Шесть лет спустя.
Тонкая линия моря кажется такой небольшой с расстояния берега, она смешивается с горизонтом, образуя лишь градиент синего, бесконечного и красивого, оттеняющего один другого. Кучевые облака медленно плывут по лазурной поверхности, приближаясь и отдаляясь, но не оказываясь над головой. Не закрывают лучи горячего солнца, почти всегда находящегося над землёй и обжигающего живущих здесь людей. Жаркий ветер бросает солёный морской воздух в лицо, вынуждая жмуриться, ощущать колкость не достигшего кожи песка, который только находится под ногами, пока он зарывается ступнями в песчинки, ощущая их шероховатость и щекотливые прикосновения. Подставляет лицо солнцу, наслаждаясь его теплом и лаской, даже если порой та кажется обжигающей и кусачей. Теперь его кожа никогда не остаётся аристократично-бледной, она давно уже покрыта загаром, потому что с момента, как они — измождённые, вымученные — наконец добрались сюда, он больше не терял возможности оказаться у морского берега. Будь то солнечный тёплый день или слегка промозглая погода после шторма, всегда приходит сюда, чтобы хоть немного посмотреть на бурные воды и пену, касающуюся песка и небольших обточенных временем и морем камней. Неисчислимое количество часов проведено рядом с берегом, ради него даже установили беседку и разбили скамьи, чтобы Сокджин не стоял здесь часами, после не чувствуя ног. Его мечта сбылась: он смог в реальности, а не только во снах соприкоснуться с красотой природы, с её воплощением, и только здесь ощущает себя по-настоящему спокойно. Прошло шесть долгих лет. Непростых, неуютных, за время которых приходилось примиряться с неизбежным изменением жизни, отношений и людей. Когда они с Джуном пробирались, словно крысы, к мосту, боясь буквально каждого шороха, когда не ели по несколько суток и не видели воды, преодолевая чужую территорию, с опаской оглядывались по сторонам. Мост Красной Заводи затих с войной за престол Велиаса, теперь правда страна давно уже носит совершенно другое имя. И им чудом удалось перейти его и оказаться на дружественных территориях, куда не рискнул ступать даже Чёрный король, не желая нового открытого конфликта. Намджун смог отослать весточку в Рид брату только тогда, когда они достигли первого оазиса. Это было невыносимо тяжело, Джин боялся, что сын не перенесёт пути, что он слишком мал, однако маленький альфа оказался более стойким, чем он мог предполагать. И что-то подсказывает омеге до сих пор — их провели сюда намеренно. Даже если он со временем перестал верить, нечто свыше всё равно охраняло и охраняет его по сей день. Он снова зажмуривается. Прибытие в столицу Эравана далось им нелегко, как и знакомство с Исаем. Омеги не то чтобы невзлюбили друг друга с первого взгляда, но относятся даже спустя столько лет один к другому настороженно и ревностно. Исай так и не вышел замуж, посвящая всего себя правлению и воспитанию сыновей. Сокджин правда старается не ненавидеть его. Он устал от этого чувства, он не желает его больше испытывать. Шесть лет — долгий срок. Но даже его не хватило, чтобы омега восстановился до конца. Его грудь всё ещё болит порой от воспоминаний. От образов Тэхёна, каким он видел его в последний раз. Жив ли он? Здоров ли? Он слышал, будто предатель сбежал, но как дальше сложилась судьба капитана, не знает. Это доводит до судорожной боли между рёбер. Сокджин бы очень хотел, чтобы Тэ был счастлив, жив и доволен выбранной судьбой. Ему никогда не отплатить альфе за всё, что он сделал для него и с ним. Боль предательства потухла, оставила его душу, как только он смог отпустить этот образ. Они — живые люди. Каждый со своими принципами и выбором. Тэ пожертвовал всем, чтобы исполнить обещание, данное Сокджину, и вызволить его из дворца. Он выполнил клятву, произнесённую перед Божеством, защищая его до последнего мгновения. Джину бы хотелось отплатить ему тем же, потому исполняет просьбу Кима, как может: он живёт дальше. Не может, конечно, так просто отпустить образ Тэхёна, избавиться от воспоминаний о нём, но старается изо всех сил. Он не просто спас тело омеги из проклятого дворца, он подарил ему гораздо большее — надежду. На то, что всё ещё может быть хорошо, на то, что к нему вернётся душа, на долгожданный, такой необходимый покой. Тэхён — одно из самых лучших, что случалось когда-то с Джином, и забыть его в любом случае омега не сумеет. Хранит тихо в душе угасающий со временем звук голоса, последние объятия и поднятые вверх два пальца в знак прощания. Возможно, когда-то они встретятся. На перепутье миров, перерождаясь во что-то совершенно иное, быть может, в Раю, который обещала когда-то Квадрасса. Или же в следующей жизни. В той, где им не нужно будет воевать, где оба смогут стать, если не любимыми людьми, то хотя бы друзьями. Сокджин вздыхает, понимая, что снова погряз в собственных мыслях, совершенно не слыша ничего вокруг. Вздыхает, позволяя солёному воздуху заполнить лёгкие и окутать душу успокоением. Он достиг его — покоя. Боль не ушла, не оставила его окончательно, лишь начинает казаться тупой и приглушённой. Порой омега просыпается от кошмаров. Будто снова находится в Солнечном замке, залитом кровью, и жуткий золочёный трон с оставленной на сиденье белой короной, нависает над совсем маленьким и слабым Сокджином. Он никогда не хотел к нему приближаться. Власть сломила его чужими руками, собственными, но в конечном итоге на душе Джина остались незаживающие, неизгладимые шрамы, которые будут с ним до последнего вздоха. От кошмаров есть только одно спасение. Лишь находящийся рядом Намджун, который просыпается от любого шороха и вздоха, может напомнить Джину — они сбежали. Далеко от трона и корон, подальше от власти и алчности, просто нуждающиеся в том, чтобы спокойно дожить свой век, глядя на то, как растёт их сын. Они взяли обещание с Исая, что тот никогда не расскажет Яну об их настоящей жизни, о том, как тот появился на свет и кто он такой. Ян не должен коснуться истории Чёрной короны, Велиаса и войны. Он просто ребёнок, которому родители желают провести свои самые лучшие годы в покое. И когда Джин в очередной рас просыпался от ужасающего, повторяющегося болезненным напоминанием кошмара, Джун был рядом с ним. Он шептал ему о том, что они далеко, слишком далеко, чтобы снова их настиг тот же ужас. Никто больше не тронет их — не после подписания четырёх мирных договоров, которые утвердили три года назад. Больше омега не окунётся в тревогу и страдания, он там, где ему хорошо и спокойно. С Намджуном было тяжело. Неимоверно. Не получалось укротить злость, ревность и ненависть, и только месяцы и годы его стараний, как и обещал альфа, когда по прибытию в Эраван поклялся искупить всё, что натворил, помогли Сокджину сравнительно недавно начать приближаться к брату снова. Начать пробовать ему доверять. Джун терпеливо ждёт, пока его душа и сердце окажутся готовы снова альфу принять, когда раны хоть немного затянутся, покроются крепкой коркой, вынуждая Джина начать счастливо улыбаться. И даже если такого не случится, если Джин не сможет преодолеть всё то, что прошёл, Намджун пообещал быть рядом до конца. Как и должен был поступить изначально. Они оба не знают, как сложилась бы их судьба, настой альфа на своём и останься во дворце. Да и, честно говоря, не хотят предполагать. Пусть история остаётся историей. Они здесь, пройдя настоящий ад, могут просто выдохнуть. И нечего себе травить душу бесплотными образами того, чему по велению высших сил случиться так и не довелось. Единственным лекарством было и по сей день является только одно для Джина. Только он вызывает настоящую искреннюю и влюблённую улыбку. Он вытаскивал омегу из темноты так много раз. Когда ещё был под сердцем, когда, пропав, оставался последней надеждой, когда воскресил его душу одним своим упоминанием. И в те жуткие, наполненные истерикой и рыданиями ночи, в которые омега падал на колени перед колыбелькой, потому что ему снилось, что он снова находится в мучительном, издевательском одиночестве. Тогда Сокджин крепко прижимал своего ребёнка к груди и не отпускал, пока его тело не расслаблялось, а сердце не прекращало биться так изнывающе и скоро. Он гладил пухлые чистые щёки, рассматривал длинные ресницы и целовал волосы Яна, сонно хлопающего глазами. Даже сейчас бывают дни, когда омега тихонько прокрадывается в его спальню и просто лежит рядом со спящим сыном, свернувшись неудобно на самом краю. Ян вытаскивает его каждой своей улыбкой и звонким смехом, каждой шалостью и виноватым взглядом. Он заставляет Сокджина дышать, возрождаться, исцеляться, пока его отец в тени поддерживает омегу под спиной, позволяя медленно приходить в себя. И это — его покой. Морской ветер, несущий в лицо соль и крохотные, незаметные глазу песчинки, ощущение того, что Джун привычно следит за ним с балкона, стараясь не нарушать хрупкое равновесия одиночества. Смех Яна, который с братьями бежит, разбрызгивая воду и пену, дурачится, уже весь промокший и лохматый. Джин вздыхает, когда сын с близнецами проносится по берегу и падает в воду, споткнувшись. Хохочет — прямо как отец, широко улыбаясь, морща нос и показывая изумительные ямочки на всё ещё по-детски пухлых щеках. Губы сами непроизвольно растягиваются в улыбке, пока он, прищурив глаза, смотрит за детьми. И душу обволакивает умиротворением, словно она снова явилась к нему, чтобы ещё раз прикоснуться своей тёплой ладонью к душе, показывая — не всё потеряно, Джин. Ты знаешь ответы на вопросы. И он правда знает, хранит в душе то, что она ему преподносила раз за разом, хотя омега всегда оставался слеп к любви, которую ему дарили. Иногда он вспоминает Сина и не может сдержать слёз. Ему жаль. И омега продолжает вымаливать тихим шёпотом прощения у мужчины, который отдал ему всё, что имел. Когда-нибудь он сможет попросить его лично, надеется, что через много лет. Зажмурившись ненадолго, Джин просто сидит, прислушиваясь к звонкому детскому хохоту. Не вздрагивает, когда кто-то опускается рядом на скамью, не отталкивает, когда он садится ближе. Они — сломленные, сожжённые, утраченные души. Но даже для таких существует прощение, Джину хочется верить. И прежде всего — прощение себя самого. Джин всё ещё работает над этим, ведь не так легко принять и покаяться в том, что он успел натворить. Но он старается. Чувствует, что сможет. Раньше Джун не присоединялся к нему на скамейке, оставляя омеге его тихую гавань, но сейчас тот ощущает, что альфа не тревожит его внутренние воды неприязнью. Он рядом. Молчаливо поддерживает, глядя внимательным взглядом в лицо. Сокджин не думал никогда, что тёмных волос так рано коснётся седина, а время… оно бежит слишком быстро, чтобы терять хотя бы миг на пустое. И когда альфа робко прикасается к его ладони, позволяет переплести их пальцы, крепко сжимает в ответ. Он любит Намджуна. Как брата, как мужчину, как… всё, что у него осталось. И сможет когда-нибудь исцелиться окончательно, простить его, даже если будет очень больно. Жизнь состоит из множества чувств. Она сама — огромный шар эмоций, которые постоянно сменяются. Любовь, боль, скорбь, отчаяние, радость, улыбки, смех. И невозможно представить одно без другого. Омега склоняет голову, продолжая смотреть на лазурную воду Цветного моря, оставляет её на плече Намджуна, позволяя тёмным сильно отросшим волосам струиться по белой ткани чужой рубашки. Не отталкивает, когда Джун поднимает их переплетённые кисти и целует тыльную сторону ладони омеги, глядя вперёд. Джин зажмуривается, наслаждаясь тишиной, в которой есть перестук его сердца, но всё равно до боли сжимает в руке маленькую, ставшую тусклой со временем брошь в виде чёрных крыльев. Краска давно стёрлась, один краешек пера обломался, застёжка отвалилась. Остались лишь очертания крыльев и смысл, который в них вложили. Послание продолжать жить. И Джин будет следовать его воле столько, сколько сможет. Он обещал.***
Если бы люди могли летать, будто птицы, то сумели бы пересечь яркое огромное море, отправиться туда, куда ещё многие не рисковали заплывать, чтобы отыскать место, где стоит в лесу маленький, почти достроенный дом. Они бы сумели увидеть ветки с зелёной пышной листвой, качающиеся тяжело от каждого дуновения летнего ветра, как они прикасаются к чистым стёклам и постукивают, словно зовут. В густой чаще, почти на отшибе стоит этот дом — не совсем идеальный, но довольно красивый. Там двери расписаны красной краской, а позади — старательно разбитый сад. Они осели здесь только две зимы назад, когда нашли уголок спустя четыре года путешествия по новому континенту, куда доплывают обычно только упрямые торговцы. Люди здесь настороженные, они боятся чужеземцев, но тем не менее прекрасные. Когда они открываются с другой стороны, то невозможно прекратить восхищаться ими. Отличаются, конечно, от тех, к кому оба привыкли, однако это доставляет удовольствие — узнавать нечто новое. Но два года назад всё изменилось, и тогда они приняли решение осесть, ведь трудно переживать долгие поездки, а тем более плавания. Тэхён сам делал этот дом. Всё, начиная от основания и стен, заканчивая каждой выточенной из дерева мельчайшей деталью мебели, он делал своими руками, потому что хотел. Это — исполнение их ставшей общей мечты, это — отдых и покой, которого они так жаждали, сбегая из родной страны. Четыре года скитания по чужим землям, не зная языка и учась на ходу, прошлое Юнги и сила альфы, пусть Тэхён и сопротивлялся, позволили им не умереть от голода и пробраться сюда — в Варху. Маленькая страна, едва ли представляющая треть Эравана, но так приглянувшаяся им просторами лесов и рек, что они оба влюбились в это место без памяти. В каждый камень, в буйный водопад на востоке, в хвойные дебри у северной границы с другой, неизвестной пока им страной. И когда Юнги рассказал ему новость, они приняли радостное для себя решение: вот оно — место, куда им хочется вернуться всегда, где бы они ни находились. Такое чувство испытывали в тот миг, будто действительно возвратились домой. Хотя дома, как такового, у двух предателей не осталось, а тоска изредка настигает их души в воспоминаниях о том, откуда они родом, между ними и Этлинией — тысячи, тысячи лиг. Она далеко, как и люди, которых пришлось там оставить и огорчить. Быть может, за столько лет их уже простили, но возвращаться оба не собираются. Они хотели этого, говорили об этом в последние месяцы жуткой пережитой войны и наконец достигли. Крохотного сколоченного из бревен дома в самой лесной глуши — несколько часов пути до ближайшей деревни. Тихого стрекота птиц над головами да шёпота ветра, поющего им колыбельные. Тэхён может сказать, что только теперь дышит полной грудью, вдалеке от дрязг престольных игр и переворотов. И пусть, наверняка, в Этлинии сейчас спокойно, но образы, которые пробуждаются от одного воспоминания, мучают до сих пор. Они оба оставили там слишком много — буквально кусок собственной души, бросая родные просторы и близких людей, выбрав иной путь. Тэхён мечтал об этом, лелеял фантазии, в конце даже не надеясь, что они станут реальностью, а теперь, благодаря Юнги и его силе, которой в омеге немерено, отчего альфа никогда не устанет им восхищаться, их мечта сбылась. Порой Тэ не прекращает спрашивать себя, небо или богов, о которых Юнги ему рассказывал в темноте корабельной каюты после побега, а что сталось с Джином? Смог ли он найти правильный путь? Спас ли Яна, которого только чудом и волей чего-то свыше сумел отыскать Ким? Где они втроём сейчас? Стало ли легче омеге? Столько вопросов, на которые Тэ никогда не узнает ответы, что голова идёт кругом. Им, скорее всего, в этой жизни больше не удастся пересечься, да и не нужно. Пройдя тяжёлый путь, соприкасаясь душами и судьбами, они уже научили друг друга всему, чему могли. За всю долгую человеческую жизнь люди встречают многих. И каждый, с кем удаётся даже просто столкнуться на улице, оставляет след в душе и судьбе. У них с Юнги были такие, которые изменили жизнь в корне, многому научив. Забрав, подарив взамен ещё больше, люди так или иначе проскальзывали мимо, устремляясь дальше — вершить собственные судьбы. Порой Тэхён думает, а что бы случилось, если бы много лет назад на рынке Эдериаса он не заметил маленького тонкого плута, ворующего лимонные пирожные. Наверное, стоило им двоим пересечься взглядами, как судьба была предрешена. И долго преодолевали они свой путь, но всё же его окончили, не взирая ни на какие преграды. Люди — шрамы. Люди — уроки. Люди — то, что нам даровано свыше. И что бы они ни сделали, как бы ни вознесли, либо ударили о землю, всё делается не зря. Их обоих коснулось много сердец. Кто-то научил любить, другие ненавидеть. Кто-то подарил шанс, другие — пожертвовали собой. Одни учили их быть стойкими, упрямыми и волевыми, вторые — плакать, быть добрым и сострадательным. Первые ушли, оставив после себя глубокие борозды внутри и надежды снова хотя бы после смерти встретиться в Чертогах, другие — отпустили душу, позволяя двигаться дальше, но знать, что всё сделано не зря. Каждый человек, к которому привязался Тэхён — урок для него. Награда, наказание, опыт. И он всё ещё учится жить, наверное, будет учиться до самого конца. Он выходит в распахнутую настежь дверь с красными узорами, нанесёнными руками Юнги. Босиком спускается по деревянным ступенькам крыльца, вглядывается в блестящее солнце, пробивающееся лучами сквозь пышные кроны столетних деревьев. Его пальцев касается трава, он ощущает тепло, исходящее от земли, и запах леса. Он успокаивает, дарит радость и заставляет голову почти кружиться от своей насыщенности. Юнги замечает издалека: омега сидит в лёгкой рубашке с голыми ногами прямо на траве и, опершись руками позади себя, подставляет лицо властвующему на полянке солнцу. Жмурится, довольно, словно кот, тянет уголки губ вверх, и Тэхён прибавляет шагу, чтобы поскорее оказаться рядом. Они поклялись в вечности друг другу в одном крохотном городке на окраине материка, в порту, где солёные брызги окропляют лицо, стоя на острых камнях. Никаких священников, лишь двое — и клятва была адресована только им. Теперь альфа, выдыхая через рот, приближается к единственному, кого по-настоящему и давно любит. Им было трудно. Тэхёну — искупить вину, Юнги — простить альфу окончательно. Но то, что витает между ними до сих пор, перебороло всё. Ненависть, ошибки, предательство. Они выбрали друг друга, и этого достаточно. Альфа садится на траву рядом с Мином и глядит на него блестящим здоровым глазом. Давно уже не носит повязку — да тут и не нужно. В чаще только они и их дом. Юнги приподнимает веки и расслабленно глядит на альфу, морщит нос от его внимательного взгляда, сложив ноги по-турецки. И единственное, что отвлекает Тэхёна, это когда его дёргают за штанину, обращая на себя необходимое круглосуточно внимание. Он сразу же подхватывает маленького омегу на руки и позволяет впиться шаловливыми детскими пальцами в неприлично сильно отросшие волосы. Сын шалит, пытается выдрать клоки — точно такой же бойкий, как и сам его папа, тихо посмеивающийся над тем, как Тэ морщится от боли, когда ему пытаются снять скальп. — Рейвен, — понижает голос Юнги, и малыш сразу реагирует, поворачиваясь ко второму родителю с крайне виноватым видом. Из них двоих строгий в действительности Мин, когда альфа позволяет сыну вить из него верёвки, но обоих устраивает. И нет ничего ценнее их проведённого вместе времени. — Сегодня расшалился. Тэ тихо прыскает — как будто бывает день, когда Рейвен не устраивает Армагеддон домашнего масштаба. Ребёнок отвлекается на траву и начинает кромсать её руками, заливисто смеясь, как только травинки принимаются щекотать его ладони, а Юнги, выпрямив голые ноги, валится на землю. Тэхён не может перестать на него смотреть. Он изменился, но так плавно и незаметно за все эти годы, что Тэхён может только восхищаться омегой. Он остаётся всё таким же смелым, сильным, порой грубым и непримиримым, но в то же время альфа видит лишь самого прекрасного человека, какого вообще удалось бы повстречать. Он бы мог получить всё, что хотел, оставшись рядом с королями: стал бы командующим, жил бы, ни в чём себе не отказывая, в родном краю. Но вместо этого выбрал его. Скитания, усталость, чужих людей на пути, трудности, приведшие их обоих к этому дому и этому месту. Тэ ложится рядом с Юнги и продолжает на него смотреть, стараясь даже моргать пореже, а омега отдыхает, прикрыв веки. Пока не распахивает их, ощутив на себе внимание Кима. Поворачивает голову, серьёзно осматривает расслабленное лицо альфы, прежде чем протянуть руку и прикоснуться к старому, давно зажившему шраму, пересекающему глаз. Радужка посерела, становясь блеклой вместо тёплого карего, зрачок недвижимо застыл. Но даже так Тэ знает, что Юнги любит его. Со всеми шрамами, со всей глупостью и опрометчивостью, только его. Проведя подушечками пальцев по рассечённой когда-то в бою брови, Мин переворачивается, оказываясь прямиком нависающим над альфой. — Ты мне должен, — пыхтит смущённо Мин — ему всё ещё довольно тяжело и стеснительно, когда альфа так долго пялится на него с влюблённым выражением лица. — Я исполнил твою мечту. — Я буду расплачиваться за неё тысячу лет, — тихо и со смешком отвечает Тэхён. — И даже больше, — растягивает губы омега, показывая чудесную, раскрывшуюся с побегом ещё одну свою черту, заставляющую альфу влюбляться заново с каждым днём — улыбку. Юнги улыбается неповторимо, так, что виднеются дëсны, а у Тэ вздрагивает сердце. Ему до сих пор больно от собственной вины. По ночам он порой долго не спит, сожалея и вспоминая обо всём, что случилось шесть лет назад. Быть может, это была его роковая ошибка, а может — последний шанс на искупление чужого греха. Тэхён не узнаёт, пока не встретится с богами. Юнги, хоть и говорит, что оставил всё в прошлом, тоже хранит внутри шрам от предательства. Киму же остаётся только, скромно встав на колени возле омеги по ночам, шёпотом вымаливать его прощение за то, на что когда-то рискнул. Но даже это не стирает мрачную дыру из его груди — вину, стыд, злость на себя. Никогда не сотрёт. Альфа хватает его за талию, тут же притягивая к себе, пока слышит щебетание Рейвена рядом. Целует так, словно впервые и в последний раз одновременно, и Мин, обхватывая его за шею, тает в тёплых широких ладонях. Они достигли того, к чему стремились — исполнили мечту. Ту, которую Тэхён хранил в душе, а после разделил с единственным омегой, которого любил по-настоящему с первого взгляда, когда тот нахально стоял на заборе и показывал ему язык, а после скрылся с украденными пирожными. С того самого мгновения лишь сюда вёл путь, чтобы провести вместе больше, чем тысячу лет. Юнги выдыхает, прижимаясь лбом к его, гладит по скуле, а кольцо, как только на него попадают лучи света, отбрасывает блики и солнечных зайчиков, вызывающих хохот у подошедшего ребёнка.***
Не успевает Чонгук спешиться, въехав во внутренний двор Солнечного замка, как на него налетает маленький, но уже очень сильный вихрь, состоящий из тёмных волн волос и лукавой улыбки пухлых губ. Альфа только и может, что схватить маленькое хитрое создание покрепче и покружить, радуясь долгожданное встрече после стольких недель отсутствия. Дела потребовали его присутствия в Хатрасе, и после получения послания от Кристофера, Чонгук отправился в долгое путешествие к другу, оставляя семью под надёжной защитой столицы. Он не видел их так долго, что сердце сжималось от тоски, а теперь почти взрывается от радости, когда его оглушает громким криком звонкого голоса, прямо в ухо: — Отец! — Аэлина висит на нём, словно маленькая мартышка, обвивая руками и ногами. Непослушные волосы, достигающие почти поясницы и нуждающиеся в расчёске, которую юная принцесса упорно игнорирует, как и собственных нянь, обрамляют румяное детское лицо. На Чонгука глядит во все карие глаза, улыбаясь такой родной улыбкой, что в груди щемит. — Оглох, — хохочет Чон, потирая ухо, пока дочь насупливается и дёргает его за сильно отросшие тёмные волосы маленькими пальцами, дует губы. — Я рад вернуться, девочка моя. Скучал до смерти. Чонгук трётся носом, колет щетиной нежную детскую щёку, а Аэлина только хохочет, упираясь ладонями в его плечи и стараясь вывернуться, как уж. Она такая солнечная и яркая, даже не скажешь, что ребёнок родился в тяжёлое для всех них время — в разрухе, которая поглощала государство после войны, когда им пришлось переживать каждый день с мыслями, как решить одну или иную проблему. Шесть лет дались нелегко, но Чонгук знает — они того стоили. Он упорно работал, как и те, кто остался с ними, включая Криса, который всегда помогал молодому королю достигнуть результата: добрым словом, правильным советом или же лишней монетой, восполняющей разрушенную после военных действий казну. Его Террасен рядом по сей день, даже теперь, когда их пути пересекаются так катастрофически редко из-за разных жизней. Но сейчас Чон чувствует умиротворение, вернувшись из Хатраса. У Кристофера родился сын, и он позвал старого друга отпраздновать это событие. Чимин поехать не смог, остался в столице, следить за государством и семьёй, бережно охраняя её. И по нему Чонгук тоже невыносимо скучал. — Ваше Величество, — гувернантка Аэлины — пожилая умудрённая опытом женщина — склоняется в реверансе перед альфой, низко склоняя голову. Она выглядит виноватой. Наверное потому, что думает, будто король будет сердиться снова из-за того, что девочка выглядит растрёпанной и, скорее всего, сбежала с занятий, чтобы встретить отца, но он так сильно рад встрече, что всё это не имеет значения. — Здравствуй, Шарó, — приветствует он, позволяя гувернантке выпрямиться. — А ты, шкодница, отвечай, где твой папа? Аэлина вся надувается и отводит взгляд, словно не хочет говорить, куда спрятался Чимин и почему ещё не пришёл, чтобы встретить его с дороги. Альфа хмурится и переводит взгляд на Шаро, а та, выпучив глаза, устремляет взгляд в пол. — Он снова на поле? — изгибает бровь Чонгук и ставит дочь на землю, отчего та начинает буквально подпрыгивать от бушующей в теле энергии. Шаро кивает, нервно мнёт фартук пальцами и виновато глядит на короля, который, вздохнув, берёт дочь за руку и направляется в сторону небольшого внутреннего дворика. Пересекает сад и обходит огромную оранжерею, чувствуя ласковые прикосновения родного солнечного тепла, присущего его стране, наслаждается звуками жизни во дворце: глядит, как упражняются стражники, а иные несут караул, как распахиваются створки окон и взлетают в воздух белоснежные занавески. Ощущает себя дома. В Штормхолде ему комфортно гостить, однако ничего не может заменить ставших родными стен, которые таковыми делают люди, живущие здесь. Чонгуку пришлось туго. Воевать было легче, чем познавать новизну управления целым государством. Ему приходилось учиться этому на ходу, спрашивать помощи, собирать совет мудрых людей, который направляли короля в ту сторону, куда лучше взглянуть, решая проблемы первостепенной важности. Он был слаб, испуган внезапно свалившейся на плечи ответственностью, но продолжал идти вперёд, несмотря ни на какие трудности. Быть королём — не просто носить корону и произносить речи. Он старается изо всех сил заботиться о своём народе. Они ещё только приходят в норму после всего, что пришлось пережить. Восстанавливаются города, налаживается торговля, отстраивается флот, потрёпанный и без того после атак на порты пиратами. Жемчужные Императоры исчезли, как только войска двинулись на Рилиум, оставив своего союзника одного, но что взять с пиратов? Они сами себе хозяева, сами себе командиры. И полагаться на их верность и помощь было ошибкой его врага. Чонгук не простил. Ни единой потерянной жизни, ни единого дня, проведённого в войне и ужасных условиях жизни до неё. Никогда не сумеет. Но пытается двигаться дальше, потому что ненавистью сыт не будешь. У него есть то, к чему альфа стремился, даже не зная, выживет ли. Есть те, кого нужно защитить и дать достойную жизнь — их так много, что даже спустя срок альфе всё ещё страшно, что он может ошибиться. Но, как говорит его любимый супруг: глупец тот, кто не имеет страхов. А они — люди в первую очередь. Чимин был рядом на каждом шагу. Он незримо поддерживал супруга, подсказывал со своего взгляда и успокаивал уставшую душу Чонгука, когда его захлёстывало отчаянием, ведь он думал в такие моменты, что никчёмный правитель, не может дать людям то, на что замахнулся. Но омега был рядом и раз за разом заставлял Чона воспрять духом, посмотреть назад — на весь пройденный путь, — чтобы двигаться дальше. Чимин — его опора, его поддержка, его счастье. Чонгук не смог бы двинуться дальше проклятых тоннелей, если бы не он. Если бы не Бубновая Дама, отчаянно сопротивляющийся его попыткам переманить на сторону восстания, а после, поверивший в него Пак, который всё же довёл их дело до конца. Не будь Чимина и его плеча рядом, Чонгук бы сдался. А теперь муж продолжает стоять с ним, являясь командиром Алого воинства. Да, он король, но омеге, как и думал всегда Чон, претит мысль быть светской личностью. Он предпочтёт тренировки балу, изнуряющие испытания званому ужину и заседания советов разговорам с придворными. Нет, Чимин совсем не отстраняется от королевских дел, которые лежат на его плечах, как на втором правителе и муже Чонгука. Просто не изменяет себе, и это альфа в нём любит больше всего, пусть и бубнит частенько. Тяжело было в приступах гнева, когда ему всё же не удалось поймать сбежавших предателей и пленников. Он бушевал, словно шторм в море, желая, лишь бы кара их достигла, но Чимин просто сел рядом с ним в один из вечеров и произнёс с таким уставшим лицом, что Чонгука замучила после совесть: — Я думаю, с нас всех хватит крови, душа моя, — тихим голосом попросил омега, взяв короля за руку, и Чон понял: он прав. Они отдали достаточно, потеряли слишком много, чтобы продолжать искать утешения и отмщения в чужой гибели. Чонгук не простил, но двинулся дальше, ведь у него есть задачи посерьёзнее, чем поиски сбежавших мерзавцев. После была встреча четырёх правителей континента, как только страны отошли от войны. Илиа, пусть Чонгук и подозревал его до самой последней минуты, лишь ехидно улыбался королю, мол, я не предал. Я держу свои слова, но альфа по-прежнему не доверяет ему до конца. Все четыре монарха, включая Императора Эравана, подписали мирный договор. Не пересекать территорий, не трогать торговые суда, быть союзниками, хранить историю, даже проклятого Велиаса, отравлявшего столько лет множество жизней, потому что это — их история, их жизнь, боль, потери и любовь, которая стала спасением. Чонгук ненавидит исчезнувшее государство всей душой, но не может не признать — оно дало ему больше, чем отобрало. Например, он повстречал вора в алом плаще, который стал единственным, кто дороже Чонгуку, чем его собственная жизнь. Тому, к кому каждый раз возвращается, к кому приходит за поддержкой, любовью и пониманием. Его душа, его любовь, воплощение всего, от чего Чон без ума. Его Ароэна. Альфа, пусть и раздражается от поступков мужа порой, всё равно с замиранием сердца торопится на тренировочное поле. Они часто ругались перед его отъездом, ведь альфе не хотелось, чтобы Пак перенапрягался, но сделать с ярким характером омеги тот ничего не в силах. Чимин — не тот человек, который будет сидеть в светлице и заниматься рукоделием. И именно он сейчас уворачивается от тяжелого тренировочного клинка, которым на него замахивается обучаемый стражник, ставит подножку и рывком перекидывает — маленький, невысокий и худой — большого широкоплечего мужчину через себя. Тот грузно падает наземь, поднимая облачка пыли, пока собравшиеся вокруг воины восхищённо наблюдают за поединком, а Чонгук, стараясь скрыть дрожь внутри и благоговейный вид, нахмуривает густые брови. Чимин замечает его сразу, и лицо омеги вмиг из строгого учительского превращается в сияющее, мягкое, любимое. Он переступает через ноги солдата, которого обучает на место в Алом воинстве, и бросается к Чонгуку, который старается выглядеть строго, хотя вместо этого очень хочется понестись, как мальчишка, навстречу мужу и сгрести его в объятия. — Душа моя, — выдыхает омега, ласково заглядывая в глаза. Его волосы растрёпаны, лицо в пыли, а рубашка испачкана песком и чьей-то кровью — уроки проходят за здравствуйте. — Ты должен восстанавливаться три месяца, — фыркает король, пока Аэлина вырывается из хватки отца, чтобы кинуться к любимому стражнику, сопровождающему принцессу на каждом шагу, как персональный телохранитель. — А в итоге что? Не прошло и двух, как снова здесь, — обводит альфа площадку рукой, пока собравшиеся мужчины за ними внимательно следят. Чимин делает совершенно невинный взгляд и прикусывает губу: альфа знает, что ему нравится, когда Чон такой строгий с ним и властный. — Простите, мой король, — приседает в изящном реверансе омега, опуская лохматую тёмную голову. — Не могу удержаться. Тем более чувствую себя превосходно. Чонгуку охота закатить глаза, потому что не в силах удержать улыбку от лукавого взгляда мужа, которые показывает, как тот сильно скучал. — Но как же Тристан? — продолжает не довольствовать альфа, скрещивая руки на груди. — Он спит, — указывает Чимин в сторону части площадки, украшенной ярким жёлтым светом, где двое здоровых альф по очереди качают на руках маленького спящего принца. После первых родов Чимину некогда было заниматься боями — все их силы уходили на восстановление страны, на бессонные ночи, наполняемые криками дочери, а после — снова дела, дела. Труды, переговоры, проблемы, казна. И всё это смешивалось в водоворот перед глазами, пьянило и утомляло. Но даже тогда Чимин не давал себе отдыха. Разбирался с делами, качая Аэлину на руках, засыпал, бывало, облокотившись на косяк, всего несколько мгновений — просто выключался, пока Чонгук насильно не отправлял его в постель, вручив принцессу нянькам. Он такой. И был таким всегда. За это альфа его полюбил — за упорство и силу воли, за ответственность, любовь к тому, за что они боролись и борются до сих пор, только уже в другом виде. За его душу. Чистый взгляд, лукавую улыбку и гордо выпрямленную спину. Чонгук не устанет благодарить Ароэну и всех богов за подарок, который они ему преподнесли в виде Чимина. Вредного, упрямого, но ласкового, любящего и верного. Один из солдат подходит скорее к королям и, склонившись, протягивает младшего ребёнка Чонгуку, а тот любуется спящим сыном, нежно прикасаясь к его пухлым щекам и вызывая недовольное кряхтение. Потом глядит на довольного собой омегу, который с радостью наблюдает, как Чон тает от близости семьи, но снова морщится, понимая, что и в этот раз мужу всё сойдёт с рук. — Я скучал, — выдыхает Чимин, приникая к альфе и потираясь щекой о его плечо. Чон склоняется, покачивая в руках Тристана, целует лохматую пыльную макушку, а потом оставляет ещё одно касание губ на чужих, когда Чимин вздёргивает голову и просит ласки. — Я тоже скучал до безумия, mel aroena, — выдыхает Чонгук, уже не удерживаясь от блаженной улыбки. Сердце в их присутствии бьётся ровно, размеренно и счастливо. Он дома. Рядом с семьёй, на своей земле, вернулся, чтобы окунуться в радости отцовства второй раз, удерживая хрупкое тельце младенца и поглаживая крохотные пальцы будущего наследника. Он дома и очень этому рад, сколько бы трудностей ещё ни встало на их пути. Аэлина врезается в папу ураганом, а Чимин хохочет, как только старший его ребёнок принимается пищать прятаться от взрослых солдат, решивших поиграть с шестилеткой в догонялки. Чимин бранит их шутливо и те разбредаются в стороны, пока Чонгук продолжает наблюдать с улыбкой и наслаждаться возвращением в столицу. — Папа, — выдыхает дочь, разглядывая короля, — ты обещал мне, что расскажешь! Ты давно обещал! — уже начинает канючить она, дёргает за рукав Чимина, пыхтящего и бросающего взгляд на мужа. Они действительно обещали рассказать, потому что у дико любопытной принцессы, с момента, как она начала вести себя осознанно, на устах был только один вопрос: что за метки они носят, почему у неё такой нет и что вообще всё это значит. Чонгук и Чимин тогда были не готовы посвящать Аэлину во всё это, но отчего-то альфа чувствует, что пора. Это — их история. Это боль, слёзы, прощания и встречи, кровь и смерть, радость и жизнь. Это то, что их дети — не только Чонгука и Чимина, но и все в принципе — должны знать и помнить. Чимин подхватывает дочку на руки, устало вздыхая — ему всё ещё тяжело, ведь с рождения сына прошло не так много времени. Чонгук, кивнув командиру, уже направляется к замку, когда дочка дёргает его за плечо. — Вы обещали рассказать, — почти плачет она, прикасаясь мягкими пальцами к метке — чёрной, как сама ночь, — на лице Чонгука. Теперь он носит её с гордостью, а не с презрением. Пика на коже — часть Чона, без неё он был бы уже совершенно другим человеком. Альфа вздыхает, переведя на мужа взгляд. Когда они сталкиваются глазами, то ненадолго остаются в молчании, а девочка продолжает канючить и упрашивать родителей. Они должны. Снова пережить боль утраты и несправедливость, отпустить всё из души, по сей день горящее там неостывшим горем и болезнью потери. Они обязаны показать дочери, чего им стоило всё, что имеют сейчас. Чонгук кивает омеге, и тот слабо улыбается — им тяжело обоим. Но всё уже в прошлом. Они прошли этот путь, оставили всё позади, врываясь в новую жизнь. И раз интерес Аэлины только растёт, пора его удовлетворить. — Хорошо, бусинка, — вздыхает и улыбается Чимин, опуская её на землю, потому что устала спина. Чонгук, прижимая к груди сына, идёт дальше. Как и всегда — только вперёд, только выше облаков. — Так уж и быть. Я расскажу тебе историю, почти сказку — сказку о Чёрной Короне.Конец.
***
От автора. Работа далась мне непросто. Много раз я сомневалась, на правильном ли пути стою, много раз хотела всё изменить, пока не стало окончательно понятно, что в таком случае изменю себе. Персонажи не всегда поступают правильно и логично. Они не всегда остаются верны себе, могут запутаться, могут ошибиться или встать не на ту сторону. Да, можно списать всё на то, что это — решение и воля автора, и я могу понять, если кто-то из читателей останется недоволен концом работы, не поймёт и не сможет принять поступков и решений героев. Однако... Если они вызывают сильные эмоции, значит, зацепили, значит, оказались близки к реальности, а мне этого достаточно. В нашем мире много несправедливости, ошибок, неверных шагов, и созданный мной мир «Чёрной короны» не отличается. Ошибки — часть пути. Не существует верного решения, только то, которое необходимо в данный момент. Но это так, отступление с моими собственными мыслями, вряд ли кто-то дочитает до конца, однако было важно это озвучить. Я принимаю вашу реакцию на работу и на поступки персонажей, однако она закончилась так, как сложилась картинка в моей голове: с ошибками людей, иногда опрометчивыми шагами и порой даже глупостью героев. Единственное, о чем я попрошу: просто примите конец таким. Ещё слова благодарности, которую мне бы хотелось выразить. Во-первых, конечно, моим помощникам: девочки, если бы не вы, не знаю, как бы с ней справилась. Моя гамма — тот человек, который видел все сомнение, каждый раз, когда я понимала, что хочу снова что-то поменять, она слушала, поддерживала, предлагала, оценивала. Первой узнавала сюжет, и я могла посмотреть, какую вызывает реакцию та или иная сцена. Она знает каждый виток истории, поддержка неоценима, как и её труд над этой историей. И, конечно же, бета этой работы. Она кропотливо старалась над текстом, выверяя его, делилась со мной впечатлениями от главы и также ждала новых частей, как и вы. Спасибо, мои дорогие! От всего сердца! Во-вторых, я хочу сказать спасибо читателям. За их эмоции, которых было так много, за негодование, за гнев на поступки, за радость и слëзы. Каждый ваш отзыв — дополнительная мотивация, когда история становится всё тяжелее, всё мрачнее, и писать оказывается её так невыносимо трудно, что даже плакать хочется, бросить всё и уйти от этого сюжета, потому что слишком тяжело. Ваши слова и чувства, которыми вы со мной делились от главы к главе — восхитительны. Спасибо каждому за такой уровень любви и интереса к работе. Я надеюсь, что история всё же сумела оставить свой след в ваших душах, какой бы тяжёлой ни оказалась! В-третьих, я хочу сказать спасибо моим девочкам. Подруги, которые выслушивали мои теории, поддерживали, зная, сколько я сюда вкладываю, понимали меня в последние недели, когда все мысли крутились вокруг финала, и я даже не могла сосредоточиться на чём-то ином. Видели мои слëзы и сомнения, но продолжали подталкивать к исходу истории. Спасибо, мои родные! «Мы не всегда свободны от ошибок, по поводу которых смеемся над другими». Просто хочу сказать огромное спасибо этой истории за то, что она мне показала и чему научила. Это был прекрасный опыт, волнующий сюжет и работа, которая стала по мере написания моей любимой. Встретимся на страницах следующих! Всегда с любовью, Ваша Осинка.