Последняя миссия

Ренгоку нервно мерил шагами дорожку перед штабом. Пару раз пробовал сесть на край террасы или скрыться под кроной дерева, но безуспешно. От собственных мыслей не спрятаться, как ни старайся. И чем дольше думал мечник, тем сильнее хмурился. Раз за разом возвращался в поезд, который уже успел прозвать про себя «безумным», — слишком много странностей за последнее время случилось на новенькой и блестящей железной дороге. Раз за разом вспоминал слова Мирай, ее клинок, ее слова, и чувствовал, что все глубже проваливается в кроличью нору. Поведение Оякаты-самы, вежливо, но настойчиво попросившего мечника остаться снаружи, вызывало еще больше вопросов — Глава никогда не скрывал свои мотивы от Столпов. До это дня. Время, проведенное в тяжелых раздумьях, тянулось медленно, и когда Мирай вышла наружу, Кеджуро показалось, что прошли сутки. Вид Сайто, бессильно опустившейся на ступеньки и глубоко вдохнувшей свежий утренний воздух, только укрепил ощущения — она выглядела невероятно измотанной. Должно быть так же выглядел и он сам. Лишь Ояката-сама, появившийся следом, излучал безмятежность. — Госпожа Мирай останется в штабе. Для нее уже подготовили дом, — мягко улыбнувшись, Глава указал рукой на восток. — Кеджуро, не мог бы ты ее проводить? А после вернуться сюда? Поймав спокойный взгляд , Ренгоку молча кивнул и протянул руку. Охотница подняла потухшие глаза и, печально усмехнувшись, встала, отказываясь от помощи. Всю недолгую дорогу Мирай не проронила ни слова — только смотрела перед собой. Ренгоку и сам не торопился открывать рот — спрашивать о беседе, к которой его не приглашали, было как минимум невежливо; говорить что-то неуместное — и того хуже. — Я хочу извиниться, — Мирай долго и безрадостно разглядывала небольшую тренировочную площадку и скромный дом, а потом неожиданно повернулась к мечнику. Мелодичный голос звучал глухо, но спокойно и твердо. — Я прошу прощения за свое недостойное поведение в лазарете, городе и поезде. Подобное больше не повторится. Не замечая вытянувшегося лица Кеджуро, Сайто низко поклонилась: — Прости меня за недоверие и злые слова. Я благодарю тебя за помощь и проявленное терпение. — Все… Все в порядке, я не обижен, — смутившись, Ренгоку кашлянул в кулак. — Тебе совсем не обязательно… — Обязательно, — Мирай выпрямилась и серьезно посмотрела на истребителя. — Совершенно необходимо. — Я могу сделать для тебя что-то еще? — Кеджуро и сам не ожидал от себя таких слов, но они сорвались с губ так легко и естественно, что он не успел удивиться — словно все было так, как и должно. — Господин Убуяшики передаст мне книги… — Сайто задумчиво покрутила в пальцах сережку. До этого момента Ренгоку не замечал, а теперь не мог отвести взгляд от необычного рисунка: рассветное солнце поднималось над землей, озаряя небо. Серьги не были украшены дорогими камнями или металлами, и все же выглядели удивительно. Но особенно удивительной в настоящих рассветных лучах казалась тонкая длинная шея — Кеджуро был уверен, что кожа Мирай тепла и нежна, но проверить все равно захотелось. Он убрал руки в карманы — просто на всякий случай. — Книги об истории, науке, политике… Я хочу наверстать пропущенные… века, — Мирай погладила сережку, но вовремя себя одернула и сжала беспокойные пальцы в кулак. Пальцы были длинными и тонкими, их даже можно было назвать хрупкими, но Ренгоку чувствовал, что они способны стереть в порошок камень. И от осознания этой двойственности по спине пробежали мурашки. Кеджуро с трудом отвел взгляд, силясь вернуться к разговору. — Если у тебя остались те… газеты, я была бы благодарна. И… — Мирай запнулась и нерешительно посмотрела на истребителя. — И книги о Дыхании Пламени, — кивнул Ренгоку. — Я принесу их завтра. — Благодарю, — должно быть, Сайто хотела улыбнуться, но не вышло: лишь нервно дернулась четко очерченная губа. Вздохнув, она еще раз коротко поклонилась. — За все. — Мирай! — Кеджуро и сам не понял, зачем окликнул уже успевшую направиться в сторону дома девушку. Она замерла и медленно обернулась: в глазах читался тот же вопрос. Вот только ответа у Столпа не было. Сглотнув, Кеджуро не нашел ничего лучше, чем неловко улыбнуться: — У тебя очень красивые… Красивые серьги! — Спасибо, — Мирай опустила глаза и дотронулась до украшения, бережно проводя пальцем по рисунку. И добавила шепотом: — Это подарок. Сайто бросила на мечника полный горечи взгляд и сделала им обоим одолжение, быстро скрывшись в доме. — Ну и глупец же ты… — Ренгоку тяжело вздохнул и устало потер переносицу. — Какой позор! Надо же было ляпнуть! Мирай оказалась цунами: появилась из ниоткуда, сверкнула кровавыми росчерками ран, светящимися глазами, затопила все вокруг длинными волосами. И тут же выяснилось, что плавать он не умеет. Кеджуро барахтался всю обратную дорогу к дому, где расположился Ояката-сама, и даже не понял, как зашел в залитую утренним светом комнату, как машинально поклонился и сел, немигающе уперевшись взглядом в свои руки. Руки требовательно дрожали и просились туда, к шее Сайто — просто коснуться, хотя бы одним пальцем провести по тонкой коже. Убедиться, что девушка, смотревшая не на него, а сквозь, реальна. Убуяшики тем временем терпеливо молчал, давая Ренгоку время собраться с мыслями и прийти в себя. Времени потребовалось изрядно — чай, принесенный Ничикой, успел остыть. — Это правда? — Наконец прошептал Кеджуро. — Все это правда? — Мирай Сайто… — Ояката-сама мягко улыбнулся и поднес к тонким губам чашку. — Удивительная девочка. — Она правда… из другого времени? В голове не укладывается…. — честно признался Ренгоку. — И еще Дыхание Пламени. Не могу поверить, что его создала она. Отец говорил, что Дыхание Пламени — наследие нашего предка, первого Пламенного Столпа. Говорил, что мы обязаны хранить эту технику, не выпускать за пределы клана — так завещал предок. А теперь выходит, что все это неправда? — Я не могу вмешиваться в дела твоего клана. Боюсь, с этим тебе придется разбираться самостоятельно, — покачал головой Убуяшики. — Но могу подтвердить, что Мирай Сайто действительно не принадлежит нашему поколению. Было время, когда я читал о ней и других первых мечниках ночи напролет и не мог остановиться. Настолько удивительны те истории. У Кеджуро перехватило дыхание. Еще недавно он крепко держал Мирай за руку, смеялся, глядя, как она пытается выловить дурацкое яйцо, слушал ее голос, заглушаемый мерным стуком колес. И вот теперь ее образ растворялся в веках, утекал на страницы свитков клана Убуяшики. Поверить в такое было невозможно. И одновременно легко — Сайто действительно больше походила на легенду, чем на живого человека. — Мирай не знает, как оказалась здесь. Девочка все еще не может вспомнить, что именно случилось… — спокойно продолжил Ояката-сама. — Или не хочет… В любом случае, ей потребуется время, чтобы осознать случившееся. Как и тебе. Думаю, вместе вам будет значительно проще во всем разобраться. Убуяшики прямо посмотрел на Ренгоку, и мечник понял его без слов. Вот только как относиться к подобному, не знал. Был готов отбивать поклоны в пол, благодаря за возможность. И был готов бежать без оглядки — настолько страшной казалась перспектива оказаться рядом с ней. Признаться честно, Кеджуро рассчитывал передать газетную подшивку и несколько книг, которые позволялось брать из семейной библиотеки, коротко поклониться и улететь на миссию — чем сложнее и опаснее, тем лучше. Ренгоку никогда не боялся демонов: изучал, наблюдал, рассчитывал атаки, понимая, что нестись сломя голову неразумно. Но не боялся. Он усмехнулся: Столпа Пламени бросает в дрожь от вида другого истребителя — вот потеха. Санеми его наверняка размажет тонким слоем, когда узнает. В ушах так и звенел насмешливый голос товарища: «Что, Ренгоку, девчонки испугался?». Испугался. До запотевших ладоней и лихорадочного взгляда. — Если ты, конечно, не против, — голос Главы заглушил смешки Шинадзугавы. — Ты уже сделал достаточно, я не вправе просить о большем, если ты не… — Я хочу! — слова сорвались с губ быстрее, чем в голове Ренгоку оформилась мысль: — Пожалуйста, Ояката-сама, позвольте мне! — Ты славный мальчик, Кеджуро. И очень добрый, — Убуяшики светло улыбнулся, и коротко поклонился. — Спасибо тебе. — Что вы… Ренгоку тут же густо покраснел. Похвала Главы была безусловно приятна, но не настолько. Щеки налились румянцем по совершенно иной причине, и мечник прекрасно это понимал. От осознания захотелось провалиться под землю: подумать только, как мальчишка, обрадовался шансу побыть с девушкой. Кровь отлила от кожи, стоило только переступить порог собственного дома. Тяжелая атмосфера давила, словно здесь было меньше воздуха. Он старался передвигаться как можно тише, но Сенджуро не слушал. Брат смотрел во все глаза, и чем ближе подходил Кеджуро, тем ярче на детском лице расцветала светлая улыбка. — Братишка! — Сенджуро тут же вскочил и, насколько мог, широко расставил руки. — Ты вернулся! — Вернулся, — Ренгоку совершенно искренне отразил улыбку, мигом забыв и о напряженных днях и о безмятежном лице Убуяшики, и о голосе Мирай. Рядом с Сенджуро все отходило на второй план. Кружить его на солнце, крепко обнимать, ласково гладить по ярким волосам — с этим не могло сравниться ничто. Иногда Кеджуро думал, что только благодаря этим моментам все еще не опустил руки. Думал и соглашался сам с собой. — Пойдем скорее! — Сенджуро забавно возился, сидя на широких плечах, и указывал направление пальцем. — Я приготовил твой любимый суп и онигири со сливой, очень вкусные! И Кеджуро смеялся. С наслаждением ел суп, нахваливал аккуратные онигири и восхищался, слушая, как Сенджуро обстоятельно описывает свои тренировки. На душе было легко. Совсем скоро это счастье иссякнет, Ренгоку знал. И смеялся еще громче, бережно сохраняя в памяти короткий момент абсолютного покоя и легкости. Мрачная тень накрыла спустя каких-то полчаса. Сначала послышались шаркающие шаги, а следом показался и источник неприятного шороха. Отец был трезв — ноги бывшего Столпа заплетались скорее по привычке. — Отец, — Кеджуро низко поклонился. — Рад видеть вас в добром здравии. — Ну конечно, — равнодушно бросил Шинджуро, смотря куда-то мимо. — Вернулся, значит? Ренгоку сдержанно улыбнулся и подался навстречу, закрывая собой брата — по привычке. Шинджуро ни разу не поднял руку на сыновей, даже в особенно скверном настроении, даже пьяный больше обычного, не позволял себе подобного. В худший момент мог бросить пустую бутылку, но неизменно целился как можно дальше, чтобы ненароком не поранить. Кеджуро закрывал брата от пустого равнодушного взгляда — он был куда больнее крепкой затрещины и куда опаснее осколков. Мечник почувствовал, как Сенджуро сжался за спиной, услышал, как сбилось спокойное глубокое дыхание. — Я бы хотел попросить уделить мне немного времени, отец, — откладывать разговор было глупо: все равно придется, так что чем раньше, тем лучше. — Зачем? На что мне твои разговоры? — покачал головой Шинджуро и уже развернулся на пятках, чтобы скрыться в парах саке — в руке позвякивали сразу две бутылки. — Я бы хотел поговорить о первом Столпе Пламени, отец, — тихо сказал мечник. — О той, кто создал Дыхание. Широкая спина, небрежно завернутая в светлую юкату, замерла: последний раз Кеджуро видел подобное, когда умерла матушка — тогда отец окаменел впервые. Плечи со временем расслабились, но могильная тяжесть никуда не делась, только ушла под кожу и сковала некогда теплое и открытое миру сердце. — Поговорить? — Шинджуро ожил, когда тишина стала физически ощутимой. — Не о чем тут говорить. — Тем более. Разговор не займет много времени, — незаметно сжав кулак, ответил Кеджуро. — Будь по-твоему, — отец недобро усмехнулся и, не выпуская из рук выпивку, двинулся в сторону библиотеки. В темной комнате, заставленной стеллажами с книгами и свитками, Ренгоку провел половину детства, вторую половину — на тренировочной площадке. Атмосфера места всегда была особенной: прошлое и настоящее здесь сливались воедино, и у Кеджуро замирало сердце от этого чувства. Вот только сегодня не было ни счастья, ни восторга — только страх. Бояться нормально, но не весь страх одинаков. И этот страх — липкий и зловонный, как демоническая кровь, испытывать совсем не хотелось. Ренгоку сжал челюсть, прошел в центр комнаты и оглядел стеллажи, к которым однажды ему запретили подходить: без объяснений и подсказок — просто выставили за порог, запретив прикасаться к книгам. — Ты прочитал их все, — Шинджуро тоскливо огляделся по сторонам. — Помню, как я однажды застал тебя ночью у лампы. За окном темнота, а ты сидишь, завернутый в одеяло… Глаза слипаются, зеваешь, но книгу из рук не выпускаешь. А теперь не выпускаешь клинок… Вздохнув, он подошел к одному из стеллажей и надавил на стенку сбоку. Что-то тихо щелкнуло, и на глазах изумленного Кеджуро деревянная панель в стене упала на пол. В небольшой нише обнаружилось больше трех десятков свитков, проложенных мешочками с углем. — Я познал свое ничтожество, — отец кивнул на свитки. — И молился, чтобы тебе не пришлось переживать то же самое. Но от судьбы не уйдешь… Читай внимательнее, ведь после этого ты не захочешь читать вовсе. Шинджуро опустил голову и покинул библиотеку. И одинокий тоскливый перезвон бутылок последовал за ним. Кеджуро остался в оглушающей тишине. Сглотнув, медленно приблизился к нише и протянул руку к одному из свитков. Пламенный Столп смотрел на свое наследие, и не мог понять, чего именно в нем больше — страха или желания добраться до правды. Он словно стоял на границе сна и яви и не мог выбрать что-то одно. Кеджуро прикрыл глаза: под закрытыми веками возникла Мирай. В ее руках пела солнечная сталь, а ночной ветер развевал алые прядки. Глубоко вздохнув, мечник дернул свиток на себя и, словно опасаясь, что передумает, раскрыл, отрезая дорогу назад.       «Прикасаясь к солнцу, не думаешь, что оно сожжет тебе руки. Ты молишь богов, чтобы сожгло — ведь так у тебя останется память об этом чуде. Мирай-сенсей не сожгла мою кожу. Мирай-сенсей натерла ее мазью, потому что я тренировался до кровавых мозолей, и она слишком разволновалась. Так странно… Такая суровая и беспощадная на тренировках и такая добрая в жизни. Будто два разных человека. Разных, но одинаково прекрасных.       Я опасался, что Мирай-сенсей не захочет меня тренировать, ведь у нее достаточно своих дел… Но она согласилась. Даже не думала, просто улыбнулась и поклонилась. Когда я спросил, почему, она ответила, что знает, каково слышать отказ, и никому не пожелает этой горечи. Мимо тогда как раз проходил господин Ериичи.       Другие охотники говорили, что между господином Ериичи и госпожой Мирай особая дружба, но я не хотел им верить. Не хотел, пока не увидел сам, как он на нее смотрит. И как она смотрит на него.       Боль от кровавых мозолей меня больше не беспокоит»