***
Сокджин нервно глядит на письмо. Оно помечено срочным из района, где находятся небольшие северные города. Там вспыхнуло восстание, некоторые части крупных населённых пунктов объяты пожарами и бедствиями в виде взбунтовавшихся Пик. Из Эвалона идёт подкрепление, но стражники и лорды боятся отправлять слишком много солдат, потому что нет никакой вероятности, что и в крайнем северном городе на поднимется ужасная шумиха, что его не постигнет такая же судьба. Лорд Эвалона просит у Короны помощи и подкрепления, чтобы защитить север от бунтовщиков, а Джин не понимает, что в таком случае будет делать Доюна, оставшаяся в качестве наместника, пока король в отъезде. Вот, о каких трудных временах и опасностях твердил Намджун. Назревает внутренний конфликт, от которого Сокджина пробирает дрожью. Долгие годы и столетия угнетения Пик не прошли даром, позволяя этой касте скопить негодования и обиды. Джин, изучая историю, понимал ещё в юношеском возрасте: рано или поздно такое могло случиться. Он поджимает губы и прячет письмо. Омега уже сломал печать, так что нечего терять и скрывать, словно он не знает о первом очаге восстания на севере. Принц поднимается из-за низкого столика и выходит из покоев, намереваясь отправиться в зал советов, чтобы переговорить с Доюной. Эта женщина падка на власть, но хватит ли в ней ума и смекалки, чтобы верно расставить фигуры на шахматной доске и успокоить народ Велиаса, а не разжечь ещё больше недовольств? Сокджин что-то сомневается. Подойдя к залу советов, омега коротко стучит и тут же входит в помещение. Доюна с одним из лордов о чём-то тихо беседует, а когда замечает Джина, выпрямляется, и взгляд её становится надменным и ледяным. — Мой принц, — произносит леди, оставаясь на месте. — Миледи, доброе утро, — быстро проговаривает омега, приближаясь к столу. Он узнаёт в советнике лорда Усо — казначея, тут же собирающего бумаги в стопку и склоняющего голову при виде него. — Я к вам с посланием с севера. Он протягивает свёрток, а Червовая Дама изгибает бровь, видя, что печать сломана. Но ничего не говорит. — Лорд Мин просит подмогу на север, — хмыкает она, бегло читая послание. — Нужно что-то сделать с бунтующими, предложить переговоры, обсудить их условия, — встревает Джин, понимая, что ему, скорее всего, заткнут рот, но он не способен сейчас молчать. Гибнут люди ведь. — С чего мы должны предлагать переговоры изменникам? — скептично усмехается леди, не глядя на Сокджина. — Они заслуживают только порицания и наказания, никак не благих предложений от короны. — Люди не бунтуют просто так, миледи, — стоит на своём омега, стискивая кулаки крепче. — Значит, в государстве идёт что-то не так. — Мой принц, — с нажимом произносит Доюна. — Не припомню, чтобы вы входили в совет. Государь назначил наместником меня на время своего отсутствия. И совет обсудит произошедшую ситуацию, а после примет необходимое и верное решение. Омега холодно смотрит на Доюну. — Спасибо, что принесли послание, — усмехается Дама. — Вам надо бы готовиться к свадьбе, принц, вы ведь не паж. Сокджина уже передёргивает от злости. Он носил письма Намджуну, потому что так у них была возможность чаще видеться, а теперь, когда Джин вот-вот покинет дворец и выйдет замуж, ему нет необходимости прислуживать Доюне. — Верно, миледи, я буду усиленно готовиться к бракосочетанию, — цедит Джин, он прячет напряжённые добела кисти за спиной, кивает обоим, сидящим за столом людям, и покидает зал советов, громко закрыв за собой дверь. Джин понимает, что его всего трясёт, когда оказывается в коридоре. Он хочет скорее найти Тэхёна и поговорить с ним, ведь капитан знает, вероятно, намного больше. Омега бредёт по дворцу, ища Кима, выходит на тренировочную площадку, в Радужный сад, ёжится от похолодевшего за считанные дни воздуха и кутается в накидку, но альфу не находит. Тэхён остаётся его единственным другом и союзником во дворце и, не найдя того, Сокджин начинает чувствовать себя ужасно одиноким. Омега возвращается в покои, перед этим попросив одного из стражников в фойе, если тот вдруг увидит капитана, передать, что принц ищет его. Он неприкаянно садится на стул у окна. Глядит за стекло на голые ветки деревьев внизу, на серое, затянутое тучами небо. Чувствует себя так, словно что-то должен делать. Обязательно нужно что-то решить со всей складывающей ситуацией, даже если та до конца не ясна. Сокджин вспоминает, что через пару дней ему уезжать с Тэ в Вороной удел, где они поженятся, а потом понимает одну простую вещь, вспомнив, какое число сегодня. Омега резко вскакивает с места, судорожно вдыхая. Он прикидывает в уме числа, соотносит даты, которые никогда за всю его взрослую жизнь не смещались, не изменялись. Течка. Она не приходит. Нет даже предвестников к её появлению, ломоты в теле и повышенной температуры, какой обычно это состояние к Джина сопровождается. Он прикусывает губу, обходит стол и приближается к окну. Это из-за стресса, да. Это от волнения и недомогания в последние дни. Столько событий свалилось: его помолвка, празднования, знакомство с Тэ, нападение на дворец и отъезд короля из-за женитьбы. Теперь его собственный переезд. Это всего лишь из-за напряжения, цикл сместился, он ведь не мог так быстро… Омега остервенело вздыхает, прижимается лбом к прохладному стеклу. Зажмуривается покрепче. Этого не может быть, так сразу всё ведь не происходит, не так ли? Видимо, тяжёлое состояние застигнет его в пути к родному замку Тэхёна. Будет трудно, но он справится! Правда ведь течка явится?.. Джин ощущает, как начинают дрожать его ладони, и крепко прижимает кисти к груди, возводя к потолку взгляд и мысленно молясь Квадре о том, чтобы его предположение не оправдалось.***
Чимин морщится, раскрывая глаза. Оказывается, он случайно задремал, когда они с Лу спешились и решили сделать короткий привал, сойдя с широкой тропы, далеко расположенной от Тракта. Омега разлепляет веки окончательно, трёт лицо и потягивается всем телом, шипя, когда чувствует боль в ещё заживающих ранах. Лу ворошит угли в костре, от которого тепло идёт совсем слабое, что-то сипло мычит себе под нос, пока ждёт пробуждение Пака. — Долго я проспал? — спрашивает Бубновая Дама, когда Лу замечает, как он шевелится. — Пару часов. Чимин потягивается снова, разминает затёкшее от долгого сидения спиной к дереву тело. Он оглядывает мрачный лес с голыми деревьями, на которых почти не осталось рыжих листьев. В пути они второй день, отправились, хорошо подготовившись, и ехать ещё где-то сутки до родного города гильдии. Чимин недоволен тем, что ему приходится снова обращаться к Юнги, он бы не хотел оказываться у Бубнового короля в долгу, но и отказать Чонгуку не может, осознавая, насколько им необходима любая помощь. Омега осторожно поднимается, стараясь не потревожить перебинтованное бедро, отряхивается от пожухлой листвы, прицепившейся к тёмному плащу, и принимает у Лу фляжку с прохладной родниковой водой. Они не рискуют останавливаться в тавернах или у поселений: уж слишком остра становится тема беспорядков, начавшихся в северных городах. Заметив Пику — Луису — стражники без промедления закуют ту в цепи и поволокут на допрос, и вряд ли тот будет мягким. Что уж говорить о Бубновой Даме, которого теперь ищут особенно рьяно. И не только Тэхён, вся стража на ушах и жаждет поимки вора, проникшего в Солнечный замок. Наверное, гильдийцы тоже все на ушах из-за таких новостей, даже неизвестно, как отреагирует Юнги. Бубновый король всегда и во всём старается найти выгоду для себя и гильдии, которую считает и называет семьёй, он сперва взвесит всё, оценит положение сторон и только потом решит, станет ли помогать бунтовщикам и повстанцам под командованием Чонгука и Хосока. Чимин хмыкает, возвращает фляжку Лу. Он медленно бредёт к привязанной лошади, копается в седельной сумке, чтобы отыскать сухарик и погрызть его по дороге. Он предпочитает надолго не останавливаться, но они с Лу правда устали за два дня дороги, а сам Пак отрубился на целых два часа. Сказываются ранения. Лу следует за ним и уже ловко вспрыгивает в седло, ждёт, пока омега, зажавший зубами ароматный сухарик, который им в сумки положили люди Чонгука в качестве припасов на долгий путь, ставит ногу в стремя. Он вспоминает. О том, что произошло почти четыре дня назад, об их с Чоном разговорах, затянувшихся до самого утра и приправленных кисловатым, но пряным элем. Он даже показался ему тогда не таким уж и плохим пойлом, пусть и не хватало любимого сливового вина.***
— Как происходит переход в гильдии? — начинает ненавязчиво разговор Чонгук, пока Чимин, немного скованный до сих пор, глядит в свой кубок с тёмным напитком. — Ты имеешь в виду, как становятся Бубновым королём или как вообще проходит наша жизнь? — уточняет Чимин, решив, что раз они всё-таки договорились быть откровенными и идти друг другу на встречу, он будет стараться отвечать. — Вообще всё. Вы тайн столько храните, что люди давно начали слагать легенды о Бубновой гильдии, и чёрт её разберет, где там правда, а где вымысел, — усмехается альфа, отпивая приличный глоток. Чимин ненадолго задумывается, с чего ему начать рассказ, а потом, ухмыльнувшись, тоже пригубливает эль. — Ну вообще нас обучают едва ли не с момента, как мы начинаем ходить. Сначала это простые вещи типа маскировки, особой ходьбы и способности убегать. Тренировки трудные, я помню, как наставник каждый раз лупил провинившихся деревянной розгой, когда что-то выходило не так. Я от природы тихо передвигаюсь, да и жизнь такая, что приходится учиться каждую минуту. Так что техника передвижения гильдии только помогла моему природному таланту. Был у нас альфа, который ну вообще не мог тихо ходить, — слабо усмехается Пак. — Он всегда топал, словно слон, оттого каждый раз бóльшая часть ежедневных ударов розгой доставалась именно ему. Чонгук внимательно слушает, не перебивая омегу, смотрит внимательно, так что поначалу Чимину даже неудобно от такого пристального внимания. — Обучение искусству воровства — это не просто урок в обычном понимании. Когда дети способны понять азы: как тихо передвигаться, как выцеплять малейшие детали в поведении других людей, и когда стоит бежать со всех ног, их родители или наставники отправляют на задания. Чем старше и умелее ребёнок — тем сложнее и опаснее дело. Я помню, как меня впервые послали на рынок красть яблоки. Я тогда принёс почти половину корзинки, не напрягаясь, когда остальным ребятам удалось урвать гораздо меньше. Был только один человек, который притащил наставнику не только заданное ему украшение в виде гребня с камнями, но и горсть колец и чей-то кошель. — Это был Юнги? — склонив голову, спрашивает альфа. — Нет, — улыбается омега. — Это был Донхён. Юнги тогда опростоволосился, его увидели стражники и погнались. Он растерял все булочки, которые должен был принести наставнику. — Я думал, Бубновый король был умелым с детства, — удивляется Чон. Чимин отрицательно качает головой с улыбкой. — Донхён был самым умелым из нас троих, если говорить начистоту. Он должен был стать Королём воров, однако отказался участвовать в испытании на отбор. Чонгук моргает, словно одним взглядом спрашивает: «Почему?» Чимин морщит нос, привлекая ещё больше внимания альфы к себе, и продолжает рассказ. — Донхёну не нужен был этот пост. Когда человек талантлив, он часто страдает от этого, тем более, если твои близкие мечтают о том, что ты достигнуть можешь, едва пошевелив пальцем. Мне кажется, Хён мог стать предводителем без испытания. Если бы он изъявил желание участвовать, половина претендентов бы просто от безнадёги отсеялась. Донхён лишь хотел жить и не думать о том, что может быть нечего есть, или ты можешь попасть в руки страже. Чимин ненадолго замолкает, воспоминания об альфе сковывают спазмом горло, так что омега делает несколько крупных глотков эля и смачивает горло. Также даёт себе лёгкую передышку, позволяя собраться с мыслями. Чонгук его не торопит, вертит кубок в руках, разглядывая поверхность, идущую рябью от каждого движения. — У нас есть что-то вроде обряда инициации. Мол, нужно пройти очень трудное испытание, чтобы тебе вручили алый плащ. Такое себе событие, если честно, многие молодые люди погибают во время этой проверки. — В чём заключается испытание? — спрашивает Чонгук. — Нужно отрезать прядь с головы определённого стражника, — произносит Чимин. Он, вспоминая свой обряд инициации, думает о том, как сам едва не погиб, ведь ему достался в «объект» командир с мрачным прозвищем — Волк. — Если ты можешь принести прядь главам гильдии и предоставить доказательства, то становишься полноправным членом организации. Тебе вручают алый плащ, а если повезёт, оценивая прошлые заслуги, присваивают звание. — Так ты и стал Бубновой Дамой? — любопытно продолжает расспрашивать Чонгук. — Нет, я уже тогда имел этот статус. Как и Донхён. — А Юнги? — удивляется альфа. — Он был Десяткой. Странно, да? Имея статус Десятки, он стал Королём воров. И такое бывает, — хмыкает Чимин. Он погружается в воспоминания о времени своих юных лет, когда ему едва стукнуло восемнадцать. Становится отчего-то тоскливо на душе, тянет в груди, так что между омегой и альфой повисает молчание. — Ты уже рассказал о матери, теперь поведай мне о своём отце, — решает перевести разговор в другое русло Пак, а Чонгук отводит взгляд. — Мой отец был простым человеком. Может быть, он принадлежал к старой и погибающей ветви Пиковых аристократов, может, он был никем и не имел ни капли благородной крови. Меня это мало волнует, да и папа никогда о таком не заводил разговора. Я знаю, что матушка была потомком королей, по сути принцессой, а отец своё происхождение или скрывал, или попросту не знал, — альфа пожимает плечами. — Сотни лет прошли, все перемешались между собой, забыли корни, утеряли связь. И только моя мама всю свою жизнь хранила этот секрет, который Кронпринц передал своим потомкам. Чтобы мы не забыли, кем на самом деле являемся. Чонгук допивает эль и тянется к кувшину, чтобы наполнить их кубки снова. Он в это время молчит, словно подбирает слова, а Чимин его не торопит. — Папа, несмотря на то, что я не знал, кто он по крови, всегда был достойным человеком. Да, он зарабатывал не всегда честным путём, в молодости и вовсе грабил, возможно, даже убивал. Но в местах, где я вырос, по-другому люди выживать не умеют. Нас называют предателями, преступниками, так и получается: мы вырастаем, вскормленные на этих мыслях, клеймённые не только на коже, ещё и в душе. Как иначе быть и вести себя Пикам, если никто и не смотрит на них с иной стороны? — Чонгук отходит от первоначальной темы, словно распаляется. — Я знал прекрасного омегу, который умел танцевать так, что почти вводил людей в транс. Он двигался, как лебедь, тут же сменял движения, становясь великолепной, изящной, но опасной змеёй. Он был красив и талантлив, мог бы стать актёром в труппе или выступать для богатых людей, жить в роскоши. Но из-за треклятой метки на щеке оказался способен только полуголым танцевать в борделе, пока его подельники обкрадывали заворожённых его танцами зажравшихся ослов. Чонгук замолкает, сжимает добела губы, а Чимин исследует его лицо. В самую их первую встречу он показался омеге очень молодым, потерянным, дурашливым. С каждой новой минутой, проведённой рядом с Чоном, Чимин убеждается, что в глубине — очень далеко — он и есть такой, потерянный, но очень добрый. И что всё, сейчас составляющее Чонгука, очередная необходимая, словно воздух, маска. Чонгук смел, самоотвержен, у него отчаянное и острое чувство справедливости. Пак не перебивает альфу, продолжает с интересом слушать. Он наслышан о том, как тяжко приходится Пикам, но никогда не был так близко знаком с их жизнью, наблюдая лишь мельком со стороны. — Я знал ткачей с искусными руками, художников, певцов. Учёных, у которых не было шансов, воинов — честных и верных. И все они носили чёрную метку на щеке, оставаясь отщепенцами и отвергнутыми, — заканчивает мысль Чон, стискивая кубок пальцами. — И мой отец тоже был таким. Он был особенным, как и все люди в этом мире, но ему даже не дали шанса попробовать сделать большее. Чимин поджимает губы от несправедливости. Он понимает Чонгука, жившего в таком мире. Чимину даже, несмотря на все тяготы, испытанные за все прожитые годы, пришлось и то легче, нежели альфе. Это вызывает уважение. Его стремление и то, что Чон не потерял свои ценности, хранит в душе вложенные в него истины. Быть может, он и есть тот самый наследник, который сможет вернуть величие, равноправие, избавит народ Велиаса от принадлежности к кастам и бессмысленному разделению на плохих и хороших. Это странные, нереалистичные мечты, но в сердце Чимина всё равно начинает тлеть уголёк надежды. Скромный и робкий, но, наверное, именно такие огоньки, слабо трясущиеся внутри людей, окружающих альфу, позволяют гореть ярким заревом его собственному огню. — Мой отец обучил меня многому: фехтованию, рукопашному бою, воровству. Он научил меня выживать, но также не терять своей человечности. Люди жестокие, люди опасные, но без людей — не быть королям. Он всегда твердил, что правитель — есть его народ, и одно без другого не существует. Папа мечтал, что рано или поздно наследник родится, появится настоящий потомок Кронпринца и поведёт Пик к хорошей жизни, — Чонгук ненадолго умолкает, снова медленно тянет эль, сёрпая. — Он не дождался момента, пока я вырасту. Погиб от тяжёлой болезни, и я молюсь Богам — нашим настоящим Богам, а не ложной вере, принесённой и выдуманной Пожирателем Сердец, чтобы папа видел меня и то, что я сделаю в будущем. Чимин неловко молчит. Он и не знал, что в Этлинии была своя вера, что её составляло и как выглядели старые боги их страны. Чонгук, заметив замешательство Чимина, вытаскивает из-под тёплой кофты медальон. На нём какие-то неизведанные символы, омеге незнакомые и странные. Они похожи на палочки и крестики, испещрившие серебряную поверхность медальона. — Наши Боги были разнообразны. Их было такое множество, что идолам не находилось исчисления. Последователи Квадры называют это язычеством, но вера в старых Богов более чистая и благосклонная, чем у Четырёхликого Божества. Когда-нибудь я расскажу тебе о них, — улыбается альфа, позволяя омеге рассмотреть символы. — Это знак Бога Войны — Эруса. Хранитель воинов и королей, питающий силой всех, у кого в руках есть меч, а в сердце — справедливость. Мама подарила мне медальон, который успела умыкнуть няня Кронпринца, когда-то он принадлежал настоящему правителю. Чимин с любопытством прикасается к серебряному украшению, вертит его, не замечая, как близко находится к Чонгуку. Альфа же лишь молча наблюдает за Бубновой Дамой, очерчивающим символы кончиком пальца. Когда Пак поднимает голову, ощущая на себе пристальный, тяжёлый взгляд, то замирает, так и продолжая держать оберег в руке. Чон улыбается одним уголком рта, его тёмные ресницы подрагивают каждый раз, когда альфа собирается моргнуть. Под нижней губой родинка, Чимин ненадолго застывает на ней взглядом, а потом, опомнившись, отпускает медальон, позволяя ему повиснуть на шее Чонгука, и отодвигается, уткнувшись в свой кубок.***
В тот вечер они многое узнали друг о друге. Напились эля так, что у омеги кружилась голова, и после полуночи он даже прилёг на чужой соломенный матрас. Темы становились то тяжёлыми и травмирующими, то совсем ускользали в другом направлении, призывая обоих посмеиваться от приятных воспоминаний. Так Чимин рассказал Чонгуку историю знакомства Тэхёна и Юнги, когда воришка прямо из-под носа у будущего капитана украл пирожные. Юнги — страшный сладкоежка, он не смог устоять перед лакомством, а кому оно надо — покупать угощение, — если можно его украсть. Тогда Тэ гонял юного омегу по всему рынку, осыпая проклятиями, но так и не смог поймать, а будущий предводитель гильдии, запрыгнув на забор, просто показал альфе язык. Они все изменились со временем, Чимин это понимает. Лёжа на подстилке рядом с едва ли захмелевшим от такого количества эля альфой, Пак чувствует себя спокойно. Словно Чонгук его постоянно гипнотизирует, одним своим присутствием заставляя в душе что-то меняться. Здесь — под землёй — неясно, когда ночь, а когда день, потому они совсем потеряли счёт времени. Рассказывая забавные или тяжёлые истории своей жизни, оба часто встречались друг с другом взглядами, долго не прерывая зрительного контакта. И Чимин, даже не очень принимающий такое действо, совсем не сопротивляется. Это всё проклятый эль, так убеждает себя омега, а совсем не спокойный блеск в чужих глазах. Омега и не улавливает момента, когда погружается в дрёму, а после резко подскакивает, вынырнув из беспокойного сна, будит и пугает Чонгука, тоже уснувшего рядом. — В чём дело? — сипло спрашивает альфа, прикасаясь к ладони Чимина. — Пойду посплю, — хочет было встать он, но Чонгук хватает за запястье, утягивая грубо обратно. Чимин валится на соломенный тюфяк и вздрагивает, видя расширившиеся зрачки. — Ты ведь уже спал, не нужно никуда идти, — произносит Чон, заставляя сердце Пака отчего-то биться ещё чаще. — Это твоё спальное место, — сглатывает тот. — Ты пускал меня спать к себе, считай это просто тем, что я отплачиваю тебе, — переходит на шёпот Чонгук. — Тем более, я видел, что твой тюфяк лежит аккурат рядом с Винни, а он храпит, как чудовище. Чимин усмехается, глядя на Чонгука и отчасти не понимая, что у альфы в голове. Он выпутывает кисть из захвата, пока Гук наблюдает за ним, ложится рядом, умещая ладони под головой. Глядит в лицо Чонгуку, изучающему его. — Расскажи о Хосоке, — просит Чимин, заставляя Чонгука устало моргнуть. — Он — мой кузен, старший брат Лу. Их отец-омега был младшим братом матушки. И обоим досталась жизнь хлеще, чем мне, — Чонгук сглатывает, словно старается успокоиться. — Их папа работал в борделе, и в молодом возрасте погиб из-за сумасшедшего клиента, задушившего омегу. Тот буквально помешался на дяде, хотел, чтобы тот ушёл из борделя и жил, как его любовник, но дядя отказывал, потому что не мог бросить детей. Хосоку было лет восемь, когда это случилось. Дядю нашли задушенным его собственным поясом в комнате, где он принимал клиентов. Хо было очень тяжело, оттого и характер такой трудный и жёсткий, ведь он был совсем ребёнком, когда у него на руках осталась трёхлетняя Луиса. Они не знали своих отцов, да и смысл был их искать — кому нужны сироты от шлюхи? Чимин поджимает губы, отчасти понимая, почему Пиковый Валет такой. — Хосок был сильным альфой с самого детства, а Лу — умелой и ловкой. Он научился драться и отвоёвывал еду, а Лу попросту её крала. Они не умели работать и выживали так, как могли. Чонгук замолкает, его голос слегка хрипнет, а Чимин словно чувствует — дальше идут запретные темы для разговоров. Несмотря на все откровенности, Чон пока не готов к раскрытию этих тайн. — Я очень хочу спать, — шепчет омега, а Гук глядит на него с благодарностью. Что не пришлось самому прерывать эту беседу. Сжавшись в комок, омега прижимает колени к груди и прячет нос в вороте одежды. Теперь он понимает, о чём ему говорил тогда — в таверне — Чонгук. Здесь и правда приходится спать на холодной земле, как попало устроившись на соломенной подстилке. Альфа вдруг двигается ближе. Плотнее укутывает Чимина в его плащ, а сверху накрывает своим, прижавшись довольно тесно. Чимин не возражает — очень уж холодно. Он позволяет Чону устроить свою руку на его боку, а сам незаметно утыкается лбом в чужое плечо. Засыпает омега не сразу. Его всё гложат мысли о том, как Хосок стал Валетом, как они выжили и что им вдвоём приходилось испытывать. Что случилось с Лу? На Пака накатывает невольно грусть, а потом, обдумав всё и прокручивая в голове, он всё же незаметно засыпает, уже не замечая, как Чонгук прижимается щекой к его волосам.***
Размеренная езда заканчивается тогда, когда с лесной тропы они выезжают на одно из ответвлений Тракта. Другого обходного пути нет, по этой же дороге Чимин мчался в столицу, когда Юнги помог ему выехать из родного города. Лу пришпоривает лошадь, и Пак тоже заставляет коня скакать быстрее. Они не разговаривают — незачем пока. Путь утомил обоих, а из-за ветра хриплого и тихого голоса Лу не расслышать на расстоянии, которое между ними. Холодает. Чимин ёжится от промозглости и сырости царствующей осени, флегматично рассматривает голые ветви деревьев и одинокие рыжие листки, оставшиеся пока висеть то тут, то там. Они приближаются к населённому пункту, мимо которого нужно проехать, чтобы выехать на узкую дорогу, ведущую к городу, где живут гильдийцы. Чимин помнит таверну, в которой останавливался, он помнит девчушку в огромных башмаках, радостно обслуживающую гостей, желающих передохнуть и поесть. Можно было бы заехать и поужинать горячей похлёбкой, но ошибается. Когда они приближаются к окраине деревеньки, то омега видит только мрак. Ужас. Сожаление. Он сразу же тормозит коня и спешивается, вызывая у Лу изумлённый взгляд. На месте, где ещё совсем недавно — в начале его путешествия в столицу — стояла таверна, осталось только угольно-чёрное пепелище. Чимин подходит ближе, и зола едва заметно скрипит под каблуками его сапог. Глядя с сожалением на обгорелый камень и превратившуюся в пепел древесину здания, Пак надеется только, что владельцы тут не погибли. Но червь сомнения уверенно и зло хмыкает внутри. Омега раздосадовано потирает грудь ладонью и сильно хмурится. Эта таверна давно здесь стояла, так просто никто бы не захотел её сжечь. Значит, с селением поблизости что-то произошло. Чимин и сам прекрасно знает, что именно — война. Война происходит с городами, оставляя после себя лишь мёртвую, холодную золу вместо домов и людей. Склонившись, Пак касается того, что когда-то было стеной. Пальцы темнеют, испачканные в копоти, и Чимин растирает пепел между пальцами. Вздыхает, сразу же кашляя от серых хлопьев, взвившихся в воздух, когда он их своими шагами побеспокоил. Развернувшись, Чимин всё с таким же хмурым выражением снова запрыгивает в седло и, не сказав Лу ни слова, пускает лошадь галопом. До города осталось несколько часов езды, чем быстрее Чимин и Луиса его достигнут, тем лучше. Девушка без единой претензии следует за Паком. Несчастье — единственный спутник войны. Чимин знает, что нет ничего ужаснее, чем потерять свой дом, близких, видеть смерть собственными глазами. Он чувствует мотивы Чонгука, их честность и твёрдость, но по-прежнему не в состоянии принять последствий, которые будут сопровождать их. Он не может смириться с тяжестью войны и тем, как сильно будут страдать от этого люди. Крепче стиснув поводья, омега старается успокоить бешено колотящееся сердце.***
Джин оборачивается, когда раздаётся стук в дверь его покоев. Он как раз занимается чтением одной старой книги на Сурие — языке Сустана, — когда к нему, наконец-то, приходит Тэхён. Альфа машет Сокджину рукой, чтобы тот не вставал из-за стола, присаживается напротив и наливает себе кувшин воды. — Ты искал меня? — устало спрашивает капитан, а живот его начинает пронзительно урчать на всё помещение, вызывая у Джин смешок. — Искал. Ты голоден, попрошу подать ужин, — разглядывает его омега, откладывая перо и закрывая чернильницу, которую использует, когда записывает новые слова. Он переводит этот фолиант уже полгода и едва ли осилил треть, потому что Сурие — безумно сложный язык, Джину никак не желающий подчиняться. Но исторические хроники Сустана увлекательны, ведь народ востока очень отличается от Велиаса. Их история исчисляется тысячами лет, а Джин любит историю. Омега поднимается со своего места и идёт к дверям. Звенит в колокольчик, а после не проходит и нескольких минут, как появляется его служка — Фирей — молоденький омега, одетый в привычный светло-серый фартук прислуги. — Попроси на кухне, чтобы подали ужин на двоих в мои покои как можно скорее, — Фирей часто качает головой и исчезает бегом из поля зрения, позволяя Сокджину вернуться за стол. — История правителей великой империи Сустана, — читает с лёгкостью Тэхён, повернув к себе книгу, на потёртой обложке. — Ты знаешь Сурие? — любопытно спрашивает омега. — Конечно. Отец муштровал меня с помощью нянек, чтобы я был крайне образованным. Но мне так и не пришлось задействовать языки, которые мне известны. Я не был в Сустане, Эраване или же Хатрасе, — жмёт лениво плечами капитан, возвращая том Сокджину. — Ты можешь мне кое с чем помочь? — заглядывает в лицо альфе Джин. — Я перевёл последним древний текст письма, прилагающийся к историческим хроникам, однако предложения выглядят так, словно это — бред сумасшедшего. Тэхён усмехается, расплываясь на стуле после тяжёлого дня, протягивает руку Джину, прося показать отрывок. Омега роется в своих записях и протягивает Киму листок, испещрённый мелким убористым почерком. — Где оригинал? — спрашивает Тэхён, бегло читая то, что смог выдавить из себя Джин. — Ну какие горные хребты, обезьянка? — смеётся он. Сокджин дует губы и открывает нужную страницу фолианта, где от руки переписано древнее послание. Альфа выпрямляется и вчитывается в полустёртые от старости витиеватые символы и точки. — Тут я могу ошибаться, потому что многие слова почти неразличимы. Но тут говорится совсем не о путешествиях, как ты перевёл изначально, — Тэ указывает на предложения. — Здесь о короне, которая вечна и темна, словно ночь, — цитирует он. — «Она, оказавшись на голове настоящего правителя, станет чёрным золотом, венчающим его превосходство. Без неё не быть…» — Тэхён заикается, а Сокджин понимает — дальше ему тяжело разобрать. — «Венец», нет. Не так. Альфа увлекается текстом, берёт чистый пергамент и начинает тщательно перечитывать, едва шевеля губами. Он записывает то, что может разобрать, а омега садится поближе, наблюдая за его длинными пальцами, пачкающимися в чернилах от спешки. Их отвлекает стук в дверь. Джин было думает, что прислуга принесла ужин, и поднимается, намереваясь открыть. Его покачивает, начинает ужасно швырять из стороны в сторону. Сознание помутнено, зрение оказывается словно за молочной пеленой. Тэхён не успевает омегу поймать, и Сокджин больно падает на пол, ощущая гудение в животе, а потом всё заволакивает темнотой.***
Когда Сокджин с трудом открывает глаза, то первое, что он слышит — тихий голос лекаря. Он часто моргает, стараясь прислушаться. Лоб и щеку саднит, под глазом больно, но омега всё равно старается сесть. Кто-то присаживается рядом, как только он начинает шевелиться, бережно обхватывает за плечи. Джин чувствует близко запах сандала, а потом начинает различать обеспокоенное лицо Тэхёна, прижимающего к себе теснее его. — …ему нужно больше отдыхать и гулять на свежем воздухе. Сидение в четырёх стенах и нервы не будут благоприятны для плода, — умудряется расслышать омега. Доюна появляется резко. Её немолодое лицо, испещрённое линиями морщин, напряжено. Губы плотно сжаты, а ноздри раздуваются, словно она сильно зла. — Доигрался? — шипит Дама, а Джин, всё ещё не совсем понимая происходящее, вяло поднимается на ноги с помощью Тэ. И не успевает оклематься, как чувствует — его щёку обжигает хлёсткой пощёчиной. Такой сильной, что голова непроизвольно откидывается из-за удара. Джин чувствует металлический вкус от разбитой изнутри губы, после подносит ладонь к лицу, скользнув кончиками пальцев от горящей огнём щеки к влажной из-за крови губе. Разглядывает алые разводы на подушечках, почти ничего не понимая. — Как ты мог?! — шипит, словно кобра, Червовая Дама. Тэхён, стоящий рядом с омегой, весь напрягается и подходит ещë ближе в тот момент, когда леди вновь надвигается на Сокджина. — Как ты посмел раздвинуть свои ноги перед ним? — продолжает почти задыхаться от злости Доюна. Её сухие губы дрожат и белеют с каждым словом. — Как мог ты так опозориться? Весь дворец будет на ушах, как тебе хватает совести смотреть всем в глаза, когда ты подлёг под него? Доюна ещё раз замахивается, а Сокджин, шокированный тем, что всё стало известно, застывает статуей перед её гневом. Это его ошибка. Он должен был быть осторожен, но на деле получилось так, что всё вскрылось. Что ждёт его без защиты короля? Что предстоит омеге по милости злости Дамы? Он уже зажмуривается, начиная мелко дрожать, и ожидает новой пощёчины, но ничего не происходит. Разомкнув веки, Джин видит, как Тэхён грозно нависает над леди, удерживая её хрупкую, но сильную ладонь за запястье. — Не троньте, — сквозь зубы проговаривает альфа, намеренно стискивая кисть женщины так сильно, чтобы её лицо ещё сильнее бледнеет, но теперь от боли. — Не троньте моего омегу, который носит моего наследника под сердцем. Наблюдающий за этой сценой лекарь испуганно сжимается возле них. Слуги переглядываются, неожиданно вошедшие, чтобы принести ужин, который просил ранее Сокджин. Доюна, стиснув зубы, вырывает руку из хватки Тэхёна, а альфа оборачивается к Джину, трясущемуся из-за шока, словно осиновый листок. Он вытирает с разбитой губы кровь своим платком и ошарашенно глядит на Сокджина, словно сам от себя не ожидал подобного. — Как вы будете объясняться перед народом? Как вы будете смотреть в лики Божества на венчании? — хрипит Доюна, стискивая ткань платья. — Боги смилостивятся, — шепчет Тэхён, — они поймут всё. Мы так или иначе заключаем брак, чувства взяли верх, значит, на то была воля Божества, чтобы мы зачали ребёнка, — произносит альфа, уверенно глядя в глаза Сокджину, словно адресуя это только ему. — Бесстыжие, это — грехопадение, — вспыхивает Доюна, топая ногой. — Не ваше дело, — оборачивается Ким, загораживая скованного, почти съёжившегося омегу, который принимается стискивать ладонями живот. — Он более не под вашей защитой и покровительством. Он не под покровительством государя. С тех пор, как объявлено о нашей помолвке, Ким Сокджин — моё бремя, моя ноша, мой труд, моё счастье, — цитирует часть обязательной клятвы Тэ. — Так отойдите. Если мы и правда заслуживаем гнева Богов, мы его получим. А вас это не касается, — с нажимом проговаривает последнее Тэхён, на что Червовая Дама вспыхивает горячим румянцем, разворачивается и вылетает из покоев, словно фурия. Джин даже не понимает, как начинает плакать. Тэхён оглядывается на него, зыркает зло на всех слуг и лекаря, топчущихся в комнате, рявкая: — Пошли вон! Люди, словно ошпаренные, ретируются из покоев, а альфа сразу же обхватывает Сокджина руками, крепко прижимая к груди. Джин глухо стонет в китель капитана, цепляется за него пальцами и всхлипывает: — Зачем? Альфа сильно сжимает губы, зарывается длинными пальцами в тёмные растрёпанные волосы Сокджина и касается сухими губами его лба. — Так будет правильно, обезьянка, — шепчет в ухо ему Тэхён. — Уж лучше пусть меня зовут грешником, чем я позволю этой змее раструбить на всю страну о том, что ты вынашиваешь бастарда короля. Сокджин плачет сильнее, до боли закусывая губы. Тэ всё знает и, кажется, знал с самого начала. Ещё до того, как они с Намджуном признали существование этой порочной связи. И капитан поставил себя и свою честь под удар ради жизни Джина. — Мне не отплатить тебе до конца жизни, — вскидывает голову он, показывая льющиеся из глаз слёзы. — Я и не прошу, — вытирает Тэхён ему щёки с лёгкой улыбкой. — Никаких долгов. Младенец будет носить моё имя и мой знак, так ни тебе, ни ему не будет грозить опасность. — Ты должен ненавидеть меня, — снова начинает плакать Сокджин, вцепляясь в плечи Тэхёна руками и вжимаясь лбом ему в шею, пока альфа осторожно гладит его по голове. Ласково, словно старший брат. — Должен, но не стану, — кивает он, стараясь успокоить. — Мы ведь друзья, обезьянка, как я могу ненавидеть друга? Сокджин, чувствуя нарастающую дрожь в нижней губе, думать может только о том, что не заслуживает такого человека, как Ким Тэхён в своей жизни. И его отец прав — альфа честный, преданный, надёжный. Сокджину вдруг становится настолько горько от мысли, что он не может в него влюбиться. Он бы хотел, до безумия, омега мечтает и молится Божеству, чтобы то послало правильный путь, где он мог был любить своего будущего мужа. От всего сердца, которое принадлежит другому. Зажмурившись, Джин расслабляется в крепких, надёжных руках. Он судорожно выдыхает, зная теперь, что его есть кому защитить, есть кому оберегать, что он больше не одинок.***
Гроза настигает их вечером, когда до города остаются жалкие двадцать лиг , и приходится спрятаться в каком-то амбаре при заброшенном доме. Чимин и Лу, вымокшие до нитки, поспешно разводят маленький костёр в углублении земляного пола, чтобы хоть как-то согреться. Девушка отчаянно кашляет уже несколько десятков минут, что очень беспокоит Чимина, наблюдающего за ней. Лу молчалива, однако омега не мог бы сказать о её характере нечто подобное. Смотря на юное лицо, он с уверенностью бы заявил, что Луиса — отчаянная болтушка, к тому же, возможно, хохотушка, и что у неё, наверное, есть ямочки, когда улыбается. Но обстоятельства складываются так, что Лу молчит чаще, чем говорит. Пак протягивает ей металлическую флягу с вином, которое хранит в седельной сумке. Слышится звон отвинчиваемой крышечки, фырканье коней позади, где путники их привязали, а Лу быстро отпивает здоровый глоток, чтобы скорее согреться. Они надеются, что одежда сможет просохнуть. — Что с тобой случилось? — привлекает внимание Луисы Чимин, задавая вопрос, который мучает его с первой встречи. Лу хмыкает, вертит флягу в руках, словно задумавшись. — Я раньше пела. Свистела, пела, у меня был звонкий голос. До того дня, как один ублюдок в драке не повредил мне горло, — у омеги по коже идёт дрожь от этих тихих слов. — Мне было семнадцать, — продолжает Лу, оттягивает ворот плаща и тёплой кофты, показывая Чимину кривой, уродливый шрам на горле. — Молодой сын лорда решил, что я — хорошая игрушка. Он всё ходил за мною, ухаживал, а когда получил отказ, решил отомстить. Его люди подкараулили меня после выступления в заведении — я часто пела для пьянчужек и путников, зарабатывая на хлеб. Поймали в тёмном переулке, в грязном тупике, и резанули по глотке. Я выворачивалась и отбивалась, что спасло мне жизнь, смогла лишить одну тварь глаза, но голос было не вернуть. Хосок тогда умудрился найти толкового лекаря, он-то и вытащил меня с того света, — заканчивает рассказ Лу, заставляя Чимина побледнеть от ужаса. Это слишком несправедливо и тяжело. — Брат вырезал семью того лорда, заставив старшего сына — того, кто ходил за мной — наблюдать за всем этим. Он перерезал каждому глотку, обагрив аристократа кровью, — теперь Чимин понимает, откуда пошли ужасные слухи о Пиковом Валете, и что его жестокость — чистая правда. Но она… оправдана? Несправедливостью, ужасными помыслами, местью за отказ, из-за которого единственный близкий для Хосока человек — его младшая сестра — чуть не погибла. Омега молчит, поджимая губы, а Лу, отпив ещё один глоток, возвращает ему фляжку. Чимин тоже отхлёбывает, не морщась от крепости, и глядит в огонь. — Мне жаль, — тихо произносит он. — Мне тоже, — хмыкает Лу, грустно улыбнувшись. — Мне жаль, что это сделала не я. Пак резко оборачивается на девушку, заглядывая в почти чёрные с рыжими отблесками пламени глаза. Он шокирован жестокостью Хосока, а тем более — Луисы. Но не может возразить, не имеет права. Люди жестоки. Люди злы. И они оттого такие, что их никто не научил иному. Чимин отворачивается, снова уставляется в огонь. Он ждёт, пока закончится гроза, и слушает глухой, жёсткий кашель спутницы, свернувшейся возле пламени в клубок.***
Зачем его позвала Доюна, Джин отчасти догадывается. Тема будет всё та же, что гложет их с Тэхёном и вызывает недовольство и гнев Червовой Дамы. Омега, поправив блузу, скрывается сильнее под накидкой, чтобы после этого постучать в дверь зала советов. Почему именно сюда? Леди хочет его прилюдного позора? Открыть эту тему при советниках, написать Намджуну? Ведь тогда альфа поймёт, что они с Тэ солгали. А ещё Сокджин почти на все сто уверен в том, что Доюна им не верит. Она смотрела на Тэхёна в тот момент, когда он защитил Джина, так, словно уже знает — они оба лжецы. Леди Доюна — змея, она также очень проницательная и легко распознаёт ложь. Так сказывается на благородных людях жизнь при дворе: они умелые обманщики, носят тысячи масок, сменяя их в зависимости от ситуации, и видят игру других. Сокджин дожидается, пока ему позволят войти. Доюна приглашает его негромкими словами, и омега входит, сразу же замечая стоящего у большого окна хмурого Тэ. — Миледи, капитан, — приветствует он их кивком, подходит ближе и присаживается на стул, который ему отодвигает альфа. — Принц, — холодно произносит Дама, буравит взглядом омегу. — У нас к вам есть разговор. Джин удивлённо переводит взгляд на Тэ, но тот молчит, поджав губы. — Я попросила капитана Кима, чтобы свадьба прошла в Рилиуме, — выдаёт Доюна, умещая руки на поверхности стола. — Причиной тому служит, что в государстве сейчас творятся беспорядки, и я переживаю о вашей безопасности. Нет места более защищённого, чем дворец, учитывая ваше положение, нужно быть осторожнее. — Лишь из-за беспорядков? — глухо спрашивает Джин. Он отчасти мечтал не уезжать из замка из-за Джуна, но теперь, когда ситуация такая острая, Сокджин испуган. В Вороном уделе он был бы в безопасности под защитой Тэхёна и его семьи от влияния Доюны, но оставаясь во дворце, омега продолжает находиться под пристальным вниманием Червовой Дамы, которая может придумать что-то страшное для него, догадываясь, чьего действительно ребёнка носит Джин. Их сын — настоящая угроза для престола. Бастард, зачатый от греховной связи вне священных клятв брака, ещё и со смешением королевской крови. Для последователей их веры это неприемлемо. — Восстание Пик — дело серьёзное, — без сомнений отвечает за Доюну Тэхён. Его лицо очень строгое и напряжённое, отчего по коже Джина проскальзывают мурашки. — Мой принц, я принял это предложение миледи только из соображений вашей безопасности. В столице неспокойно, но она — ещё цветочки по сравнению с остальными городами. На севере бунтовщики жгут города и казнят аристократов, если восстание дойдёт до Вороного удела, я не смогу вас защитить. Потому что совет приказал мне оставаться в столице, — отвечает альфа, пронзительно глядя омеге в глаза. И Джин всё понимает. Доюна оставила лучшего гвардейца Эдериаса при себе, а Сокджина вынуждает остаться в её власти, и ни один не может отказаться. Он понимает опасения Тэхёна о том, что может с ним случиться по дороге в родной замок капитана, что может стрястись там, если бунтовщики достигнут и захватят Вороной удел. Тэхёну пришлось сделать сложный выбор. И Джину остаётся только покориться и продолжить играть в жестокие дворцовые игры Доюны. — Я понимаю, капитан, — прикасается к пальцам в чёрных форменных перчатках Джин, альфа стискивает его пальцы в знак поддержки. — Ежели это будет безопаснее по вашему мнению для меня, я покорюсь и останусь, хотя мне очень хотелось познакомиться с вашим вторым родителем. — Как только восстание прекратится, мы сможем спокойно отправиться домой, — слабо улыбается Тэ. Видно, как капитан переживает из-за того, что назревает в стране. Джин поражается его стойкости, потому что он сам не уверен, что это всё прекратится так скоро. Они поднимаются, Тэхён хочет быстрее увести омегу от Доюны, но она просит его задержаться. — Иди, — шепчет Джин, — подожди меня в покоях. Тэ кивает и покидает зал советов, круто развернувшись на каблуках. Альфа перестал собирать свои кудрявые волосы, оттого стал выглядеть моложе и ярче, что привлекает внимание. Омега разворачивается и становится возле края стола, разглядывая леди холодным взглядом. — Джин, — обращается Доюна к нему по имени, — я понимаю твои чувства. — Не понимаете, — грубо прерывает её принц, стискивая столешницу пальцами. Доюна прожигает его насмешливым взглядом. — Порой мне кажется, что это — наказание, проклятие нашей семьи, — женщина поднимается с места, оглядывая омегу. — Любить того, кого нельзя. Джин слушает её, видя, как чужое лицо вдруг становится таким мрачным, что сразу вспоминается: Червовой Даме уже даже не сорок, она глубокая старуха, которая держится лишь на своих амбициях, потому ещё стоит на ногах. — Проклятие познать взаимную любовь и не иметь возможности ею наслаждаться, — странно глядит на него Доюна. — Мой супруг был прекрасным правителем и отвратительным мужем. Он совершенно меня не любил, не ценил, не прислушивался. И я его не любила, а под конец жизни и того больше — ненавидела. Джин впервые слышит, чтобы Дама отзывалась о прошлом короле так откровенно. Это заставляет его насторожиться. — Я любила в молодости, пока мне не объявили, что я выйду замуж, — Доюна глядит в окно, взгляд её становится стеклянным, нечитаемым, будто леди погрузилась в воспоминания. — Любила так сильно, что сводило пальцы и мышцы во всём теле. Но мне была уготована судьба стать королевой. Я ненавидела трон, корону и своего мужа, который был холодным, словно верхушка айсберга. Его волновало только королевство, только наследники. И я подарила ему троих сыновей. Один из них стал следующим королём, а двое других бессмысленно погибли в войнах своего отца, — договаривает шёпотом леди. Джину становится вдруг больно. Потому что он испытывает нечто сродни жалости к Доюне, она потеряла всех своих детей, пережила и их, и мужа, которого ненавидела. — Со временем, когда на престол взошёл мой старший сын — тюфяк, давай говорить честно, неспособный принимать жёстких и строгих решений, присущих настоящему королю, я поняла: причину, по которой мой муж был так зависим от того, что составляло его суть. Доюна, сцепив пальцы в замок на уровне живота, подходит ближе к Сокджину и заглядывает. — Для короля нет ничего важнее, чем его королевство и люди. Он обязан справляться с невзгодами, даже если приходится жертвовать собой. Или своими детьми, — омега не совсем понимает, к чему ведёт леди, но слушает, проявляя уважение к её откровенности. — Королям недоступна любовь. Отец Намджуна поступился верным решением, которое пошло бы на благо государства, и выбрал любовь. И к чему это привело? К войнам, к голоду и ослаблению страны. У вас с Намджуном нет такого права, ты должен это понимать. Они буравят друг друга глазами, но ничего не произносят. Джин знает, что Доюна права. Они не могут пожертвовать страной ради друг друга и даже ради сына. У них нет и не было никогда права выбора. Омега смотрит, как Дама отходит к окну, а это означает конец разговора. Он вылетает из зала советов с осадком на душе и мчится в сторону своих покоев, почти задыхаясь от бега. Понимая, что леди действительно говорит правдивые и серьёзные вещи, Сокджин оказывается в смятении. Он всё знает и понимает, теперь отчасти может даже принять причину, по которой Доюна его не любит. Он — слабость короля. А правители не имеют права быть слабыми. Влетев в комнаты, принадлежащие ему, Сокджин врезается в Тэхёна. Альфа обхватывает его руками, чтобы тот не упал, и заглядывает в глаза, словно убеждается: с Джином всё в порядке. — Ты просил меня перевести текст до того, как упал в обморок, — Тэ становится предельно серьёзным, обхватывает пальцы омеги и тянет его к столу. — Я сделал это. Ким протягивает Джину листок, полностью исписанный чернилами. Омега бумагу обхватывает пальцами и бегло начинает вчитываться. «Только с помощью венца есть шанс узреть достойного короля. Только возложив черную корону на голову, правитель сумеет стать достойным, потому что та его признает по крови, и… будет процветать из века в век. Ежели… узурпируют власть, то долго им не пробыть властителем… Настоящий наследник тот, кто держит в дланях своих её могучую силу. И венец всегда найдёт наследника.» Джин вчитывается в строчки и ничего не понимает. Сначала слова кажутся ему полным бредом или же каким-то древним пророчеством, потом омега думает, что это — отрывок из какого-то языческого писания, даже сказка. Он поднимает взгляд на Тэхёна, лицо по-прежнему крайне напряжено. — Из дворца кое-что пропало, — произносит альфа, после крепко сжимая губы. — В день нападения Бубновая Дама приходил сюда не просто так. Они выкрали что-то из сокровищницы. — К чему ты клонишь, Тэхён? — сипло спрашивает омега. — В стране происходят непростые бунты, — капитан, присев на стул и потерев лицо руками, продолжает рассказывать. — Бунтуют Пики. Они всегда были угнетены и сброшены на самое дно. Но сейчас гнев целой касты достигает апогея. А всё потому, что среди простолюдинов ходит один странный слух. Он больше походит на бред, но я слышу от стражи то, что твердят обычные люди, в частности — Пики. Сокджин подходит ближе, всё ещё держа в пальцах пергамент. — Они зовут его Чёрным королём, — тихо и хрипло усмехается капитан. — Или же… Пиковым тузом. Сокджин не понимает ни слова. При чём тут Пики? Что твердит ему Тэ?.. А потом до него доходит, медленно, несвязно складывается картинка в голове. Нападение на дворец неизвестного Пики, которому помогает один из самых умелых воров Велиаса, появление Пикового Валета в Солнечном замке, участившиеся бунты, беспорядки, Пиковый Туз. Сокджин роняет лист бумаги, тот плавно кружится и опускается на прохладный пол. Ким понимающе глядит на шокированное лицо омеги, зажавшего рот рукой. — Это не просто беспорядки, — шепчет Сокджин. — Они хотят устроить переворот. Тэхён грустно опускает голову, почти безысходно. Вот, для чего Намджуну срочно потребовалось жениться на принцессе Сустана, вот, почему Тэхён не может отправить Сокджина в Вороной удел. Это не беспорядки, это — начало войны внутри Велиаса.***
Юнги наблюдает за тем, как хлещет в его окна серыми потоками осенний дождь. В помещении разожжëн камин, но стены всё равно холодные, они забирают всё тепло из помещения, потому омега кутается сильнее в тёплый плащ с меховой подкладкой. Он ёжится, прячет кончики пальцев в рукавах, когда в дверь его кабинета настойчиво стучат. Мин наслышан о беспорядках в стране, его уже который день не оставляет предчувствие, что нечто назревает внутри государства. — Войдите, — произносит омега, не оборачиваясь. — Глава, — раздаётся тихий знакомый голос, Юнги прислушивается. — Бубновая Дама прибыл в город. Он направляется к дому гильдии. С ним женщина. Король воров наслышан не только о беспорядках, но и о том, кто стал причиной ко всему этому. Пики недовольны везде, их родной город не становится исключением. Появление в доме гильдии Чимина — лишь начало. Начало тяжёлым временам, так чувствует Юнги, начало запуску чего-то, что аукнется им всем. Мин разворачивается, неосознанно протягивает пальцы к шее, поглаживает широкую чёрную ленту. Она стала его оберегом, омега не расстаётся с нею, пусть и старается не вспоминать о бывшем владельце. Юнги растягивает губы в ухмылке, глядя на помощника, сокрытого под алым плащом. — Приготовьте гостям комнаты, — просит Юнги, снова разворачиваясь к окну. Что-то грядёт. Оно уже на пороге.