***
— Лизонька, не скучай, — Альфия последние вещи в сумку бросает и к двери подходит спешно, — у меня сегодня ночное дежурство на генераторе, не теряй. — Хорошо, мам, не буду, — усмехается, ведь к дежурствам той привыкла с самого детства. Андрющенко планшет со справочником по механике в ледяных пальцах держит и честно старается читать. Да только строчки плывут, а буквы путаются. Мозг Лизы будто не заточен на потребление информации из электронных источников. Но все доступные посещения библиотеки в этом месяце девушка потратила еще в первую неделю и вынуждена мучиться, убивая зрение перед мерцающим экраном. Брюнетка на кровати ёрзает, редко бросая взгляд на библиотечный пропуск матери, где посещений более чем достаточно. Смотрит и боится ближе подойти. А если она узнает? Лиза очередного разочарованного взгляда не выдержит. Но на другой чаше весов приближающийся экзамен по механике, что нависает тяжелой ношей. И Андрющенко хватает карту вместе с кружкой самого крепкого синтезированного кофе, что подготовила на ночь, дверь приоткрывает тихо и в коридор выглядывает. Пусто. Девушка под треск электричества, что текло по всему Ковчегу подобно крови, двигается к библиотеке и проскальзывает в небольшое помещение. Множество блестящих боксов со стройными рядами названий. Лиза скользит между стальными коробами в поисках необходимых книг и вскоре находит нужный отдел. Под стеклом покоится потрепанное издание в синей обложке с выдавленными рисунками, что раньше украшало серебрение. Андрющенко даже дышать старается реже, когда издание пальцами холодными подхватывает и на столе раскладывает аккуратно. Знания впитывает подобно губке и вновь отмечает, что нет ничего лучше бумажных книг. Пометки в блокноте, а после и на руках собственных оставляет и не замечает, что время посещения истекает. Хочет было встать и вернуть издание на законное место, но локтем задевает кружку с недопитым кофе, и темная жидкость листы желтоватые марает бесповоротно. Перед глазами все как в замедленной съемке — напиток ароматный пропитывает, а сердце удар пропускает. Елизавета хватает книгу и пытается стряхнуть, наивно надеясь, что это поможет. Да только не помогает. Мысли от испуга испаряются. Андрющенко книгу в бокс отправляет и, позабыв обо всем на свете, бросается прочь, домой. Стальная же кружка с аккуратным “Андрющенко Е.” на дне забытая под столом покоится, когда наутро работники проверяют короба, что от повышенной влажности сигнализируют упорно.***
— Кирюх, это не мой секрет, — поворачивается и подмигивает брюнетке игриво, как любит, — и не мне его рассказывать. — Душнилы, — руки на груди скрещиваются непроизвольно и все понимают, что обижается. — Тогда чмокни Кристюху в щеку. — Да без проблем, — у Малышенко глаза загораются от такого, и она уже тянется чуть правее, к потрескавшимся губам. Между девушками сантиметры и каждая дышит часто-часто, только дверь в камеру распахивается и один за одним входят охранники. — Заключенные номер 154, 331, 313 и 288, в соответствующем порядке пройдите с нами, — смуглый долговязый мужчина лет тридцати стоял в проходе, ожидая первую заключенную. Остальные же стояли по обе стороны двери, держа дубинки наготове, когда Виолетта с присущим ей энтузиазмом приблизилась. — Добрый день, мистер Браун, — Ви руки вперед протягивает, чтобы наручники на них застегнули. — Заключенная номер 154. Очередной медосмотр? Как ваша жена? Как сын? Мы так давно с ним не виделись, — шатенка безостановочно болтала даже когда её вывели. Знакомый звонкий голос не утихал даже когда дверь в камеру захлопнулась. — Поиграли, блин, — Захарова дуется разочарованно и на оставшихся охранников смотрит, — вы не могли на пять минут позже прийти? — в ответ лишь тишина, которую разбавило тихое хихиканье рядом. — Получишь сейчас, Медведева. От этого у брюнетки улыбка на лице непроизвольная возникает. Их дружба вдохновляет. У Андрющенко таких на родной МехаСтанции никогда не было. Была только мать, что старалась оградить её от каждой, даже незначительной, неприятности. Лиза была её цветком в стеклянном шаре. Да только к семнадцати шар дал трещину. Андрющенко так хотела стать первоклассным космомехаником, что пробиралась в библиотеку — место, где последние бумажные носители, доступные человечеству, сохранились — и ночи проводила за чтением. Законно. Незаконно. Все средства хороши, когда хочешь доказать, что ты достойна. Достойна лучшей жизни. Достойна быть механиком. Достойна самостоятельности. И куда это привело? Туда, откуда большинство не возвращается. Тюрьма Ковчега — последнее пристанище малолетних преступников. От воров до убийц. Совершеннолетних же казнят сразу, без раздумий. Такова жизнь последних выживших, что спаслись от ядерной катастрофы в бескрайнем космосе.***
В большой компании, собравшейся в несоразмерно маленьком закутке АгроСтанции, дышать одновременно тяжелее и легче. Кислорода недостаточно, но подросткам, что на часок из-под надзора родителей вырвались, плевать. Они друг к другу жмутся и из рук в руки стальную бутылку с жидкостью, что приятно огнём внутри растекается, передают. Кристина в этот раз особенно постаралась — занятия химией идут ей на пользу. — Крис, ты волшебница, — девушка с волосами цвета стали голос подает, — эта партия ещё лучше прошлой. С пойлом, которое толкает этот мерзкий дед, просто не сравнится. — Нахваливаешь меня, Медведева, — Захарова хватает и обнимает крепко, в пальцах сжимая кофту, что россыпью дыр разного размера покрыта. — Сразу видно инженер — в уши только так льешь. — Это абсолютно честное мнение профессионального алкоголика, — нос задирает и поправляет невидимые очки, а после смехом заливается. — А до инженера мне как до Сатурна пешком. Скорее мы на Землю вернемся, чем я сдам экзамены. — Эй, Кирюха, не вешай нос, — волосы на макушке лохматит, — вся станция Альфа ещё будет к тебе за советами бегать. Вот увидишь. И вроде всё хорошо, вечер проходит замечательно, но у Кристины на душе неспокойно. Она волосы в пальцах крутит нервно, перебирая и завязывая в узелки длинные пряди. Много раз сбежать хочет, но сквозь толпу пьяных подростков пробиться нереально. Крис уже взвыть хочет и раствориться, когда громкие шаги по коридору совсем рядом звучат. Ясно сразу — охрана. И командует всем быть тише, но разве кто-то слушает? Приятный вечер превратился в ад. Множественные допросы бесхребетной молодежи привели к Захаровой, что незаконным самогоноварением занималась. Беспечно? Абсолютно. Но заработанные с этого деньги помогали девчушке хоть иногда радовать маму, что теперь рыдала, смотря вслед дочери, которую уводили туда, откуда не возвращаются. Кира поверить в это не может. Пороги тюремного сектора обивает, лишь бы хоть немного с подругой поговорить. Про успехи свои рассказывает, потому что Крис просит. Просит не забивать на учебу и стать самым крутым инженером. И Медведева изо всех сил старается ради неё и бабули с дедулей, что в малышке счастье на старости лет нашли. Но плохой самогон вечно отбрасывает назад, в жестокую реальность. — Медведева, не надоело глаза заливать? — двое охранников с премерзкими выражениями лиц хихикали, нависая над блондинкой, что за столом столовой отдыхала, окутанная терпким запахом алкоголя. — Доебаться не до кого? — огрызается, ведь следить за словами не видит смысла. — Идите куда шли. — Такое же быдло, как и мать, — смех, напоминающий больше бульканье забившегося крана, распространился по полупустому помещению. — И сдохнет также. Алкоголичка. Сколько раз за бутылку к деду в койку прыгала? — Завали иначе тебя с пола соскребать будут, — кулаки сжались с силой, до побелевших костяшек. Глаза, что пеленой тумана покрыты, кровью наливаются и девушка в любую минуту сорваться готова. — А ты попробуй, — второй масла в огонь подливает. Кира не помнит, что было дальше. Лишь то, как чужая вязкая кровь греет кожу, а кости хрустят, разбивая лицо охранника. Как руки заламывают и в грязный пол лицом вдавливают так, что на щеке рельефы остаются. После лишь пустота, плавно перетекающая в монотонный звук мелькающих ламп тюремной камеры. Благо Кристина рядом. Уже не так страшно.***
Двенадцать станций объединились после начала ядерной катастрофы. В 2054 году произошли первые стыковки и со временем станции стали единым комплексом, способным сохранить жизни людей до момента, когда Земля будет готова принять их вновь. Но Ковчег, как прозвали его сами жители, как и всё в этом мире, не способен существовать вечно. Системы выходят из строя, они не способны поддерживать жизнедеятельность резко возросшего за последнюю сотню лет населения. — Заключенная номер 331, на выход, — и Кира встает покорно, за последние месяцы привыкла к постоянным проверкам. — Вытяните руки вперед, — звук щелчка наручников и Кира выходит вслед за охраной. — Вилка где? — Кристина начинает нервничать, ведь на прошлые осмотры их водили по очереди, дабы избежать больших скоплений в мед отсеке. Одна ушла, одна пришла. Всё привычно, но не сейчас. Сейчас девушки лишь уходят. Не возвращаются. А охрана молчит, на любые вопросы молчит и сильнее в кулаках дубинки сжимает. — Заключенная номер... — начал смуглый охранник, что уже вновь вернулся за следующей заключенной, но Захарова с места срывается и уже руку заносит, чтобы удар нанести. Но второй парень, синеглазый и с россыпью ярких веснушек, что чудом сохранились в ДНК, кажется еще стажер, с невозмутимым лицом дубинкой ток по тонкому телу пропускает. Крис валится на холодный металлический пол, судороги по всему телу проходятся, а соленые капли в уголках глаз собираются. — Заключенная номер 313. Пройдемте с нами, — Кристину практически по полу тянут. Лиза остается наедине с охранником — мужчиной лет пятидесяти, с залысинами на седеющей макушке и глазами пронзительными, чёрными, будто бы знакомыми. Он шагает неслышно вперед и на кровать Кристинину садится, пока брюнетка неосознанно к стене жмется, что неприятно спину холодит сквозь тонкую ткань футболки. — Чего трясешься, Андрющенко? — девушка глаза округляет в удивлении. — Чего? Маму я твою знаю, помогала моей дочери с химией. Она просила приглядывать за тобой, когда у меня смены здесь. Я Александр. — Как она? — после заключения Альфия не появлялась в стенах тюремного сектора, оставив дочь наедине с собственными мыслями. Оказывается, даже сейчас Лиза была под её надзором. — В порядке, — коротко и ясно. — Не могу рассказать, куда вас уводят. Не положено, но, — запинается, будто слова поперек горла встают, и брови пушистые хмурит, — за Кирюхой моей присмотри, пожалуйста. Она, конечно, та ещё язва, но племянница все-таки, — и у Лизы пазл в голове складывается. Вот отчего эти черные глаза ей так знакомы. Такие же днем сияют и щурятся от шуток Вилки, слезятся от резких запахов химикатов после дезинфекции камер, прожигают тонкую спину Андрющенко. Кира думает, что Лиза не замечает, но брюнетка всегда была внимательна к деталям. По началу это странное, непривычное для Андрющенко, внимание настораживало, но со временем стало необходимостью. Она специально к стене отворачивалась после отбоя сразу же, чтобы скорее ощутить бегающий вдоль позвоночника взгляд. — Постараюсь, — и с верхней койки спускается на кровать Виолетты. Ладонью одеяло привычно скомканное разглаживает и пальцами по плюшевым игрушкам, что ровным рядом у стены разместились, проводит. Они выглядели забавно — из обрывков ткани бракованной сшиты, отовсюду торчат нитки, но Малышенко любила каждую особой любовью. Эти подарки от друзей со станции Фабрики грели ей душу на родной станции Альфа, а после и в тюрьме.***
Ей дарят тряпичного кота, лишь отдаленно похожего на картинки в энциклопедиях о Земле, которые мать заставляла потреблять часами. Маленькая Виолетта хотела бегать по коридорам и в полный голос петь с друзьями. Но когда ваша мать — член совета Ковчега, приходится соответствовать. Строить из себя примерное семейство, что вечера за просмотром фильмов столетней давности проводит с улыбками искренними. Только Малышенко уже не помнит, когда последний раз рядом с матерью улыбалась искренне. Жизнь на станции Альфа была больше похожа на кадры из рекламы прошлого века, нежели на реальную. Все напыщенно вежливые, умные и продуктивные. Это не для Ви. Это не её жизнь. Стоило ей дожить до первого юбилея, шатенка начала гулять по Ковчегу самостоятельно. Девочка каждый закуток исследовала с неподдельным интересом и в памяти запечатляла. Со временем Малышенко нашла свое место — станция Фабрики. Там не было притворства. Всё честно. Всё как надо. Только Елене это не нравилось. Ни окружение дочери, ни их семьи. Пыталась запереть Виолетту в золотую клетку на родном Кольце, но шатенка упорно вырывала прутья и сбегала, туда где спокойно и приятно. Ссоры стали привычными, но, оттого, меньше по нежной психике не били. Вилке, как прозвали в компании, каждый раз до слез обидно было слышать, что её компания — отбросы. — Тогда я тоже отброс, — с празднования собственного пятнадцатилетия срывается со слезами жгучими на глазах и бежит в неизвестность. Бежит, пока в дверь с красноречивым алым крестом и коротким “склад” не упирается. Не думает. Мыслей нет. Лишь острое желание закончить это мучение. На удивление, собственный пропуск позволяет в помещение пробраться, и девочка идет к забитому до верха стеллажу с медикаментами. Первую пачку, что в руки попала, хватает и одна за другой таблетки глотает. Давится, задыхается, но не прекращает, пока перед глазами полки не начинают неестественно изгибаться, а крики матери будто из плохого динамика не настигают. Пальцы чужие на горло давят, но и без этого тошнит только от мысли, что даже умереть спокойно не выходит.***
Дверь распахивается, и охранник даже сказать ничего не успевает, когда Лиза с места подрывается и руки протягивает вперед. Щелчок. Холодный металл неприятно натирает запястья, пока брюнетку ведут по коридорам плохо освещенным. Вокруг тишина гробовая, что по ушам бьет сильнее самой громкой сирены разгерметизации. Брюнетка в мыслях собственных путается как в сети проводов настолько, что не замечает, как стальные браслеты с рук пропадают и девушку заводят в медотсек. В нос резко бьет запах хлора и лекарств, пропитавший стены небольшого помещения. На стуле женщина слезы утирает светлым рукавом халата и в ней узнает знакомые черты. Жанна Захарова, мать Кристины. И Лизу паника с головой накрывает — почему она плачет? Только что увели Кристину, но где же она сейчас? Где Вилка и Кира? Вопросов больше, чем ответов. — Присаживайся, милая, — последние соленые капли утирает и улыбается натянуто, указывая на стул напротив. — Мистер Браун, можете идти, мы справимся сами, — и долговязый выходит, чуть ли не задевая проем макушкой. — Жанна, что происходит? Я не понимаю, — Андрющенко горбится, старается от мира спрятаться, сжаться настолько, чтобы на месте своего существования черную дыру образовать, и кожу на руках мучает. — Почему девочек не вернули? — Протяни правую руку, моя девочка, — горячие капли вновь в уголках глаз собираются, когда Лиза покорно руку вперед тянет. Женщина из чемоданчика достает устройство и умело на запястье застегивает, отчего брюнетка морщится — тонкие иглы в кожу впиваются болезненно. — Что это? И зачем? — брюнетка на руку собственную откровенно пялится в непонимании. Мысли пугающие в голову закрадываются — её готовят к казни. Пересмотра дела не будет. Она не справилась. Оттого глаза бегают в поиске спасения. — Лизонька, успокойся. Вам дают ещё один шанс — вы отправляетесь на Землю. Сейчас вас сопроводят на корабль и отправят навстречу нашему дому. Спутники передали данные, что планета готова к нашему возвращению. Будь храброй и никогда не снимай этот браслет. Никогда, слышишь? — у женщины снова слезы текут неосознанно, а кожа алыми пятнами покрывается от волнения запредельного. — Хорошо, — голос дрожит, но Андрющенко старается быть сильной — не хватало еще разреветься. В голове ворох мыслей, что путаются и друг друга перекрикивают, заглушая здравый смысл. Всего пару слов выдавливает, перед тем как охранник возвращается для её сопровождения. — Я присмотрю за Кристиной. С ней всё будет хорошо. Только, — запинается, — маме моей не говорите, что меня отправили на Землю. Не хочу, чтобы она волновалась. — Да, Лизонька, я тебя услышала, — встает и спешно за плечи обнимает крепко, до хруста костей. — Может мы встретимся снова.