Гарри Поттер и внутренний голос

В подземельях было холодно, мрачно и очень загадочно. Освещался класс настоящими свечами — обалдеть! И это в двадцатом веке! Вообще кабинет неуловимо напоминал погреб с полками, рядами стеклянных банок и флаконов всяко-разной формы и размера. — На моих уроках не будет бестолкового размахивания палочкой... Дверь распахнулась, и в класс влетел худой и высокий мужчина. Чёрная мантия эффектно трепетала за его плечами. Меня сковал ужас: я узнал этого человека. Вчера за ужином он всего лишь один-единственный раз пронзил меня взглядом, и шрам на моём лбу вдруг взорвался болью. Тогда между нами была половина зала, а здесь мы ближе, гораздо ближе. Боже, что со мной будет?! *** — Вот за что он со мной так? — Как? — Рон с Гермионой ненатурально задрали брови, изо всех сил прикидываясь удивлёнными. — Первый учебный день. Почему он выставил меня дураком? — Гарри, но ты же именно так и выглядел, — убеждённо кивнула Гермиона. — Почему не прочёл учебники заранее? Знал бы, что отвечать. Как я. — Ты ковырялся в тетради, пока все слушали, вот он и обратил на тебя внимание, — поддакнул Рон. — Снейп наверняка решил, что ты его игнорируешь. — Да всё не так было! — Скажи это Снейпу, — категорично заявила Гермиона, подхватила сумку и удалилась. Рон топтался рядом. — Я так старался, — вздохнул я, вспоминая свой первый — совершенно провальный — урок зельеварения... Днём ранее. Глубокий тихий голос рассказывает о зельях почти с нежностью. Магия слов покоряет, им начинаешь верить. Потрясающе интересное начало. Я потрогал перо — настоящее, упругое, гусиное. Никогда раньше не писал пером и чернилами. Не посадить бы кляксу… Старательно вывожу на первой странице такие завораживающие фразы "bewitch the mind (околдовывать разум), ensrare the sens (обманывать чувства), put a stopper in death (дословно: положить пробку в смерть, т. е. закупорить смерть). Снейп вдохновенно вещает; я готов записывать каждое его слово. Как вдруг: — Мистер Поттер... Наша новая знаменитость... Профессору, кажется, моё прилежание не нравится. Что я делаю не так? Зельевар впивается тёмным взглядом, и я бездумно таращусь в ответ. Надеюсь, что ему надоест и он отстанет. Молчу. Просто смотрю на него, и в голове у меня пусто. — Что я получу, если смешаю корень асфоделя и настойку полыни? — Он говорит вроде по-английски, но я ничего не понимаю. Это наш первый урок, как можно о чём-то спрашивать... Нетерпеливое движение слева. Гермиона, растрёпанная и сердитая, тянет руку вверх. Она знает ответ и спешит об этом заявить! Предательница! Разумеется, все смотрели на меня. Весь! Класс! Пялится! Ещё минута — и они начнут надо мной смеяться. «Отстань от меня, забудь, пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста…» Зельевар ждёт, но я могу только покачать головой. — Не знаете? Что ж, попробуем ещё. Где, мистер Поттер, вы будете искать безоаровый камень? Я узнаю только своё имя, но вряд ли Снейпа это обрадует. Он гневно сводит брови, губы шевелятся, но я от волнения и страха уже его не слышу. Не слышу ничего. За десять лет я научился терпеть. Когда на меня орал дядя Вернон, я поначалу честно пытался объясниться, но очень скоро прекратил попытки. За них мне доставалось сильнее. Снейп всё ещё ожидал моей реакции — напрасно. Чего он от меня хочет? И так всему классу понятно, что я ни-че-го не знаю. Позорище… Нужно просто молчать, не смея опустить глаза. Так можно уловить момент и успеть отклониться, когда увесистая ладонь обожжёт кожу, и подставить висок или макушку... Чтобы не уронить очки. Чтобы не дать разбить себе нос. Чтобы не оказаться запертым без еды, воды и возможности сходить в туалет. Но профессор Снейп вроде не пытался махать руками и брызгать слюной, как дядя, и это неожиданно меня успокоило. «Ну же, ответь что-нибудь!» — вдруг шепчет что-то внутри меня. — Я не... Не знаю, сэр. Голос свой тоже не слышу. Слова щекочут в горле и отдаются вибрацией в ушах. А Снейп все ещё ждёт. Он не кричит, лицо его бесстрастно. Меня отпускает, в ухе словно лопается что-то, шумит, и слух частично возвращается. – Знаете, Поттер, известность — это ещё не всё. Верно? Голос звучит словно издалека, вкрадчивый и обволакивающий. Совсем нестрашный. – Кажется, Гермиона хочет ответить, жаль, что вы её не спросили, — вдруг говорю я. Сразу же ругаю себя — получилось невежливо и почти вызывающе... Профессор срывается с места, вот он уже у моей парты, фыркает на выскочку Грэйнджер, и она испуганно опускает руку. Снейп изящно усаживается напротив, он непозволительно, невыносимо близко. Склоняется ко мне — глаза в глаза. Я неуверенно вглядываюсь в тёмные, сверкающие очи... Дядя уже давно закатил бы мне затрещину, но профессор спокойно и чётко произносит: — К вашему сведению, из корня асфодели и полыни приготавливают снотворное зелье столь сильное, что его называют напитком живой смерти... Я слышу его весьма отчётливо, пусть и не всё понимаю. Облегчение обрушилось на меня так сокрушительно, что почти лишило сил. — Интересно, почему никто не записывает это в тетрадь? Опомнившись, класс хватает перья. Я тоже понял этот приказ, простой и понятный, и подчиняюсь почти с удовольствием. Я понимаю простые команды. *** Мадам Трюк я полюбил с первой минуты. Её приказы были понятны и конкретны, их достаточно было выполнять в точности — и всё получалось. — Встаньте слева от метлы, протяните руку и скажите «вверх». И всё. Никаких там афсо... асво.... ас-фо-делей. Никаких заумных вопросов. «Слава – это ещё не всё, верно?» Интересно, что Снейп ожидал услышать в ответ? Да, сэр? Нет, сэр? Как скажете, сэр... Надо мной смеялся весь класс, а он наблюдал. И ведь ни слова грубого не сказал, сволочь. Как же мне теперь смотреть в глаза ребятам? Что характерно, зазнайка Грэйнджер с метлой справиться не смогла, и это несколько примирило меня с действительностью. Каждому своё. А потом я взлетел! Это было оху... здорово! Тётя Петунья не разрешала материться в доме. Дадли и я научились дома сдерживаться, но райончик был не самый престижный. Так что на международном матерном я говорил свободно. Но тут куда ни пойдёшь, везде школа. Поэтому за языком придётся следить, чтобы не нарываться на новые проблемы. Метла мне досталась старенькая. Лак местами облез, прутики растрепались и пообломились. Но дело своё она знала, слушалась легко, летала быстро. Ветер свистел в ушах, мантия рвалась с плеч, сердце замирало, в животе ёкало! Ничто не имело значения в те минуты, когда ты растворился в полёте! В эти минуты я любил всех на свете и был счастлив, что Хогвартс случился именно со мной. Метлу я чувствовал, как часть себя самого. Приземлившись, встрёпанный и потный, я оглядел ребят. Одни смотрели на меня с завистью, другие с осуждением. Гермиона выглядела возмущённой, Рон — сбитым с толку. Я благодарно погладил древко метлы, и она отозвалась едва заметной вибрацией. Ещё полетаем. Мне понравились и уроки профессора Флитвика, Чары, поскольку он объясняет неторопливо и просто. Если внимательно слушать, а после в точности повторять, обязательно всё получалось. И писать на уроке много было не нужно. Очень тяжело конспектировать лекцию, тем более что пером я раньше никогда не пользовался, но где-то через пару минут сообразил писать печатными буквами. Так, по крайней мере, было возможно после что-то прочитать. Профессор Стебель, профессор Гербологии, была очень мной довольна и хвалила меня. Малфой сломал ноготь и бросил работу, уйдя в больничное крыло, Грэйнджер исправно копалась в грядках, а Уизли всё занятие бубнил, что мы не рабы и не землеройки. Профессор Стебель никогда не узнает, сколько мне пришлось насажать цветов у Дурслей перед домом, поэтому в оранжереях у меня тоже все получалось. Хотя, конечно, ковыряться в земле я не люблю. *** Неожиданно пришла новая беда: я невольно обидел профессора Макгонагалл, нашего декана. Первый урок трансфигурации. За завтраком Рон никак не мог наесться, и мне пришлось ждать его, потом мы застряли на волшебной лестнице и, в конце концов, опоздали. Величественный кабинет с рядами тяжёлых, старинного вида столов оказался очень красив, но разглядывать его было некогда. Я попытался тихонько сесть на место, но болван Уизли громким шёпотом оповестил: — Хорошо, что старухи нет, а то досталось бы нам. Весь класс поднял головы и посмотрел на учительский стол. За ним действительно никто не сидел, лишь на краю удобно свернулась полосатая кошка. Услышав Рона, она прыгнула со стола, на лету превращаясь в профессора Макгонагалл. Как же стыдно. Пусть я и молчал, выходило, что я с Роном заодно и тоже оскорбил её. Я не знал, куда девать глаза, а Уизли было хоть бы что. С тех пор я чувствовал себя неловко, довольно долго не смел посмотреть в лицо и тем более стеснялся обращаться к декану. Поэтому так получилось, что более-менее общаться получалось только с Роном и Гермионой, а из взрослых — с Хагридом. *** — Привет, Гарри. — Привет, Хагрид. Хагрид — огромный, сильный и очень простодушный. Это даже я понимаю. Он ведёт себя, как большой ребёнок. Зато с ним мне не нужно притворяться воспитанным, и аккуратно есть, и ругаться тоже можно. — Скажи, почему историю Магии нам читает привидение? — Ну, наверное, потому что профессор Биннс хорошо знает свой предмет? И какая разница, живой он или мёртвый? — Да? Но он ведёт урок так, будто его ученики тоже мёртвые. — Я тоже учился у него и до сих пор жив. — А что-нибудь помнишь из его уроков? — Нет, Гарри. Не помню. Я, если честно, больше дремал, чем слушал. — Вот и я о том же. Как только он начинает, тут же клонит в сон. А я пришёл сюда учиться… Хагрид, что мне делать? — Не знаю, что и посоветовать. Думаю, есть много волшебников, которые ничего из истории не знают и живут себе. Я задумался. Выходило, что не все предметы необходимы. Рон, если честно, не любил никакие уроки, кроме квиддича. А Гермиона любила все, кроме полётов. Как быть? Я так хотел учиться прилежно, но после того, как мне стало стыдно перед Макгонагалл, я перестал любить трансфигурацию. А после встречи со Снейпом не хочу ходить и на зелья. На истории магии скучно… Но если я не буду хорошо успевать, меня могут отчислить. Ведь могут? В обычной школе неуспевающих отчисляли. И что мне тогда делать? Быть запертым в дядином чулане навечно? Голодать? Мёрзнуть? Наверное, всё же нужно постараться не спать на уроках у Биннса.