Психопатия

Выходные наступают быстро — Уэнсдей объясняет это тем, что она, придумав очередной план побега, всецело сосредотачивается на учёбе, больше не желая привлекать к себе и так излишнего внимания учителей. С Торпом она больше не пересекается — только видит его за завтраком в столовой, да однажды замечает после занятий во внутреннем дворе, где он в окружении друзей сидит на бортике фонтана. На его коленях гордо восседает Максин Доран, самодовольно хлопая розовый пузырь жевательной резинки и ничуть не смущаясь, как высоко и глубоко забралась рука Торпа над её перекрещенными коленками. Уэнсдей морщит нос и отворачивается. Всё-таки Доран, хоть и умудрилась за эти полторы недели записаться к ней если не в приятельницы, то как минимум в перечень терпимых людей благодаря своим успехам в химии и биологии, была той ещё пустоголовой идиоткой, больше озабоченной своим положением в сложной иерархии школьного сообщества, чем интеллектуальным развитием. Ну вот в самом деле — Уэнсдей исподлобья бросает взгляд на компанию у фонтана — зачем она сидит среди парней со старшего курса, если только не показать свой статус, встречаясь с самим Ксавье Торпом? Вряд ли ей интересны их серьёзные — в лучшем случае — обсуждения выпускных экзаменов или — что более вероятно — их грубые пошлые шутки. Да что они все в нём нашли? Даже Синклер, до омерзения влюблённая в своего змееголового, при упоминании или появлении Ксавье Торпа принимала какое-то странное оценивающе-настороженное выражение лица. Хотя, стоит признать, у её соседки мозгов оказывается больше, чем у Доран. Энид по крайней мере не клеится демонстративно к своему парню, словно желает заявить на него права.  Судя по тому, что Уэнсдей успела найти в интернете, Ксавье Торп действительно был самым высокостатусным студентом «Невермора» — пусть тут и учились дети влиятельных политиков, мировых знаменитостей и даже одного двухзвёздочного генерала. Но почти никто из этих людей не обладал таким влиянием, как Винсент Торп, нередко появляющийся на фотографиях в прессе рядом с Президентом. Да неужели все так боятся его отца, что тянутся и пресмыкаются перед самовлюблённым парнем с неоправданно сильно завышенным уровнем собственного достоинства? Да Гомес Аддамс в бизнес-кругах не только изгоев, но и нормисов был не менее значимой фигурой, чем Винсент Торп — в политике! Нет уж! Последнее, что она хочет — это пользоваться родительским социальным статусом! Достаточно и того, что Ларисса Уимс не упускает случая напомнить, как она похожа на Мортишу! И всё же любопытно, за что этот золотой, проклятые бы его побрали, мальчик схлопотал такую завидную ненависть от местной городской элиты — шерифа Джерико и его сына. Ведь в школе, насколько успела понять Уэнсдей, у Торпа была репутация, близкая в идеальной: любимец директрисы, неформальный лидер студентов, влажная мечта всех девчонок со второго по четвёртый курсы.  Хотя Уэнсдей категорически не могла понять, что, помимо смазливой внешности, они в нём нашли! На её взгляд, Ксавье Торп был совершенно обыденным элитарным снобом, родившимся с серебрянной ложкой во рту и привыкший получать всё по одному только щелчку длинных пальцев.  По крайней мере, его крайне бестактная манера общения указывала именно на это — на избалованность и привычку к безнаказанности.  Она до сих пор не может найти ответа, почему не сломала ему нос только за то, что он прикоснулся к её ноге в тот вечер, когда она обляпалась синей краской.  Синклер, наверное, что-то знает. Пока не было ни одного вопроса об учениках, на который Энид не могла дать развёрнутый пространный ответ, не приправив какой-нибудь совершенно бестолковой, очень часто пошлой сплетней! Последнее, что она будет спрашивать у соседки — это о Ксавье Торпе! Стоит сосредоточиться на другом. Например, на том, чтобы связаться с Тайлером Галпином перед ярмаркой. Но Синклер на прямой вопрос о Тайлере мрачнеет, теряя весь свой жизнерадостный вид, и отсекает, как катаной: – Нет, его контактов у меня нет. И вряд ли у кого в школе есть. Его здесь не любят. И тебе не советую с ним общаться. Любопытно. – Это из-за их происшествия с Ксавье Торпом? Энид мрачнеет ещё больше, приобретая какой-то злой, опасный вид, и Уэнсдей совершенно не к месту вспоминает, что соседка, вообще-то, оборотень, и может растерзать её голыми руками, пусть пока и не контролирует свои обращения. – Тайлер — мудак, – просто отрезает разноцветная блондинка. – Не знаю, зачем он тебе нужен, но я бы держалась от него подальше. Интересно. Торп ведь говорил что-то похожее. Тайна, которой покрыта та вряд ли оригинальная подростковая потасовка, наталкивает на неприятные мысли: всё едва ли ограничилось простой дракой, случилось что-то ещё.  Что же тогда произошло? И когда вообще это произошло?  Да чтоб его! Этот долговязый художник с большими грустными глазами, который не мог спрятать внутреннюю боль даже за своими ямочками от нахальной улыбки, похабными шуточками и показным нигилизмом, занимает слишком уж много места в её мыслях! Может быть, Тайлер будет словоохотливее её однокурсников? Рассчитывать на помощь Синклер не приходится, и Уэнсдей прибегает к постыдному способу, за который, несомненно, проклянёт себя потом и сделает профилактическую карательную лоботомию: ищет Тайлера в социальных сетях. Страничка находится очень быстро. Нет ничего необычного: фотографии их унылого городишки, кривые селфи, какая-то бестолковая тёмно-рыжая собака по имени Элвис, несколько снимков с друзьями, парочка с какой-то девицей в джемпере группы поддержки Старшей школы Джерико. Уэнсдей это очень быстро становится неинтересным, и она переходит в личные сообщения. «Это Уэнсдей. Твоё предложение подвезти меня до Берлингтона ещё действительно?» – пишет она. Ответа нет долго. Уэнсдей успевает заправить новую ленту в печатную машинку, сожалея о том, что любимый аппарат вместе с виолончелью придётся пока оставить в школе — может быть, их отправят домой, и она вернётся к ним спустя какое-то время. Думает над тем, чтобы сесть за продолжение романа, но вдохновение не идёт, и Аддамс только беспокойно меряет комнату шагами. Повезло, что Синклер опять убежала к подружкам на их традиционные нерегулярные посиделки с косметикой, глянцевыми журналами и тайком пронесённым в школу мартини.  Наконец телефон гудит входящим сообщением. «И тебе привет, Уэнсдей», – гласит ответ. – «Не знал, что ты есть в соцсетях.» Ну, хотя бы грамматически он пишет правильно. «Отчаянные времена требуют отчаянных мер. Так что?» На этот раз ответ приходит быстро: «Когда?» «В субботу, во время ярмарки.» «Я буду там работать, у флюгера там прилавок», – написано на экране, и высокое мнение об отправителе, сформировавшееся после предыдущего сообщения, стремительно сползает вниз на пару пунктов. – «если только сразу после». Не идеально, но других вариантов у неё нет. Не просить же о помощи Торпа — этот сноб ясно дал ей понять, какого он мнения о её намерениях. Не одобрял, откровенно высказал, что считает глупостью и безрассудством, но, вместе с тем, признался, что у самого такие мысли были.  Можно подумать, её интересует его мнение…  Но почему-то Торп не пытался ни настойчиво её отговорить, ни доложить директрисе.  Уэнсдей терпеть не могла, когда не понимала логику чужих поступков, а поступки Торпа не укладывались ни в одну понятную прадигму поведения. Она дёргает носом и вновь сосредотачивается на переписке с Тайлером, вспомнив, что надо ему ответить.  «Договорились.» «Увидимся на ярмарке, Уэнс!» – и идиотская рожица с высунутым языком, из тех, что так любят Пагсли и Синклер. – «буду с нетерпением ждать» – и очередная противная жёлтая рожица, на этот раз якобы подмигивмющая.  Это что, флирт?! Да за одно только «Уэнс» она его четвертует! На последнее сообщение она не отвечает, закрывая приложение. Но неправильно дёргает пальцем, и вместо того, чтобы закрыться, противная программа проматывает огромный пласт мутных фотографий и замирает внизу ленты.  Да на что она нажала-то? Уэнсдей недоумённо моргает, глядя на карусель фотографий. Всегда же говорила, что социальные сети — зло, а цифровые устройства, полагающие себя умнее своих хозяев — зло в квадрате. Нет, в кубе.  Хотя посмотреть на тех же Синклер и Доран — может, без электронных мозгов собственных смартфонов они и в самом деле деградировали бы до двухклеточного уровня.  Уэнсдей нехотя бросает взгляд на экран, намереваясь предпринять ещё одну попытку закрыть приложение, но останавливается, зацепившись взглядом за фотографию, какой она точно не ожидала увидеть.  Тайлер. В хоккейной форме, с раскрасневшимся лицом, с мокрыми примятыми шлемом волосами. Стоит у бортика ледовой арены, закинув на одно плечо клюшку, а на второе, перегнувшись с внешней стороны, устроила подбородок симпатичная светлоглазая девчонка с длинными золотистыми волосами.  Уэнсдей открывает пост и проматывает фотографии: Тайлер в окружении нескольких ребят в такой же хоккейной форме; Тайлер на льду в процессе игры, ведёт клюшкой шайбу; Тайлер с партнёрами по команде, очевидно, перед матчем — все сосредоточенные, со шлемами на головах и защитой на лицах.  Комментарий под фотогалереей снизу гласит: «Отличный день! Взгрели Делавер!» Снято было два с половиной года назад.  Уэнсдей прищуривается и отматывает на первую фотографию с девушкой. Любопытно. Если Тайлер настолько хорошо играл в хоккей, что участвовал даже в матчах команд штатов, то почему сейчас он прозябает в Джерико, обслуживая посетителей в убогой кофейне? Успехи на ледовой арене вполне могли обеспечить ему если не карьеру в спорте, то как минимум стипендию в каком-нибудь более-менее престижном университете, так почему он никуда не уезжает? По виду он несколько старше, наверняка уже закончил школу — и что? Взыграл городской патриотизм? Настолько любит родной Джерико, что не хочет отсюда уезжать?  Можно подумать, кто-то может настолько любить эту дыру, чтобы отказаться от возможности перебраться в крупный город! Да здесь из самого интересного — взаимная ненависть Торпа и Галпинов! Ради чего здесь оставаться? Что ж, если она действительно хочет расположить к себе шерифского сынка настолько, чтобы он помог ей сбежать из этого захолусться, а потом покрыл перед школой и собственным отцом, то придётся распаляться на политес и вести бессмысленные разговоры ни о чём. Вот и спросит его о хоккее.  Насколько она знает, ни один парень никогда не отказывается похвастаться своими спортивными успехами. Да даже придурок Трент Далтон, судя по шепотам одноклассниц в школе Нэнси Рейган, во время свиданий трепался о тактике игры в водное поло!  Наконец наступает суббота, и под предупреждающим взглядом директрисы Уимс Уэнсдей забирается в школьный автобус и окидывает взглядом уже рассевшихся студентов. Многие уехали ещё днём, в том числе и Синклер с Петрополусом. Да и Ксавье с Максин нет — «Эскалейд» Торпа исчез со школьной парковки сразу после утренних факультативов. Сидящий на последнем ряду Юджин Оттингер приветственно машет Уэнсдей пухлой ладонью, приглашая занять место рядом, но у Уэнсдей сейчас есть другая забота. Проходит по проходу, выискивая почти лысую черепушку Бьянки Барклай, и, дойдя до нужного ряда, плюхается в свободное кресло рядом. – Тут, вообще-то, занято, – морщится Барклай, бросив на неё хмурый взгляд. – Не заметила, – фыркает Уэнсдей. – Ксавье Торп. – Ричард Бейли, – тут же отзывается третьекурсница. Чем здорово ломает всю выстроенную в уме линию разговора. Уэнсдей недоумённо моргает. – Кто такой Ричард Бейли? – А мы разве не занимаемся перечислением всех студентов «Невермора», начиная с четвёртого курса? – вскидывает идеально подведённую бровь Бьянка, поворачиваясь к Аддамс. – Нет, – фыркает Уэнсдей, устраивая рюкзак на коленях. – Причём тут вообще Ричард Бейли, кто бы он ни был? – А причём здесь Ксавье? – усмехается Барклай. – Тебе стоит научиться формулировать конкретные вопросы, а не бросаться загадочными тезисами. Телепатов у нас совсем немного, знаешь ли. Она с усмешкой наблюдает за Аддамс, делая вид, что совершенно не заинтригована грядущим разговором. Но в её глазах мелькает какая-то толика беспокойства, и Уэнсдей пытается уцепиться за промелькнувшую тревогу, как охотничий пёс за хвост удирающей лисицы. – Что ты можешь мне рассказать о Ксавье Торпе? – раскрывает свой вопрос Уэнсдей. Барклай демонстративно отворачивается к окну, очевидно, теряя всякий интерес к разговору. – Четвёртый курс, восемнадцать лет, родом из Чикаго, хочет стать художником, – сухо отвечает она. – Если хочешь узнать что-то ещё — спроси у него самого. – Да много мне толку от разговоров с ним… – морщится Уэнсдей. Она прокручивает в голове несколько своих встреч с Торпом и с удивлением понимает, что, хоть старшекурсник и трещал не переставая, неся периодически слабо связанный бред, о себе практически ничего и не рассказал, кроме того, что сам попросился в «Невермор» после какого-то события в своей жизни. А кто может знать больше, чем бывшая девушка? – Вы же состояли с ним в романтических отношениях? – делает очередную попытку она. – Ну? – Наверняка ты обладаешь какой-то информацией, которая может представлять интерес? Барклай опять поворачивается к ней, и в огромных экзотических глазах сирены мелькает что-то странное, что-то между виной и раскаянием. Но быстро исчезает, и Бьянка бегло оглядывает закованную в чёрную одежду миниатюрную фигурку соседки. Под этим оценивающим взглядом хочется съёжиться, и Уэнсдей неосознанно поджимает пальцы, сцепляя руки в замок. – Аддамс, я была о тебе лучшего мнения, – усмехается Бьянка. – Уж от тебя я точно не ожидала того, что и ты попадёшься на его чары. – Ничего я не попалась! – вспыхивает Уэнсдей, и по едва заметной улыбке тёмных губ третьекурсницы понимает, что поддалась на простейшую провокацию. – Просто… пытаюсь понять логику его поступков… – Опять же, почему бы тебе не спросить у него самого? – пожимает плечами Бьянка. – Или поговори с Синклер. Боже, Аддамс, ты живёшь с главной сплетницей школы, а спрашиваешь у меня? Упоминание об Энид возвращает Уэнсдей самообладание; теперь она знает, как можно парировать все выпады Барклай: – Вот именно! – подтверждает она. – Энид сразу же всем растреплет, что я о нём интересовалась. Ты же не производишь впечатления падкой до дешёвых сенсаций. – Во-первых, – прерывает её сирена, – не будь о Синклер такого плохого мнения — будь она таким бездумным треплом, как ты себе вообразила, она бы не была любимицей всей школы. Во-вторых, разве не этим ты сейчас занимаешься? Пытаешься вызнать сплетни? – Да дело мне есть до сплетен… – хмурит брови Уэнсдей, признавая своё поражение: Барклай ей точно ничего не скажет, что бы она ни выпытывала. Да что же такого в этом Торпе, что даже его бывшая девушка всё ещё предана ему, несмотря на обидное, по словам Синклер, завершение их отношений? Не сказать, что у Аддамс был большой опыт в понимании подростковой коммуникативной психологии — ладно, она готова признать, что у неё его вообще не было, — но по истории наблюдения за одноклассницами в предыдущих школах она помнит, что девчонкам только дай потрындеть о своих бывших, похвастаться полученным опытом, облить грязью и самоутвердиться за счёт чужих ошибок, выставив себя в лучшем свете. – Тогда, повторяю, лучше поговори с самим Ксавье, – пожимает плечами Бьянка, отворачиваясь. – Или посмотри в интернете. У них достаточно известная семья, чтобы его имя иногда мелькало в прессе. Неплохая идея, на самом деле. Стоит посмотреть хотя бы социальные сети. Может, сможет там найти объяснение в крайней степени иррациональному поведению Ксавье Торпа. Зачем-то он всё же прикрыл её перед директрисой? Не из альтруизма же. Уэнсдей никогда не верит в хорошее в людях и понимает, что у любого поступка, тем более у любой лжи есть своя цель.  Какую цель преследовал Ксавье Торп, заведомо вешая плохо приготовленную лапшу на уши Уимс?  Из запутанного лабиринта собственных мыслей её выдёргивает резкий рывок автобуса: все собрались, пора выезжать в Джерико. Уэнсдей оглядывает салон, намереваясь пересесть, но все места оказываются заняты, даже рядом с Юджином уже сидит кто-то с младшего курса. Проклятие! Сидеть с Барклай не хочется — мало ли, что решит спросить королева школы, а Уэнсдей сейчас не настроена на сложные разговоры, у неё и так своих забот полно. Но Бьянка достаёт из кармана наушники, вставляет миниатюрные белые капли в уши и утыкается в телефон, давая понять, что намерена игнорировать присутствие Аддамс как минимум до следующей фехтовальной тренировки. Уэнсдей на ней, правда, уже не будет, но это не повод не последовать примеру капитанши — и она тоже открывает браузер, только смотрит не личные странички одноклассников, а расписание поездов из Берлингтона. Ярмарка оказывается настолько безмерной тоской, что Уэнсдей даже жалеет, что выбрала именно этот день для очередной попытки побега из заключения. Основной поток туристов и продавцов уже схлынул, оставив за собой только бестолковые дешёвые аттракционы и обилие ларьков с канцерогенным фастфудом. Школьники, едва выбравшись из автобуса, с восторженными визгами разбежались в поисках крайне вредной для здоровья еды и веселья в развлекательных точках — да что тут может быть интересного, даже отцовская железная дорога в подвале их особняка в Вестфилде и то опаснее, чем передвижные вырвиглазные карусели, сопровождаемые безвкусной восьмибитной музыкой. Даже Юджин убегает, хотя и предлагает Уэнсдей вместе с ним встретиться с несколькими местными пасечниками, надеясь, что они ещё не разъехались. Уэнсдей нерешительно проходит под обвитыми разноцветными флажками воротами и тут же чувствует на себе пристальный взгляд. Долго искать не приходится — в десятке метров от неё ледяной статуей стоит Уимс, прожигая свою студентку убийственным взглядом и совершенно не обращая внимания на такого же высокого мужчину, что-то говорящего ей на ухо. Взгляд директрисы красноречиво предупреждает: только попробуй, девочка, я с тебя глаз не спущу, я знаю, зачем ты здесь… Уэнсдей с издевательским почтением склоняет голову в приветствии, а потом ныряет между палаток в надежде найти Тайлера. Тайлера ещё нет. Точка «Флюгера» обнаруживается в самом центре, прямо между ярко освещённой каруселью и невысоким колесом обозрения, но за прилавком суетится какая-то синеволосая девица с серьгой в носу. На вопрос о своём коллеге Элси, как гласит бэджик у неё на груди, поясняет, что Галпин должен вот-вот подойти, потому что её смена уже заканчивается. Уэнсдей просит её сделать квад, расплачивается и, грея пальцы о бумажный стаканчик, бродит среди поредевшей толпы, пытаясь придумать, чем занять своё время. Карусель, колесо обозрения, детская железная дорога, батуты, боксёрская груша, механический бык — всё это настолько безынтересно, что Уэнсдей даже думает открутить пару болтов на каком-нибудь из аттракционов, чтобы придать вечеру хоть крупицу азарта. Ну не может же, в самом деле, главное городское событие месяца быть настолько скучным? И при этом она обращает внимание, сколько здесь присутствует сотрудников охраны. Не только полицейские, но и просто волонтёры, цепко следящие за порядком. Ох, вот только этого не хватало. Уимс наверняка ведь дала указание наблюдать за ней весь вечер, пока она вместе с остальными студентами не вернётся в «Невермор» на школьном шаттле. Ладно, что-нибудь придумает. Наверняка полиция не будет так за ней следить, если она будет в компании шерифского сынка. Уэнсдей уже допивает кофе, когда натыкается на тир в самом дальнем углу парка. Вряд ли, конечно, здесь присутствует действительно интересное оружие — у отца была целая коллекция старинных ружей и карабинов, из которых он иногда баловался по пролетающим мимо птицам, и даже научил Уэнсдей и Пагсли обращаться с его любимым оригинальным «лайтнингом». Не говоря уж об арсенале дяди Фестера, состоящего из образцов со всего света, неизвестно какими неправдами привезёнными старшим Аддамсом в Америку — на это богатство Уэнсдей уже не первый год пыталась наложить руки, но дядя Фестер, который, как правило, никогда ей ни в чём не отказывал, установил на свои оружейные шкафы такую защиту, что у неё не получилось вскрыть замки даже за несколько многочасовых попыток. Вещь, наверное, мог бы помочь, но этот засранец напрочь отказался участвовать в её приключении, мотивировав, что оружие детям не игрушка, и, если с ней что-нибудь случится, Фестер и Гомес устроят ему такое, что все её угрозы покажутся нежнейшими процедурами в элитном спа-центре. Тоже мне, детям! Да ей уже было тринадцать, когда она впервые попыталась вскрыть сейфы дяди Фестера! Но за неимением отцовского «лайтнинга» Уэнсдей готова и на скучную безобидную пневматику, тем более, если попасть из пневматики в глаз с нескольких метров, это всё равно как минимум больно и обидно… Жаль только, что стрелять предлагается не в глаза осточертевшим прохожим и однокурсникам, а по металлическим силуэтам уточек на жёрдочке в десяти метрах от стойки.  Первый выстрел оказывается ни к чёрту — Уэнсдей мажет на добрую дюжину дюймов и попадает в один из развешанных вокруг уточек воздушных шариков. Она недовольно цокает языком, поудобнее перехватывает ствол левой рукой и прицеливается опять. – Приклад неправильно поставила, – раздаётся сбоку голос со знакомой мягкой хрипотцой. Да чтоб его! Пулька уходит вообще куда-то за пределы мишеней, и Уэнсдей опускает карабин, с трудом удерживаясь от того, чтобы не развернуться и не пустить следующий выстрел прямо в лоб самодовольному художнику. – А у тебя, видимо, много опыта? – огрызается она. Ксавье Торп лениво прислоняется бедром к стойке, засовывает руки в карманы своего серого пальто, хлопая длинными полами, и неопределённо поводит головой. – У нас ранчо на границе с Висконсином, – поясняет он. – Отец с детства брал меня на охоту, так что кое-чему научился. – Как же ты не убился, городской мальчик… – презрительно бросает Уэнсдей, вновь прицеливаясь. – У меня был хороший учитель, – беспечно отзывается Торп. – Подожди… Он кладёт одну руку на приклад, фиксируя его, а вторую бесцеремонно опускает на плечо Уэнсдей, с силой продавливая пальцами сквозь плотную кожу куртки и толстый свитер, словно пытается нащупать кости её скелета. Аддамс вся каменеет — она терпеть не может, когда к ней прикасаются, а это самовлюблённый сноб второй раз за неделю нагло нарушает все её тактильные границы. Он, должно быть, самоубийца, если до сих пор не понял, что за нарушение собственного личного пространства она может как минимум переломать пальцы.  Но художник сжимает плечо настолько крепко, что она даже не может вывернуться.  – Вот. – Он чуть передвигает затыльник, чтобы тот упирался Аддамс правее, чем она держала. – Мягкая выемка между плечом и ключицей. Держи сюда. И… нет-нет-нет, – поспешно говорит он, заметив, что она вновь принимается целиться. – Не опускай голову к прицелу, так ты всё собьёшь. Плечом поднимай прицел к глазам. – Неудобно же… – А ты как думала, – хохочет старшекурсник, отпуская её. Как бы противно ни было следовать его советам, Уэнсдей всё же делает так, как он говорит — и попадает «в яблочко». Противный утёнок со звонким металлическим стуком опрокидывается со своего места. Уэнсдей переводит прицел на следующего, но выстрелить не успевает. – Опять ошибку совершаешь. – Ну а теперь-то что? – начинает злиться она, распрямляясь. С отцом было проще. Он просто давал им с Пагсли оружие, показывал мишени и командовал «пли!», смеясь над каждым их промахом и аплодируя, если они попадали. – Переводи прицел вместе со всем корпусом, – советует Торп. – Не крути головой вслед за оружием. Уэнсдей чуть поворачивается плечами, заново прицеливается, стараясь держать в уме все непрошенные советы этого долговязого выпускника. И, неожиданно даже для себя самой, попадает. И в следующего утёнка тоже. – Что ты здесь делаешь? – интересуется она, сосредоточившись на мишенях. – Где же твоя подружка? – Макс? – уточняет Торп. – Пошла за кофе. Сейчас поедем отсюда. – Что, тебя не привлекают дешёвые развлечения провинциальной фермерской ярмарки? – усмехается Уэнсдей, оборачиваясь на него над прикладом. Парень весело усмехается, в очередной раз демонстрируя ямочки на щеках. – Да что здесь делать? Это мероприятие проводится дважды в год, я здесь уже всё видел, делать здесь нечего… – Пожалуй, я впервые с тобой соглашусь, – кивает Уэнсдей, вновь опуская глаза к прицелу. Очередной утёнок падает вниз. – Мы с тобой ещё не спорили, чтобы нам было из-за чего соглашаться, – хмыкает Торп и тут же становится задумчивым, по-птичьи склоняя голову набок. – Бьянка говорит, ты обо мне спрашивала. Вот же…! Уэнсдей вовремя тормозит палец, уже начавший нажимать на спусковой крючок, и, сдув чёлку, оборачивается на Ксавье. Он так и стоит, засунув руки в карманы, и с загадочной улыбкой игриво смотрит на неё из-под упавших на лицо длинных волос. – Наябедничала? – Просто сказала, что ты интересовалась, – равнодушно пожимает плечами Ксавье, совершенно не смущённый, что девчонки обсуждали его за спиной. Видимо, привык. – Не отвлекайся. Уэнсдей послушно дёргает плечом, поправляя хват, и вновь смотрит в прицел. Делает вдох и осторожно прожимает спусковой крючок. Минус ещё один утёнок. – Почему ты придумал для меня алиби меня перед Уимс? – спрашивает она, целясь в следующего. – Тебе же пришлось наврать. Ещё один выстрел. Ещё одной мишени нету. – А зачем тебе проблемы? – беспечно отзывается Ксавье и дёргает головой, чтобы отбросить назад мешающиеся волосы. – Ты хоть и глупость задумала, но немилость Уимс тебе не нужна. – Можно подумать, мне её расположение нужно, – фыркает Уэнсдей, нажимая на крючок. Ещё одно попадание. Торп что-то говорит, но она, отключив звуки, переводит целик и сбивает последнего утёнка. Всё! Выбитых восьми из десяти мишеней не хватает на главный приз — огромного, в человеческий рост плюшевого льва, но сотрудник тира ставит перед Уэнсдей большую, вполне себе реалистичную панду, а потом придвигает баночку с пульками к Торпу. Но тот, только мельком глянув на лежащий на стойке пневматический карабин, коротко мотает головой, отказываясь. Уэнсдей с ужасом смотрит на выигранный приз, думая, что ей с ним делать. – Вот ты где… – звучит рядом знакомый девичий голос. – Твой кофе. Четыре шота с холодным молоком. Уэнсдей оборачивается так резко, что косички хлещут по лицу. Рядом с Торпом стоит Максин Доран с двумя огромными бумажными стаканчиками из «Флюгера», один из которых протягивает Ксавье. Тот забирает кофе, перекидывает руку девчонке через плечо и быстро целует в макушку. – Привет, Уэнсдей, – здоровается Максин. – Как тебе ярмарка? – Крайне бестолковое мероприятие, недостойное времени, израсходованного на её посещение, - отзывается Аддамс, стягивая панду со стойки. То, как фамильярно держатся друг рядом с другом Торп и Доран, вызывает характерный рефлекс отторжения, и от этого хочется закрыться, хотя бы идиотской плюшевой игрушкой. – Зачем же ты тогда приехала? – удивляется Максин, делая глоток своего кофе. Судя по едва уловимому приторному сладкому запаху — латте с кучей сиропов. – Дела есть, – туманно отвечает Уэнсдей. – Ну тогда не будем занимать твоё время, Аддамс, – усмехается Торп, делая шаг от стойки и утягивая за собой свою подружку. – Увидимся позже. – Надеюсь, что нет, – отрезает Уэнсдей и переводит взгляд на Максин. – А Тайлер не появился?  Торп замирает посреди шага, ненавязчивая улыбка сползает с его лица, и Уэнсдей буквально чувствует, как парень напрягается.  – Я предупреждал тебя, что Галпин — плохая компания, – тихо говорит он.  – Не ты один, – кивает Уэнсдей. – Но с кем я предпочитаю заводить социальные связи — это только моё дело.  Ксавье хмурится, поджимая губы, но ничего не отвечает. Максин неуверенно смотрит в лицо Торпа, словно поверяя его реакцию.  – Он как раз появился, когда я уходила, – сообщает она. – Но, действительно, не самое лучшее знакомство, Уэнсдей.  – И, повторюсь, с кем я вожу знакомство — это только мои заботы, – отрезает Аддамс, разворачиваясь и направляясь в сторону колеса обозрения.  Так вот почему Ксавье Торпа шатался по ярмарке, послав за кофе свою подружку. Не хотел в очередной раз встречаться с Галпином.  Интересно, всё-таки, что между ними произошло? Тайлер и правда уже был на месте, заливал воду в кофемашину из огромной пластиковой бутыли. При появлении Уэнсдей он широко улыбается, а потом хмурится, заметив огромную панду у неё в руках. – Это, блин, что? – интересуется он, не прерывая своего занятия. – Не спрашивай, – отмахивается Уэнсдей, перехватывая игрушку поперёк её плюшевого туловища. – Можем ехать? – Ты всерьёз хочешь ехать… с этим? – Подарю тебе в качестве благодарности, – колко отвечает Аддамс, вспоминая его брауни в кафе на прошлой неделе. Тайлер доливает воду, захлопывает крышку бака кофемашины и убирает пустую бутыль под прилавок. – У меня смена до восьми, – извиняющимся голосом сообщает он. – Подождёшь? Я бы сбежал раньше, но мой отец тут, а он точно с меня глаз не спустит… Да что ж такое! Придётся теперь ещё больше часа шататься по этой идиотской ярмарке! – Сделать тебе кофе? – предлагает Тайлер. – Квад, я верно помню? Уэнсдей ставит панду на землю у своих ног и достаёт из кармана банковскую карточку. – Да, – кивает она. Необъяснимый порыв заставляет ей продолжить: – и добавь туда холодного молока. – Забавно. – Тайлер вставляет рожок в кофемолку. – У вас это что, неверморская фишка такая, сверхкрепкий кофе с холодным молоком? Минут десять назад приходила ещё одна из ваших, тоже просила квад с холодным молоком. – Не знаю, о чём ты говоришь, – отрезает Уэнсдей. Получается, Тайлер не знает, что то был кофе для Торпа? Интересно. Где же они тогда могли столкнуться, если не в кофейне? Тайлер бы точно знал, какой кофе пьёт иллинойский сноб, раз даже её предпочтения он запомнил после всего одной встречи. – Что у вас с Ксавье Торпом? – идёт в атаку она. Кофемолка пересатёт гудеть. Тайлер достаёт откуда-то снизу огромный пакет с кофе, снимает крышку с бункера и пересыпает зёрна в прозрачную ёмкость. Уэнсдей принюхивается, с наслаждением втягивая носом горьковатый аромат обжаренных кофейных плодов.  Почему этот восхитительный вкус никогда не сохраняется в готовом напитке?  – О чём ты? – спустя некоторое время спрашивает Тайлер, когда пакет пустеет. Его равнодушный тон её не обманывает. У этих двоих явно какие-то свои, очень сложные отношения. – Торп сказал, что у вас было несколько очень неприятных инцидентов, – поясняет Уэнсдей, не видя необходимости врать. – Мне просто любопытно. – Да подрались в детстве по глупости, – отзывается Тайлер, никак не конкретизируя, и меняет холдеры в кофемолке. Несколько раз стучит первым по резиновому коврику перед кофемашной и принимается утрамбовывать молотый кофе ступкой. – Ты же в курсе, что если ты сбежишь, ты не сможешь ей пользоваться? – кивает он на банковскую карту на прилавке. Аддамс переводит взгляд на кусочек чёрного пластика между ними, заметно хмурясь. – Ну… можно будет отследить, где ты находишься, по транзакциям, – поясняет Тайлер и, вставив первый рожок в кофемашину, снимает второй с кофемолки. Ей хочется врезать себе по лбу. Это же надо быть такой безмозглой идиоткой! Избегать соцсетей, не пользоваться приложениями, запрашивающими доступ к функциям телефона, никогда не включать геолокацию — но при этом постоянно расплачиваться картой, оформленной на неё родителями! Дядя Фестер не зря же говорил, что банки первые, кто узнают, где вы находитесь, поэтому у него никогда даже счетов не было! – С чего ты решил, что я хочу сбежать? – хмурится она, не желая даже самой себе признаваться, что все её помыслы так легко и просто разгадал не только студент выпускного курса «Невермора», но и простой бариста, с которым она случайно столкнулась в городе.  – Ну, если бы не хотела сбежать, ты бы не просила помочь меня, – пожимает плечами Тайлер, запуская процесс варки кофе. – Из ваших студентов много у кого есть машины, могли бы подвезти…  Да, только вот единственная, кто хоть как-то догадывается о её планах покинуть «Невермор» — это бестолковая Синклер, которая, во-первых, лобзается где-то со своим змееголовым дружком, а во-вторых, у неё и машины-то нет.  И, кстати, действительно, почему Энид тоже не доложила Уимс о планах своей соседки?  Почему все в этой школе ведут себя вопиюще противоестественно тому, как обычно ведут себя подростки, закрытые в изолированном змеином гнезде элитной школы-интерната?! Торп, Барклай, Синклер… Не хватало ещё, чтобы придурок Петрополус оказался гением физики и астрономии, а его вечно укуренный вид — всего лишь ловкий образ, призванный отвлечь внимание так же, как бестактная заносчивость Торпа пытается укрыть меланхолию, то и дело мелькающую в огромных глазах художника. – Не вижу причины, почему это должно тебя волновать, – сворачивает бессмысленный разговор Уэнсдей, раскачиваясь на пятках.  – Ну… ладно, – Тайлер забирает её карту и прикладывает к терминалу оплаты. – Просто у меня сложилось впечатление, что ты хочешь сбежать ото всех. Вот и хотел предупредить. – Ты ошибаешься, – сухо говорит Уэнсдей. – Мне просто надо в Берлингтон на пару дней. Это уже не твоя забота. Несмотря на весь дружелюбный вид баристы, она не спешит ему доверять. Если их взаимную неприязнь с Торпом ещё и можно списать на борьбу двух альфа-самцов в ограниченном пространстве Джерико, то вот хмурый вид Синклер при упоминании Галпинов, замечание Доран или предупреждения матери и Лариссы Уимс игнорировать не получается. Уэнсдей окидывает взглядом фигуру парня, оценивая его физическую форму. Он высок, пропорционально сложен и объективно неслаб — конечно, он же занимался спортом на уровне юношеской команды штата. Немного странно держит пакет с молоком в правой руке, но мало ли… Опасности в нём — ноль целых одна сотая процента, тот же Торп и то вызывает гораздо больше беспокойства своей привычкой уходить от ответов на прямые вопросы. – Ну как знаешь. – Тайлер протягивает ей её банковскую карточку и стакан с кофе. – Так как, подождёшь меня? Или тебя ещё кто-нибудь отвезёт? Тот же Торп? Да почему всё упирается в Ксавье Торпа?! – Причём здесь он? – не понимает девушка. – Не знаю. – Тайлер пожимает плечами и принимается протирать холдеры после кофе. – В тот раз ты так резво запрыгнула к нему в машину… Можно было бы возразить, что тогда Торп едва ли не силой запихнул её в свой «Эскалейд», но Уэнсдей не видит необходимости что-то объяснять и оправдываться. Разборки Тайлера с Ксавье — это только их дело, она не имеет к ним никакого отношения, и пусть они не делают из неё пешку в своём глупом противостоянии двух напыщенных идиотов. – Тебе показалось, – отвечает она, убирая карту в карман. – Я буду ждать тебя за фермерской парковкой в десять минут девятого, успеешь? – Думаю, да, – кивает Тайлер. – Элси в любом случае должна подойти помочь мне закрыть точку, она мне должна. – Мне дела нет до Элси, – отрезает Уэнсдей. – Тогда увидимся в назначенное время. Подхватывает с земли панду и направляется дальше гулять по ярмарке, делая небольшие глотки кофе. Квад с холодным молоком странный на вкус, но не сказать, что неприятный — молоко приглушило горечь обжарки, но не перебило сам вкус кофе, и напиток идёт легко, как дорогое коллекционное вино из европейских виноделен. Что ж, вкус у Торпа и в самом деле есть. Как минимум на кофе. Интересно, где он? Уэнсдей оглядывается, надеясь выцепить взглядом долговязую фигуру парня, но его нигде не видно. Вокруг снуют подростки, наверняка из «Невермора», но она никогда не обращала внимания на лица, чтобы сейчас узнать кого-то без чёрно-синей формы. Уимс тоже не видно, и это успокаивает. Аддамс доходит до банкомата на входе на ярмарку и снимает суточный лимит наличности. Гомес, конечно, наверняка увидит транзакцию, но это будет уже завтра — отец никогда не проверяет банковские счета по вечерам, предпочитая уделять это время обожаемой семье. На миг становится грустно, что она какое-то время не увидит родителей. Если Мортишу, с её бесконечной заботой и ненавязчивыми наставлениями, Уэнсдей не хочет видеть ещё долго, то по отцу и Пагсли она будет скучать. Отец никогда не пытался научить её жизни, только делился какими-то прикладными навыками и рассказывал смешные истории. Нет, в глазах не щиплет! Уэнсдей смаргивает, разворачивается… ...и со всей дури влетает в какого-то парня. – Смотри куда прёшь, идиотка! – слышит она крик сбоку. Панда отлетает в одну сторону, стакан с кофе — в другую, а сама Уэнсдей падает на грязную землю. Мальчишка в очках и с косой чёлкой, что-то кричит ей в лицо. Вскидывает руку, словно пытается защититься от чего-то. Роуэн, вспоминает Уэнсдей, его зовут Роуэн, он тоже на четвёртом курсе, Энид показывала на него за каким-то из ужинов. Мальчишку в очках — Роуэна — швыряет в сторону, впечатывая в дерево. От удара о твёрдый ствол позвоночник оглушающе хрустит влажным треском. Роуэн орёт, во всю силу своих мальчишеских лёгких, пока чужие когти вспарывают ему живот. Кровь хлещет фонтаном, попадая ему на лицо. Очки слетают в сторону. Роуэн в животном ужасе кричит, пытаясь отползти прочь. Перебитая спина не позволяет ему двигать ногами. На изогнутой шее смыкаются чёрные челюсти, с клыками в дюйм длиной. Роуэн больше не кричит. Уэнсдей резко подаётся туловищем вверх, со свистом втягивая в себя воздух. Врезается лбом во что-то мягкое и затихает. Она сидит на земле, пытаясь отдышаться. Перед ней на коленях замерли Синклер с её парнем; Петрополус поправляет шапку — очевидно, это в его лоб она впечаталась, придя в себя после видения. Да что ж такое… Сколько уже не было, месяц? С тех пор, как она вытащила Пагсли из шкафчика в школе Нэнси Рейган, куда его запихнули позорно бездарные старшекурсники из команды по водному поло. Ну почему именно сейчас?! – Уэнсдей? – в голосе соседки слышится неприкрытое беспокойство. – Всё в порядке? – Роуэн… – лепечет она, цепляясь за локоть парня-горгоны. – Что с ним? – хмурится Аякс. – Где он? Синклер и Петрополус озабоченно переглядываются, словно сомневаясь в здравом рассудке своей приятельницы. Строго говоря, Аддамс и сама в этом сейчас сомневается, но разбираться с этим вопросом она будет позже. – А мы откуда знаем? – вскидывает брови Энид. – Ты валялась тут, когда мы на тебя наткнулись. Серьёзно, даже местные фермеры столько не пьют… – Монстр… – произносит Аддамс, при помощи Аякса поднимаясь на ноги. – Монстр здесь… – Какой ещё монстр? – непонимающе спрашивает парень. Нет, эти двое ей точно не помогут. Аддамс подрывается с места, надеясь успеть. – Эй, а с этим что делать?! – доносится из-за спины голос Сикнлер. Уэнсдей оборачивается и видит, что соседка держит за ухо выигранную в тире панду. – Оставь себе! – кричит она и бросается дальше. Проносится сквозь бесконечные шатры на ярмарке, пытаясь найти взглядом старшекурсника, и одновременно с тем задаваясь вопросом: да где, чёрт бы её побрал, вся охрана, тут же была целая толпа полицейских и волонтёров?  – Роуэн! – кричит она, заметив тёмную макушку у границы ярмарки.  Парень несётся к лесу, явно не понимая, что бежит навстречу своей смерти. Уэнсдей припускает за ним, проклиная свой рост, унаследованный от бабули Фрамп, и впервые сожалея, что хотя бы в чём-то она не похожа на высоких родителей.  – Роуэн, стой! – пытается обратить его внимание. – Ты погибнешь!...  Ярмарка остаётся позади; они, не остановленные никем, вылетают за пределы фермерской парковки. Мальчишка наконец оборачивается на неё, и Уэнсдей теряется, видя на его лице выражение откровенного ужаса.  – Не лезь! – вопит он. – Ты не знаешь!... Уэнсдей с паникой понимает, что они бегут в лес — именно туда, где Роуэна растерзает неизвестный монстр. Но у неё не хватает времени, чтобы догнать его, не хватает сил, чтобы поймать, и не хватает красноречия, чтобы отговорить…  – Роуэн…! – Пошла нахер! – кричит Роуэн, мельком оборачиваясь через плечо.  – Ты же погибнешь! – предпринимает последнюю попытку Аддамс.  Это, как ни странно, действует. Четверокурсник останавливается, оборачивается на преследующую его девушку, но, кажется, смотрит куда-то сквозь неё расфокусированным взглядом. Уэнсдей закусывает нижнюю губу, боясь дышать и молясь всем мёртвым богам, чтобы парень внял её словам.  Но, конечно, молитвы богам оказываются тщетны.  – Это всё из-за тебя! – вопит он. – Всё началось с твоего появления в «Неверморе»! Это из-за тебя…  Уэнсдей делает бросок вперёд, но Роуэн вскидывает руку, резко проводя ею в сторону — и девушку с силой впечатывает плечом в землю. Аддамс кувыркается по промозглому грунту, захлёбываясь опавшей листвой и земляной пылью. Песок засыпается ей в глаза, и она ни черта не видит, только и может что катиться по земле, беспомощно пытаясь зацепиться за что-нибудь пальцами, чтобы затормозить…  Телекинетик — угадывает она способность парня. Чёрт бы их побрал! Лицо начинает саднить от царапин. Уэнсдей пытается сделать вдох, чувствуя, как от внутри живота поднимается поганое ощущение обидной беспомощности: да какой толк быть самой умной в школе, если ей банально не хватает физических данных противостоять элементарному телекинезу…  И тут кто-то хватает её за плечи, останавлиая катастрофическое падение в бессознание. Аддамс жадно втягивает ртом воздух, упирается ладонями в грязную землю и коротко кашляет, пытаясь избавиться от пыли в лёгких. Взгляд фокусируется на тяжёлых чёрных ботинках с металлическими пряжками, и Уэнсдей вскидывает голову.  Рядом с ней стоит Ксавье Торп, непривычно сосредоточенный, нахмуренный. Такого выражения на лице обычно весёлого Торпа она не видела ещё ни разу. Почему-то возникает ощущение, что она смотрит в лицо убийцы, слушающего собственный приговор к смертной казни. Что же ты скрываешь за смазливой внешностью и грустными глазами, Ксавье Торп?  Художник, не глядя, рывком швыряет Аддамс за себя, не позволяя подняться, и делает шаг вперёд.  – Роуэн, не надо! – просит он, вскидывая ладони в сдающемся жесте. – Зачем…?  Но слова на Роуэна не действуют. Он опять поднимает руку — и Торпа тут же пригвожает к земле, протягивая спиной по прелой листве с десяток футов. Ксавье елозит ногами по опавшим листьям, беспомощно царапая собственное горло, вокруг которого сомкнулись невидимые пальцы телекинетика. Уэнсдей, пользуясь моментом, отползает в сторону, наблюдая за происходящим.  Что, во имя преисподней, происходит?!  Ксавье Торп — самовлюблённый художник с непонятными способностями, который пока обратил на себя внимание только тем, что у него непомерно раздутое самомнение и он готов переспать с любой девицей из школы, строящей ему глазки. Роуэн — телекинетик, знающий об этом художнике явно больше, чем все остальные, раз желает ему смерти…  Роуэн в паническом, животном ужасе — догадывается Уэнсдей. Это не просто страх; он напуган до такой степени, что не осознаёт, что происходит вокруг него, и не отдаёт себе отчёт в своих же действиях. Он сейчас — как загнанный израненный зверь в эпицентре охоты, обезумевший от боли и крови, готовый наброситься на любого, кто окажется перед ним даже для того, чтобы спасти. Что так его напугало? Аддамс неловко переворачивается, становясь на четвереньки. Всё тело болит от удара, но она упрямо поднимается, наступая на очкарика. Чем бы ни закончился этот день, здесь не должно произойти убийство…  – Роуэн, – зовёт она. – Послушай, всё не так…  – Отъебись! – одержимо орёт парень, не пытаясь даже вникнуть в смысл её слов.  Уэнсдей чувствует, как сжимает её горло — приятное ощущение, если бы её не пытались убить всерьёз.  Оказывается, если кто-то желает тебе смерти, это совсем не так весело, как рассказывал дядя Фестер. Она пытается сделать вдох, подносит руку к собственному горлу — а в следующий момент непонятная сила сносит её в сторону, и Уэнсдей опять катится по промозглой листве, позорно теряя происходящее из собственного поля зрения. Мимо проносится какая-то огромная тень, слышится крик Роуэна — уже не озлобленный, а испуганный, полный ужаса. Уэнсдей пытается приподняться на локтях, посмотреть, что происходит — но в голове предательски гудит, на глаза накатывает темнота, и прежде, чем окончательно провалиться в забвение, она слышит уверенную команду: – Не смей!