Лично в руки

Дорогой господин Дотторе, Вы привычно язвите, что уже несколько радует. Понимаю ваши сомнения в моей откровенности и чистоте помыслов, поэтому не буду себя защищать, но добавлю, что ваш пример с Пьеро прекрасно объясняет всю ситуацию. Ведь в этом и дело: я не посвящаю его и в один процент моих настоящих суждений, в то время как вам (в порыве эмоций) я действительно высказал всё, что лежало на душе, не утаив ни единой мысли. Может, это и оказалось чем-то неприятным, но в определённый момент я считал всё написанное правдой. Какое-то время обвинения не казались мне ложными, однако вскоре я понял, что заблуждался, и моё мнение о ситуации и о вас снова переменилось. И сколько бы я ни сокрушался о написанном, какой бы странной вам ни казалась эта перемена, я вас не обманывал. Разве не в правде вы видите выражение доверия? И не нужно так бессовестно утрировать. Не знаю, с чего вы взяли, что времяпровождение с человеком вашего интеллекта и склада ума может показаться чем-то вроде пытки. Напротив, я уверен, что вживую мы успели бы обсудить только больше интересных тем, а мне удалось бы ещё и просто послушать ваши размышления, не стеснённые пером и скромным форматом листка бумаги. Да и опыт нескольких совместных часов, проведённых наедине, у нас имеется, если вы не забыли... Помните, как я прервал вас с госпожой Коломбиной? Она сама вскочила, парой лёгких движений налила мне чай (вспоминаю, что, как обычно, не попробовал ни глотка) и усадила с вами, а потом, допив из своей кружки, быстро ретировалась... Нет, сначала госпожа очень внимательно на нас взглянула, почти картинно! И потом ещё пролепетала в этой привычной манере, хихикнув по-девичьи: «ну прямо как ночь и залузианския!». Ушла, не прощаясь, а я у вас тогда спросил, что она имела ввиду... Про цветок вы мне объяснили, а суть никто из нас так и не понял. Потом, конечно, снова разговорились о делах, но просидели мы явно дольше часа. Так что в обморок я от ваших привычек, как видите, ещё не падаю. Да и неужели вашим наказанием за ссору будет отмена обещанной экскурсии по Сумеру? Я буду требовать моральной компенсации, Доктор. И откуда мне знать, сколько конкретно сведений от вас получает господин старик? Все в курсе, что вы давно знакомы, так что я бы не удивился, дойди до меня информация, что вы отправляете ему отчёты по два раза на дню, докладывая, сколько и когда вы поели, а в таком случае не обмолвиться словом о моих «предпочтениях» было бы глупостью. Так что, отвечая на ваш вопрос, – да, я представлял что-то такое: «Пьеро – здравствуйте; дела – удовлетворительно; сумерцы – рыдают; Регратор – спит с мужчинами». Согласитесь, я имел право бояться(старательно зачёркнуто) предполагать подобное... А в том, что Пьеро было бы плевать, вы ошибаетесь. Буквально в день моего визита я встретил Тарталью, который (в очередной раз попытался вызывать меня на бой!) на весь коридор поделился со мной своей секретной выходкой. Вам не попадались недавние жёлтые газеты? Сорванец красочно описал, как кто-то подглядел за ним, целующимся с другим парнем в каком-то баре... И я на сто процентов уверен, что ещё не в курсе всех подробностей. В документациях Морепеска точно не встречалось ошибок? У меня закрадываются сомнения, что нашему коллеге есть хотя бы шестнадцать. На ваши ответные оскорбления я сейчас действительно не обижаюсь. Это, конечно, не значит, что я среагирую положительно, если вы, например, начнёте называть меня господином Сорняком... Шутки в сторону. Я знаю, что вам нужно много времени, и я знаю о том, что вы сталкивались с предательством в прошлом (не ругайтесь на своих болтливых сегментов слишком сильно), и всё же... Раз вы до сих пор отвечаете мне; раз мы оба сохранили переписку, не означает ли это, что череда предательств закончилась? А ещё я совсем не ясновидящий, чтобы угадывать ваше состояние по письмам. Меня всё ещё шокирует то откровение, когда вы признались мне, что какое-то время спали и работали в сгнивших обломках железного гиганта. Не удивляйтесь, что теперь я представляю, как вы лежите в своей постели и ждёте скорой смерти, но гордость не позволяет вам оставить мои письма без ответа. Да и в Сумеру для предвестников куда опаснее, чем в Снежной – вполне логично, что ваше доброе здравие вызывает вопросы. И позвольте уточнить, всё ли я верно понял... Вы разбили духи?(предложение обведено) Не знаю, чего вы ожидали, совершая такой акт вандализма прямо в лаборатории; это баснословно дорогой парфюм с замечательной стойкостью! Я всё ещё помню, как его покупал, как бережно заворачивал к вам в посылку... Неужели вам так сильно не понравилось? За моим жестом не было никакого злого умысла... Но хорошо. Это был ваш подарок и вы распорядились им так, как посчитали нужным. «Сомнительное развлечение» – это ощущать взгляды прохожих или растворять труп? Если запах клумбы от вашей одежды вы объяснили, то это... Всё ещё вызывает вопросы, господин Дотторе. Вот чем вы балуетесь в свободное время? (Доктор безэмоционально рассматривал письмо, пытаясь отыскать в недрах себя нужные реакции и ответы. Регратор снова располагал в себе и даже заикнулся о предательствах, но это... Было чем-то слишком смелым. Вводных данных всё ещё не хватало, и как бы Дотторе ни хотелось ему поверить, он не мог позволить себе такой смелый ход. Доктор прекрасно осознавал, что ведёт переписку с коллегой-предвестником, с льстецом и манипулятором, и всё же... Сняв перчатку, Дотторе поднёс изувеченную руку к лицу, до чёрных пятен надавливая на глаза. Мозг учёного начал забывать, как тяжело иногда бывает думать и рассуждать)