исполнить её желание — совершеннейшая мелочь, Возерай и усилий прилагать не было нужно. Прямо перед Лилией одна из веток опустилась, и среди яблоневых цветов и нежных крошечных листьев висело самое громадное и спелое яблоко, которое Лилия видела. Она тут же сорвала его. Ничего вкуснее Лилия не ела. Уже доев яблоко, она задумалась и поняла, что что-то тут не так. Ветки не могут двигаться сами. Хотя разумного объяснения всё равно не нашлось. И, раз странности начали происходить, почему бы им не продолжиться? Лилия предположила, что чудо связано с просьбой, и хитренько попросила, чтобы созрели вообще все яблоки, груши, и вишни; и чтобы стали такие же сладкие и распрекрасные. Её характер нравился колдунье всё больше и больше. Возерай улыбнулась. Она, конечно, не сделала этого, ведь так можно разбаловать. Но с тех пор яблоки в саду стали сладкими, как мёд, груши сделались золотыми, как огонь, а вишни походили на сахарные, — когда им приходило время поспеть, конечно, не раньше. Не прошло года, и всем показалось, что яблоки, груши и вишни всегда были хороши. Одна Лилия помнила про чудеса, но и ей порой думалось, что это сон. Поэтому она молчала, когда Вера шутила, что в саду яблоки растут сразу карамельные. — Может, просто здесь очень плодородная земля, — поясняла Лилия больше самой себе, когда находила по осени целую кучу распускающихся одуванчиков, лютиков и других не осенних цветов. — Милая, так пышно цвести можно только по волшебству, — заметила Любовь. — Особенно в такую погоду. — Может, это женщины из озера с нами играют? — продположила Вера. Она хотела посмешить Лилию, (Лилия обожала, когда кто-то ещё, кроме неё, вспоминала об озере) но Любовь ясно ощутила на спине мурашки. Про внезапно расцветшую лилию тоже решили думать, что это вышло случайно. Но Лилия очень хотела, чтобы это были проделки озёрных жительниц. Она верила во всё, что выдумывала бабушка, и страсть как желала подтверждений своей вере. Возерай не имела никакого представления, откуда всё это могла узнать бабушка Лилии. Но предположила, что та просто повстречала одну из озёрных жительниц. Иногда феи забавлялись, общаясь со смертными, пусть и не напрямую, например, через сны. Но это было опасно для людей: все известные способы вредили человеческому разуму. Поэтому Возерай к снам Лилии никогда не прикасалась. Лилия всегда любила уютно устроиться на траве и подсматривать за маленькими жуками, которые бегали по воде, как по дороге. А с тех пор, как произошло чудо с лилией, она целыми вечерами сидела на песке и размышляла, глядя на цветок, будто прощалась. Все сказки, которые она услышала про озеро, можно было забрать с собой в памяти, но они теряли очарование, оторванные от места. Разве в городе будут так шуметь ивы, разве будут петь лесные птицы? Если бы только бабушка могла проводить Лилию вместе со всеми, Лилия не ощущала бы такой потери. Но с тех пор, как бабушка пропала, Лилия всегда была одинока. Она немного стыдилась этого, ведь её окружали любимые люди, но нельзя родственное сердце заменить другим родственным сердцем. И Лилия по-своему скорбела через веру в волшебный мир. Она не одна тосковала. Воля тоже всё ещё ждала. Она каждый вечер зажигала свечу и ставила в светильник над дверью, и подолгу смотрела в сторону леса. Возерай никогда прежде не сочувствовала смертным; но каждый вечер она видела, как Воля зажигает свечу. Будто это долг или данная самой себе клятва. Возерай не знала бабушку Лилии. Та умерла прежде, чем Лилия приехала жить в старый дом. Но когда-то она была хозяйкой этого самого дома. И знала много такого, что смертным знать не полагается. Возерай всё гадала, были ли они с Лилией похожи? Воля редко показывала чувства, но каждый раз, когда зажигала свечу, позволяла себе постоять на ступеньках, будто в неопределённом ожидании. Ждала она, что её мать вернётся, или что её саму позовут, Возерай не понимала. Это навевало печаль, и колдунья знала, что однажды так же потеряет Лилию. Пусть, она почти смирилась. Ведь смертные жили своей странной жизнью и были вполне удовлетворены. Во всяком случае, они ничего в ней особенно не меняли тысячелетиями. Побродив возле леса, и наткнувшись на небольшое и очень древнее кладбище за лесом, Возерай нашла могилу лилииной бабушки. Она не сомневалась, что там указано её имя, потому что замечала ту же надпись на доме Лилии, надпись, которой смертные обозначали свои семьи. Но ведь Воля продолжала ждать... наводило на мысль, что бабушка Лилии просто пропала несколько лет назад. Возерай предположила, что исчезновение связано с озёрными жительницами; если она о них знала, значит, вполне вероятно, встретила тот же конец, что и все остальные смертные, которым не повезло иметь знакомство с другим миром. Людей в Озёрном краю считали изысканным блюдом. Возерай тогда разозлилась. Она даже думала устроить допрос и выяснить, кто это сделала. Только разве они вспомнят? И в чём бы она обвинила убийцу? В том, что та сытно и вкусно пообедала? Никто не восприняла бы Возерай всерьёз. И было бы даже как-то нечестно, ведь, по общему признанию, с людьми можно делать что угодно. Лилии никогда не узнать об этом. И Возерай не намеревалась посвящать её. Пусть верит в свои выдумки про добрых фей. Лилия всегда тосковала по бабушке, — судя по всему, больше никто так хорошо её не понимала. Она жадно сохраняла всё, что помнила из сказок, и блаженствовала в мире грёз. Ничто не могло отвлечь её от воображаемых путешествий в страну мечты. Отчасти поэтому Лилия не играла с другими детьми. Она не отличалась застенчивостью или робостью, просто всегда находила игры «для одной». Другие дети попросту не могли за ней угнаться... Хотя время от времени Лилия просила сестёр поиграть вместе. Вера и Любовь не слишком-то это дело жаловали; с Лилией бывало непросто. Учительницы и няня тоже старались избегать её как можно чаще. Лилию это не расстраивало, но иногда ей всë же хотелось пообщаться с говорящими, и она забиралась в кресло на веранде, где дремала, укрывшись тремя одеялами, старая учительница, (учительницы Лилии всегда вполне родственно с ней общались, и она могла себе позволить), и будила её, упрашивая: — А давайте будем с вами как будто две замёрзшие лягушки! Ляжем на дно и будем там жить. На подобные предложения желающих поиграть, конечно, не находилось. Но Лилия никогда не сдавалась. Ещё она мечтала летать. Ей часто снилось, как она летает. Земное притяжение она не воспринимала всерьёз. Она воображала, как будет пролетать над лесом, как раскинет в воздухе руки и понесётся навстречу горизонту. Поэтому птицы не давали ей покоя. Птицы умели летать (о чём Лилия мечтала), и петь (что у Лилии хорошо получалось), и она чувствовала к ним особую сердечную привязанность. Потому птицам частенько от неё доставалось. За всё время своей жизни Лилия не поймала ни одну птицу, хотя очень старалась. Кошка смеялась над ней. Но Лилия не сдавалась. Как-то она смекнула, что голубки, вероятно, обернутся людьми, если надеть им на голову венки из колосков и берёзовых серёжек. Эта замечательная мысль пришла ей во сне. Наделав целую груду венков, Лилия рассыпала зёрнышки на траве и залегла в кустах. Голубки прилетели, но каждый раз, как она выскакивала из засады, спасались на дереве. В отчаянии Лилии бросила венки. Вера каждый день кормила птиц, и они садились прямо ей на ладонь. Но к Лилии на ладонь сесть ни одна птица не хотела, не будь дура. Сумасшедшая несправедливость. Лилия дождалась, когда Вера выйдет покормить птиц и пристала к ней. — Помоги надеть на них венки! — закричала она, цепляясь Вере за локоть. — Зачем? — испугалась Вера. Она ушла глубоко в свои мысли, и Лилия накинулась на неё очень внезапно. — Хочу превратить их в людей, — ответила Лилия, раскачиваясь на руке сестры, как на лиане. Вера догадалась, о чём речь, довольно быстро. — Давай лучше я стану птицей. Так играть проще, и никто не пострадает. — предложила она. — Ты не умеешь летать. — напомнила Лилия. — Как и я. Как и все в этом проклятом мире! — Какая чепуха, — Вера бросила на землю остатки зёрнышек и подхватила Лилию на руки, — Сейчас ты всё увидишь! И она начала кружить её в воздухе, подняв над головой. Лилия завизжала. Это всё было ещё вполне безопасно. Но иногда, ободрав ноги и лицо, Лилия взбирались по сухой вишне на забор, и, перевалившись через него, стоя на одной тоненькой перекладине, широко раскинув руки, мечтала, что летает. Она была совсем крошка, так что забор представлял собой целую вышку. Ветер дул в лицо, развевая волосы, шумели деревья, трава волновалась, и облака неслись, как белые лошади, а озеро, простиравшейся далеко за пределы сада, сияло небом и солнцем. Часто Лилия едва не падала с забора. Множество раз Возерай ловила её за миг до того, как она разобьёт колени, подбородок или голову. И Возерай всегда делала это настолько незаметно, что Лилии лишь самую малость казалось, что её окружают добрые призраки. Воля вполне могла бы доплачивать Возерай за нелёгкий труд. Впрочем, Возерай трудилась за радость. Она считала Лилию славной малышкой, несмотря ни на что. Хотя, справедливости ради, ей никогда не приходилось по-настоящему за Лилией присматривать; не то она бы не так запела. Теперь всё это осталось далеко-далеко, в прошлом. Лилия изменилась и выросла, а Возерай влюбилась. И Лилия собиралась оставить старый сад насовсем. Возерай больше, чем обычно, хотелось подойти поближе. Чтобы хоть посмотреть в глаза Лилии, и она корила себя за это желание, как и всегда. Но она боялась, что может забыть взгляд и лицо, заправленные за ухо светлые волосы, голос и смех. Сколько веков она сможет не забывать? Хотелось бы поговорить, или сотворить небольшое чудо, которое Лилия вспоминала бы потом долгие годы. Счастливое и необыкновенное воспоминание. Это было бы завершением всего, признанием Возерай. Или и впрямь сделаться цветком, и позволить сорвать себя, чтобы Лилия положила её между страниц и увезла в чемодане с книгами. Если бы другие женщины из озера про это узнали, они бы совсем перестали уважать Возерай... Но это было не самое худшее. Возерай прислонилась лбом к дереву, устало приглядывая за Лилией. Ради неё она сотворила уже немало маленьких чудес, за которые не стали бы осуждать, просто посмеялись бы, и одно большое чудо, за которое бы на неё сильно разозлились. Это чудо связывало их. Несколько лет назад она поднялась в сад раньше, чем всегда. Был полдень, и до вечера Возерай решила поболтать с цветами, — хотя, в большинстве случаев, они не отличались умением поддержать разговор, слишком были самовлюблённые. Вдруг раздался топот по ступенькам и Лилия вбежала в сад. Она недавно сама посадила цветок и в каждый перерыв между уроками навещала его. Цветок не хотел расти. Вера и Любовь предупреждали, чтобы она не заливала его, но Лилии всё казалось, что цветку на солнце жарко. Она поправила рядом с ним землю, будто теперь это могло помочь, и посыпала песочком. — Почему же ты не раскрываешься, может ты злишься, что я посадила тебя рядом с этими чванливыми фиалками? — спросила Лилия. Возерай удивилась, как это Лилия догадалась о характере фиалок так точно. Цветок ничего не ответил. Лилия легла на траву и долго смотрела на него. Летняя жара сморила её, веки постепенно опускались и скоро она уснула. Возерай вышла из-за ивы и опустилась рядом на колени, отбросив длинный серебряный плащ за спину. Цветок умирал, но она легко могла оживить его. Возерай поднесла ладонь к земле и прошептала несколько тайных слов. Уже начинавшие гнить листочки наполнились свежим соком, а лепестки начали раскрываться. Возерай улыбнулась и хотела сорвать с дерева несколько листьев, чтобы уронить их на лоб Лилии, как будто ветер, и разбудить её, но вдруг заметила маленьких существ, сидевших рядом со спящей. Это были жуки, которые едят мёртвых; они часто навещали тех, кому скоро умирать, и, заметив жуков, Возерай страшно разозлилась. — Что вам нужно? — спросила она на их собственном языке, — Этот цветок снова живой. Можете уходить. Жуки заскрипели панцирями. — Мы не едим цветы, мы пришли за ней. — Глупые жуки, она ещё долго будет жить, — Возерай рассмеялась. У неё был жуткий смех, как и у всех, кто живёт в озере, похожий на хруст громадных льдин в далёком краю, где вечная зима и ночь длится пол года. Но жуки не испугались и продолжали двигать усами и всеми своими ногами. — Нет, колдунья ошиблась. Возерай захотела тут же переловить их и сжечь в старинной печке, которая стояла на кухне в доме Лилии. Зайти в дом она бы не смогла, но всегда можно закинуть противных созданий в дымовую трубу! — Вы зря сюда явились, — предупредила она. — Я ненавижу глупые шутки, и глупых шутников. — Нет, не зря, нет. Нам не так уж долго ждать. Посмотри сама. Возерай не поверила. Но она всё равно посмотрела на всякий случай. Ладони Лилии испачкались в земле и траве, и Возерай с умилением подумала о том, как она трудилась. Но жуки сказали верно: линия, которая обозначала, сколько ещё Лилии жить, исчезала, едва начавшись. Сердце Возерай разорвалось на маленькие кусочки. Она посчитала щербинки на коже, и оказалось, что Лилии жить ещё совсем недолго. Как же невыносимо больно было смириться с этим. Уж лучше бы Лилия просто однажды уехала! Больше всего Возерай хотела бы помочь, и она могла. Но за колдовство предстояло заплатить. Спасти жизнь, и не связать себя со спасённой не получится. Возерай знала, чем для неё обернётся вылечить цветок, но не знала, сколько заплатит за человеческую жизнь. Кроме того, просто так продлить чужую жизнь не под силу даже с её могуществом. Однако Возерай хранила в сердце драгоценность, способную совершить одно невозможное чудо из двух: или убить кого угодно, или избавить кого угодно от смерти. Это был подарок второй её матери, Лунный жемчуг. Жаль только, Возерай могла использовать жемчуг лишь раз. Никогда раньше она даже не думала, что станет так рисковать. И что так легко решится расстаться с поистине необычайной ценностью. Но разве она могла просто уйти? Лилия мирно спала. Возерай достала жемчуг из груди и обратила в мерцающие искры, дарящие жизнь, затем хотела коснуться открытой ладони Лилии когтем, но не посмела. Поэтому она сорвала колосок, коснулась гривой колоска розовой кожи и провела линию жизни так далеко, как только было можно, и искры Лунного жемчуга рассеялись под колоском. Жуки в гневе застучали лапами по камням и зажужжали крыльями. Но они ничего не могли поделать. — Убирайтесь прочь. — посоветовала Возерай. — Мы-то уберёмся, а вот наши дети через много лет вернутся, и когда она умрёт и окажется в земле, съедят её целиком, ничего не останется. Глаза Возерай вспыхнули недобрым огнём и она крикнула таким голосом, что жукам стало не по себе. — Убирайтесь! Жуки тут же бросились в разные стороны и исчезли с глаз долой. Мало кто из фей одобряет безответные услуги смертным. Поэтому Возерай никому ничего не рассказала. Но это случилось давно, и с тех пор никакого счёта за содеянное мир ей не выставил. Возерай почти забыла, что связала себя с Лилией. Месяц отъезда приближался, дни летели, а Возерай становилась всё бледнее, тревожнее и опустошённее. И каждый вечер, запирая дверь в комнату, откуда она отправлялась к берегу озера, она делалась рассеянной. Один раз она едва не попалась. Оставалась пара дней до прощанья. Пребывая в самых мрачных мыслях, Возерай затворила дверь в полутёмную комнату. Пора было смириться. Чудилось, её режут наживую каждый раз, как она представляла последнюю встречу. С тяжёлым сердцем Возерай хотела перенестись из тёмной комнаты к берегу, но стоило оказаться в тишине, как за спиной зажёгся свет. Возерай не вздрогнула, она слишком устала для этого. Обернувшись, она увидела Лёд. — Куда собираешься? — Лёд лукаво улыбнулась.