***
Тэхён не сопротивляется, когда возвращается в замок. Он не позволяет и мышце дрогнуть, стоит стражникам только свернуть ему руки за спиной, заваливая на землю. Все поняли, что это его рук дело, хотя Тэ и не собирался скрывать вовсе, какой поступок совершил. Терпит ругательства, немилосердные удары по рёбрам и ногам, оскорбления. Он знает, чего стоила победа, он знает, что всё же оказался дважды предателем, но он обещал. Давно, кажется, словно целую вечность назад, обещал маленькому наивному сердцу, что спасёт его, вытащит из болота. Он осознаёт, насколько плохо и подло поступил по отношению к тем, кто кровью и потом сражался рядом с ним. И не снимает с себя вины. Потому стоит на коленях, не поднимая головы, как только его приволакивают в зал, где уже ждёт король. Ещё один правитель, которого он предал. Ничто не очистит его имени, ничто не вернёт ему честь, но Тэхён смиренно готов принять наказание. Лишь жаль, что мечта, живущая в сердце, так и останется мечтой. — Я предполагал, что ты встанешь на этот путь, — раздаётся хриплый голос Чонгука над ним. Он явно в ярости, но отчаянно сдерживается, чтобы не убить его прямо сейчас. — Кто предателем был, тот им и останется. Но попытался в тебя поверить. Тэхён не спорит. Это так. Была бы его воля, он бы спас только Джина, но понимает, что в одиночку омега не выживет в жестокой среде, к которой окажется не готов. Намджун просто поможет ему выбраться и спрятаться, он увезёт его далеко из Этлинии. Тэ не поднимает головы, лишь стоит перед правителем и ждёт обвинений дальше. — Простите, мой король, — тихо выдыхает он, хотя знает — Чонгук не примет даже его искренних извинений. Альфе правда жаль, но он не способен был по-иному поступить. Дверь позади распахивается, впуская в комнату Чимина, торопящегося к мужу с взволнованным взглядом, и Юнги. Юнги. Тот, о ком он мечтал, к кому хранил нежные чувства и сейчас хранит в разбивающейся на осколки душе. Он предал Джина ради него, а потом не смог сдержать их обещания исполнить мечту и шагнул в темноту. Ему очень стыдно перед Мином. Душа становится похожей на лоскутки, разодранной ужасающими когтями вины, когда он сталкивается с ошарашенным взглядом омеги. Юнги смотрит неверяще, его заплаканные глаза округлены. Альфа не выдерживает непонимания, не выдерживает ненависти в его зрачках. Его ужаса от того, что любимого человека ожидает лишь один исход. Чимин прижимает ладонь ко рту, осознавая, что происходит и последует за этим дальше, бросает испуганный взгляд на Мина, застывшего рядом с королём. Юнги, кажется, становится глыбой льда, когда смотрит на Тэхёна, который снова опускает голову, шепча одними губами мольбу простить его. Губы омеги искривляются страдальчески, он трясётся, мотает отрицательно головой, словно не хочет видеть его предательства. Тэ понимает его. Не просит простить за решение, а лишь за то, что у него не получится выполнить обещание, данное любимому человеку. Он не мог по-другому. Не мог. Сердце, рвущееся из грудной клетки, не позволило бы альфе посмотреть в сторону иного выбора. Он не в силах был бы смотреть на то, как погибает Джин. И пусть боги — какие угодно — теперь покарают его, пусть казнит король — он всё примет. И ненависть Юнги тоже. Омега трясётся, но не плачет — после сожжения тела Хосока, кажется, словно слёз вовсе не осталось. Ненавидяще смотрит на Тэхёна и ничего совсем не говорит. Альфа понимает, принимает. Не просит ничего абсолютно, лишь ждёт. — Связать по рукам и ногам, — жёстко, но с долей усталости произносит Чонгук, обращаясь к солдатам, стоящим безмолвно позади пленного. — Заткнуть рот и не отходить ни на секунду. Ты умрёшь на рассвете вместо тех, кого спас. Вместо жестоких тварей, которых освободил. Надеюсь, ответишь за все их грехи, раз решился на ещё одно предательство, — Чимин ошарашенно падает на стул и смотрит только на опустившего голову друга. — Пошлите отряд, чтобы отыскать их. Не возвращайтесь, пока не принесёте мне головы, — бросает Чонгук, подхватывает мужа под руку и помогает ему покинуть комнату, даже не обернувшись. Юнги не двигается с места, наблюдает за тем, как двое крупных альф бросают Тэхёна на пол и принимаются грубо вязать верёвки на его конечностях. Он не сопротивляется, не может даже смотреть на омегу, сжимающего кулаки. Жалеет, что не удастся поговорить с ним в последний раз, ещё хоть на мгновение прикоснуться, но, наверное, после сотворённого он не имеет на подобное право. Юнги бросает на альфу измученный, уставший взгляд, наполненный злостью и неверием, а после на трясущихся ногах просто уходит. Край алого плаща — потрёпанного, заляпанного кровью и с подранным подолом, волочится за ним следом, прежде чем дверь помещения закрывается, разделяя их навечно. Тэ смеживает веко и терпит, пока в рот, разжав челюсть, заталкивают какую-то грязную тряпку. Ему придётся потерпеть несколько часов, а после всё закончится. Страшно. Ужасно страшно умирать, не имея возможности даже узнать, что ждёт его дальше. Ещё больше пугает то, как сильно ненавидит его Юнги за поступок. Боль раздирает нутро острыми ногтями, Тэхён остаётся лежать на полу и позволяет слезе скатиться из здорового глаза, упасть на каменный пол беззвучно и оставить после себя мокрое крохотное пятно. Больно. Страшно. Обидно. Перед глазами, словно издеваясь, продолжает терзать его разум изображением, нарисованным собственной фантазией: тихий маленький дом где-то в глуши, сбитые из дерева стены, скошенная крыша и большие окна. Шелест листвы, которая, покачиваясь, вторит движениям ветра, повторяет его дыхание, едва касаясь ветками стёкол. Крыльцо, на которое, открыв дверь, выйдет Юнги. Он будет улыбаться, подставляя лицо солнечному свету, вдыхать влажность только осевшей росы и наблюдать за жизнью леса, оглядывая деревья и траву. Возможно, даже пройдётся босиком. Он хотел бы быть рядом с ним там. Но не выйдет. Тэхён зажмуривается и судорожно выдыхает, старается прогнать видение из разума, а то настойчиво преследует его, пока не начинает тошнить. Возможно, в следующей жизни, в каком-нибудь другом обличии, даже если они оба будут животными или камнями, у них получится встретиться. И тогда всё будет хорошо. Тэхён молится, а сам не знает — кому. Но продолжает мысленно просить, чтобы хотя бы в следующем воплощении им удалось встретиться там, где не нужно будет воевать, преодолевать себя, принимать тяжёлые решения. Он надеется, что, даже учитывая его грехи, его предательства и поступки, нечто, глядящее на них свыше, позволит ему искупить всё то, что приходится переживать сейчас. Мир, где они с Юнги смогут быть счастливы. И для этого не придётся проливать кровь. Альфа судорожно выдыхает, ощущая холод камня под щекой. Сейчас он не сможет сделать ничего, потому просто ждёт. Впервые в жизни опускает руки и продолжает посылать чему-то более сильному, чем все они когда-либо были и будут, тихие слова последней просьбы.***
Солнце, поднимающееся над городом, слепит его уставшие глаза. Альфа волочит ноги, подгоняемый стражниками, пока его оглядывают люди, собравшиеся на площади, чтобы взглянуть на то, как предателя лишат головы. Кто-то первым выкрикивает оскорбление, но уставший душой и телом Тэхён даже не поворачивает в ту сторону лицо, а продолжает идти, когда его толкают в спину. Едва не спотыкается о ступеньку эшафота, и только тогда поднимает взгляд. Он сжёг такой в Эдериасе, когда ужасающей дланью Доюны там оказывались невинные люди, что же, теперь его ждёт собственная казнь. Справедливая, заслуженная, нужная новому королю. Несмотря ни на что, мысленно Ким желает Чонгуку быть всё таким же достойным правителем, потому что не прекратил им восхищаться, понимая каждое слово и любое решение, принятое этим человеком. Он медленно передвигает ногами, видя застывшую фигуру палача, глядит на то, как стоят на возвышении чуть позади Чонгук и Чимин. Юнги рядом с ними нет. Видимо, он не сможет всё же безразлично смотреть, как Тэхёна настигнет кара. Альфа выдыхает через нос, потому что во рту по-прежнему кляп, позволяет подвести себя к плахе. Его грубо ставят на колени, вынуждая удариться о деревянный помост, надавливают между лопаток, чтобы опустил голову. Он безвольно падает на деревянную поверхность плахи с углублением для шеи, позволяет опустить и склонить свою голову. Ужас пронзает его, сердце бьётся от приближающейся смерти всё сильнее и быстрее, Тэ едва заметно ведёт скованными руками и шевелит пальцами, но даже не пытается сопротивляться. Всё уже решено. Опускает подбородок, ощущая, как он упирается в холодное дерево, и ждёт. Пока услышит звон стали, свист клинка, которым взмахнёт палач, первого молниеносного соприкосновения металла с его кожей, а потом — темноты. Той, что должна сожрать его сознание, когда голову отделят от тела, забрызгивая плаху алой кровью в качестве наказания. Будет ли ему больно? Будет ли гореть место удара или сознание оборвётся в тот же миг, как смерть в последний раз окажется рядом, теперь уже забирая Тэхёна с собой? Он думает о Юнги. О том, что не успел с ним проститься, что даже этого не заслуживает, если честно. Мучительно вздыхает, ноздри дрожат от выдоха. Слышит, как лязгает меч, как приближаются тяжёлой поступью к нему тот, кто свершит казнь. — Сегодня лишится жизни предатель, — вздрагивает от голоса короля, но не смотрит никуда — лишь вниз. — Он отпустил узурпаторов, чьей смерти вы ждали с сегодняшним рассветом, поступился честью ещё раз, на этот раз предавая нового правителя. Чонгук непримирим и жесток, Тэхён смиренно слушает его обвинение. Ноги затекли, руки саднит, а холод плахи просачивается в самую душу, пронзая тысячами крохотных иголочек. — Именем короля, — громогласно произносит Чон, а Тэхён замирает от страха, его тело принимается трястись, потому что каждый боится умереть. Страшно идти в неизвестность, боязно никогда больше не увидеть близких людей, — приговариваю Ким Тэхёна, лорда Вороного удела, предателя Короны, к смерти через обезглавливание. Палач подходит ещё ближе, а Тэ, трясясь, зажмуривается с такой силой, что перед глазами пролетают мириады световых точек. Сжимается, стискивает скованные пальцы и даже выдохнуть боится, ощущая прикосновение смерти на своих щеках — ледяное, пронизывающее ужасом и болью. Готовится ощутить всё же обжигающее касание меча, как только слышит, как палач вскидывает руки над его головой. И даже, кажется, может различить едва уловимый свист, с которым меч рассекает воздух, прежде чем опуститься на его шею, разрубая плоть, жилы и кости.***
Юнги не мог поверить. Он видел решимость Тэхёна, но это всё равно становится ударом ниже пояса. Омега и без того был выжат до самого основания смертью Хосока, и радости не принесло даже завоевание трона Чонгуком. Не было счастья, когда сменились, наконец, флаги. Он будто бы ощущал это: надвигающееся горе и несчастье, которое с головой его должно накрыть, потому что чувствовал всеми фибрами. Его альфа не сдался. Даже если Чонгук отказал ему, даже если он принял решение казнить бывших королей на глазах у своего народа, Тэхён не собирался останавливаться. Это испугало Мина. До такой степени, что он, заперев всю боль в потере, отдался только ей. Он не хотел думать, что Тэ сможет предать его, их мечту оказаться от трона подальше и просто дожить свой век в покое. Юнги верил в его чувства до последнего, но их, видимо, оказалось недостаточно. Он до сих пор не понимает, что такого значит для Тэхёна этот человек. Он знает только то, что ненавидит его до глубины души, потому что альфа, который запал душу единожды и насовсем, пошёл на предательство, рискнул своей жизнью и всё же отпустил Сокджина. Тэхён словно помешался, это было видно по одному взгляду, когда они последний раз нормально смотрели друг другу в глаза во время церемонии прощания с почившими. И когда Чимин, едва дыша, ворвался в комнату, где вместо празднования сидел Юнги, уставившись на собственные руки, то сразу же понял, о чём хочет сообщить друг. Он, наверное, ждал. Потому что остановить бы всё равно не смог. Тэхён решил для себя, и что толку было бы, попытайся Мин ему помешать? Слишком это всё оказалось для уязвлённого сейчас омеги, потерявшего того, из-за кого до сих пор ужасающе больно внутри. Смерть Хосока ударила не только по Чонгуку. По королю видно, как охладел он на какое-то время ко всему окружающему, как ожесточилось его лицо и окаменел взгляд. Как помутился его разум от горя. Чонгук — король, который добился трона очень великой ценой. Но Юнги не сомневается, что альфа будет по-прежнему достойным правителем. Потому что такие рождаются только раз в столетия, наделённые внутренней силой. Государство будет процветать под его началом, люди будут любить его, а Чимин — направлять мягким движением руки, помогая не стать его сердцу каменным от потери. Сначала сестра, после — брат. Много солдат и сердец стали ценой для того, чтобы Чон Чонгук занял престол. Он, видимо, проклят и приносит ужасающие беды и неудачи, иными словами Юнги описать это неспособен. Когда стоял в той проклятой комнате, наблюдая за затапливаемым виной Тэхёном, то думал, что убьёт его собственными руками. Думал, что злость возьмёт верх над ним, поглощая без остатка и жалости, но рука так и не поднялась. Он правда потянулся к мечу, который и без того пролил немало крови за эти дни и годы, думал облегчить его страдания и избавить от груза сейчас, но не сумел. Юнги любит Тэхёна всем своим ужасно сжимающимся сердцем, он готов встать ради него на колени и умолять, делать людям больно, уничтожать. Хочет что-нибудь совершенно точно сжечь, но сдерживается, понимая, что больше не заслуживает и капли пролитой крови, потому что война закончилась. И для них тоже скоро завершится. Хватит с Мин Юнги. Хватит с него боёв, стали и стратегии. Хватит с него всего. Он смертельно уставшим себя чувствует последние несколько часов, а теперь — тем более. Омега вздыхает, кутаясь в алые полы плаща, уже приросшего к телу, а после сгибается, чтобы лучше видеть. Отсюда его не заметят, а самому — словно нож в сердце впивается мгновение, когда Тэхёна ведут на эшафот. И просить помощи тоже было неоткуда. Ханни пришёл сам. Он взглянул строго на Юнги, почти ничего не говорил ночью, пока омега сидел на крыше замка и просто смотрел вдаль, спрашивая, закончатся ли когда-нибудь его испытания. Ханни ошарашил его: некогда хрупкий мямля-омега, который выжил в этом противостоянии чудом, теперь сидел рядом с лидером и просил его о таком. — Я знаю, что сердцу не прикажешь, — шептал своим нежным голосом. — И ты, Юнги, заслуживаешь уже покоя. Ты всегда был прекрасным лидером, за тобой идти было честью, будь мы проклятущими ворами или войском короля. Юнги, если бы осталось чем, прослезился бы, наверное, но лишь крепко обнял Ханни, а тот, тихо и горько посмеиваясь, обхватил его плечи в ответ. Это решение далось Мину нелегко. Он понимал, размышляя, что больше никогда не сможет увидеть Чимина. Не застанет миг рождения его ребёнка, не сможет провести с ним в одном мире ни единого дня. Не запечатлеет мгновение, когда белая корона опустится на его макушку, доказывая всем и вся — это прекрасный человек. Достойный восхищения, уважения за свою силу. Духовную, физическую, моральную. Юнги больно от этого факта, но, по всей видимости, если выбор стоит между Тэхёном и чем-то (даже кем-то) ещё, то омега будет принимать решение всегда лишь в одну сторону. Возможно, ненавидит себя за это, хочет кричать, бить рядом оказывающиеся предметы, но даже король, его друг и целое государство не стоят гибели любимого мужчины. Это испытывал Тэ, когда открывал сбежавшим альфе и омеге дверцу клетки? Распирающее изнутри чувство вины и стыда, но там же, только горящую ярче всякого пламени невозможность остановиться. Юнги, вот, тоже неспособен. И даже сейчас, стоя почти без движения, осознаёт, что лучше погибнет в бою за его жизнь, чем будет смотреть, как голову альфы сносят с плеч. С содроганием слушает звонкий, властный голос Чонгука, выдыхает через чуть приоткрыте губы, глядя, как палач подходит ближе и уже касается рукой тяжёлого клинка. И после крепкой хваткой ледяных от волнения пальцев впивается в дугу лука. Достаёт стрелу из лежащего на крыше колчана, натягивает до треска и пения тетиву, видя дрожащие руки Тэхёна, уже готового к казни. Альфа лежит на плахе без движения, низко опустив голову, а палач вынимает клинок, и сталь уже готова испить его крови. Меч замирает последний раз в воздухе, а Юнги, выдохнув, отпускает удерживаемую тремя пальцами стрелу. Тетива бьёт его по щеке отдачей, оперение свистит, а древко почти пружинит перед тем, как наконечник с треском вонзается в голову того, кто должен был забрать жизнь Тэхёна. Палач падает на помост, заливая кровью из пробитого виска дерево, а с разных концов площади вдруг раздаётся звук разбитого стекла. Гильдия использовала дымовые шашки только в крайних случаях, когда скрыться без лишнего шума не удавалось. Теперь он настал, и десятки шашек разбиваются о брусчатку, заполоняя площадь перед Солнечным замком молочно-белым дымом. Он довольно едкий, но сильно не вредит, иначе бы Юнги не решил использовать эти штуки в месте, где находится беременный Чимин и много людей. Лишь заставляет кашлять, слезиться глаза и сочиться нос, отвлекая резью в слизистых внимание. Густой дым, сталкиваясь с воздухом, лишь множится, а Юнги торопливо, и надеясь не свернуть шею, спускается с крыши, опускаясь прямо в гущу толпы. Несётся, закрывая рот и нос мокрой тряпкой, молится Ароэне, чтобы позволила ему быстрее добраться до помоста, пока люди кашляют и пытаются убежать, едва не снося его с ног. Юнги почти не дышит, когда натыкается ладонями на деревянный край, слышит голос кричащего Чонгука, который командует увести мужа прочь с площади, а сам одним движением запрыгивает на возвышения плахи. Дым становится ещё гуще, когда гильдийцы продолжают разбивать шашки и дают Юнги лишнее время на побег. Омега находит Тэхёна и с криком стаскивает его с плахи — альфа задыхается от дыма, кашляет, из глаза и носа льётся влага, но омега бьёт его в плечо и приказывает передвигать ногами. Он помнит, что нужно пройти несколько шагов, чтобы достигнуть люка, ведущего к подземной канализации города, сам ночью посмотрел и посчитал шаги, спустившись с крыши после разговора с Ханни. Падает наземь, а альфа, связанный по рукам и ногам, валится рядом, пока Мин руками находит люк. С усилием, уже начиная задыхаться и покашливать, открывает крышку, тащит Тэ на себя. — Давай, вниз! — кричит на опешившего альфу, и тот, доверившись, падает. Юнги прыгает следом и только чудом закрывает за собой тяжёлый люк, тут же, вывернув, кажется, руку неосторожным движением, окунается в зловонные сточные воды с головой. Ему нужно ещё несколько секунд, чтобы всплыть на поверхность, хватая воздух ртом, а следом вытащить из глубины барахтающегося Тэхёна. Омега выуживает из сапога кинжал и перерезает верёвки, сковывающие движения Кима. Сердце болезненно и быстро бьётся, в горле першит, но Мин сдерживается и вынимает из припухшего от ткани рта кляп. — Юнги… — Молчи, — рявкает хрипло он. Всё ещё безумно злится на альфу, тянет его за руку, оглядывая промокшую фигуру и то, как стекают капли с его лица. — Молчи и двигай ногами, если не хочешь, чтобы я из-за блеяния снёс тебе голову собственными руками, Ким Тэхён. — Я тебя не заслуживаю, — горько усмехается альфа, принимаясь выбираться на тонкое каменное пространство канализации, похожее на дорожку, по которой можно явно быстрее передвигаться, чем сопротивляясь потоку зловонной воды. — Не заслуживаешь, — фыркает Юнги, переходя на бег, пока двигается впереди Тэхёна. — А вот я своего счастья — да. И, видишь ли, ты входишь в перечень, так что приходится изгаляться. Они больше не говорят, лишь тихо бегут, стараясь обогнать время, стражу и смерть. Юнги выводит его к решётке, выпускающей сточные воды прочь — за пределы города. Промокшие и продрогшие они снова ныряют в вонючие потоки, задержав дыхание. Мин нащупывает слабую часть решётки и бьёт в неё ногой, чуть смещая в сторону. Проскальзывает в образовавшуюся большую дыру, а Тэхён едва помещается в неё — слишком широкий, большой и массивный альфа. Юнги хватает его за руки и упрямо тянет, не собираясь сдаваться. И получается — Мин с тихим шипением, чтобы не привлечь внимания, вытягивает Тэ, рвёт на нём рубашку и царапает до крови кожу, но тот терпит и сжимает зубы. Повязку альфа давно потерял, потому хорошо видно из-за чёлки, мокрой, прилипшей ко лбу, уродливый шрам, пересекающий глаз и бровь, заходящий на щёку. Приоткрывает тот слабо, показывая серую радужку, и Юнги сжимает губы, но тянет Тэ вперёд. Прочь от тронов и корон, прочь от Велиса, Этлинии и всего, что их преследует уже много лет. Как Ханни и пообещал, конь ждёт их у скал, куда выливаются в небольшую реку сточные воды. Промкоший плащ тянет к земле, но Юнги упрямо его не снимает, пыхтит, приближаясь к коню в серое яблоко. Он, перебарывая усталость от нехватки сна последние несколько суток и боль в руке, забирается в седло и подаёт ладонь Тэхёну. Тот осторожно размещается сзади и обхватывает трясущегося мокрого омегу за талию. — Куда мы сбежим? — стуча зубами, спрашивает альфа. — Куда-нибудь далеко, — выдыхает Юнги, ощущая его хватку и впервые снова чувствуя себя живым. — За чёртово Цветное море. Посмотрим мир. Не пропадём, Тэ. — Прости меня, — дрожаще выговаривает тот, утыкаясь лбом в мокрый затылок Мина. — Когда-нибудь прощу. Ты уж постарайся, — усмехается болезненно Бубновый король, дёргая поводья и вынуждая животное прийти в движение. Лошадь начинает перебирать ногами. — Любовь — злая штука, Тэ. А я тебя люблю и оставить не могу. Ты ведь сам твердил, что мы вместе на тысячу лет. — И даже больше, — выдыхает он, когда ветер принимается воровать слова с его губ, делая голос тише, а конь ускоряется. Юнги вздрагивает, но кивает. Они отправятся в восстанавливающуюся Тарду, уплывут так далеко, как только смогут, и Мин выдохнет спокойно. Потому что ему, оказывается, не нужен никакой титул, не нужна Гильдия. Скучать будет только по Чимину, но знает, что друг его в глубине души поймёт. Он бы сделал ради Чонгука то же самое. Оборачивается на Рилиум в последний раз и с криком пришпоривает лошадь, пока за ними не угналась стража, старается сбежать в последний раз, пока он ещё Мин Юнги — главный вор в погибшей проклятой стране, уже не существующей, но всё равно остающийся тем, что свело их всех вместе.***
Чимин устало сидит на стуле, его глаза до сих пор горят и слезятся после атаки дымом, разработанным в гильдии. Вообще, среди членов воровской организации очень много гениальных умов и способных людей, и Пак мог догадаться, что Юнги попробует провернуть нечто подобное. Чонгук послал за ним людей слишком поздно, почуяв неладное, и в этот раз действительно поторопился с казнью. Будь они оба осмотрительными чуть больше, то их не удалось бы перехитрить. И как мог Чимин подумать, будто Мин Юнги — редкостный мерзавец, хитрый лис и омега, чьё сердце безраздельно принадлежит Тэхёну уже очень давно, сдастся без боя. Он усмехается тому, как расслабился, видя упёртость друга в боях. Он действительно был искренен, когда боролся за трон вместе с ними, правда преследовал те же цели, пока их пути не должны были начать расходиться. Юнги всегда был своевольным, а Чимин всё же, видимо, не зря никогда не мог достигнуть его уровня. И именно поэтому он был Бубновым королём, а Пак — лишь Дамой. Отчасти он злится, как король, на лучшего друга, с другой стороны, как гильдиец — восхищается его умом и решимостью. С третьего же ракурса тихонько понимает его поступок. Окажись Чимин на его месте, он бы носом землю рыл, но поступил бы точно так же, чтобы спасти Чонгука. Тот же в полной ярости. Он обуреваем этим чувством, и Чимин сожалеет, что мужу приходится переживать такие моменты сейчас. Он потерял брата, не смог отомстить за его смерть Сокджину, упустил предателя Тэхёна. В том нет вины Чона, по крайней мере целиком. Каждый может ошибаться, и Чимин с Чонгуком — не исключение. Поддавшись эмоциям и доверяя близким людям, они позволили этому случиться сами. А ещё Пак думает, что такова воля кого-то свыше. Всё же Большая Шестёрка слышит молитвы своих детей. Всех, без исключения, даже если те не знают их имён, но отчаянно нуждаются в помощи. Чимин не перечит Чонгуку, когда тот посылает солдат на поимку сбежавших, лишь устало вздыхает. Он чувствует досаду, облегчение, волнение и радость — всё так сильно смешивается в груди, что даже дышать становится больно. Когда супруг врывается в зал советов, куда до этого под стражей поместил Чимина, боясь, что ему всё ещё может угрожать какая-либо опасность, поднимается на ноги. Разглядывает Чона, бушующего от злости и раздающего указания командирам. Кристофер следует за другом по пятам, Илиа остаётся у входа в зал советов, заставляя Чимина нахмуриться — он по-прежнему ему до стиснутой челюсти не доверяет, несмотря на то, что Хамаль оказал значительную помощь при взятии города. — Как ты чувствуешь себя, mel aroena? — выдыхает Чонгук. Он становится очень тревожным, как только оказывается рядом с омегой, уходит отчасти злость, а взгляд направлен только на Пака. — Всё нормально, — кивает Чимин, хватая за руку альфу. Он знает, что Чонгук не остановится, приложит все усилия, чтобы отыскать предателей и врагов, потому что так будет правильно. Чимин поддержит его в любом решении, даже если придётся усмирить сердце. — Не проси меня, — нахмуривается тут же Чонгук, понимая, что тот может рискнуть и начать упрашивать его оставить Юнги в покое. — Не собирался даже, — честно отвечает, сжимая тёплые пальцы супруга. Он всегда будет рядом. Всегда на его стороне, потому что так — правильно. Чонгук — его любимых альфа, его душа и его государь. — Ты сам теперь способен решать, мой король. А я лишь буду помогать и поддерживать тебя. И душа воет, потому что будет крайне больно, если Чону удастся поймать Юнги и Тэхёна. Чимин давит в себе жалобный голосок, блеющий о том, что у них может и правда получиться сбежать. Старается отринуть мягкотелость и жалость, но получается пока лишь на половину. — Самое главное мы уже сделали, — шепчет он улыбаясь и обводит рукой зал, но имеет в виду нечто гораздо большее, чем они могли бы раньше представить. Чонгук устало зеркалит его улыбку и прижимается лбом к щеке Чимина. Они и правда сделали это. Пак Чимин исполнил обещание, данное Чонгуку, и помог ему прийти к тому, чего так тот отчаянно старался достичь. Альфа стал тем, кем был рождён, тем, кем ему было уготовано богами и людьми.***
Зал сияет от солнечного света, тот льётся из огромных окон. Ещё не получилось до конца убрать последствия побоища: несколько оконных створок остаются без стекла, но они правда стараются всё исправить. Кровь затекла в стыки каменного пола, и ещё не до конца отмыта. Люди ранены, и шрамы ещё долго не сойдут с их тел. Потери по-прежнему горьки, вызывают шквал эмоций и слёз у каждого, кто оставил часть своей души. Но они продолжают двигаться дальше, потому что их цель — гораздо выше облаков. Чимин взволнованно выдыхает, разглядывая зал, полный людей. Здесь те, кто боролись с ними бок о бок и следовали с самого начала до победного конца. Те, кто в подземных тоннелях едва могли выжить и не умереть от голода, но шли вперёд, преодолевая боль. Те, кто помогали и поддерживали, когда всё начиналось, ради кого всё дело сотворено. Люди. Он видит Кристофера и его незаживающую рану на душе от потери любимой женщины. Та, Чимин чувствует, наблюдает за ними из Чертогов вместе с братом с гордостью и желает счастья тому, кого так внезапно оставила. Он знает, что с Хосоком было трудно, и они так и не смогли до конца понять и принять друг друга как близких людей, но омега уверен — тот тоже гордится. Он надеется, что перерождение, дарованное богами, достигнет Пикового Валета, позволяя прожить долгую и счастливую жизнь. А ещё хочет, чтобы в следующем своём воплощении у них получилось найти ту самую точку опоры, которая не даст им стать врагами, а наоборот — сблизит. Чимин знает, что войны без крови не бывает. И очень рад, что она закончилась. Но это — лишь одна огромная преграда, которую они уже преодолели, следом за ней появятся ещё, но будет уже проще, потому что никаких боёв и завоеваний, никаких битв, никакой смерти в сражениях. И пусть не все, кого хотел бы видеть рядом Пак, сейчас действительно здесь, он благодарен. В особенности худому, выглядящему как оборванец альфе, когда-то смурным вечером повстречавшегося ему в Эдериасе. Говорит спасибо дню, когда спрятал его среди мотков шёлка и вывез из города. Этот человек изменил жизнь Чимина, развернув на сто восемьдесят градусов, заставлял волноваться, трескаться, жить дальше. Чонгук изменил его и изменился сам. Возмужал, окреп, показал миру свой внутренний стержень, и омега, наверное, никогда не перестанет восхищаться тем, кто смог исцелить не только его душу, но и начал менять мир вокруг них. Никаких меток больше на лице младенцев: они станут последними, кто их носит на этом свете, а после каждая щека будет чиста, а воля — свободна. Никаких разделений на касты и карточные масти, пусть это останется исторей, перерастающей в легенду, когда их век, как королей и людей, закончится. И чтобы ни одна душа больше не страдала от угнетения. У них ещё много работы впереди: поставить на ноги страну, решить проблемы с Эраваном и Сустаном. Ещё много тонкостей, которые нужно понять и множество вещей, которым нужно обучиться. Но самое главное, что их ждёт впереди — целая жизнь. Омега выдыхает, снова окидывая взором зал. Ощущает, как крепкая ладонь Чонугка обхватывает пальцы в поддерживающем жесте, когда первая в их государстве жрица, у которой ещё нет храма, но уже есть сердце, посвящённое вере, приближается к ним. Кристофер поддерживающе вскидывает кулак — они уже этот ритуал проходили, будучи в Хатрасе, но волнения то не умаляет. Омега и альфа опускаются на колени, отводят взгляд от жрицы с обручем на голове и в тёмном плаще. — Именем Шестерых богов я дарую вам благословение, — произносит звонкий женский голос, а после Чимин краем зрения замечает, как к ним приближается ещё одна служительница. На ярко-красной подушке покоится чёрная корона. Древняя, без сомнения, обладающая чем-то очень мощным, она садится на голове Чонгука закономерно уже второй раз. Чимин задерживает дыхание, но уже без страха, как это было впервые, когда тяжесть венца окутывает его макушку, а Чон помогает ему осторожно схватиться за свою руку, ожидая конца церемонии. — Пусть правление ваше станет новым началом для новорождённой страны, — громко проговаривает жрица, пока оба стоят, склонив голову. — Пусть оно будет мудрым и справедливым, пока не угаснут ваши звёзды. Пусть боги продолжают вести вас по правильному пути. Встаньте, законные короли Этлинии. Чимину довольно тяжело приходится в момент, когда нужно выпрямиться, он смущается, вцепляется в руку Чонгука, но гордо распрямляет спину и глядит на улыбчивое веснушчатое лицо жрицы. Она словно подбадривает омегу, придерживающего незаметно живот, а после кланяется, опускаясь на одно колено, и присутствующие в зале повторяют за последовательницей богов. Таким образом приносят новую клятву, обещая Чимину и Чонгуку верность на будущие годы. Этот путь был тяжёлым, изнурительным, болезненным. Чимину до сих пор больно от потерь, ему трудно осознать, что он несёт ответственность впервые не только за себя, но ещё и за огромное количество людей, и искренне восхищается стойкости мужа, который оказался к такому бремени готов. Власть — тяжёлая ноша. Она может показаться привлекательной для алчных людей, не видящих изнаночной стороны. Власть — это не только богатство, главенство над кем-то, а ещё и то, что всегда будет давить на плечи и голову. То, что способно свести с ума или спасти. То, что может обратиться во зло и горе. То, за что люди боролись, борются и будут бороться, пока хотя бы один из рода человеческого остаётся жив. И Чимин надеется, что боги продолжат направлять их, чтобы они смогли сделать народ счастливым, потому что это тоже власти под силу. Он оглядывает зал с коленопреклонёнными подданными, оборачивается к мужу и сильно стискивает его ладонь. Всё ещё верит ему, несмело улыбаясь, когда раздаются первые аплодисменты. И хочет думать, что когда-то история о людях, носящих метки карточных мастей, станут легендами, показывающими людям, чего делать не стоит, к чему следует стремиться и во что верить. Для этой части их жизненного пути пришло время завершение, однако для них самих это — первый шаг во что-то новое.