***
Эвалон встречает их прохладой только пролившегося дождя и свежестью дня. Здесь, на севере, погода крайне переменчива: ещё вчера было тепло, а сегодня все кутаются в плащи, желая поскорее, чтобы всё это закончилось и снова пришло тепло. Чимин ёжится, когда они проходят по улицам. Только закончили с тем, чтобы забивать телеги, теперь по приказу Чонгука отдыхают и завтра отправляются в путь. Чимин размашисто шагает по брусчатке и кивает медленно тем, кто воодушевлённо его приветствует. По-прежнему непривычно, всё так же смущает, но омега со временем умудряется смириться с ролью короля, как и с извечной охраной, движущейся за ним по пятам. Путь занимает слишком много времени. Пару дней назад Чонгуку пришло послание из Эдериаса об успешном выполнении плана по захвату города, отчего все искренне выдохнули. Тэхён с частью войска остался в оплоте Крести, чтобы удерживать его, а Хосок уже выдвинулся им навстречу, чтобы пересечься в Вороном уделе. Армии Хатраса остался лишь два дня пути до Вороного удела, Чимин вздрагивает от предвкушения. Всё здесь ощущается иначе, и омега на самом деле рад вернуться домой. Как и тому, что всё постепенно меняется. Они закончили с основными делами, и Чонгук ждёт его в одном из особняков, где их разместили. Заворачивает на улице, ибо упорно отказывается ехать верхом без особой необходимости — после часов в седле у него и без того разрывается спина, тянет низ живота, однако омега упорно хранит тайну своего положения от всех. И в первую очередь от мужа. Становится делать это всё сложнее — живот уже начинает проявляться, чуть выступать у пупка, отчего омега взволнован, ведь без одежды заметить легче. Потому находит всяческие предлоги, чтобы не раздеваться перед Чонгуком, а тот лишь недоумевает — трогать можно, смотреть нельзя. Ему стыдно перед альфой, но он не хочет пока его беспокоить. Он пообещал себе и Лу о том, что расскажет королю всё, как только они прибудут в Воронье Гнездо. Осталось всего ничего. Стоит вспомнить о принцессе, а она пока ею является, до той поры, когда они с Крисом вернутся в Хатрас и пройдёт официальная коронация, как Луиса возникает на пороге особняка. Сидит на перилах, затачивая клинки, словно ждёт его. Она поднимает глаза на Чимина и выглядит взволнованной, на что омега вздёргивает бровь. — Король Пионов добрался до столицы, — выдаёт Лу, вынуждая Чимина вздрогнуть. Они почти захватили государство целиком, однако все переживают из-за прибытия узурпатора в Этлинию. Они не могут знать, что тот выкинет, объединившись с Правителем разбитых душ. Пока враг не повержен полностью, стоит всегда оставаться настороже. Чимин мрачнеет и поднимается по ступеням, слыша, как Берки, которым доверено охранять его, тихо следуют за ним. — Как давно? — спрашивает Чимин, оказавшись рядом с Лу. — Сегодня днём пришла весть, совсем недавно, — выдыхает девушка, спрыгивая с перил после того, как окончательно протирает лезвие. — Чонгук хочет отправиться побыстрее. — В ночь? — изгибает бровь Пак. — Да, — кивает Луиса. — Он хочет усилить темп и разделиться на два отряда. Так, считает, будет скорее. Слишком опрометчиво. Чонгук начинает нервничать, он хочет занять оборону и уже начинать атаку на Рилиум, пока Пионовый король не сделал ход первым. Никто не сомневается, что он попытается. Омега вместе с Лу движется внутрь особняка, желая поговорить с мужем и облагоразумить его. Слишком опасно, учитывая повстанческие отряды Крести, по-прежнему верные своему королю. Пересекая коридоры, омега торопится в зал, где Чон обычно собирается со своими командирами. Он толкает дверь и влетает без стука, потому что хочет и может. Альфы, собравшиеся здесь, замолкают разом и поднимаются с мест. Они кланяются Чимину, но тот только проходит мимо, приближаясь к вставшему с места Чону. — Я бы хотел поговорить со своим супругом, — на ирте проговаривает Пак, командиры же спешно принимаются собирать бумаги и карты, чтобы покинуть зал. Кристофер с места не двигается. — Mel aroena, что ты творишь? — удивлённо вздёргивает брови Чонгук, но беззлобно, просто действительно поражаясь решимости и взвинченному виду мужа. Как только дверь закрывается за офицерами Хатраса, оставляя наедине их четверых, Чимин проговаривает: — Мы не можем отправляться в ночь, — тон его жёсток, настойчив. Омега собирается стоять на своём. — Почему? Нам нужно быстрее добраться до удела, — противостоит ему король. — Слишком опасно, — качает отрицательно головой тот, а Лу и Крис только наблюдают за их беседой. — Лошади могут в темноте пострадать, люди — пораниться. Отряды повстанцев всё ещё бельмо на глазу. Что если они нападут? — напирает Чимин, а Чонгук хмурится, подходя ближе. — Нас много, Чимин, — упорствует тот. — А эффект неожиданности? Обернуться не успеем, как потеряем людей. Да, не целиком войско, однако на счету каждый солдат. Чон трёт переносицу и начинает раздражаться. — Чимин… — Ты начинаешь спешить, Чонгук, — твёрдо произносит омега. — Спешка никогда не приносит ничего хорошего. Большая часть страны уже наша, я думаю, столица сможет подождать, пока мы доберёмся до нужного пункта. — Червовый король ждать не будет. — Что он нам сделает? — изгибает бровь Пак. — Его власть рассыпается в ладонях, он не сумеет за несколько часов наворотить дел. Прошу тебя, мой король, — давит Чимин, — не нужно спешить. Я знаю, ты ценишь наших людей и солдат Кристофера, потому остуди свой пыл. Мы успеем. Чонгук замолкает и задумывается. Оборачивается на Криса, но тот молчит, вынуждая сделать выбор самостоятельно. Это противостояние только двух людей. Чонгук закусывает губу и глядит на мужа мрачно. Он хочет настоять на своём. — Я прошу тебя, как Ратар просил бы Эруса, — выдыхает Пак, смягчая тон. — Как благоразумие просит ярость. Чонгук не вздрагивает, однако взгляд его меняется. Король выдыхает через нос, вынуждая ноздри трепетать, а после опускает взгляд себе под ноги, словно взвешивает за и против. Он недолго молчит, а Чимин весь вздрагивает от того, как завёлся из-за новости. Конечно его волнует то, что узурпатор достиг столицы, но то было неизбежно с момента, как они отдали ему Тарду, чтобы забрать Эдериас и часть армии. Этого стоило ожидать, они смогут придумать план, как взять город — последний во владениях Черв и самый важный, но при этом постараются не допустить ошибок, которые допускает Пионовый король. Чонгук снова вздыхает и поднимает на мужа уже более спокойный взгляд. Он смирен, он прислушивается к омеге. — Хорошо, душа моя, — кивает Чон, подходя ближе и кладя ладонь на плечо Паку. — Мы отдохнём до рассвета, после выступим. Не будем торопиться. Чимин с облегчением выдыхает и обнимает супруга за плечи. Безмолвно благодарит его за то, что Чон прислушался к его словам, оставил ярость и торопливость во имя лучших результатов. — Вы такие молодцы, — весело говорит Крис, всё время наблюдавший за ними. Чимин почему-то прыскает, глядя на его сияющее лицо, Лу толкает альфу в бок, вызывая возмущённый вскрик короля Хатраса. Чонгук глубоким голосом смеётся, подхватывая общее настроение. Всё кажется нормальным. Он поднимает голову на супруга и улыбается, наблюдая за его выражением лица. Гордится им, тем, как Чонгук по-прежнему исполняет давно данное обещание. Вначале их пути альфа пообещал ему, что будет слушаться беспрекословно, только поэтому омега взялся помогать. Он давно мог отступиться от этого, потому что теперь не просто повстанец и бунтовщик, а король возрождающейся страны, но прислушивается к Чимину. Омега рад этому, потому что чутьё никогда ещё прежде не подводило его. Стискивает пояс Чона руками и прижимается к груди, пока Чонгук переговаривается с Луисой, а Крис посмеивается, разряжая обстановку. Это тоже иногда необходимо.***
Он так и не смог добиться от Сокджина хоть чего-то. Единственным, что ему сказал омега, было: «Передохни, после поговорим». И ушёл, а следом за ним — молодой гвардеец, следующий буквально по пятам, оттого дико раздражающий нервное и без того состояние Джуна. И альфе ничего не осталось, кроме как отправиться в покои, оставаясь наедине с пагубными мыслями. Аслан взбешён. Он смотрит на короля с вызовом, искривляет губы. — Помчался, как мальчишка, — сипит пират от гнева, разглядывая уставшее лицо Джуна. Самому альфе кажется, что в нём не осталось и грамма сил. Он не знает, что делать дальше, не понимает, какой гамбит ему совершить, чтобы перевернуть ход войны. Что он должен такого выбросить, чтобы удача оказалась на его стороне? Джун чувствует себя таким измотанным, словно живёт не четвертый десяток, а вторую сотню лет. Он не отвечает на выпад Аслана, а только закрывает лицо здоровой рукой. Встреча с Сокджином подкашивает его гораздо больше, чем альфа мог предположить изначально. Он не изменился, нет, он просто издох. Его нет, то — лишь пустая, высосанная до дна оболочка, двигающаяся по инерции. Намджун вздыхает, поднимая голову и рассматривая культю, оставшуюся от его руки. Какой он к чертям король? Быть может, пришло время сдаться? Они сбегут из страны, Исай примет их в Эраване, а оставшееся в руках Пик государство пусть плывёт по своему течению. Не достаточно ли настрадались оба? Разве не хватит с них? Но Джун упорно отгоняет ужасающие размышления. Не для того он рвался домой, не для того просил помощи и выдирал жизнь зубами у проклятых врагов. Он не может сдаться, просто не имеет права. Вот только… за что он борется? Зачем идёт дальше, проливая всё больше чужой крови? Альфе кажется, что он тоже, как и Сокджин, уже до дна пуст. Не понимает, к чему ведут всё новые и новые завитки событий, не знает, как обогнуть кровожадную судьбу и урвать то, чего желает. А чего на самом-то деле Джун хочет? Королевство? Душа болит. Да, он попросту не может отступить. Гордость, семья за плечами, которой уже нет, не дают сделать шаг назад. Ради чего тогда страдал Джин? Просто так? Он отстаивал Велиас ценой собственной души, а теперь? Джун просто выбросит все его усилия в помойку, даже просто помыслив о том, чтобы сдаться. В дверь стучат. — Войдите, — слабо отвечает Намджун, даже не поднимаясь. Стоящий у окна и опершийся бедром на подоконник Аслан следит за тем, кто входит. Джин выглядит не лучше, чем утром, когда альфа только вернулся во дворец. Гвардеец тоже рядом с ним, верным псом следует за королём, держа кисть на рукояти меча. — Ваше Величество, — вдруг изгибает губы Аслан, завидев Джина. Он впервые проявляет к кому-то уважение, и Джун ошарашенно пялится на пирата. — Неужели повидал на своём веку целых два короля Велиаса, — усмехается он, а Сокджин только обдаёт рыжего бандита ледяным взглядом. — Да уж, есть чем гордиться, — проговаривает он. — Король помощи попросил от безысходности у пиратов. Джуна словно окатывает ледяной водой. Он поднимается с места и почти задыхается. Он делал то, что было в его силах, искал поддержки там, где ему было доступно. — Джин, — угрожающе тянет альфа, словно тот забыл, с кем говорит. — Намджун, — в том же тоне отвечает омега. — Ты забываешь… — Нет, Намджун, — с нажимом продолжает тот. — Я не забываю, с кем говорю. А вот ты, похоже, ещё не понял этого. Я коронованный монарх Велиаса, мы в равных позициях. Ты был признан мёртвым, а пока шлялся непонятно где, я был здесь. Грубость речи омеги — словно пощёчина для альфы. Он не может оторвать взгляда от его безразличного лица. И теперь понимает, что злит его больше всего. Отсутствие проявления эмоций. Он не понимает, о чём тот думает, не может уловить настроение, Сокджин весь — сплошь кусок льда. — Оставьте нас, — глухо просит Джун, а лицо брата по-прежнему ничего не выражает. Аслан, бросив насмешливый взгляд на альфу и омегу, покидает покои. Стражник же не двигается с места, он не поднимает глаза на Намджуна, проявляя уважение, но и не уходит, как было приказано. Джин оборачивается к гвардейцу, крутнувшись на каблуках ботинок. — Син, оставь нас, — просит омега, а Намджуна передёргивает оттого, что голос его становится мягче, когда брат обращается к гвардейцу. Альфа кланяется и выходит из покоев следом за пиратом, оставляя их наедине. — Да что с тобой такое? — хрипит Джун. — Ты хочешь нас союзников лишить? Сокджин усмехается и обходит альфу, приближаясь к столу. Осторожно присаживается на стул, закинув ногу на ногу, и наливает себе вина в бокал. Его глотки мелкие, но торопливые, словно омега собирается с мыслями перед тем, как начать говорить. — Не слишком ли много раз ты пытался получить союз? Может, стоит остановиться? — произносит омега, осушив бокал. Намджун краснеет от злости, стоя в нескольких шагах от него. Его разрывает яростью. — Чем закончились твои предыдущие попытки, брат? — Джин будто издевается над ним, давит на больное. Взбешённо обернувшись к Сокджину, он сперва смотрит только за тем, как тот покачивает медленно и плавно в руках бокал. Джин в ответ не глядит, ему словно плевать на альфу, будто нет разницы от того, что он вернулся. Джун знает, что совершил немало ошибок. Осознаёт их масштаб, каждый день прокручивая в голове то, что уже успел натворить, но не собирается давать Джину волю оскорблять его. — Я делал всё, что в моих силах, — тихо выдыхает альфа, продолжая буравить Джина взглядом. — Оправдывай себя этим сколько хочешь, — хмыкает тот. — Вот только всё равно этого оказалось недостаточно. Ким не знает, как ещё ему выстоять в этом разговоре. Разочарование накрывает волной, взор затапливает обидой, хочется уколоть Джина побольнее, чтобы тот хоть немного среагировал. Его холодность и безразличие душат, Намджун спешил домой к нему в первую очередь, думал о нём, скучал. Тоска прожигала душу ядовитым пятном, и что в итоге получает Джун? Он заслужил, возможно, такое отношение, однако то всё равно больно бьёт по самолюбию. Сокджин запускает ладонь в карман и бросает на стол помятый свёрток с печатью Эравана. Глаза альфы округляются, он преодолевает несколько шагов до стола, подхватывает письмо пальцами. Печать сломана. Джин читал его. В груди нечто вздрагивает, пока альфа раскрывает свёрнутое послание, а потом сразу же узнаёт ровный почерк Исая. «Я надеюсь, что ты благополучно добрался до столицы, и пишу тебе с несколькими новостями. Лекари подтвердили двойню на этом сроке, так что у меня родятся сразу два наследника, но пол остаётся тайной. Это из хороших вестей, но пишу я больше из-за второй, которая, скорее всего, покажется ужасной. Не мог молчать, хотя папа был в гневе, узнав, что я послал всё же шпионов в Сустан. Мне было важно знать, что ты сможешь подготовиться к тому, что грядёт. Мой человек из Сустана передал мне слухи, к сожалению, неподтверждённые, но даже так, уж лучше быть готовым к худшему. Он сказал, что Илиа намерен плыть в Велиас, но неизвестно пока с какой именно целью. Это не сбор войск для нападения, так что могу сделать вывод — он отплывает для переговоров. Более точной информации нет, потому передаю только слова. Прошу, будь аккуратен, Джун.Исай.»
Намджун не может дышать от этих вестей. Новый Хамаль Сустана направляется или уже в пути к Велиасу, вряд ли он прибудет с добрыми намерениями, а судя по тому, что больше никаких вестей нет, то он и не в столицу плывёт. Так куда же? Мысли обрушиваются обухом на голову, когда Джун понимает: Илиа не будет говорить с ним, он хочет уничтожить Намджуна, стереть его с лица земли и сделает для этого всё возможное. Хамаль пойдёт против него вместе с армадой с севера — единственный напрашивающийся вывод. Он хочет заключить союз с Пиковым тузом. — И как теперь тебе союзы, заключающиеся вокруг? Хатрас, Сустан. Что у нас осталось? — тихо спрашивает Джин. — Беременный омега на троне в Эраване и мы двое. Джун мрачно смотрит на брата, не желающего настраивать зрительный контакт. — Ты с ним спал, да? — вдруг шёпотом спрашивает омега, вынуждая вздрогнуть. — Да, — коротко и честно отвечает Джун, упрямо смотря на того. Сокджин усмехается горько, усмешки перерастают в убитый, сорванный хохот. — Ну, почему бы ещё иначе писал тебе твой брат о беременности, — прикрывает Джин рукой лицо. — Знаешь, мне даже смешно от этого. Как любишь ты своих братьев, Намджун. Может, у тебя есть ещё парочка, чтобы оплодотворить? Намджун затихает и почти роняет бумагу, зажатую между пальцами. Он хотел проявления эмоций Джина, да только оказался к ним не готов. — Что ты сказал? — хрипит альфа, глядя на брата округлившимися глазами. Омега медленно поворачивается. В свете свечи и серого вечера за окном кажется, будто его глаза болезненно красные, однако выражение лица остаётся прежним — холодным, только теперь перекошенным злой ухмылкой. Джун вздрагивает от догадки. Да быть не может. — Я послал тебе письмо, ещё будучи в положении, — тихо говорит он. — О том, что ношу под сердцем твоего сына. Но ты не ответил. Видимо, был занят на свадьбе, где твоей жене перерезали глотку. Да, Намджун, я родил от тебя сына-альфу, которого твоя полоумная бабка вывезла из дворца, выставив мертворождённым. Душа уходит в каменный пол от слов Сокджина. Он едва пошатывается от шока и хватается рукой за край стола, пока омега наливает новую порцию вина. — Тэхён выдавал ребёнка за своего, чтобы никто не узнал о нашей связи, — продолжает говорить Джин, а после подносит бокал к губам, медленно отпивая. — Благородный, правда? Он ушёл воевать, а после предал меня. И я остался совсем один с твоей чёртовой родственницей. Она пытала людей, безосновательно казнила, разжигая всё больше неприязни к нашей семье. Сводила меня с ума. Намджун не знает, что должен сказать. Слепо глядя прямо перед собой, альфа отходит от шока, чтобы снова в него погрузиться. — Она отказывалась искать тебя, хотя до последнего я верил, что ты живой. Она отказала мне, когда я хотел вытащить Тэхёна из плена, в котором он предал меня. Знаешь, порой я думаю, что, если бы в тот момент мне хватило сил и власти, я бы вытащил мужа оттуда. И он остался бы со мной. Судьба сложилась бы иначе, я бы не сошёл с ума после родов, когда она переломала меня напополам. Джун поднимает глаза на омегу снова, а тот продолжает глядеть в пустоту. — Ты же был в святом неведении всё это время, — хмыкает Джин. — Лучше бы ты предал меня, а не он. Сердце, кажется, разрывается на сотню мелких лоскутков, когда альфа слышит произнесённые шёпотом слова. — Я бы отказался от чёртового королевства, если бы Тэхён меня попросил. Но он отвернулся, оставил, в тот миг, когда я узнал, что ты жив. Опрометчиво я ступил на этот путь, даже не понимаю зачем. Хватался за последнюю соломинку, рассчитывая на то, что ты, вернувшись, сможешь повернуть ситуацию в другую сторону, — продолжает убивать Намджуна брат с каждым новым словом. — Я был готов отдать вам всё, но вы сломали меня. Уничтожили раз и навсегда. — Джин… — Заткнись, — вскрикивает омега и бьёт бокалом по столу. Тот покрывается трещинами и разбивается, ранит кожу на его ладони, а мелкие осколки впиваются в плоть, смешивая алое вино с такой же кровью. — Пока ты был в Сустане, я смирялся с мыслью, что должен жить с нелюбимым, врать, что ношу от него ребёнка. Пока ты готовился к женитьбе, я провожал его на войну, привязавшись даже больше, чем когда-либо мог ожидать. Пока думал, что люблю тебя, уже пропал в другом. Мой муж сражался, пока я рожал твоего сына, он попал в плен. А я думал, что ты умер! Доюна боялась младенца, потому отослала его прочь так, что я даже сейчас найти его не могу, — в голосе омеги начинают слышаться слёзы. — Пока ты трахал очередного брата, я вёл войну. Намджун крепко вцепляется пальцами в поверхность стола, глядя себе под ноги. Он уже забыл о временах, когда его вот так отчитывали. Джин, кажется, выходит из себя. Отряхнув руку с просачивающейся из порезов кровью от осколков, омега встаёт. Он буравит альфу взглядом, наполненным ненавистью. Джун знал, что тот изменился, но… чтобы настолько? — Я убил её этими руками, — вздёргивает ладони Сокджин, яростно глядя на брата. — Отравил всех её советников, сделал слабой, подкупил всю стражу словами о предательстве. А потом подлил трав и сжёг её голову заживо. И знаешь, что? Я не жалею об этом. Я стал свободнее, мне стало проще дышать, Намджун. Доюна сломала меня, но вот убили… Вы с Тэхёном, — Намджун поднимает дрожащий взгляд на омегу, видя, как по его лицу текут слёзы, перемежающиеся с безумной болезненной улыбкой. — Я стал убийцей, сумасшедшим королём. Я ждал твоего возвращения, чтобы мне стало лучше, но, чёрт, Джун… мне не становится. Ты не спасёшь меня, не выиграешь войну. Я думал последние дни о том, что было бы лучше, не возвращайся ты. Сердце окончательно тухнет. От грубых слов, от чувств, разрывающих его, от того, что всё сказано Джином — правда. Он неудачник, наивный, инфантильный дурак, думающий, будто статус короля делает его особенным. И опрометчиво считающий, будто сможет осилить препятствия, выросшие на пути. — Я не знаю, каким богам молиться, чтобы вернуть себе рассудок, — хрипит Сокджин, падая обратно на стул и закрывая лицо руками. — Я душу бы продал, останься она у меня, чтобы не было так больно. Не знаю, что мне делать дальше со всем, оставленным после своих ошибок. Альфа упускает мгновение, когда ноги его подводят, когда он опускается перед братом, трясясь и почти не дыша. Колени упираются в холодный пол, а Джун даже не может поднять головы, не имеет права. — Прости меня, — давит из себя через огромный, удушающий ком. — Прости, Джин. — Нет, — качает головой тот, смеясь сквозь слёзы. — Нет, Джун. Явись ты на пару-тройку месяцев раньше, я бы ещё подумал. Моя любовь к тебе не сможет сломить снова, я не пойду у неё на поводу. Я не могу тебя простить. Хоть век ползай на коленях, я не хочу. Встань, возьмись за разум. Попробуй сделать хоть что-то правильное. Сокджин поднимается на ноги, не глядя на альфу. У того в груди — необъятная дыра. Он понимает, что оступился так сильно, что ничего уже не способно исправить ситуацию. Натворил дел, переломал жизни, уничтожив в любимом омеге всё, что его составляло. — Лучше бы и правда ты умер, Джун, — хрипит на грани слышимости Джин и поспешно вылетает из покоев, оставляя альфу стоять на коленях, опустив голову. — Мне было бы не так больно.***
Его грудь разрывает от нечеловеческой боли, сворачивает внутренние органы в бараний рог. Тошнит. Порезы саднят на ладони, и омега, вылетев из покоев, едва не падает на пол, содрогнувшись. Он не ждёт, что его ловко подхватят за пояс, удерживая оттого, чтобы рухнуть на холодный камень. Последние месяцы жизни кажутся адом на земле, Сокджин уже не в силах сопротивляться, он чувствует, что даже ярости ему не хватает, чтобы двигаться. Возвращение Намджуна добивает. Всё то, что вылилось из него в разговоре, облачённое в слова, больно царапает и рвёт нутро, и король содрогается в плаче, пока Син его удерживает — ослабшего, измученного — в руках. Гвардеец удобнее перехватывает омегу, помогает идти, но ноги совсем подводят: подгибаются, ослабшие, не позволяя двигаться. Тогда альфа подхватывает его под коленями и несёт дальше на руках. Почему? Почему Син не был с ним близок хоть немного раньше? Почему Джин чувствует себя так, словно гниёт изнутри? Ему больно и тошно, он запутался, заплутал в темноте. Вжавшись в стражника всем телом, омега плачет в его доспехи, больше не имея возможности быть сильным. Он не такой, у него не осталось мощи, способной заставить двигаться вперёд. Для чего ему эта война, на кой чёрт сдалось проклятое государство? Джин думает только о том, чтобы это поскорее закончилось, завершились мучения. Пусть кто-то оборвёт его жизнь, кажущуюся такой бессмысленной сейчас. Вцепившись в шею Сина, Джин обмякает. Даже слёзы прекращают течь. Он хочет покоя, да только где его отыскать? Где то самое и заветное место, куда стоит убежать Сокджину и больше не мучиться? Он нездоров, его душа — вот откуда идёт тот самый запах гнили. В Джине ничего не осталось, ни капли света. Он думал, что будет больно, но не знал, не осознавал масштаба. Хочет, чтобы всё горело, плавилось, чтобы ничего вокруг не осталось. Син сажает короля на постель и хватает за запястье, чтобы осмотреть порезы. Мечется по комнате, пока омега смотрит в пустоту перед собой. Стражник опускается перед ним на колени, точно так же, как несколько минут назад Намджун. Глупые альфы, они считают себя богами этого мира только по праву рождения, потому и ошибаются. Син осторожно смывает кровь с ладони мокрой тряпицей, а потом вынимает застрявшие осколки, стараясь не сделать Джину больно. Да только зря. Ему уже нечем сделать больнее, куда ещё? Альфа с осторожностью бинтует руку смоченным в отваре лоскутом, не поднимая головы. — Зачем я иду дальше? — сипло проговаривает Джин. — Зачем я воюю, зачем живу? — Вам нельзя умирать, мой король, — тихо отвечает Син. Они впервые нормально говорят (если это вообще можно так назвать) после той ночи в борделе. — Кто сказал? — хмыкает Сокджин, наблюдая за его пальцами, завязывающими узелок бинта. — Я, — шепчет гвардеец. — Если вы умрёте, — голос его кажется глухим, — моё сердце не выдержит. Син поднимает глаза на Джина, а тот только горько усмехается в ответ. — А тебе нельзя меня любить. Я убиваю всё, к чему прикасаюсь. Син горько искривляет губы. — Вы — мой государь. Я подчинюсь вам, что бы вы ни попросили, — произносит стражник. — Прикажете убить — убью. Прикажете остановиться — перестану. Скажете спать с вами — лягу. Повелите мне умереть, — глядит альфа в глаза Джину, — всажу меч в живот. Только одно не в вашей власти, мой король. Я сам решаю, кого мне любить. Омега чувствует, как начинает трястись от его слов. Их больно слушать, больно до одури. Он не может полюбить в ответ, когда его нутро исполосовано ужасными когтями жизни. Он бы и рад, да только неспособен. Потому позволяет слезам скатиться по щекам снова, оплакивая то, что у него могло бы быть. Но хватит. Он больше не будет мечтать, не станет жалеть об утерянном. С него достаточно. — Я прошу лишь одного за свою преданность, — шепчет Син, глядя прямо в глаза омеге. — Чтобы вы жили. — Для чего? — стонет тот, стараясь вырвать руки, но альфа не отпускает. Он хватает сильнее его запястье и прижимает к доспехам целую ладонь на уровне сердца. — Ради этого. Это всё, что я прошу. Сохраните моё сердце, раз уж я вам его отдаю, — грустно улыбается он, вынуждая Сокджина снова упасть в океан боли. Син не может такого просить. — Жить ради тебя? Обо мне никто так не заботился, не хранил мои чувства, Син. — Капитан хранил. — И предал меня! — вскрикивает омега, дрожа. — Бросил одного. — Вы любите его. — Люблю, — выдыхает Джин, стирая забинтованной рукой слёзы. — И брата, — спокойно выдыхает стражник. — И его, чёрт возьми, тоже. Син недолго молчит, пока Сокджин пытается успокоиться. Выходит на редкость отвратительно. — Если бы капитан пришёл к вам и попросил вас не умирать, вы бы послушали его? — опустив взгляд, молвит альфа. Сокджин замирает. Согласился ли бы омега на это? Разум беснуется от ненависти к Тэхёну, а вот сердце стучит утвердительно. Син понимает всё по взгляду. — Представьте, что это он вас просит. — Нет, — мотает головой Джин, окончательно прекращая плакать. — Не буду представлять. Ты — не он. Я… я исполню твою просьбу. Альфа мягко ему улыбается, вынуждая в груди снова заболеть, заколоть и залить всё отвратительным дёгтем. — Спасибо, мой король, — отвечает Син и подносит ладонь Джина к лицу. Позволяет омеге прикоснуться к чуть колючей от щетины щеке. Пальцам щекотно и колко, кожа словно становится донельзя чувствительной и тонкой. Альфа подносит его запястье к губам и своевольно целует, вынуждая вздрогнуть. — Что бы ни случилось, живите, — шепчет напоследок. — Этот мир вас не заслужил. Но не сдавайтесь. Джин слабо кивает, и Син поднимается с пола. Отпускает его руку и, не взглянув в ответ, выходит за дверь. До чего же горько, однако, иногда пить из чаши судьбы. Мы любим тех, кто не любит нас. Мы нуждаемся в тех, кто отворачивается. Мы ненавидим тех, кто нам ближе всего. Джин застывает в том же положении, в котором его оставил Син. Прижимает руку к груди, словно пытается чужими чувствами исцелить то, что безвозвратно утеряно. Молится, чтобы любовь гвардейца оказалась достаточно сильной и спасла его.***
Они легко преодолевают путь до удела, последовав совету Чимина подождать и выйти позже. Чонгук рядом с ним движется по левую сторону, осторожно управляя лошадью, Лу с правой стороны. Чимину не терпится добраться до Вороного удела и повидаться, наконец, с Юнги. Он, оказывается, дико скучает по нему ну или беременность делает омегу донельзя сентиментальным. Погода хорошая: чем дальше от севера, тем теплее и мягче становится климат. Чимин наслаждается лучами солнца, покачиваясь в седле. Им осталось проехать всего ничего, скоро покажется город вдали, и отряд неспешно движется в необходимую сторону. Кристофер остался в конце движущихся, чтобы контролировать всё и там, пока Чонгук в голове колонны направляет солдат. Даже альфа незаметно улыбается, наслаждаясь погодой. Щурится от света, мирно едет сбоку, успокаивая одним присутствием Чимина. Они решают остановиться для короткого привала, так как одна из лошадей, тянущих повозки, спотыкается и теряет подкову. Чимин рад размяться, он спешивается и довольно потягивается, а Лу рядом с ним посмеивается, когда омега выпячивает заметный только для неё одной чуть проступивший живот под тканью натянувшейся от движения одежды. Ещё чуть-чуть и Пак, как и обещал Луисе, расскажет Чонгуку новость. А пока они лишь неторопливо добираются. Если встать на возвышение, то уже виднеются шпили Вороньего гнезда, и Чимин прищуривается, вглядываясь вдаль. Он довольно улыбается, настроение хорошее, как вдруг его пронзает плохим, прохладным уколом. Омега принимается оглядываться и искать предмет, вызвавший такие ощущения. — Всё хорошо? — осторожно спрашивает Лу, подойдя ближе. — Да, — кивает Чимин, потому что всё действительно в норме, а предчувствие, вдруг появившееся у него, наверное, лишь странно мелькнувшая мысль. Чонгук приближается к нему и гладит по щеке, как вдруг из середины колонны, остановившейся, чтобы передохнуть, доносятся крики и шум. Альфа тут же напрягается, его лицо становится жёстким, а брови нахмуриваются, и Чон, сжав плечо мужа, бросается к источнику звуков, напоследок крикнув: — Оставайтесь тут! Чимин тут же настораживается, он, стоя недалеко от лошадей, взволнованно перебирающих от шума ногами, касается меча, укрытого в ножнах. Лу вглядывается в сторону, куда умчался Чонгук, она тоже сразу напрягается, положив ладонь на круп животного. Волосы на затылке Чимина встают дыбом от неясного ощущения, голос в голове — приятный и мелодичный — вдруг криком разрывает виски, он просит обернуться, и омега, широко распахнув глаза, исполняет приказ. И как раз вовремя: из пролеска, возле которого они остановились, вылетает группа мужчин в потрёпанных доспехах. Они с криками, удерживая в руках оружие, несутся к ним, и Чимин не медлит — обнажает клинок. Луиса рядом вынимает метательные кинжалы и сразу же запускает их в головы бегущих, лишая двоих повстанцев жизни. Их немного, видимо, разделились, чтобы напасть. Несколько мужчин несутся навстречу омеге, уже готовому обороняться. Пак выставляет меч перед собой и вздыхает, когда тот встречается с чужой сталью. Мужчина давит на него, оттесняя от коня, но Чимин сопротивляется. Одно движение его ладони — и из рукава вылетает маленький тонкий нож, больше похожий на иглу. Всаживает тот в глазницу противника, и он, дико вскрикнув, валится на колени, где Чимин уже может лишить его головы. Зелёная трава и красный плащ окрашиваются брызгами крови, когда Чимин обезглавливает Крести, напавшего на него. Но без промедления появляется следующий противник. Солдаты Хатраса подтягиваются и вклиниваются в поединок, приближаясь к Чимину, а тот сталкивает сталь с чужим мечом снова и снова, отбиваясь. Их оказывается гораздо больше, чем показалось сперва: люди всё несутся со стороны леса, вынуждая колонну, не ждавшую нападения, обивать атаку. Их, конечно же, большее число, но сначала победить надо даже немногочисленную группу людей. Из середины шеренги всё ещё доносится шум — враги решили напасть как следует, видимо, ударив по каждой части длинной вереницы людей и телег. Чимин едва дышит, живот немного беспокоит и делает омегу неуклюжим. Он не знал, что настолько. В Паке уже не достаёт проворности, и Крести больно толкает его в плечо, вынуждая пошатнуться. Чимин не собирается сдаваться: он выуживает второй — более тонкий клинок — и отбивается ожесточённее. Но альфа, всё агрессивнее напирающий на него, оказывается сильнее — давит, бьёт из раза в раз, пока Чимин уходит в глухую оборону. Омеге тяжело, его даже подташнивает, солдаты уже спешат к нему, но первой поспевает Лу, которая, вонзив лезвие в грудь Крести, лишает его жизни в мгновение ока. Тот падает, выплюнув алую кровь, а Чимин выдыхает. Враги ещё не все повержены, и оба несутся дальше, чтобы помочь остальным. Крести всë выходят из-за деревьев, такое чувство, будто они объединились в большую группу, зная, что войско следует по Тракту, чтобы напасть. Перебить хоть часть солдат, возможно, достать до короля, но у них не выходит. Чимин с размаху всаживает ещё одному гвардейцу меч в голову и с влажным кровавым хлюпаньем вынимает сталь из плоти и раскрошенных костей. Он упускает из виду того, кто поднимается с земли. Раненый солдат бросается к омеге, уже намереваясь вонзить в его тело оружие, но Лу, вскрикнув, отталкивает Чимина. Она бы не успела защитить его или просто поднять меч. Всё происходит настолько быстро, что Пак даже выдохнуть не успевает, только спотыкается, едва не падает. Он обращает своё внимание на Луису и видит, как клинок торчит из её спины, пройдя грудь в районе солнечного сплетения насквозь. Алая пелена гнева застилает омеге взор. Лу… Только не она! Не могут боги быть так жестоки, чтобы забрать Луису сейчас, правда ведь?.. Чимин, не чувствуя, как по его щекам стекают горячие слёзы, вытаскивает тонкий кинжал из ножен на бедре и всаживает его в глаз напавшего. Двигает жёстко рукой, проталкивая сталь глубже в глазницу, а потом тянет в сторону, разламывая височную кость и окропляя себя и Лу красными брызгами. Солдат, погибнув, с грохотом падает рядом, а Чимин едва успевает подхватить у самой земли Луису. Кожа девушки стремительно бледнеет, рукоять меча торчит из груди, а дыхание становится коротким и неглубоким. Не может быть, не надо! Чимин молится и мысленно, и вслух, прося всё святое в этом мире, чтобы не забирали у Чонгука сестру. Тёмные волосы ярко контрастируют с почти белой кожей, Чимин старается зажать рану рукой, но не рискует вытащить меч из тела. Кровь пропитывает тёмную ткань рубашки, вынуждая прилипнуть к коже, руки Пака тоже в ней. Под девушкой копится лужа, впитываясь в тёмную землю так быстро, что не успеваешь заметить. Чимин всхлипывает, отчаянно, убито, пока солдаты расправляются с оставшимися повстанцами. — Кто-нибудь! Лекаря, прошу! — плачет он, зажимая рану Луисы, но сам уже понимает, что не успеют. Может быть, это снова чутьё, которое проявилось запоздало. Может оттого, как из уголка бледнеющих губ стекает крохотная струйка крови. Чимин снова всхлипывает, принимаясь плакать уже навзрыд. Нет, так не должно быть! Она не должна умирать! Они ещё не всё сделали, ещё не всего добились! — Милая, прошу тебя, держись, — со стоном просит омега, всё сжимая рану. — Не оставляй нас сейчас, умоляю. Чимин вскидывает голову к небу, не веря, что это снова происходит. Он снова теряет того, кто ему дорог, кто близок, являясь семьёй. Лу печально на него смотрит, её глаза то и дело теряют фокус, но девушка вдруг поднимает окровавленную ладонь и прикасается пальцами к сокрытому тканью одежды животу омеги. — Чимин, — хрипит она из последних сил. — Пожалуйста, Лу, пожалуйста, — рыдает тот, не в силах остановиться. — Всё хорошо, — едва различимо шепчет Луиса, слёзы — крупные, солёные — капают на её кожу, когда Пак склоняется над уже сереющей лицом. — Всё, нормально, Чимин. — Нет! — вспыхивает омега, сильнее зажимая рану, но Лу даже от ощущений не дёргается. Ей уже не больно. Девушка гладит его чуть проступающий живот, размазывая кровь по рубашке. — Для воина честь — умереть за своего короля. Береги малыша, ладно? — хрипит Лу. Её губы становятся совсем бледными, а Чимин неверяще глядит за тем, как грудь Луисы в последний раз приподнимается, а потом дёргано опускается, избавляясь от последнего воздуха. Земля впитывает кровь, льющуюся из раны, замершие зрачки направлены только в голубое, совершенно чистое и безоблачное небо. Лу больше не дышит. Её больше нет. Когда Чонгук и Крис приближаются, окрестности ловят эхо крика Чимина — отчаянного, горького. Чон бросается к мужу, но в ступоре замирает, стоит ему только увидеть бездыханное тело сестры, пронзённое мечом, а рядом содрогающегося от рыданий омегу. Альфа падает на колени и обхватывает его руками. Чимин не может прекратить плакать. Он не хочет верить, так не… Может. Так может быть. Это война. Им не стоит забывать о подобном даже на секунду. Луиса отдала свою жизнь за него, и от этого виной сводит внутренности. Сидя на земле, пропитанной её кровью, Чимин вдруг встречается с ясными голубыми глазами Кристофера. Тот застыл, убито глядя на белое лицо любимого человека, и когда их взгляды с омегой пересекаются, Чимин ощущает всю ту боль, что живёт в альфе. Чувствует потерю снова, видит то же, что случилось с ним семь лет назад. В глазах Криса гаснет нечто важное, то, что должно было теплиться ещё много лет, зрачки тускнеют, когда он опускается рядом с Лу, когда протягивает дрожащие руки к её бездыханному телу. Он едва ли может прикоснуться к холодеющей коже. Чимин видит, как альфа бледнеет, почти сравниваясь с ней цветом лица. Чонгук дрожит рядом с ним. Король не в состоянии оторвать взгляда от раскрытых глаз сестры, направленных невидяще в небо. Ему больно, Пак почти ощущает это. Его вина. Его вина! Чимин стал слабым… Если бы он послушался Лу, то смог бы предотвратить её гибель. Чимин виноват в смерти сестры мужа, он убил её… Омега содрогается, сжимаясь в комок и отталкивая руки альфы. Чон же только, мрачнея и стискивая челюсть, глядит за тем, как Кристофер, не стесняющийся льющихся по лицу слёз и дрожащей нижней губы, накрывает веки девушки ладонью, закрывая ей глаза. Навсегда. — Это моя вина, — едва слышно хрипит омега, и Чонгук к нему оборачивается. Чимин смотрит перед собой, он больше не может видеть погибшую Лу, ему больно так, что выламывает кости. — Я виноват. Она спасла меня, спасла… Чимин обхватывает руками живот, истерично покачиваясь из стороны в сторону. Крис, подползший к жене ближе, гладит её белые, словно полотно, щеки и последний раз целует бескровные губы. Плечи короля содрогаются от беззвучного плача, щёки Лу мокрые от солёной влаги её любви. — Issekai du terramii, mel aroena, — шепчет Кристофер, всхлипнув, прежде чем вытереть лицо от слёз и выпрямиться. Чимин лучше бы не знал ирт. Он жалеет, что может понять сказанное альфой. Жалеет, что вообще может слышать сейчас. В груди больно давит, низ живота тянет от неясного спазма, и омега судорожно вздыхает. Белые брюки, перепачканные в траве, чужой крови и земле, вдруг становятся подозрительно мокрыми между ног. Кристофер, подняв глаза, замечает то, отчего те у него округляются. — Чонгук, — испуганно кивает на застывшего омегу королю. — Кровь. Чимин в положении, ему нужен лекарь. Вот только сам Чимин не слышит: в его ушах звон от боли и слёз, а ещё слова, сказанные Кристофером. Он не видит напрягающегося от ужаса мужа, подхватывающего его на руки и трясущего, не чувствует, как его поспешно куда-то уносят. Он видит только бледное лицо, каплю засохшей крови у губ. Слышит чужие слова, произнесённые с таким диким отчаянием, что даже вдохнуть не получается. Чимину больно. Живот сводит всё сильнее, и омега стонет, схватившись за альфу. Часто дышит, стараясь не плакать снова, вцепляется пальцами в ворот Чонгука, молит богов, чтобы ему стало хоть чуть легче дышать. Лу мертва. И единственное, что сейчас раз за разом повторяет в мыслях омега, это: «Спи спокойно, любовь моя», — услышанное от Кристофера.