Гарри Поттер и внутренний голос

Как часто грубость одних меняет мировоззрение других. Когда мне исполнилось одиннадцать лет, жизнь моя вдруг перевернулась. Оказалось, что мои покойные родители были волшебники, и я тоже волшебник, а ещё у меня были деньги, и мне полагалось покинуть учебное заведение в Лондоне и начать учиться в школе чародейства и волшебства. За мной приехал огромный волосатый байкер, наплёл разных небылиц, и я поверил ему сразу, безоговорочно, и без тени сомнения оставил дом моих родственников, уйдя в никуда с незнакомцем. Сейчас я уверен, что никогда бы не рискнул, будь я счастлив с этими людьми; но это было не так. Их жестокость принесла свои плоды: я был готов уйти куда и с кем угодно. Поэтому-то месяц спустя я, Гарри Поттер, вступил под старинные своды древнего шотландского замка Хогвартс. Увидев комнаты своего факультета, я завис. У меня теперь крепкая удобная кровать с настоящими простынями! Широкая, длинная, чтоб можно вытянуть ноги, с пологом, чтоб с потолка на постель не сыпался всякий сор! Я мог проводить сколько угодно времени в уборной, никто не колотил кулаками по двери и не выгонял меня. Я мог принимать душ так часто, как хотелось. Это что-то невероятное! Здесь хорошо кормили. Еда мне нравилась, её было вдосталь, а мой сосед и неряха Рон, жрущий прямо руками, набивающий рот и роняющий крошки, умилял почти до слёз. Мои манеры, вбитые (буквально) тётей Петуньей, здесь не пригодятся вплоть до каникул. За одну только сытую жизнь и тёплую постель стоило ценить Хогвартс и пытаться отсюда не вылететь. *** На зельеварение я шёл, как на казнь. Я сделал домашнее задание и прочёл главу, которую задал профессор. Два раза прочёл. — Рон! Я тут кое-чего не понимаю. Ты не мог бы… — Старик, да ты что? Я этот учебник и не читал. Откуда мне знать? Спроси у кого другого. А лучше пошли на улицу! Погода хорошая, сыграем во что-нибудь. — А домашка? — А. Спишем у кого-нибудь. — Я уже сделал. Только не всё понял. — Давай сюда твой пергамент! Фу, что за почерк. Тебя что, писать не учили? — Учили. Авторучкой я пишу лучше. — Ты говорил, тебе что-то спросить надо? Вон Гермиона идёт, спроси у неё, а я пока спишу у тебя… — Гермиона! Ты сделала домашку? — Разумеется. И тебе следовало бы. — Я сделал! — И где она? — У Рона. — Ясно. Тогда зачем спрашиваешь? — Мне не всё понятно. Можешь объяснить? — А учебник ты читал? — Читал. — Точно читал? Если тебе не хватает знаний, возьми в библиотеке книгу. — Возьму, если покажешь нужную книгу и страницу. — Что! А сам не можешь найти? — Тебе трудно, что ли? — Ну надо же! Знаменитый Поттер не умеет читать! На нас оборачивались. Я поспешил отойти. Плохо дело. Не у Снейпа же мне спрашивать? После всего, что на прошлом уроке произошло... В этом была моя главная беда. В Британии дети ходят в подготовительную школу с 5 лет и до 11, но Дурсли отдали меня двумя годами позже, в 7, когда обо мне, как сироте, наконец-то вспомнила социальная служба, поэтому все дети уже умели читать и писать, а я — нет. Мне тяжело давалась учёба, тем более что делать уроки дома было невозможно: дядя Вернон отключил свет в моём чулане. Света сквозь щели оказалось достаточно, чтобы найти постель или переодеться, но не читать. Я пытался; но стоило вынести тетрадь в комнату, как её тут же хватал братец Дадли и рвал в клочья. Зрение я испортил в первые же несколько месяцев — настолько, что не смог работать по дому. Тётя отругала и купила мне очки, а дядя вновь подключил свет. Они запретили Дадли бить меня по лицу, так как очки стоили дорого. К 11 годам я, конечно, научился читать, но школу возненавидел. Я безнадёжно отставал от остальных ребят, никогда не вызывался отвечать, хотя уроки делал настолько старательно, насколько было в моих силах. На Хогвартс у меня были безумные надежды: возможно, там я смогу встать вровень с прочими и перестану чувствовать себя болваном. Мешало отсутствие элементарных навыков: пером и чернилами писать я до Хогвартса не пробовал и теперь делал это очень медленно, пачкая руки и бумагу. Впрочем, большинство здешних ребят в школу никогда не ходили, учились дома. Так что я более-менее успевал по всем предметам, кроме зельеварения. Снейп требовал учить много теоретического материала, много чего искать в книгах самостоятельно, а мне это давалось с большим трудом. Нет, не только мне, конечно; Рон так вообще учебники старался не открывать, списывал у Гермионы. Но чтобы успевать у Снейпа, нужно было уметь работать с книгами. Так что, увы, у него были все основания считать меня и тупым, и ленивым. Прошла неделя. Мне досаждают только трое: мистер Филч, наш завхоз, профессор Снейп, преподаватель зельеварения, и первокурсник Драко Малфой. Слизеринец Малфой. В нашей школе, Хогвартсе, учащиеся по своим способностям условно поделены на четыре факультета: Слизерин — для хитрых, Райвенкло — для умных, Хаффлпафф — для прилежных и Гриффиндор — для отважных. Факультеты постоянно соревнуются, а слизеринцы ещё и откровенно враждуют со всеми, но с гриффиндорцами чаще всего. Профессор Снейп — декан Слизерина и его выпускник, и Малфой пользуется его протекцией как может. Меня они невзлюбили оба, особенно Снейп. Я думаю, за то, что я гриффиндорец, а ещё что нахамил ему на том первом уроке. Извиниться я не осмелился. Снейп обожает свой предмет, но я по-прежнему ничего не понимаю. Это его просто бесит. Если бы он только объяснял так же спокойно, как на самом первом уроке! Но нет. Он пишет на доске рецепт зелья — и на этом всё. Необходимые знания приходится искать в книгах самостоятельно. — Гарри, здесь отличная библиотека, — вещает Гермиона. — Мы же шесть лет ходили в школу, так что трудного в том, чтобы найти в книгах всё, что нужно? Счастливая. А я даже не могу бегло читать… *** История магии, предмет скучный, требовала только времени и хорошей памяти, а трансфигурация — воображения, но, по крайней мере, профессора Макгонагалл я не боялся. И у меня, и у Гермионы на первом же практикуме получилось зачаровать спичку. Только она превратила её в иголку, как и было велено, а я — в окурок. Профессор Макгонагалл сперва даже опешила от возмущения. — Гарри, объясни, пожалуйста, почему именно окурок. Я встал. Было ещё неловко после нашего с Роном промаха, но зато я постарался отвечать как можно вежливее. — Вы, профессор, говорили на первом уроке, что для трансфигурации важно воображение. — Вежливо склоняю голову, и пожилая женщина чуть кивает в ответ. — Я смотрел на спичку и воображал. Спичка не похожа на иглу ни формой, ни материалом. Только что маленькая и длинная. Общего у них нет ничего, и сложно... Как это... Ну, найти сходное. — Ассоциативный ряд. — Ну да. А спичка и сигарета — они всегда рядом и сделаны из похожих... Э... — Из древесины. И бумага тоже. — Да. Думаешь о спичках и сразу вспоминаешь о сигаретах. Потому что кто курит, тому нужна спичка… Это первое практическое занятие, и получилось что-то превратить только у четверых. Возможно, превратить спичку в сигарету получилось бы у большинства. Декан Макгонагалл внимательно на меня посмотрела: — А почему окурок? — Потому что я не курю и окурки видел куда чаще, чем целые сигареты. Гриффиндор получил свои пять баллов, а меня до вечера дразнили «Мальчик, который не курит». Но в целом отвечать на уроках я не любил и руку почти никогда не поднимал. Когда меня спрашивали в человеческой школе, Дадли внимательно прислушивался и если я отвечал хорошо, меня ждали побои. С возрастом братец придумал кое-что новенькое: он просто отбирал у меня портфель, и домашки делать я не мог. Когда тётю вызвали в школу, потому что домашние работы я не сдавал целый семестр, я потерял самообладание и прямо при учителях заявил, почему делать этого не могу. Был скандал, тёте пригрозили вмешательством социальных служб, она разозлилась и всё спрашивала, отчего я не рассказал ей сразу. Дядя, напротив, не стал разбираться и выпорол меня. Дадли радостно ржал, глядя на мои слёзы, а дядя предупредил, что выпорет и его тоже, если его имя хоть раз произнесут в школе вместе с моим. Дадлик, умный мальчик, не поверил. Тогда дядя Вернон уточнил, что лишает его карманных денег, да так и сделал. Мне наняли репетитора — чтобы я смог догнать класс и получить семестровые оценки, а Дадли на всё время моих дополнительных занятий лишили денег. Гонять и преследовать он меня не перестал, но учебники мои больше не трогал. Приходящий учитель мог сообщить в соцслужбу, что ребёнок живёт в чулане, и тётя выделила для занятий одну из гостевых спален на втором этаже. Там стоял стол, и уроки проходили в приличной обстановке. Затем комнату закрывали на ключ, а я шёл в свой чулан. Учитель обнаружил, как я плохо читаю, и большую часть времени мы устраняли именно эту проблему. Дадли, лишённый денег, не подходил, когда видел меня с книгой, и закатывал скандал, если меня привлекали к работе по дому. Поэтому эти полтора месяца были для меня самыми спокойными. Теперь Дадли был от меня за тридевять земель. Лёжа ночью под одеялом, я слушал тихий храп однокурсников и думал, что где-то на небе моя мама смотрит на меня и радуется. — Как думаешь, Бог, — шептал я, — может быть, ты действительно существуешь и тебе нравится, когда мальчик Гарри Поттер не ложится спать голодным?