Учимся прикасаться (Learning to Touch)

Я буду с тобой, если ты скинешь броню, Каз Бреккер. Или не буду вовсе. Каз носил свою броню днем и ночью. Он носил ее годами, пока она не впилась ему в кожу. Кем он был без нее? Конечно, он не тот мужчина, о котором мечтает любая девушка. Не было бы ни романтики из книжек, ни поэтических слов, ни идеальной семейной жизни, ожидающей ту, что была достаточно глупа, чтобы отдать свое сердце ему. Он сомневался, что доживет до тридцати. Почему он должен? Он был уже старше, чем Джорди, когда тот умер. Он превратил себя в оружие, когда выполз из гавани много лет назад, и, также как оружие, в этом мире он оставит после себя шрамы и повреждения. То, что требовала от него Инеж, было невозможным. Но тихий голос внутри него сказал ему, что они уже сделали невозможное. И Каз Бреккер не смирился с поражением. Дело не в том, что Каз не хотел большего. Его эмоции метались внутри него, как животное в клетке, испуганное, разъяренное, жаждущее освобождения. Он был сломлен до такой степени, что не знал, как это исправить, и возникло разочарование, когда он заставил себя узнать точные размеры своей тюрьмы. В конце концов он понял, что спасения не будет. Как он сделал с Отбросами и с Пятой Гаванью, ему придется взять остатки чего-то разрушенного и построить из них что-то более сильное. Это израненное и искалеченное тело, бьющееся сердце и кожа, вздрагивающая от прикосновений, — принадлежали ему, и он найдет способ использовать их, чтобы дать ей то, что она хочет. Как и со всеми хорошими планами, он видел в уме пути их реализации, как реки на карте, как вены под кожей. Чего Инеж хотела от него, так это страсти, уязвимости и близости. Но близость — это не единичный физический акт, и она знала это даже лучше, чем он. Он начал с попытки показать ей. Независимо от того, как далеко она уплывала, в конце концов она возвращалась к причалу в Пятой гавани, и каждый раз, когда она это делала, он ждал ее с гостинцем. Иногда, когда они встречались холодным утром или вечером, это была чашка горячего чая. Сначала она приняла его с милой, удивленной улыбкой, но это настолько вошло в привычку, что однажды вечером она в шутку обиделась, когда он слишком спешил чтобы зайти в чайную. Каз не знал, почему от ее раздраженного «Ты не принес мне чай!» у него покраснели щеки и заболело сердце. Возможно, потому, что уже очень давно никто не ждал от него доброты. Возможно, она чувствовала, что может потребовать от него эту небольшую услугу как свое право. Он отвез ее на Гроенстраат и купил ей чаю, прежде чем они вместе отправились обратно в Клепку. Инеж выпила его по-равкиански, зажав в зубах кусочек сахара, и тихий звук кошачьего удовлетворения, который она издала, сделав первый глоток, заставил его дыхание сбиться. Этот звук был не для чая. Этот звук был для него, и он с радостью сражался бы с армиями, чтобы услышать его снова. Каз начал оставлять ей подарки. Некоторые из них прибывали на ее корабль, адресованные без объяснений и комментариев, только его имя как отправителя. Другие он оставлял в маленькой спальне, которую Уайлен и Джеспер держали для ее визитов. Названия и номера причалов судов, перевозящих «договора». Эти маленькие пирожные с вишней и заварным кремом, которые заставляли ее смеяться от счастья, посыпая сахарной пудрой подбородок. Смертоносная самозарядная винтовка, новейшая разработка фьерданской артиллерии. Длинное кожаное пальто, сделанное как кафтан гришей, чтобы уворачиваться от лезвий и пуль. Недавно приобретенный винокурный завод, нуждающийся в оплачиваемых рабочих, в то время как она вернулась с грузом недавно освобожденных рабов. По тому как загорелись мягким светом ее глаза от этих подарков, он понял, как много они для нее значат. Он также знал, что их недостаточно. ✸☯✸ Казу потребовалось больше года, чтобы набраться смелости и пригласить ее за город на пикник, вероятно, потому, что он был неспособен делать что-то наполовину, и как здравомыслящий человек выбрал ферму Ритвельд в качестве пункта назначения. «Без брони», — сказала она, и он был полон решимости дать ей это. Пока они ехали туда в карете, он украдкой поглядывал на нее, его взгляд задержался на том, как ветер трепал распущенные вокруг ее лица пряди волос, а солнце целовало ее кожу. Его неловкость и страх горели в животе, когда он сжал руки. Он был тихий и напряженный, пока они расстилали одеяло, и Инеж уже начала выглядеть неуверенно, когда он заставил себя выдавить несколько слов. — Когда я был мальчиком, я лазил на это дерево. Мой... мой брат научил меня этому. Он прочистил горло. Темные глаза Инеж переместились с его лица на дерево, на которое он указывал, и обратно. — Я знала, что ты вырос не в Кеттердаме, — тихо сказала она после минутного молчания. Он посмотрел на нее, немного испуганный. Она улыбнулась и ответила на его невысказанный вопрос. — Из-за того, как ты говоришь, что у тебя нет родителей, нет детства. Ты как будто бы бросаешь вызов кому-то, кто скажет тебе обратное. — Я вырос в Кеттердаме, — сказал Каз, сделав успокаивающий вдох и начиная осторожно раскладывать еду для пикника руками в перчатках. — Я был ребенком, когда мы… — Он тяжело сглотнул. — Когда я приехал. Именно Кеттердам сделал меня тем, кто я есть. Инеж положила руку ему на плечо и он замер. Ее прикосновение было легким, как перышко. Он едва мог почувствовать это сквозь кожаные перчатки. Он посмотрел на ее руки, тонкие и потемневшие от солнца после пребывания в море. Ему хотелось сорвать перчатки и почувствовать их на своей коже. Ему хотелось отпрянуть от ее прикосновения и разрушить все стены, которые у него были, пока он снова не сможет нормально дышать. Он заставил себя продолжать говорить. — Скорее всего, я бы закончил так же, как и ты, если бы был менее сломлен. Впервые в городе, не к кому обратиться… и я был достаточно симпатичным ребенком — большие темные глаза, деревенский акцент. Ты знаешь этот типаж. Я, наверное, заработал бы приличные деньги за несколько лет, если бы не реагировал на малейшее прикосновение, как дикое животное. — О, Каз, — тихо сказала Инеж, и он покачал головой. — Не жалей меня. Ребенок, которого ты жалеешь, умер в гавани Кеттердама, а я тот, что выполз оттуда. Я не остался верен себе так, как ты. Меня не заставляли продавать свое тело, но вместо этого я решил продать свою душу и усвоил каждый урок, который могла преподать Бочка. — Я иногда так думала, еще в Зверинце, — сказала она ему. — Что Инеж, которой я когда-то была, умерла, и теперь я стала кем-то другим. Но сегодня я в этом не уверена. Я думаю, что твое детство остается с тобой, но ты даже не осознаешь этого. Твой дом остается с тобой. И… то, что ты привел меня сюда, очень много значит. Каз огляделся вокруг, вдыхая аромат полей и свежего воздуха и подавил рефлекс ответить чем-то холодным и язвительным. Кеттердам теперь был его домом, но это место все еще было... чем-то для него, чем-то новым и хрупким, для чего он не мог найти слов. — Я редко сюда возвращаюсь, — вместо этого сказал он, пытаясь обрести самообладание, сменив тему. — Но… между жизнью на маленьком корабле и возвращением в Бочку я подумал, что место, где приятно пахнет и где никто активно не пытается тебя убить, может быть желанным. Инеж рассмеялась, и Каз позволил этому звуку захлестнуть его, прогоняя часть напряжения. Напоминая себе, что это Инеж и что безопасно просто говорить вот так. Вопреки здравому смыслу, он ей нравился. — Здесь действительно пахнет намного лучше, чем в Клепке, — призналась Инеж. — Конечно, не в обиду Клепке. По крайней мере, Редер перестал использовать тот одеколон, который пахнет чем-то, что Уайлен приготовил, чтобы разъедать металл. — Парфюмер, создавшая его, сделала несколько неразумных ставок, — сказал Каз, приподняв уголок рта в ухмылке. — Она была готова продать некоторые из своих наиболее редких материалов, чтобы погасить свои долги. К несчастью, один из них оказался тем, что придал ее одеколону… уникальный запах. — Каз Бреккер, всякий раз, когда я думаю, что ты действительно безнадежный злодей, ты раскрываешь какое-то тайное доброе дело, — сказала Инеж в притворном шоке. — Хм. Владельцы шуханского чайного дома, чьи поставки благовоний были таинственным образом испорчены этим, могут не согласиться с тобой, тем более, что это заставило их покупать у наших поставщиков в три раза дороже, — сказал Каз, кладя мясо, сыр и фрукты на тарелку и предлагая это ей. Они начали есть, и с небольшой поддержкой она рассказала ему о своей команде, поделившись недавними смешными историями и беспокойством по поводу замены рулевого, который уйдет из моря, чтобы начать бизнес в южных колониях. Взамен он смог заставить себя рассказать немного больше о своем детстве, отдавая ей все больше кусочков себя, кусочек за кусочком, и веря, что они будут в безопасности у нее на хранении. Инеж казалась счастливой. По дороге домой она напевала себе под нос и улыбнулась ему. Казу хотелось поглотить эту улыбку, как какому-то хищному зверю. Ему хотелось покраснеть, как какому-то мальчику. Ему хотелось большего, но он не знал, как об этом попросить.