Пожарный из Сохо

Гарри точно не размышлял, надел ли трусы. И так нечасто носил их под джинсами; не пребывал в плену одеяла, пытаясь скрыть от Северуса свои подтянутые ягодицы. Он точно не читал газету, а иначе ему пришлось бы увидеть такое: «31 октября 2023 года — 17 лунный день. День ощущения радости от бытия, обретения внутренней свободы. Идеален для заключения брака, раскрепощения, сублимации половой энергии». Естественно, Гарри догадывался, какие у Вселенной планы на его половую энергию и без всяких печатных изданий. Эти планы Вселенной рассматривали его тело, очерчивали пальцами мышцы, невесомо касались подушечками кожи. Эти планы хриплым шёпотом спрашивали у него, какую роль Гарри предпочитает. Как-будто он сейчас скажет: «пассивную», а Северус скажет: «такую же». И они разойдутся по домам — пить чай со сконами. Гарри редко принимал активную роль. Она тоже ему нравилась, но пассивная заставляла сходить с ума. Кричал, когда толчки были быстрыми, на всю глубину. Так, если они занимались сексом у Гарри, партнёру приходилось завязывать ему рот любой попавшейся под руку тряпкой — конечно, если Сириус был в соседней комнате. Грегори даже приходилось зажимать ему рот пальцами, а однажды он их случайно укусил от остроты ощущений. Именно поэтому Гарри так испугался, что оттолкнёт Северуса своими воплями. Относительно тихо вести себя может, только если в нём двигаются медленно, да и то… Гарри не хотел рисковать… смущённо прикрыл веки пальцами, а потом убрал руку, и взгляд опустил немного вниз. Безнадёжен… — Чаще активную… — соврал он, — а ты? Северус и бровью не повёл. — Активную, — наконец, произнёс он уверенно, в отличии от него. — И ты ни за что не примешь пассивную роль? — в надежде спросил Гарри. — Сомневаюсь. А ещё… — прошептал тихо Северус, — у меня есть серьёзные основания полагать, что ты обманываешь… Гарри, — он накрыл тёплыми пальцами одну его ягодицу, и продвинулся выше, до плеча. Вернулся по той же траектории, и, когда они встретились с ним взглядами снова, наконец, мягко прикоснулся ко входу. Гарри тяжело задышал, не в силах от него оторваться. Чувствительность была невероятной, распространяясь за пределы физического удовольствия. В глазах мелькали искры, виделись наскальные рисунки, высоченные гальюнные фигуры сирен и богов, и всё в этом мире сейчас могло связать его с черноглазым предвечным существом — тайными тропами, колоннами, бухтами, в которых клочьями разбивается пена, горячей кожей… солёной… бесконечно желанной… опаляющей капиллярную сеть невидимыми границами поплывших дальше всполохов. Ток от кончиков его пальцев бежит и трогает больше, чем взбудораженному сознанию позволено представить. Внутри может вырасти новое чувство, быстро, как бамбуковая роща. И они станут звенеть, как поющие гималайские чаши под дождём, тронутые колотушкой. — Уж не хочешь ли ты подраться за роль пассива? Как будто сможешь устоять, — он подразнил его пальцами активнее, вырвав всхлип и судорожный вздох. Губы… приоткрываются шире и стон отдаётся так отчётливо для него самого, будто не один его издал, а в унисон с ним. — В толпе ко мне притирался именно ты… Эта фраза разрывает сознание пополам. Хочется закричать «да» — так же отчаянно, как и отрезать «нет», протестуя со дна морского. — Я дремал, я не… — Гарри сдался, поглощённый бесстыдным звучанием этого действия — «притирался», — закрой мне рот. — Чтобы не слышал твоих рыданий? — безрадостно поинтересовался Снейп. Он тяжело выдыхает и ведёт головой. — Громко… громко… кхм… кричу, когда в меня... — он краснеет и на одном выдохе заканчивает, — вбиваются. Как будто девстеннен, смотрит в сторону, пытаясь слиться с белыми простынями и не отсвечивать; даже несмотря на то, что знает — нисколько не выйдет. — Кричишь и… плачешь? Гарри сжал зубы. Доврался, зараза… — Так что? — молчание затянулось, он больше не трогал его руками. Гарри сам виноват. Гарри хотелось взять его ладонь и положить на себя обратно… Прикосновения так завораживали; покрывало кажется почвой, что оборвётся вместе с ним, и станет живой могилой, если пальцы не продолжат по нему движения. — Не плачу, нет, — щёки немного больше заливаются румянцем, он смещает голову немного вперёд и по шее скользят блики от необычной прикроватной лампы, мягко источающей тонкие вертикальные полоски серебряного света. — Гарри, я люблю громкое выражение желания. Это не обязательно, но… мне нравится слышать вопли, — он дьявольски сжимает его пальцами крепче, выдавая несколько интимную информацию о своих предпочтениях с видом таким, будто скрижали с полным их осознанием читает. Тонкая линия его губ оказалась прикушена… Тонкая грань оказалась пройдена. Гарри выдаёт глухое «хмм…» как будто грудь прямо сейчас станет полой или медной… если он посмеет сдержаться. — Растянуть тебя? Или хочешь сам, на коленях — при мне? Северус поднял руку, плавно проведя ею над его телом — почти не касаясь, и когда она всё-таки на него опустилась и огладила по спине, Гарри немного прикрыл веки и задрожал. Ресницы трепыхаются и все усилия не вздрагивать тихо пропадают втуне… в такой же далёкой темноте, как падающие в глубокий колодец предметы. И чего он раньше боялся? Пальцы скользили по нему почти ненавязчиво, и ему хотелось встать на колени и ощутить, как они вонзаются, крепко-крепко сжимают ягодицы. О, сколько можно его дразнить? Предвечный Северус Снейп не знает как немо он кричит сейчас о пощаде? Простому смертному Гарри Поттеру, теряющему ощущение реальности, кажется, что рука его способна менять положение литосферных плит, не то, что… пробраться в сердцевину его беспокойной души или отлюбить его тело до хруста каждого позвонка. — Растягивай… быстрее… пожалуйста… — Гарри… — Северус, начинай. Поторопись… Я больше не могу ждать! — Может, дашь смазку? Позади тебя стоит. Гарри не соображает. — Хватит смотреть на мои пальцы. Они окажутся в тебе. — Правда? — Да. Ты ведь решился, — немного насмешливо обвёл его взглядом, такого завороженного. Гарри нравится слышать его голос. Ему даже не стыдно приоткрывать губы и жадно внимать. Он отдаётся в ушах приятной пульсацией. — И ты будешь хвататься за прутья у изголовья до белых костяшек… Он готов попробовать. У него-то дома нормальная кровать, удобная. А тут такие прутья — «спина, прости», но он видит положительные стороны. Под это своё тихое, которое даже Северус не должен услышать… — Господи, — тихое, как кристаллы слюды, что расщепляются на мелкие тонкие пластинки толщиной до нескольких ничтожных микрон.