▪︎▪︎▪︎
На подходе к временному дому Мирай Кеджуро поудобнее перехватил короба и натянул на лицо самую приятную улыбку: тяжелые мысли Столпа — не ее проблема. По дороге Кеджуро попытался представить, что может испытывать человек, оказавшийся в ее положении. Мирай виделась ему красным кленом, с корнями выдернутым из почвы, брошенным засыхать в чужом, чуждом мире. Попытался представить, что сделал бы сам, окажись в таком положении — без Сенджуро, товарищей… Без отца. И мысленно поклонился Мирай — за нечеловеческую выдержку. Он бы так точно не смог. Он бы наверняка сломался. Ренгоку осторожно постучал в запертую дверь, но ответом была тишина. По паре фраз Оякаты-самы мечник знал, что Глава попросил Мирай не покидать территорию Штаба, и та согласилась. На человека, нарушающего слово, Сайто походила меньше всего, и Кеджуро обоснованно разволновался. Барьер глицинии надежно защищал миниатюрное селение охотников, но в случае с Мирай… нужно быть готовым к чему угодно. Череду беспокойных мыслей нарушил грохот, донесшийся со стороны внутреннего двора. Не выпуская из рук увесистую поклажу, Кеджуро рванул на звук. Мирай стояла посреди небольшой тренировочной площадки. Пышные косы вновь расплелись, волны алых волос накрывали прямую спину, а руки крепко держали две катаны — сталь сияла и пела. И Ренгоку вновь вернулся в тот лес из чужих воспоминаний. Узлы ткани на коробках выскользнули из пальцев — как завороженный, истребитель замер, не в силах пошевелиться. Вокруг Сайто лежали соломенные манекены: головы отдельно, туловища отдельно. Ни одного лишнего движения. Ни единой ошибки. Как и писал Годжуро. — Добрый день, Ренгоку-сан, — Мирай обернулась и вежливо склонила голову. — Прошу простить за беспорядок. — Я принес… — Кеджуро даже понадобилась пара секунд, чтобы прийти в себя. От самой приятной улыбки не осталось и следа: он совершенно точно стоял с открытым ртом. — Газеты. И книги. И обед… — Ты слишком добр ко мне, Ренгоку-сан, — Мирай опустила глаза. — Я не заслуживаю. — Не говори так, — мечник даже не сразу узнал свой голос. — И прошу, зови меня просто Кеджуро. — Хорошо… Кеджуро, — тихо ответила Сайто, словно пробуя имя на вкус. — Благодарю за помощь. Всего за сутки, что они не виделись, Мирай изменилась: интонации стали мягче, спокойнее… нейтральнее. Не было недоверчивого прищура, недовольно поджатых губ, резких движений. И Ренгоку понял, что чертовски скучает по всему этому — по жизни в ее больших красных глазах. Потому что сейчас они не выражали… ничего. Мирай уже начала засыхать. — Пообедай со мной, пожалуйста, — Ренгоку указал на короб с бэнто. — Сенджуро, мой брат, приготовил слишком много… Мирай подняла бровь, и мечник понял — она безошибочно уловила неприглядный оттенок фальши в простой просьбе. Он мог скрывать истину от семьи, товарищей, от себя самого. Но не от нее. Это пугало и восхищало одновременно. — Это предлог, — вздохнул Кеджуро, сдаваясь на милость прямого внимательного взгляда. — Я хотел поговорить. Но приготовил брат и правда много. — Хорошо, — кивнула Мирай, благосклонно указав в сторону террасы. — В доме… Все еще немного душно. Побеседуем на воздухе? — Отлично! — Ренгоку просиял и, подхватив коробки, быстрым шагом направился к террасе. — Сенджуро… Младший брат? — разлив горячий чай, Сайто села рядом и задумчиво взглянула на ровные ряды онигири. Ренгоку, уже успевший набить полный рот, только кивнул. — Он пойдет по твоим стопам? — Мирай указала на лежащую рядом катану и получила еще один кивок. — Он пока только тренируется, — спешно дожевав, добавил Кеджуро. — Отец не занимается с ним, а я бываю дома… слишком редко. — Найди ему учителя, — резонно заметила Сайто, пригубив чай. — Дыхание Пламени… — удивляться действиям Мирай, похоже, входило у Ренгоку в привычку: сам бы он не смог так естественно и быстро подвести разговор к нужной теме. А она смогла — всего тремя короткими фразами. — Дыхание Пламени передается только внутри нашего клана. Так что… учить могу его только я. — Вот как… — пробормотала Сайто. — Необычно. Судя по тому, что я узнала от Кагаи Убуяшики и успела прочесть, другие техники спокойно распространяются среди мечников. — Это непреложное правило, — нахмурился Кеджуро и, подражая голосу отца, пробасил: — «Наш предок, создавший одно из величайших дыханий, завещал бережно хранить Пламя. Пламя не должно попасть в чужие руки». Мирай замерла с чашкой. — Теперь, когда я знаю, что Дыхание Пламени принадлежит тебе, я прошу прощения. От имени всего клана. — Ренгоку опустил голову. — Мы не имели права… — Оно не принадлежит мне, — прошептала Мирай. — Я… пропала, оставив только одного ученика. Он овладел Дыханием своим упорством и мог распоряжаться полученным знанием, как считал нужным. Хоть я и не одобряю тайн… Как мой преемник Годжуро имел на это право. — Расскажи мне о нем, если можешь… — Кеджуро отложил палочки и нерешительно взглянул на Сайто. Она запросто могла выставить его вон. На это она точно имела полное право. Но вопреки всему, Мирай потеплела: — Твой предок — удивительный человек. Был… удивительным человеком. Я ни разу не услышала от него и слова недовольства. Он стирал руки в кровь и срывал мышцы, упражняясь каждый день, но не переставал улыбаться. Как-то раз я вытащила его из ледяной воды: он тренировал легкие, задерживая дыхание. Потом болел недели две, наверное. Горел, дрожал от лихорадки, а все тянулся к катане. И смеялся: говорил, что с температурой ему проще. А однажды... — Мирай даже слабо улыбнулась. — Однажды вывихнул левое плечо, решив, что хочет сражаться на двух мечах. — Как ты? — Ренгоку затаил дыхание, вспоминая рассеченные манекены за домом. — Да, как я. Парными или катаной с вакидзаси — неважно… — кивнула Сайто. Научилась еще в детстве, до того, как… начала жечь демонов. — Но я учила Годжуро биться одним мечом. — Почему? — мечник с трудом держал серьезное лицо: ему все сильнее хотелось подпрыгнуть от радости. И в самых смелых фантазиях Ренгоку не мог представить, что прикоснется к истории своей семьи и Дыхания Пламени. С каждым словом Сайто он находил новые вопросы: сколько мечников стояло у истоков Организации, как именно она придумала технику, и как отточила эту невозможно сложную десятую кату, на которую у него ушло больше полугода. — Правая рука была сильна, но левая слишком слаба, — пожала плечами Мирай. — Лучше всего концентрироваться на том, что сильнее. — А расскажи про… — Кеджуро, — прервала его Сайто. — На сегодня все. Я бы не хотела продолжать эту тему. Ренгоку потемнел, пытаясь понять, где успел напортачить или позволить себе лишнего. Мирай больше не улыбалась — красивое лицо превратилось в безжизненную маску, а еще недавно сиявшие глаза казались двумя глубоким колодцами. — Это не твоя вина, — твердо сказала она, возвращаясь к чаю. — Я должна была догадаться… Что это будет непросто. — О чем ты? — Кеджуро подавил желание коснуться ее руки: погладить большим пальцем тонкую кожу и легонько сжать, наполняя теплом — приободрить хоть так. Напомнить, что она не одна в этом новом мире. Что ей не обязательно быть одной. — Для тебя это сказка. Легенда о твоем предке. Для тебя это — история. Для меня же… — Мирай с тоской взглянула вдаль, туда, где за пышным сиреневым садом виднелся пик невысокой горы. — Утерянная жизнь. Соль на открытые раны. — Прости, Мирай, — Ренгоку отвел взгляд и спрятал руки в карманы. Он все-таки сделал больно. И пока она мучилась, радовался, как неразумное дитя, что жжет лупой крылья бабочке. — Я не подумал. — Все в порядке, — вздохнула Сайто и взяла онигири. — Не кори себя. — Ояката-сама высказал какие-нибудь мысли по поводу того, что с тобой случилось? — осторожно спросил Кеджуро: это было не его дело, но он все же решился. В конце концов, хуже, чем сейчас, наверняка уже не будет. — Он предположил, что здесь может быть замешана техника демонической крови, — Мирай поджала губы. — Но мы не можем быть уверены, пока я не вспомню ту ночь. А я… не могу. Но лишь пока. Я вспомню. — А до тех пор?.. Мирай молча указала на короб со свитками и подшивку газет. Ренгоку глубоко вдохнул: слова, что он собирался произнести, репетировались всю дорогу к Штабу. В разных вариациях, интонациях, с разными улыбками — от мягкой и скромной до самой широкой и ослепительной, как любил говорить Узуй. Но сейчас, смотря на бледную девушку перед собой, Кеджуро понимал, что с ней это не пройдет. Мирай раскусит его, как орех, и он потеряет самое главное — шанс заслужить ее доверие и уважение. — Госпожа Мирай… Возьмите меня в ученики.Утерянное и обретенное. Глава V. Соль на открытые раны
3 января 2024 г. в 17:24
«Дыхание Солнца нельзя называть техникой. Оно, как само Светило, недостижимо — для нас. Это Дар, доступный лишь одному. Все, что остается другим, зажмурившись, восхищаться этой силой. Считать Дыхание Солнца Даром только для господина Ёриичи легче, чем признать, что даже всех моих сил никогда не хватит и на первую кату. Должно быть, отчасти поэтому я попросился в ученики к Мирай-сенсей: говорили, что Дыхание Пламени ближе остальных к Дыханию Солнца. Вот только никто не предупреждал, насколько ближе.
Вчера я видел, как Мирай-сенсей тренируется с господином Ёриичи — их стили удивительно похожи. Мир дрожал и сиял, словно сами боги спустились на землю и скрестили клинки в бесконечном танце света. Господин Ёриичи и Мирай-сенсей редко упражняются вместе, и все мечники, что были в штабе, собрались посмотреть на их бой. Как малые дети, мы робко стояли за деревьями и подглядывали за чем-то, что не было предназначено для посторонних. Когда глаза немного привыкли, я понял, что господин Ёриичи и госпожа Мирай тренируются на настоящих катанах. Впервые за долгое время стало страшно. Часть меня знала, что господин Ёриичи никогда не навредит человеку, но другая понимала: их бой — не забава, и любое неосторожное движение могло стоить если не жизни, то руки.
Но Мирай-сенсей не допускает ошибок. Она удивительная. И такая же недостижимая, как само Солнце. Мирай-сенсей — еще один дар. Дар для господина Ёриичи»
Свиток выпал из рук. Ренгоку вздрогнул и растер лицо ладонями: на миг ему показалось, что он видел все собственными глазами. Встречу Солнца и Пламени в темноте густого горного леса. Показалось, что он собственными ушами слышал звон стали и глубокое размеренное дыхание. Показалось, что он был там. Смотрел на ее бой. Нет, не бой — удивительный танец за гранью человеческого понимания. Вся она словно была объята Пламенем, а длинные волосы развевались огненными языками. Ренгоку смотрел... И не мог пошевелиться.
Истребитель потряс головой, приводя мысли в порядок, а сердцебиение — в нормальный ритм. Эти записи были слишком личными. Ренгоку не имел права читать их. Он проник не только в чужие мысли — забрался в сердце. И пусть тот, кто заполнял свиток ровными кандзи, давно мертв, Кеджуро почувствовал, что перешел черту.
— Прости, — Ренгоку поднял свиток, бережно сложил и убрал обратно на полку.
Следующие свитки он открывал с большой осторожностью, опасаясь ненароком вновь нарушить чужой покой. В одних скрывались такие же личные воспоминания и размышления, в других, на счастье, писали только о техниках боя, лучших кузнецах, удобных маршрутах или приличных постоялых дворах.
Кеджуро выбрал несколько наиболее безопасных и сложил в деревянный ящик. Он уже собирался покинуть библиотеку, когда взгляд вновь коснулся тот самого, первого. Рука невольно потянулась к чужим мыслям: словно во сне мечник подхватил этот и еще пару свитков, а потом быстро, как какой-то вор, спрятал за пазухой и был таков.
Позднее он объяснил это исключительно академическим интересом: вполне вероятно, среди частных записей могли таиться и полезные описания боевых стоек или кат. Ренгоку просто хотел стать сильнее, ведь это задача Столпа: совершенствоваться, чтобы эффективнее поддерживать организацию и защищать людей. Так он решил успокоить себя перед сном. И у него почти получилось.
— Я возвращаюсь в Штаб, отец, — наутро Кеджуро нашел Шинджуро там же, где и всегда — перед открытыми сёдзи за книгой и бутылкой. — Пожалуйста, берегите себя.
— Ты разве не прочел те записи? — Шинджуро даже не обернулся.
— Прочел, — спрятанные под хаори свитки обожгли кожу через плотную форму, и мечник неосознанно опустил глаза, хоть и говорил исключительно с отцовской спиной.
— И все равно возвращаешься в Штаб? — впервые за долгое время Ренгоку-старший повернул голову. — Совсем ничего не понял?
Осознание многовекового обмана должно было разбить, разочаровать, заставить усомниться во всем. Но Кеджуро с удивлением не обнаружил в себе таких чувств. Он был… воодушевлен. Столп будто покинул маленькую темную комнату: раздвинул седзи и увидел больше. Мир не рассыпался золой. Наоборот, он стал шире.
— Дыхание Пламени создал не наш предок, — Кеджуро улыбнулся. Искренне. Так, как улыбался только глядя на Сенджуро. — Но он овладел им. Передал дальше, не позволил Пламени угаснуть. И я благодарен Годжуро. Как благодарен тебе, отец.
— В тех свитках не упоминалось имя… — Шинджуро прищурился: как Кеджуро улыбался, так и отец — впервые за долгое время внимательно смотрел на сына. — Откуда оно тебе известно?
— Этот секрет, отец, я дал слово сохранить — покачал головой Кеджуро. — Прошу простить.
— Вот как… — усмехнулся Шинджуро. — Что же. Храни. Только не опозорься, капая в глаза со второго этажа.
Улыбка тут же исчезла — радость совершённого открытия померкла. Он понял, что как только Мирай получит записи прежних Пламенных Столпов, их пути разойдутся. Все кончится. С другой стороны, если подумать, они даже толком не говорили. Заканчиваться было нечему. Эта мысль должна была согреть и успокоить, но Ренгоку только сильнее помрачнел. Шинджуро вновь отвернулся и рассеянно махнул рукой, недвусмысленно показав, что продолжать разговор не намерен. Кеджуро вздохнул и отправился прощаться с Сенджуро. Не изменяя традициям, мальчик собрал в дорогу увесистую коробку с едой и, взяв со старшего брата слово, что в следующий раз тот расскажет о какой-нибудь миссии, помахал на прощанье.