«П» значит придурок

Весь зал, если его вообще можно так назвать, выглядел как бабкина гостиная. Размер такой же. Кёрк мог представить планировку. Тут стоит диван. Тут торшер. Тут телевизор. На месте двух высоченных торчков стоит комод с фотографиями, а над ними висит картина. Жанна спала, сидя на покосившемся стуле. Это она притащила Кёрка на концерт. Это она сказала, что ему туда надо. Кёрк не хотел туда ехать. — Ну это же Бейвью блять! — Сказала Жанна, — Я туда одна не потащусь. И Кёрк согласился. И вот он стоит там, куда его так тянули, а тот, кто тянул, спит у Кёрка за спиной. Умолять было не в духе Жанны. Опасаться мутных районов — тоже. Кёрк был уверен, что в Бейвью у Жанны каждый второй утырок — её кореш. В кармане у Хаммета лежала визитка клуба «новая волна». Такое громкое название и такое ущербное лицо. Дверь обосрана, пол неровный. И душно. Бабке Кёрк сказал, что идет в гости к <имя фамилия> чтобы поиграть в настольные игры. Он выдумал этого человека, выдумал его внешность, родословную, адрес и игру в которую они будут играть он тоже выдумал. А ради чего? Ради очередного комка в горле. За кулисы Кёрк не пойдет, хотя Джеймс его звал. И Клифф предлагал. И Жанна настаивала. Нет. Кёрк намерен смотать оттуда как только Хэтфилд выкрикнет свое последнее е-е. Он возьмет свою джинсовую куртку из гардероба и уйдет. Даже если будет не помнить, как добраться до дома. И дело тут не в том, что Бейвью — залупа, какую еще поискать, не в духоте мелкого зала, не в скачущем по сцене рыжем Мастейне. Дело в маленькой дочери богатого папочки. Она всегда хорошо выглядит. У нее всегда идеально уложены волосы. У неё всегда безупречно подобранные тряпки шмотья. А еще у нее два больших кукольных глаза на лице. А еще а самом дальнем углу её комнаты под горшком с фикусом есть тайник с колесами. Эта девочка — Ларс. * Когда Клифф закончил играть, Жанна стояла за Кёрком. Она проснулась, когда Джеймс сказал: — Мистер Клифф Бёртон. Басс соло. И Клифф заиграл. Так же звучат радиопомехи из бабкиного панасоника. Думает Кёрк. В голове не укладывается, что Клифф — басист. Как правило, басисты — самые бездарные существа на этой планете. Но разве Бёртона можно назвать бездарем? Те, кто не принял его в консерваторию — конченые уроды. Выступление Клиффа — завершающее. Жанна схватила Кёрка за волосы и потащила к выходу из зала. Паркет неровный и при каждым шаге одна из досок на той стороне поднимается и опускается. Поднимается и опускается. Топчась в этой толпе потных парней, с копной собственных волос в Жанниной руке, Кёрк умудрился закурить. Но она тащила его не на выход. Она вывела его в какой-то длинный и узкий, как тонкий кишечник, коридор. Жанна шла настолько быстро, что Кёрк не успевал брыкаться. А потом она выпустила его патлы и открыла тощую картонную дверь. Дверь в гримерку. Тони сидит дома. Смотрит телевизор. Может роется в моей комнате. А я стою здесь. Куда я уйду?… — Как мы играли?! Как мы играли?! Ларс подскочил со стула. Джеймс неодобрительно посмотрел в его сторону. Голова у Хэта мокрая, лицо красное. Он казался изнеможенным до чертиков. Час орать в микрофон — задача не из легких. Голос предательски сел, так еще и правая рука ныла как последняя мразь. Болезненно и мерзко. Мерзко и болезненно. Рядом с Хэтом сидел не менее измотанный Клифф. Своими длинными пальцами он обхватывал крохотную на фоне его ладони фляжку и посасывал из неё некую адскую смесь. Глаза у Бёртона почти что слипались. Вжавшись в стену, он все еще стоял на пороге. — Так как мы играли?! — Рушил желанные стены тишины и спокойствия все еще возбужденный Ларс. — Хуёво. Жанна обогнула раскладной столик и отобрала у Клиффа флягу. — Что?! Жанна отхлебнула из фляги. — Слишком ущербно. Слишком грязно. Слишком неритмично. Знаешь, как у нас такое исполнение называют?… — Ой, да пошла нахуй, Жанна! Когда в Ларсе бушевали эмоции он переходил на датский. А когда он готовился перейти, то начинал говорить так, будто у него во рту не одно, а два горячих яйца. <н-а-х-о-й> Дочка богатого папы выходит из себя. Из ушей её льет пар. — Господи, найдите себе уже нового барабанщика и дело с концом. Жанна осушила мелкообъемную фляжку и уставилась на Клиффа. Глаза её вытягивались в две волнистые линии. Щеки краснели. Где-то в самом центре башки у неё звенит звоночек. Звенит и звенит. Звенит и звенит. От этого Жанна расплывается в широкой лучезарной улыбке, какая не свойственна даже девушкам из рекламы зубной пасты. Она лыбится так с минуту, а потом, запуская руки в волосы Клиффа — рыжие густые патлы, садится на его колени. Что там было, думает Кёрк, чистый спирт? Раствор колес? Адская смесь? — Водка и пиво? Клифф кивнул. Жанна вновь улыбнулась. Надувшись, Ларс уселся за стол. Раскладной белый стол марки Acerbic. Этот стол Ульрих притащил из Дании. С дивана за дверью послышался голос: — Слыш, барабанщику ваще-то платить надо. А Ларс с нами за ничего! Мастейн. Рыжий изволил возлежать на кожаном кресле, держа при себе двух девчонок: мулатку и бухую готку. Они мерзко лизали его с двух сторон. Мулатка и готка. А Дэйв лизал их как псина. Каждый слюнявый поцелуй сопровождался хлюпающим чавканьем. Когда нибудь в далеком будущем мы станем жрать пюре. Сплошное пюре — нет жесткой пище. Пюре-салат. Пюре-стейк с овощами. Пюре-суп из свеклы. Пюре-хлеб. Кёрк стоял у самой двери и сверлил Жанну взглядом. Господи, ну посмотри же блять в мою сторону. Нет! Нет, не на Клиффа…как же заебала… посмотри на меня и скажи что мы идем домой. Я как глупый маленький ребенок. — Ну а тебе то хоть понравилось? Кёрк выпал из астрала. Джеймс даже не глядел на него. Он ковырял голову гитары у третьего колка слева. На столе перед Хэтом стояла банка пива. — У меня т-такая же... — Гитара? Ну не пиво же! — Д-да. Флайка. Только черная. Я вроде говорил ч-что играю… — Да, было такое. Флайка. Покрытая лаком, блестящая, на двадцать четыре лада. Gibson. Мечта. Кёрк стоит и смотрит на неё. У него перехватывает дыхание. В корпусе он видит свое отражение: волосы, которые почти достали до плеч, футболку с Франкенштейном. Очки-авиаторы. В кармане Кёрк сжимает свернутое бабло, за которое он довольно долго чистил толчки в Бургер Кинге. Хаммет! Третья кабинка. Мужской туалет. Хаммет! Шестая кабинка. Женский туалет. Хаммет! Пол при входе. Хаммет! Кто-то заблевал раковину в сортире для инвалидов. Сраные инвалиды… — Ты играть то будешь? Тетка-консультантка копается в проводах. Кёрк кивает. Знала бы эта унылая баба сколько Кёрк пахал ради того, чтобы без стыда взять в руки эту мечту. Сколько засраных толчков вымыл, чтобы протянуть этот сверток зеленых бумажек. А теперь у него потеют ладони и он не знает ничего короме треклятого рифа smoke on the water. — Кёрк, играть будешь? Джеймс протягивал Хаммету флайку. Тот глядел на неё так, будто впервые. Гитара Хэтфилда была зацарапана и подрана. Из под слоя лака и белой краски проступал красно-коричневый цвет корпуса. У Кёрка на гитаре ни одной царапины. Кёрк облизывает свою любимую ненаглядную Флайку со всех сторон. А Джеймс нет. Я не умею. Хаммет обхватил гриф, положил руку на струны. — Бля, Джеймс, он до этого, поди, гитару в руках никогда не держал. Завались, Мастейн! — Завались, Дейв! — Взвизгнул Ларс в унисон с мыслями Кёрка, — Он может и получше тебя будет. От Ульриха Кёрка тошнит. В голове у него опять стерлись все подобранные рифы и соляки. Остался только триклятый smoke on the water. …и fire in the sky. И он начал играть какую-то неимоверную хуйню. Сначала долбаный Deep purple. Потом N.I.B (у него был тот самый альбом Black Sabbath на пластинке). А потом соло из Rock Bottom. Все эти песни знает каждый гитарный задрот. Кёрк стелил не сбиваясь. Ладони у него потели как последние заразы. Липли к грифу. Тетка в магазине сказала, что гитара ему не нужна. Что она ему не по карману. И вообще шел бы он и гонял в футбол…или тако в ларьке своем крутил. Я не Мексиканец. У меня филиппинские корни. Хотя кого это ебет?… Кёрк чувствовал как на него надменно глядит Дейв. И Ларс. От этого у него шли мурашки по коже. Тревога была лучшей подругой Хаммета. Тихая, скромная, серая…но в тихом омуте черти водятся. Это были самые абьюзивные отношения на свете. Играй. Играй. Играй. Третий лад. Пятый. Седьмой. Хаммет! Третья кабинка. Мужской туалет. Хаммет! Шестая кабинка. Женский туалет. Хаммет! Пол при входе. Хаммет! Кто-то заблевал раковину в сортире для инвалидов. В коморке было душно. Кёрк чувствовал что воздух вокруг равен температуре его тела, от чего конечности стали ватными. Руки горели. Я будто часть атмосферы. <вдох> горяче. <выдох> горячее. Кёрк остановился очень резко и неожиданно, потому что у него зазвенело в ушах — по-научному это называется тиннитус. Глупое слово. Кёрк его знал, потому бабка ежедневно ныла об этом, пока мерила давление. За всю свою жизнь Кёрк падал в обморок только два раза. И все оба раза прежде чем отключится он слышал звон в ушах. Духота как бессердечная сучара пыталась придушить Кёрка. Он встал. Поставил гитару у стола. Глухим мычанием Кёрку было слышно, как Джеймс говорил что-то вроде восхищенной похвалы, Клифф кивал. На плече у него пуская слюни спала Жанна. Стена. Стол. Пол. Два глаза. На Кёрка глядел Ларс. А Кёрк глядел на Ларса. Они всё таки встретились взглядами. Какой же он идиот. Какой же он мерзкий. Сука…сука…глупая дочка богатого папы. У тебя красивые глаза… Ларс что-то сказал и заключил Кёрка в крепкие объятия. Он прижался к груди брюнета, положив ладони на его лопатки. Ларс обнимал Кёрка так, будто тот был его женой. Но тревога нажала на горло. Буквально раздавила его. — Нет! Кёрк вырвался и что есть силы оттолкнул от себя Ларса. Тот чуть не упал. „у тебя красивые глаза“ Покраснев, Хаммет глубоко дышал. Грудь его то опускалась то поднималась. — Нет, — Повторил он. Еще минута тишины. И еще. Посапывая, Жанна дрыхла. — Я…я подожду тебя на улице, — Сказал ей Кёрк без какой либо надежды что та проснется. Сказал, и ушел.