Краткое руководство по выживанию в румынской деревне

Вся церковь заляпана птичьим дерьмом и засыпана перьями. Старые иконы прежних покровителей потемнели от времени и сырости, а рамы сверху покрыты густым слоем сухого помёта, сползающего на лица святых. На стропилах сверху гнездятся птицы — летит мелкий мусор и перья. Карл ненавидит каждый миг этого. Жирную наглую ворониху, примеривающуюся к его сапогам, он откидывает пинком — с истошным карканьем та отлетает и злобно косит чёрным круглым глазом. Чёртовы твари заняли всю долину — таскают еду у деревенских, качаются на ветках деревьев, осаждают поля вокруг Фабрики. Карл предпочитает думать о воронах и слушать их хриплое карканье, чем сладкий, медовый голос суки. С постамента она вещает о благости и процветании, божественной воле и праве силы — её, блять, силы гонять его, как марионетку-Кашперля. Когда «семейный вечер» заканчивается, Карл тихо проталкивает через горло вместе с остальными: — Хорошо, Мать. На груди всё ещё пропитываются липкой, чёрной сукровицей бинты после его последней попытки сбежать. У него сил спорить — он заползёт в тёмные, жаркие, тесные недра Фабрики, как умирающее животное, и будет копить силы для новой попытки. Эта сука не может быть всевидящей, сколько бы она не называла себя «посланницей Бога». Сука уходит в алтарь, она слишком хороша, чтобы выходить через те же двери, что и все они. Боль плещется в теле, как пиво в кружке, когда Карл тяжело поднимается со скамьи. Гигантская стерва и маменькин сынок уже ушли — не перед кем храбриться. — Лорд Хейзенберг, проводите меня, — а вот чёртова кукольница ещё тут. Голосок тихий, но в нём та же проклятая властность, не подразумевающая отказа. Карл горбится и сдерживается желание оскалиться, слова не собираются в достаточно резкий ответ, чтобы отпало всякое желание пытаться командовать. От этой тихой помешанной он точно ничего не ждал — из пяти собраний, что он успел посетить, четыре она провела тенью в углу, едва сказав приветствие и прощание. — Лорд Хейзенберг, — теперь это странная, тянущая настойчивость. Если верить некому, верь себе — так что Карл неохотно подаётся руку, помогая проступить обломки скамьи. Ответное прикосновение едва ли тяжелее паутинки, прилипшей в рукаву. От сумасшедшей пахнет сыростью, выпечкой и слабым, слабым запахом часового масла. Последнее неожиданно успокаивает. Они идут по руинам церкви, от алтаря. — Вороны почитаются в нашей долине, — тихим, заглушаемым вуалью тоном начинает кукольница. Карл сдерживает раздражение — ему решили почитать мораль о том, что нужно чтить проклятых падальщиков. — Эти птицы символизируют Чёрного бога. Стоит уважать всех посланников божества. Ему, блять, будут читать проповедь о смирении и покорности? Карл хочет вырвать руку и уйти, но тонкие бледные пальцы неожиданно впиваются в рукав с силой и настойчивостью механического зажима. Птицы вокруг замолкают, смотрят на них чёрными круглыми глазами, но кукольница продолжает безмятежно вести его по проходу. — Наша мудрая Мать, пусть будут долги её лета, привечает воронов и относится к ним со всем вниманием, — пальцы впиваются в руку до боли, скрываемые краем вуали и складками плаща. — С вашей стороны, Лорд Хейзенберг, будет благочестием поступить так же. Прошу простить, если вмешиваюсь, но я хотела дать вам совет, как сестра… Кукольница продолжает лепетать что-то о мудрости Матери и её заботе и внимании ко всем живым существам долины. — Вороны мудры и внимательны, — пальцы впиваются, как игла граммофона в пластинку, выделяя слово. — И Мать покровительствует им, а священные птицы платят, — нажим, — ей привязанностью. Scheiße! Чёртовы птицы… Шпионят на суку? Карл задерживает дыхание, чувствуя, как остро в нём отзывается каждая металлическая деталь вокруг — собственная пряжка и ножи, пуговички на глухой робе кукольницы, ржавые крепления в мебели и что-то в обломках под ногами. От яростного припадка его удерживают всё те же пальцы, впивающиеся в руку через рукав плаща. Они выходят из церкви — впереди каменная лестница к долине. Вороны сидят на кустах, кружат в небе чёрными точками и клюют паданку из бывшего церковного сада. — Хорошо… Сестра, я буду внимательнее относиться к птицам.