Наполовину богиня

      Женские крики наполняли стены дворца вот уже почти сутки. Казалось, никаких других звуков не существовало, и даже сама мать природа затихла, молчаливо и высокомерно наблюдая за даром, который она преподнесла всем женщинам.       Стоны Ифе то и дело переходили в слезливый вой. Иногда она затихала, иногда переходила на плач, молилась и снова кричала. Корчась в агонии мук, бывшая аментет делала все, чтобы подарить своему мужчине их ребёнка.       Узнав о беременности, девушка светилась от счастья, налегала на сладкие фрукты и угощения и даже согласилась временно приостановить свои вывозки к друзьям. Казалось, её не пугали роды, ведь это было крайне опасно, даже несмотря на то, что даже сама Исида собиралась ей помогать. За страхи отвечал Инпу, приняв их на себя за двоих.       Ифе даже закралась в голову мысль, что он не рад, и несколько дней не могла встать с кровати, обессилев от горечи этого предположения. Что творилось в тот момент с будущим отцом — не стоит говорить. Он постоянно отправлял за Таурт, чтобы она позаботилась о его жене, которая всё никак не могла вслух произнести причину своей печали. Лишь спустя ещё пару дней бог смог добиться от неё ответа, и с тех пор он ни на миг не давал усомниться в своей радости. Ну, конечно же, он был рад! Но эта радость в полной мере пришла к нему, когда показался животик брюнетки, а вот осознание стало более реальным, когда он прижал ладонь и почувствовал шевеление под ней.       Всё неожиданно стихло и тишину так же неожиданно разрезал пронзительный детский плач. Мокрая и обессиленная Ифе открыла влажные синие глаза и тут же пожалела, что не потеряла сознание. Ткани и полотенца так пропитанные ее кровью, что казалось, хватит и чтобы река Хапи окрасилась в этот цвет навсегда. Опустив глаза, юная женщина увидите причину всей этой крови и своей сильной боли внизу живота. И стоило ей увидеть, как она, будто львица, захотела прижать к своей груди своего львёнка. Она не могла разглядеть кого родила сына или дочь. Но когда уже чистого и укутанного младенца Исида передала матери и сообщила пол, все её надежды рассыпались, будто песок…       Служанок становилось всё меньше и суета среди женщин стихла.       Ифе прижимала к груди закутанного ребёнка, держа его обеими руками, полулежа откинувшись на высокие подушки, и слезы, которых, казалось, не осталось за последние сутки, вновь лились крупными каплями по щекам. Пара слезинок упала на щëчку младенца, но тот, причмокивая, лишь слегка вздрогнул, но от материнской груди не отвлекся. Решив кормить самостоятельно, она отказалась от кормилицы, к чьей помощи прибегали все женщины благородных кровей.       — Это девочка… — надтреснувшим бесцветным голосом сообщила Ифе, так и не подняв глаза на вошедшего мужа. — Девочка…       Девушка беззастенчиво отдалась своим чувствам и стыдливо отводила глаза от Инпу.       Она мысленно спрашивала себя, что и где она сделала не так? Почему полная луна не помогла им зачать мальчика и сколько же винограда она должна была съесть, чтобы все задуманное получилось? Девушке казалось, что она подвела бога, за что чувство стыда обуяло её жарким пламенем. Не до конца понимая, что она чувствует боль от первого в своей жизни кормления грудью, Ифе заглушала её вновь вернувшимися страхами и тревогой, которых не испытывала уже давно. Словно за все те месяцы спокойствия и счастья она получила двойную порцию липкого и вязкого ужаса. Девушка не могла остановиться и плакала так, что порой ей не хватало воздуха. Здесь сошлось все: от усталости до физического истощения, а впереди бывшую аментет ждала ещё одна бессонная ночь.       — Ифе.       Мужчина устало опустился на постель рядом с ней. Никто не знал, сколько нервов у него ушло за последние сутки. Да и месяцы, если быть честным.       — Главное, что с вами все хорошо. — сильные пальцы коснулись девичьего подбородка, но Ифе так и не подняла глаза. — Почему ты плачешь?       — Я не хочу, чтобы еë забрали, не хочу… — качая головой, Ифе говорила быстро и едва разборчиво сквозь ком, застрявший в ее горле.       Да, она плакала не потому что не любила этого ребёнка. Наоборот, она полюбила её так сильно в ту же секунду, что она разразилась криком в их покоях. Бывшая аментет полюбила дочь настолько сильно, что смогла представить тот день, когда Осирис потребует отправить её ребенка в под опеку Тота, где та должна будет научиться мудрости, и живо представила, как потеряет всякий смысл к жизни в тот же миг, как чужие руки вырвут из ее объятий малышку. Брюнетка была уверена, знай она, что будет после, никогда бы не покинула Дуат, чтобы не испытывать всепоглощающий кошмар и не обрекать их семью на такие зверства. Если бы она только знала, ни за что бы не вышла за Карателя, тогда бы не появилось желание стать не только хорошей женой, но и матерью. Она бы не влюбилась, знай, какую возможную невыносимую боль они могут испытать, если их разлучат с ребенком.       «Вот бы, — мечтала Ифе, — повернуть время вспять». Но, оглядываясь назад, понимала, что они зашли слишком далеко.       И дело не в том, что она не любила Инпу, или он не любил её. Они действительно любили друг друга и сильно. Но она не знала, что все пойдет прахом… Не знала, что родив долгожданного для них обоих ребёнка будет лить горькие слëзы.       Сильная мужская рука вновь попыталась поднять её голову за подбородок и на этот раз Ифе уступила, тут же попав в плен зелёных глаз.       — Запомни раз и навсегда, странная грешница. — Его уверенный голос с её прозвищем не мог не начать успокаивать. — Никто и никогда не заберёт её у нас. Я не позволю.       Синие глаза Ифе испуганно заметались по красивому лицу её мужа. Девушка не могла вспомнить, когда он смотрел на неё так. Даже когда они с Кейфлом впервые покинули Дуат, в его взгляде были отблески злости и жестокости. Сейчас же в бесконечно зелёных глазах Карателя Царя богов не было ничего, кроме твердой уверенности, непоколебимости и решительности, и хватило этого на двоих. Ей только и оставалось, что довериться. Потому что лучший подарок, что она могла сделать для своего ребёнка это доверить безопасность её жизни в самые надёжные руки — руки её отца.