Студенческие годы — чудесные

— А что же было дальше? — спросил я и малость пошевелился на кресле и поджал к себе затекшие ноги. Очередной вечер на Бейкер-стрит, удивительно спокойный, при треске камина и запахе чая вперемешку с парфюмом, одним из тех, что обычно использует Шерлок. — Что было потом? — горестно переспросил он, откинулся на своем кресле и устремил задумчивый взор на огонь. Свет плавно освещал его острые черты, и я не мог отвести взгляд. Эта трогательная и такая сентиментальная история была словно не о самом Шерлоке. Он и рассказывал ее так отстранено, словно его это не касалось. Пока дело не дошло до развязки. Тогда я уловил в его глазах тот самый юный печальный взгляд. — Дальше Шерлок Холмс захлопнул дверь, вышел из Оксфорда и направился домой после успешной работы. Он ещё долго помнил Джона Ватсона, сделал копию его тетради и долго вечерами, запершись в комнате, разглядывал его крупный красивый почерк. Шерлок Холмс был в замешательстве, отчаянии и долго ругал себя, что не решил познакомиться с ним ближе, а теперь было уже поздно. Но вскоре он забыл об этой мимолётной встрече, которая заставила его вновь почувствовать сердце, — тут Шерлок коснулся своей груди, а я продолжал внимательно слушать, — и он больше никогда не видел Джона Ватсона. А теперь я хочу узнать, — Холмс перекинул ногу на другую и проницательно стал глядеть на меня при свете камина, — как ты очутился в Бартсе? — Ах, это... — было начал я, но запнулся и не знал, как же стоит начать. Мне приходилось держать в голове, что у нас тут не вечер сказок с вымышленными персонажами, ведь иначе я могу показаться слишком грубым к этим юным нерешительным чувствам ещё такого же Холмса. Хотя сейчас Шерлок совершенно не был похож на того, кого описал в своей истории юности. Сохранилась, пожалуй, только преданность делу. Шерлок нашел применение своим знаниям и вскоре стал детективом-консультантом. Ему пришлось изобрести эту специальность, но бедой это вовсе не было. Мне было неловко за то, что я, ещё тогда такой же юный и бесшабашный, чем-то вызвал в Шерлоке те самые невероятные чувства, которые он никогда не испытывал и которые поставили его в тупик. И мне отчасти даже было стыдно. Хотя я ни о чем не догадывался. Я тут же забыл Холмса, когда моя потерянная тетрадь легла на свое законное место. И стыдиться мне было нечего. Но теперь, когда я увидел все происходящее так давно с его стороны, мне хотелось только обнять его и утешить... Хотя сейчас это было ни к чему, и Шерлок уже пережил все эти чувства. Пережил ведь?.. И потому он говорит так отстранённо, верно?.. Мы встретились в Бартсе впервые. Да. Я никогда не упоминаю о нашей мимолётной встрече в Оксфорде. Мы совершенно не знали друг друга, я даже не знал его имени! А ведь он представлялся перед своим выступлением, но я был занят подготовкой к практической части, болтал со Стэмфордом, пил энергетик... Ах, я был так юн, счастлив и наивен!.. У меня были за спиной крылья, у меня были открыты все дороги... Вдруг я прикинул, что, может быть, вызывал описанное Шерлоком чувство ещё у кого-то в своей жизни, но сам не догадываюсь об этом. Пришлось тряхнуть головой. Бартс... — Да, Шерлок, я действительно учился первые пять лет в Оксфорде, — начал свой рассказ я и попытался говорить нежно и спокойно. Все позади. Сейчас все хорошо, — но на последний год я решил перейти в Бартс. Мне захотелось больше практики, тем более я планировал учиться дальше. Я прошел до этого военную кафедру, но учился на обычном врачебном факультете. — Почему ты решил уйти из Оксфорда? — Я со временем понял, что изучать теорию о спасении людей и спасать людей — это совершенно разные вещи. Я перевелся и стал больше уделять внимание практике. А также меня привлекала перспектива... военного. — Вздохнул я, — Думаю, влечение к опасностям и желание спасать людей при высоких рисках владело мной уже тогда. Однако я был полон юношеского максимализма, героизма, романтики и прочих, несомненно, светлых, но, увы, убийственных чувств. Хотя я и не осуждаю себя. Мы вместе со Стэмфордом перешли в Бартс и там доучились последний год. Он остался преподавать, а я закончил ещё отделение военной медицины за пару лет, освоил подготовку в полевых условиях, сдал успешно экзамены и теперь имел право вести врачебную деятельность и в военное время. — Мой голос чуть дрогнул, и я опустил глаза на лежащую на коленях книгу, — я не предполагал, что мои знания пригодятся так буквально... Я лишь хотел расширить диапазон своих способностей. Я не знал, куда меня бросит жизнь. Но сам планировал работать в обычной клинике или, может, на скорой... Юноши в любом случае должны пройти военную кафедру, если не хотят угодить на службу. У меня была такая возможность, и я ей воспользовался. И первый год мне даже удалось устроиться на местечко в больнице, правда не слишком престижное. Но я был рад и тому, хотя уже начинал разочаровываться. А потом случилось то, чего никто не мог ожидать. И меня вместе с кучей других военнообязанных людей бросили в Афганистан. Мне ещё тридцати пяти не исполнилось, когда я оказался на настоящей кровавой бойне с иранцами. И тогда я понял, что все, что я изучал в университете никуда не годится. Только там я познал ценность жизни товарища и собственной, научился контролировать свой инстинкт самосохранения, когда приходилось делать перевязки под обстрелами. Мои моральные принципы пошатнулись, когда мне пришлось самому убить человека. После так происходило ни раз. Война выбила из меня всю оставшуюся юную дурь. Заставила поверить, что я не смогу спасти всех раненных. И что героизм, описанный в книгах, совершенно тут не поможет. Каждый день я видел смерть, сталкивался с ней, шел по одной дороге... Когда же пуля настигла и меня, я был готов расстаться с жизнью, моим товарищам чудом удалось спасти меня и направить на госпитализацию в ближайшее крупное поселение. Меня ранили с левое плечо, и я ещё долго болел от всех предшествующих невзгод. Война кончилась через два года. И я могу сказать, что ненавижу войну. И все мои юные мечтания и грёзы были разбиты о реальность жестоко и так правдиво, что долгое время я пребывал в состоянии апатии. В Лондоне я прожил пару месяцев в гостинице, а после понял, что надо что-то делать, ведь такой образ жизни с моей армейской пенсией каждый день уменьшал шансы на существование. Психотерапевт поставила мне посттравматическое стрессовое расстройство. Мне часто снились кошмары, и, как все вернувшиеся с фронта, я не мог приспособиться к мирной жизни. По совету психотерапевта завел блог, но написал лишь там пару строк за месяц. Я оказался снова в Лондоне, когда мне было только тридцать семь, но я и сам себя не узнавал. Для этого возраста я был слишком серьезен, тело видало множество ранений и лишений, даже глаза стали каким-то потухшими. Шерлок слушал очень внимательно и только иногда кивал головой. К чему он вообще начал все это?.. Вспоминать обо всем было так тяжело. — И я уже совсем не помнил того себя из университета, каким видел ты меня. Тогда я был так юн, счастлив и открыт для мира, что удивляюсь, как какие-то три года в сумме сумели мне разбить все это. А потом я, решив наконец съехать с гостиницы, вышел на улицу и встретил своего старину Стэмфорда. Оказалось, что он остался преподавать в Бартсе. И я, клянусь, долго ругал себя, не понимал и до сих пор мало понимаю, почему меня дёрнул черт пойти на военное дело. Разумеется, я и понятия не имел о настоящей войне... Я замолчал и склонил голову. Перед глазами вновь проносились яркие события из жаркой страны, словно все это было вчера. Шерлок молчал, а после решил закончить свою историю: — В тот день Шерлок зависал, как обычно, в лаборатории. После своей начавшейся карьеры детектива он заимел множество связей с разными людьми. В Бартсе было нужное оборудование для анализа, а Молли, работница морга, любезно пускала его и позволяла творить все, что потребуется. Кажется, именно его гениальность открывала все двери. Шерлок имел связи с полицией, бездомными и правительством в лице своего старшего брата, который к тому времени уже занимал ведущий пост. Дела попадались и не слишком интересные, но он брался за них первое время, чтобы понять и проанализировать, а на них уже намечал решения для более сложных. Какое-то время Холмс жил с родителями после окончания Оксфорда, но с начавшейся его бурной и необычной деятельностью родители намекнули, что пора бы подыскать ему квартиру в Лондоне. Дело это трудное, ведь работа была непостоянной с плавающим заработком. Но заработок, честно, Шерлока мало волновал. Вся его жизнь была насыщенна приключениями и тайнами, которые нужно немедленно разгадать. А гонорар — дело наживное. Так он думал, пока не пришлось искать место для отдельного жилья. И тогда Шерлок понял, что сам не потянет такую сумму. *** Работа была слаженной и сосредоточенной, в лаборатории было тихо и одиноко. Шерлок намеренно укрылся тут от назойливой Молли, которая должна была принести ему кофе ещё три минуты назад. В дверях мелькает силуэт, и Холмс поднимает мельком голову, но не отрывается от своего изучения кислоты в колбе. К его удивлению, это оказалась не Молли, а Майк. Он вел лекции у здешних студентов, и они часто пересекались с Шерлоком. Майк Стэмфорд все любопытно разглядывал опыты и эксперименты, но, кажется, ничего в них не понимал. И вот, Холмс улавливает знакомую фигуру и продолжает лить из шприца воду на образец. Как назло, на нижних этажах ужасно ловила связь, а Шерлоку все хотелось открыть сайт и убедиться, что никто все ещё не хочет снять с ним квартиру. — Тут все изменилось, — услышал Шерлок посторонний голос, мельком взглянул на ещё одного вошедшего человека и снова устремил глаза в окуляры микроскопа. — Майк, можно твой сотовый? — обратился он к своему знакомому. Стэмфорд пошарил по карманам и развел большими руками. — Извини, в плаще свой забыл, — ответил он и подошёл ближе к Холмсу, который был до сих пор погружен в свое занятие. В конце концов, это он тут посторонний, хотя и чувствует себя как дома, если заявляется. Шерлок не придал значения вошедшему мужчине вслед за Майком, пока тот не подал уверенный голос: — Хотите мой? Шерлок моргнул, и ему почему-то показалось что-то неладное. Не то в голове, не то в сердце. Он поднял взор на мужчину с тростью, который опирался на нее, как на единственную спасительную конструкцию. Однако не попросил стул, а проницательный взгляд карих глаз был устремлён на Шерлока. "Психосоматическая боль" — молниеносно проносится в голове Холмса, и он окидывает взглядом незнакомца с выгоревшими русыми волосами, загаром и прямыми уверенными чертами лица. — Хочу, — отвечает машинально он на предложенную помощь, и вот в руках уже оказывается телефон бывшего военного врача. Шерлок нажимает пару кнопок и довершает пазл в своей голове. Но что-то не даёт покоя. Необычайное чувство дежавю, но такое далёкое, что Шерлок не уверен до конца, что он ошибается. Он уже испытывал это чувство. И видел этот взгляд. Пришлось хорошенько воссоздать картину юности, ведь где-то на задворках Чертогов Разума Шерлок сохранил портрет юного аспиранта в свитере, белом халате, с беззаботной улыбкой и озорным взглядом. Холмс нахмурился, вновь поглядел на человека перед собой, и оставалось лишь прикинуть все связующие события, которые заставили юного врача терпеть столько боли и страха, что прежний взгляд почти утратил силу, а на его место пришел взор, полный решительности, уверенности и готовности. Тонкие губы были сжаты, прежние молодые руки превратились в умелых владельцев оружием, а лицо выражало серьезность, озабоченность и усталость. Теперь перед Шерлоком стоял человек, прошедший войну, мечты и желания которого остались далеко в беззаботной юности, где он мог так душевно и ласково смеяться, не думая ни о чем. — Ирак или Афганистан?