***
Ноябрь был волшебной сказкой (вероятно, «Красавицей и Чудовищем»), и в День Благодарения мне было, за что благодарить этот год. — Ух ты, мы празднуем в этом году День Благодарения? — воскликнула Элис, когда в видении ей пришла картинка накрытого стола и лицо Карлайла, который был чем-то очень удивлён. Количество людей за столом оставалось невнятным — видения, связанные с Дафни, никогда не были чёткими. — Я смогу приготовить индейку! — обрадовалась Эсме. «Как здорово, что девочка сближается с нами. Надеюсь, что она войдёт в нашу семью, как будет замечательно! Эдвард этого заслуживает», — подумала она. «Нужно будет взять у неё анализы, мне любопытно, не может ли она быть каким-то переходным звеном между нами и людьми...», — думал Карлайл, когда отвлекался от ровной, светлой радости, которую вызывали у него обретённые мной чувства. Даже Розали не протестовала в открытую, видя, как довольны родители и Элис, продолжая отпускать ядовитые комментарии только мысленно. Я знал, в чём кроется причина её недовольства, и тоже молчал. Таков был наш негласный уговор.***
Другими недовольными неожиданно оказались Джонсы. Я зашёл в гости через дверь вечером понедельника, чтобы официально попросить позволения пригласить Дафни к нам домой. — Нас уже пригласили в гости Веберы, — заметил мистер Джонс. Джек переживал, что его жена так и не освоилась в Форксе и что, хотя работа здесь шла хорошо, он сделал её несчастной, переехав сюда. Теперь же, несколько лет спустя, когда Дафни и Анджела подружились, у Джонсов сложились тёплые отношения с семьёй местного пастора. Карен нашла общие темы с миссис Вебер, разделяя беспокойства о будущем девочки-подростка, сколь мало это ни относилось бы к Дафни, и, слушая истории о сорванцах-мальчишках, с нетерпением ожидала дня, когда малыш появится и у неё. В отрыве от собственных желаний я легко мог бы сопереживать Джонсам; в тот момент я находил их желание завладеть временем Дафни даже более эгоистичным, чем моё. В спор, впрочем, вмешалась сама Дафни. — Ну, ведь они пригласили в первую очередь вас! И потом, — она чуть отвела Карен и снизила голос: будь я человеком, не расслышал бы. — Это очень важно для меня — подружиться с семьёй Эдварда, правда ведь? Тут Карен придумала условие, по которому она отпустит Дафни в гости к Калленам. Я не удержался от горькой ухмылки. — Ну, Эдвард может сходить с нами на службу и забрать тебя после неё, верно? — она говорила так, чтобы я услышал. Дафни фыркнула, на что получила строгий взгляд от опекунши, не подозревавшей об истинных причинах её веселья. Но мотивы Карен были чисты — она действительно верила, что это поможет Дафни построить серьёзные высокодуховные отношения. Жаль только, что беспокойство Карен за мою душу опоздало лет на девяносто. — Конечно, — заверил я, — я приеду.***
В четвёртый четверг ноября мой Вольво стоял на подъездной дорожке дома Джонсов. Дафни выглядела чудесно, отказавшись от того, что современные дизайнеры гордо называли «оверсайз», в пользу шёлковой синей блузки и серых брюк-палаццо. Я редко бывал в церквях с тех пор, как перешёл в свою бессмертную ипостась. Бога, которому я мог бы принадлежать, не существовало. Не к кому было возносить мольбы. Мы сами были кровавыми богами в собственной альтернативной вселенной. Карлайл считал иначе, и, возможно — всего лишь возможно, — для таких, как он, делалось исключение. Но я не он. Я запятнан, как всё моё племя. И всё же, я счёл уместным молиться за неё. Потому что если во вселенной есть некая высшая, благая сила, тогда, конечно, конечно же, эта сила, будь то он или она, тревожится за Дафни. А если нет, тогда в такой сущности нет никакого смысла. — Надо же, и никто не сгорел, — пошутила она, когда мы покинули храм. — Похоже сегодня Господь доволен даже самыми клыкастыми и кровожадными из своих детей. Я улыбнулся, потому что каждая, даже самая абсурдная фраза, которую озвучивала Дафни, вызывала у меня прилив счастья от того, что мне дарована возможность провести с ней сегодняшний день. — В былые времена за такие речи тебя бы сожгли или, по крайней мере, отлучили бы от церкви, — всё же заметил я. Меня беспокоило, что я создал у неё ошибочное впечатление о собственной природе, скрыв совершённые мною злодеяния. Даже мой яд был для неё безвреден, так что она относилась ко мне, как воспринимала себя — как к человеку «со странностями». Прямая цитата, одна из немногих, что мне удалось выудить из её сознания. — И сделали бы это обычные люди с прекрасными бессмертными душами! И с чего это им открыты врата рая, а вам — нет? Всё ещё не понимаю, почему ты считаешь, что у тебя меньше прав на божественное милосердие. — Не думаю, что мы были созданы Им, — попытался объяснить я. — Покинув парадигму смертного бытия, мы обменяли возможность бессмертия духовного на бессмертие плотское. — Получается тогда, что и у меня души нет. Ну и ладно, — заявила она, зная, какую реакцию это вызовет у меня. — Ты не бессмертна. Думаю, что, если тебя расчленить, ты умрёшь, — я внутренне содрогнулся от этой страшной, немыслимой картины. Голос мой, впрочем, не выдал моего ужаса. Дафни раздосадовано фыркнула. — Тогда зачем стараться? Зачем ты сидишь на мучительной диете, раз посмертие и все связанные с ним последствия тебя не касаются? — То, что я являюсь чудовищем, не означает, что я хочу им быть, — горько прошептал я. — Так ведь это нежелание и есть самое главное! Если не веришь мне, перечитай, что говорил другой Плотник! Хотя некоторые говорят, что Он был Каменщиком, — рассмеялась она, и я позволил этим словам осесть в моём сознании призраком светлой надежды. Таков уж был эффект Дафни Карпентер.***
Элис и Эсме превзошли себя. Дом снаружи и внутри украшали ветви с красными ягодами, жёлто-красные гирлянды и венки, искусно сплетённые из листьев, тыквы и светильники, испускавшие тёплый жёлтый свет. — Такое ощущение, что сейчас из-за угла выскочит оператор, и мне нужно будет широко улыбнуться и сказать: «Дизайнерское агенство Каллен — закажите у нас мечту!» Дафни идеально спародировала дикторские интонации, которые можно услышать в рекламе. Я негромко рассмеялся. — Киношники тебя испортили. Впрочем, Элис и Эсме будет очень приятно. Дверь открыл Карлайл. «Какие они счастливые! Нам очень повезло встретить эту девушку», — подумал он. Я сначала удивился, что выгляжу счастливым, но потом подумал, что действительно настолько близок к этому состоянию, насколько вообще, казалось, способен. Гостиная была украшена свечами, а мебель сдвинута так, что в центре комнаты образовался танцпол. Все приготовления проходили после моего отъезда к Дафни, и я знал, что сегодняшний праздник посвящён тому, чтобы порадоваться за меня. Мои братья и сёстры служили другим украшением гостиной; пользуясь случаем, Элис нарядила всех по-вечернему, и наша с Дафни одежда показалась бы стороннему зрителю неуместно-скромной. Но сторонних зрителей здесь не наблюдалось. Дафни с восторгом оглядела платье Розали, и та это заметила. Я подумал, что даже у Розали нет шансов держать эмоциональную оборону против Дафни сколько-нибудь продолжительное время. Она полюбит её. Эсме выплыла из кухни, откуда доносились непривычные для дома запахи человеческой еды. Чувствую, опять мама наготовила на небольшую орду вместо одной весьма хрупкой блондинки. Эсме легко обняла Дафни, сдерживая энтузиазм. — Станцуете для нас? — спросила она, слегка кивая на организованный танцпол. Я почувствовал, как щёки Дафни потеплели, и моё мёртвое (мёртвое ли?) сердце защемило от нежности. — А кто сыграет? — спросила она. — Розали? — взмолилась Элис. Розали была вторым музыкантом в семье после меня, а у Элис была слабость к воплощению в жизнь идеальной картинки. — Я хотел пригласить Роз на танец, — шутливо возмутился Эмметт, но сестра повела плечиком. — Я не хочу танцевать. Я сыграю, — и она села за рояль. «Ей ведь от тебя не отделаться», — подумала Розали, и была права. Она всегда лучше всех понимала, каков я на самом деле, потому что мы были во многом похожи с ней и разделяли мнение о проклятии вампирской природы. Я знал, что всё раздражение, которое Роз показывала в сторону Дафни, имеет корни в зависти к её человечности. Мы не знали, кто она такая, но она могла есть еду, показываться на солнце и… иметь детей. Благословение, навсегда отнятое у Розали Хейл. Но Дафни имела наглость выбрать меня, другого застывшего монстра, отвергая то человеческое, что было ей доступно. Эта ирония жизни мучала Розали. «Ловушка захлопнулась.» И Розали заиграла коварную, драматичную мелодию, подкрепляя вылетающими из-под изящных пальцев нотами свою мысль. Моё сердце — это дом с привидениями, Дафни. Оказавшись внутри, уже не выберешься. Мы танцевали медленный фокстрот, и зависшее в воздухе мгновение было ослепительно-прекрасно.***
Карлайл ненадолго «украл» Дафни в лабораторию, пока Эсме накрывала на стол, и в его мыслях я слышал их диалог. — Я бы хотел взять у тебя и слюну, и кровь, чтобы сделать параллельный анализ с нашими и человеческими образцами, — начал Карлайл, переходя на деловой, «докторский» тон. «Любопытно, на чей геном будет больше походить её собственный. Эх, достать бы образцы от оборотней. Может, мисс Картер когда-нибудь их уговорит?» — Это возможно, если у вас есть титановые иглы. Или можно прокусить вену или палец. «Ох, а я и не подумал, что её кожа будет прочнее, а мог бы спросить у неё или Эдварда… В этот дом не закупал подходящих игл…» — Титановых игл нет, медицинский сплав, вероятно, не будет достаточно прочным… Твои зубы прокусывают твою кожу? — Да, как и зубы Эдварда, кстати. «Но… Как же?!» — Он тебя кусал?! — ужаснулся Карлайл. — Эм-м, ну, нет, я специально порезала свой палец о его клык, чтобы… В общем, я была уверена, что… вампирский яд для меня безвреден, — Дафни до сих пор с трудом выговаривала слово «вампир» и его производные. Если бы не мои угрызения совести, меня бы это веселило до глубины души. «Безумное дитя…» — я почти воочию видел, как Карлайл покачал головой. — Напомните как-нибудь рассказать вам, мисс Картер, о технике безопасности при научных экспериментах с опасными биологическими материалами. — Обязательно, — беззаботно хихикнула она и прокусила вену на локтевом сгибе. «Какой необычный запах,» — отметил про себя Карлайл.***
Как я и догадывался, банкет был роскошный: индейка, тыквенный пирог, разнообразные канапе, свежие фрукты. — Дафни, ты будешь глинтвейн или эгг-ног? — спросила Эсме, разливая остальным кипяток, чтобы застолье не выглядело столь комично и неуютно. Для визуальной гармонии стол был накрыт на восемь персон. — Мы не скажем Джонсам, но ведь ты уже подросла до возраста употребления алкоголя, — смеясь, подмигнула мама. — Глинтвейн, спасибо, — Дафни улыбалась. Кажется, наш танец сделал её счастливой. Я пожалел, что отказался танцевать тогда, на Хэллоуин. Как приятно было видеть её такой радостной. Дафни ела, пытаясь запихнуть в себя столько еды, сколько влезет, справедливо надеясь порадовать этим Эсме. Разговор за столом шёл на удивление легко — Дафни попросила Карлайла рассказать о первых годах, проведённых на Новой земле. Его истории дополняли атмосферу вечера — в Америку он приехал в восемнадцатом веке, каким-то столетием позже Мэйфлауэра, и как раз в тот период День Благодарения стал официальным праздником. Наконец, настало время тостов. Первая говорила Дафни. — Я благодарна этому году за то, что встретила вас. Я жила, думая, что одна в целом мире не старею и просто продолжаю и продолжаю быть. Мне было страшно, одиноко, печально… Но моя встреча с вами изменила всё. Открыла мне другой мир, и теперь я смело смотрю в будущее, на тайны и трудности, которые предстоит раскрыть и преодолеть. Спасибо вам всем, что разделили со мной свой секрет и пригласили в свои жизни. И особенно я благодарю за это Эдварда. Она посмотрела мне в глаза и подумала очень отчётливо: «Мне страшно… Потому что я люблю тебя.» Я не мог отвести от неё глаз. — Дафни… — начала Эсме. «Ты мне уже как дочь… Нет, я напугаю её, Господи, помоги мне выразить всё…» — Дафни, я благодарна тебе за Эдварда. Он снова улыбается, снова сочиняет музыку, и всё это благодаря тебе. Лицо Эсме было искажено тем выражением, которое означало у нас слёзы. Разумеется, это были слёзы счастья. Наша милая Эсме истинно материнской радостью сопереживала авантюре, имя которой — любовь. — Эсме, за Эдварда должен благодарить я, — пошутил Джаспер. Кто, как не он, природный эмпат, познал все глубины моей меланхолии. И ведь он был прав — все мои сомнения, угрызения и переживания не занимали теперь и десятой доли моего сознания; остальная часть меня была счастлива. Все рассмеялись, и Эмметт, притворяясь, что утирает слёзы, согласился с братом. — Это верно, Эдди стал намного менее невыносимым! «Для тебя», — подумала Розали и мысленно закатила глаза. Пришла моя очередь говорить. — Дафни, я благодарен за то, что встретил тебя. Я говорил тебе, что думаю о собственном посмертии, но с твоим появлением я впервые почувствовал себя благословлённым, а не проклятым. Твой феномен — это тайна, но в ней есть одна известная переменная. Женщина, которая подарила тебя этому усталому миру. Которая сделала возможной нашу встречу. Я от всего сердца хочу поблагодарить Лилиан Розмари Карпентер. Я выпил кипяток, не салютуя. В этот момент одновременно замерло четверо вампиров. Ровный, умиротворённый поток мыслей Карлайла сменила всего одно отчаянное восклицание: «Не может быть!!!» Элис пришло видение, как Карлайл скитается по лесу, и на нём такое потерянное выражение лица, какого я не видел никогда. Джаспер уловил ужас, исходивший от Карлайла. Я прочёл всё это в их мыслях. Замешательство длилось долю секунды, а потом мы инстинктивно нацепили маски спокойствия, как привыкли поступать всегда. Похоже, несмотря на все тёплые слова, никто ещё по-настоящему не считал Дафни частью нашей безумной секты. Доли секунды хватило, чтобы Эмметт, Эсме и Розали поняли, что что-то не так, приняли это к сведению и вернулись в нормальное состояние. Доли секунды хватило, чтобы Дафни уловила замешательство, но не чтобы она поняла его суть. Затем Карлайл сделал то, чего я никогда за ним не замечал. Он сбежал. Он достал из кармана мобильник, посмотрел на экран и спокойным голосом заявил: «Прошу меня простить. Это срочно», — после чего ветром покинул гостиную. Он не думал, просто бежал, пока расстояние не скрыло поток его сознания, претворяя в реальность видение Элис. Меня не отпускала картинка, которую я успел уловить в мыслях отца. Но я не мог и не должен был обдумывать это сейчас. У нас были гости. Вечер продолжился. Дафни закончила ужинать, после чего мы вернулись в гостиную, и я сыграл для близких пару наименее печальных мелодий из своего репертуара. Она всё же заметила изменившееся глубинное настроение, и вскоре начала прощаться с моей семьёй. Я отвёз её домой. Мы говорили о чём-то отвлечённом — удивительно, но я не помню. Не думал, что когда-нибудь буду способен что-то не запомнить. — Вечер был дивный, — нежно сказала она, прощаясь со мной на крыльце дома. — Что будем делать в уик-энд? — Мы поедем подальше на охоту на пару дней, — соврал я. — Ладно, схожу в кино с Анджелой, — улыбнулась она. Какое феноменальное доверие демонстрировало это отсутствие всяких вопросов! Я бы не мог сейчас ничего ей сказать, ведь сам ничего ещё не осознал. Она поцеловала меня, и я пылко ответил на поцелуй, стараясь вместить в него всё то, что невозможно было сказать.***
Карлайл вернулся через сутки. Все спрашивали меня и Элис, что же такое стряслось: подобные выходки были в моём характере, но никак не в характере отца. Я честно отвечал, что не знаю. У меня для анализа была всего одна картинка — лицо смертной женщины, очень, очень отдалённо напоминавшей Эсме, с каштановыми волнами и добрыми глазами цвета орешника. Отец вернулся поздним вечером в пятницу. Молча зашёл в дом и очень по-человечески упал на диван перед камином, не обращая внимания на пятна, которые оставляла мокрая одежда. Тотчас появилась Эсме и схватила его за руку, выказывая безмолвную поддержку и готовность разделить любую новость. Речь ещё не вернулась к Карлайлу. — Если нет слов — подумай, — предложил я. И Карлайл разделил со мной свою ношу.***
Я никогда прежде не видел её в его воспоминаниях, потому как в первые годы моей новой ипостаси был слишком зациклен на собственной жажде, а когда Карлайл воссоединился с Эсме, никому другому не было места в его сердце и мыслях. Тысяча девятьсот десятые года. «Декабрь тысяча девятьсот семнадцатого, Рокфорд, Иллинойс», — уловил я в мыслях отца. Уже девять месяцев американцы воют на стороне Антанты. Аптечная лавка, Карлайл закупает бинты и спирт для личных запасов — теперь в больницах всегда не хватает расходников. «Добрый день, тётя!» — в лавку заходит девушка из воспоминаний Карлайла, шатенка лет двадцати пяти, спотыкается и роняет корзинку с продуктами. Карлайл подхватывает её под локоть, но пакет крупы падает и рвётся, рассыпая содержимое по полу лавки. Глаза девушки наполняются слезами, и она стыдливо закрывает лицо ладонями. Миссис Мёрфи, аптекарша, начинает ругать девушку за неловкость, но, видя, как она расстроилась, смягчается и переходит к утешениям. Она называет её Лилиан. «Мисс, не переживайте так», — утешает её Карлайл, помогая собрать уцелевшее содержимое корзинки, которую девушка передаёт своей тёте, забирая обезболивающее и травяной сбор. Карлайл придерживает для неё дверь, и девушка, успокоившись, благодарит его: «Спасибо, доктор Каллен.» «Мы знакомы?» — удивляется он. Она краснеет, и Карлайлу неожиданно обжигает горло. Он пугается внезапно проявившей себя жажды, которую давно заковал в цепи человеколюбия. «Нет, но все в городе знают, что это вы вытащили Тоби Мёрфи. Он мой кузен.» Карлайл вспоминает восемнадцатилетнего юнца, которого привезли с фронта с разбитой ногой. Ногу пришлось ампутировать, начиналось заражение крови… Но парень выжил. «Что же, это всего лишь мой долг. Очень приятно, мисс?..» «Карпентер. Но можно просто Лилиан, доктор.» «Лилия означает чистоту и благородство, — улыбается Карлайл. — Хотя язык цветов уже почти никто не использует.» Он кивает на травы и лекарства, которые Лилиан забрала из аптеки: «У вас мигрени?» «У матери», — вздыхает девушка. «Я мог бы осмотреть её.» Лилиан хмурится и нервничает, опускает взгляд; Карлайл замечает, что одета она очень аккуратно, но очень просто. «Спасибо, доктор, не нужно», — и Карлайл не находится с ответом.
***
Доктор Карлайл Каллен не искал встреч с Лилиан Розмари Карпентер специально; жизнь сталкивала их без всякой инициативы со стороны любого из них. Была ли вина Лилиан в том, что она влюбилась в прекрасного доктора? Была ли вина доктора в том, что он находил в их разговорах утешение своему одиночеству? У мисс Карпентер на войне погиб жених, помолвку с которым заключили их родители. Она не любила его, и всё же носила на шее простое колечко, горюя о внезапно оборвавшейся юной жизни. Карлайл вспоминал человеческое лицо шестнадцатилетней Эсме Энн Плэтт, которую, конечно, давно выдали замуж в её родном Огайо.
***
Доктор Каллен ведёт войну с самим собой. Третье столетие, как он живёт один, ни в одном из бессмертных не находя друга или брата по убеждениям. Он отпустил в смертную жизнь девушку, которая так понравилась ему. И вот снова жизнь сталкивает его со смертной девой, словно намекая, что тогда он сделал неверный выбор, а теперь ему дан второй шанс. Обратить её и исчезнуть… Но может ли он своими руками, дарующими излечение, оборвать жизнь? Точно не по своей лишь воле. А раскрыть свой секрет означало нарушить закон.***
Январь тысяча девятьсот восемнадцотого года. Карлайл собирает вещи. Он уезжает в Чикаго. Но не проститься было бы жестоко…. «Я знаю, всегда знала, что ты не женишься на мне…» — в глазах Лилиан не было слёз. Она была удивительно спокойна и мягка, утешая прекрасного доктора вместо того, чтобы принимать утешения. «Лилиан… Лилиан Розмари Карпентер. Лилия означает непорочность, красоту, благородство. Это символ Девы Марии. Розмарин — преданность и защита от зла. Никто уже не использует язык цветов. Как жаль, что твоё имя не защитило тебя от зла. Ведь, если ты — белая лилия, то я — скорее волчеягодник, «печальная Дафна». Смертельно опасен, хоть по виду и не скажешь.» «Ты не Дафна, — улыбнулась девушка. — Ты — Апполон, слишком прекрасен, чтобы быть человеком.» Карлайл промолчал, и Лилиан кивнула, понимая, что права. «У меня всего одна просьба», — тихонько сказала девушка. «Что угодно», — ответил «Апполон», ещё не зная, что она попросит. «Я не узнаю больше любви. Я чувствую, что это так. Завтра ты уедешь, но есть ещё сегодняшний день. Останься со мной сегодня.» Это было опасно, очень опасно, но Карлайл знал, что его сила воли безупречна. Он знал, что сдержит себя. И потому не смог отказать.***
Я стоял посреди гостиной, не силах преодолеть ступор. На диване, спиной ко мне, сидел Карлайл. Удивительно, что наши безупречное зрение и превосходная наблюдательность пропустили эти очевидные совпадения в улыбке, оттенке волос и линии подбородка. Но ведь мы считали, что это невозможно. Он вынырнул из воспоминаний, и к нему вернулась речь. Уже ничто не мешало облечь в слова открывшуюся истину. Карлайл произнёс вслух то, что я пытался осознать эти долгие мгновения. — Дафни — моя родная дочь.